***
Принц Деймон Таргариен Караксес летел так низко, что его крылья-шпоры оставляли на водной глади белые росчерки, а хвост раз за разом сшибал пенные шапки с волн. Деймону, да и Красному Змею нравилось чувствовать, как на них оседают морские брызги, а в лицо (или в морду) бьёт свежий солёный ветер; к тому же, низкие полёты требовали немалой ловкости как от дракона, так и от всадника, а они оба не искали лёгкий путей ни для себя, ни друг для друга. Пока на горизонте чёрной громадой вырастала Драконья Гора, принц гадал, что он встретит у её подножья. Дымящийся родовой замок, обратившийся в руины по бешеной воле взбеленившегося дракона? Растерзанные тела драконов по всему острову? Растерзанное тело Эйгона? Бред. Деймон потряс головой; если уж брат и погибнет, то от него едва ли останется и горстка праха, которую можно было бы отнести в склеп. Оставалось надеяться, что мозгов у него всё-таки побольше, чем прыти. Когда за ужином им с Визерисом подали две почти одинаковые записки – королю покороче, ему подлиннее, но всего лишь на строчку – они переглянулись и почти одновременно сказали: — Я лечу. — Немедленно. Деймон знал, что опаздывал и надеялся отыграться за счёт быстрых крыльев Караксеса, но даже он ничего не мог совладать с форой в полдня, что выиграл себе Эйгон. Принц раздражённо фыркнул: что за глупое мальчишество! Один против чёртового Каннибала, которого и Вхагар предпочитает облетать стороной! Что и говорить, размеры хищного дракона были подстать самому Чёрному Ужасу на склоне его лет, вот только тварь из Пекла и не думала помирать, а Эйгон решил ей помочь. О чём только думал!.. Так, раз за разом гоняя злые мысли по кругу, принц Драконьего Камня подлетел к своим владениям. Оглядывая с высоты Драконью Гавань и замок, он невольно почувствовал укол совести: всё-таки ему следовало бывать здесь почаще; но как выкроить время, когда приходилось следить сразу и за столицей, и за стражей, и за Советом с его змеями, и за братьями? Да ещё и Алисса… Боги, иногда ему казалось, что Визерис с Эйгоном стали бы прекрасными мейстерами, но старший брат любил быть королём, когда это его не слишком обременяло, а младший – слишком любил драконов, чтобы отказаться от них. Обоих Деймон мог понять: он тоже не мыслил жизни без Караксеса, а в небе не отделял себя от дракона; он тоже любил, как придворные расступались перед ним, когда он шёл по коридорам Красного Замка, ему нравилось, что в одном его взгляде и лорды, и чернь Блошиного Конца чувствуют власть. Однако и лордам, и черни следовало постоянно напоминать, что уже век с лишним «дракон» и «власть» для них – одно и то же; иными словами, нельзя было оставлять вещи на самотёк, иначе у трона появлялись такие змеи, как Отто Хайтауэр, а драконы начинали пожирать друг друга. С громким клёкотом Красный Змей сел у самых стен Драконьего Камня, а навстречу принцу уже торопился немолодой мужчина в чёрном камзоле с красной перевязью. Сир Визелор Телтарис на Великом Совете в Харренхолле пытался своим родством с Гейемоном Великолепным если и не добиться своего избрания наследником Железного Трона, то хотя бы напомнить о своём существовании старшим родственникам, и второе ему удалось гораздо лучше, чем первое. Поначалу горячие головы подговаривали их деда отправить мелкого вассала из Драконьей Гавани на Стену или вовсе по-тихому устранить, чтобы не вздумал интриговать и повышать собственную значимость, но Старый Король тогда ещё не совсем выжил из ума и сделал дальнего родственника кастеляном их общего родового гнезда. Когда замок вместе с титулом перешёл к Деймону, он, разумеется, не стал ничего менять. Телтарис понимал кому он служит и с какой целью, знал своё место и если где-то и подворовывал, то в меру, с оглядкой; по крайней мере принц не получал слишком уж одиозных наветов на своего кастеляна. Сир Визелор отличался крепким телосложением, слыл неплохим рубакой, но всё это осталось в прошлом; теперь это был обычный стареющий рыцарь, наевший себе небольшое брюшко на службе кастеляном, и вместо врагов сюзерена гоняющий по коридорам его слуг. Внешне Телтарис был сущий андал: квадратное лицо его лишилось валирийских пропорций, в тёмно-русых волосах кое-где пробивались светлые пряди, скорее напоминавшие о соломе и седине, чем о белом золоте, и лишь яркие глаза цвета индиго выдавали в нём потомка Старой Валирии. Без особой опаски кастелян приблизился к дракону, остановившись, впрочем, на почтительном расстоянии, и поклонился: — Мой принц, Драконий Камень ваш. — Благодарю, сир Визелор, — кивнул ему Деймон. — Мой брат уже здесь? — Да, мой принц. Принц Эйгон и его присяжный щит прибыли сегодня утром. — Он успел что-то сделать? — Нет, мой принц. Принц Эйгон изволит отдыхать после дороги. Деймон вспомнил, почему оставил Телтариса на службе – его верность приятно дополнялась немногословностью, чем выгодно отличала его от придворных пустозвонов. «Надо перевезти сюда Алиссу», — решил для себя принц. – «Ей будет лучше здесь, а Красная Плясунья будет расти на воле». Но стоило ему подумать о маленькой драконице дочери, как перед его мысленным взором сразу предстала жуткая картина, как уродливые челюсти смыкаются на маленьком рубиновом туловище. Нет, сначала нужно решить проблему. Телтарис, склонив голову, пропустил принца вперёд, правильно рассудив, что принцу Драконьего Камня не нужны провожатые. Слуги почтительно прижимались к стенам, сгибаясь в поклонах и Деймон нечаянно задумался о том, сколько из них его помнит. Во внутреннем дворе замка его встретил мейстер. — Мой принц, — поприветствовал его Герардис; помнится, когда он только поступил к ним на службу, ему было не больше, чем сейчас Деймону. — Принц Эйгон в Ветрогоне. — В Ветрогоне? — Некоторое время назад он решил перенести свои покои туда. — Почему я об этом не знаю? — брату, конечно, не нужно было разрешение, но он мог бы хотя бы предупредить. — Это моя ошибка, мой принц, — принял на себя удар Визелор. — Я должен был проинформировать вас об этом, но подумал, что принц Эйгон сам скажет об этом. Прошу прощения. Деймон сухо кивнул, принимая извинения, и двинулся к лестнице, в который раз убедившись, что даже самые верные и надёжные подчинённые могут подводить. Своим Золотым Плащам он не давал никаких поблажек, не взирая на их звания и происхождения: Харвин и Джейегор могли получить выволочку наравне с Гвейном Хайтауэром, если им или их людям случалось провиниться, а уж последнему Деймон спуску не давал. Как бы не противно ему это признавать, командир из сира Гвейна был неплохой, и давно бы стал ещё одним товарищем принца, не будь он отродьем своего отца-десницы. Ветрогон был самой высокой башней в замке, что означало самые длинные лестницы. Старые покои Эйгона находились ближе к библиотеке – так распорядилась ещё покойная бабушка – так что едва ли это стало причиной, по которой брат решил переехать. Поднимаясь вверх по ступеням, Деймон невольно обратил внимание на окно, обращённое к Драконьей Горе; мог ли Эйгон перебраться сюда из-за видов? Вряд ли, скорее, чтобы наблюдать за драконами. Через пару пролётов принцу встретился сир Деннис, околачивавшийся в коридоре. — Мой брат наконец тебя выгнал? — усмехнулся Деймон. — Нет, мой принц, — с усталой улыбкой покачал головой присяжный щит. — Гляжу, вы получили записку? — Вскрывать личное письмо одного принца другому, да ещё и делать к нему приписку – очень дерзкий поступок. Некоторые могут увидеть в нём измену. — Мне всё равно, что увидят другие, — отрезал рыцарь, вскидывая подбородок. — Мне важно, что увидите вы, и что мой сюзерен, которого я поклялся защищать, будет в безопасности. — Он знает? — Нет. — Тогда не думаю, что сумасшедший дракон будет твоей самой большой проблемой. Ну и где твой сюзерен? — Здесь, — просто сказал сир Деннис и указал на стену. Деймон проследил за его рукой. На барельефе, высеченном на стене из чёрного камня, извивался дракон; резьба была настолько подробной, что было видно отдельные чешуйки. Проблема заключалась в том, что кроме барельефа на стене не было ничего. — Я вижу, мой брат привил тебе своё чувство юмора? — обманчиво спокойно осведомился Деймон. — Не пугайте меня драконьим гневом, мой принц, — фыркнул рыцарь, подходя к стене. — Мне от него уже доставалось, да не раз. Говоря это, присяжный щит принялся нажимать на самые разные чешуйки на груди каменного дракона, как будто без всякого порядка. Однако за стеной что-то заскрипело, заворочалось, и появилась тонкая тёмная щель. Сир Деннис ухватился за край и подтолкнул её вперёд, а после с поклоном уступил дорогу принцу. — Прошу, мой принц. Ваш брат там. — Что это? — нахмурился Деймон; тайные комнаты и коридоры были в Красном Замке, некоторыми он даже пользовался, когда сбегал от отца, но ни о чём подобном в Драконьем Камне он не слышал. — Храм, мой принц. И что это должно было значить? Но было видно, что рыцарь не слишком желает отвечать на его расспросы, а может он всего и не знал. В любом случае, проще было спросить у Эйгона. Деймон хмыкнул, обозначая, что объяснения присяжного щита его не устроили и он этого не забудет, и переступил порог тайного коридора. Едва он сделал пару шагов, как дверь с тихим скрипом встала на место, и принц оказался в полной темноте. Деймону хватило выдержки не обернуться, не бросится к закрывшейся двери и не начать в неё колотить, призывая драконье пламя на всех и каждого. Предательство? Нет, вряд ли. Сир Деннис Грейхед провёл на службе Таргариенам слишком много времени, а уж сколько он пережил с Эйгоном… В любом случае, нужно было идти вперёд. Привыкнув к темноте, Деймон понял, что она не была абсолютной. Где-то дальше по коридору белела узкая полоска света, похожая на ленту, на нить; за неё принц и ухватился. Коридор оказался гораздо короче, чем ожидал принц, и всего через десяток ярдов полоска света оказалась маленькой бойницей; к собственному удивлению, Деймон обнаружил, что её успели застеклить. — Что-то случилось? Принц повернул голову; у дальней стены возвышался алтарь, уставленный дисками и блюдами из маслянисто поблескивавшего драконьего стекла, перед которыми горели три валирийские свечи. За ними стояли три статуэтки не больше фута в высоту: валирийский сфинкс с женским лицом, танцующий мужчина и одноглазая женщина. Перед святилищем, преклонив колени на низкую деревянную скамеечку с подушками и подлокотниками, стоял Эйгон, и не подумавший обернуться, когда кто-то вошёл. — Не знал, что ты стал таким набожным, брат мой, — протянул Деймон. — Полагаю, тебя впустил Деннис? — Да. Он позволил себе дописать пару слов к твоему посланию, намекнул, что мне следует тебя догнать. — Выпорю и выгоню засранца, — беззлобно буркнул Эйгон; оба брата прекрасно осознавали, что присяжному щиту нечего опасаться. — Что скажешь? — Признаться, всем этим я удивлён даже больше, чем твоей интрижкой с леди Аррен. — Ты меня осуждаешь? — За леди Аррен? Нет. — А за это? — брат качнул головой в сторону алтаря и несколько длинных серебристых прядей упали с его плеча. — Не знаю. Что это? Эйгон вздохнул и пересел на стоявшую за ним скамью, не отрывая взгляда от неестественного света свечей. Брат был в одних бриджах и халате, слишком толстом, чтобы быть лиссенийским, но ему всё равно должно было быть зябко, но он едва ли обращал на это внимание. — Статуэтки я получил в Браавосе. Всё остальное нашёл в Мантарисе, — Эйгон подвинулся и похлопал по скамейке рядом с собой. — Садись, брат мой, это непростая история. В душе Деймон уже давно не верил тому, что проповедовали септоны, учение андалов душило его своею строгостью, ограничениями ради ограничений, запретами ради запретов, глупостью ради глупости. О своих взглядах принц молчал ради братьев. Визерис, после всех своих потерь, захаживал в Королевскую Септу и в новую на холме Висеньи, которую заложил ещё вместе с Эйммой и продолжал строить в её честь. Эйгон, как ему казалось, получал удовольствие от того, как звучит его музыка на богослужениях Веры, и тем сильнее оказалось удивление Деймона, когда он понял, что в своём отступничестве младший брат зашёл дальше него. Но поверить в то, что он рассказал, оказалось проще, чем ожидал принц. Они говорили в маленьком храме пока не погасли валирийские свечи. Тогда Эйгон встал и щепотью отёр стеклянные фитили, снова распаляя их так же, как делал это несколько лет назад в Цитадели. — Ступай, Деймон, уже поздно, — вздохнул он. — А ты? — Посижу ещё здесь. Мне нужно понять, что делать с Каннибалом. Возможно, боги подскажут мне ответ. — А ты сам что думаешь? — Убийство родичей карается смертью, кем бы ты ни был: драконом или человеком. Но человека убить проще, — Эйгон замер на мгновение, устремив взгляд на искажённое яростью лицо валирийского сфинкса, богини Вхагар. — Балерион легко сожрал Ртуть в Битве над Божьим Оком, — напомнил ему Деймон. — А в Валирии драконы дрались друг с другом, вспомни все эти гражданские войны. Вдвоём против Каннибала, каким бы чудищем он ни был, у нас есть шансы. — Возможно. Видя, что брат сделался неразговорчив, Деймон поднялся со скамьи и направился к выходу. У окошка-бойницы он заметил, что уже совсем стемнело, а в молельне было также светло, как и в тот миг, когда он вошёл – несомненно, валирийские свечи умели разгонять тьму. — Деймон? — позвал внезапно Эйгон. Тот обернулся; младший брат стоял спиной к своему алтарю, окружённый ореолом божественно-вечного света, отражавшегося в обсидиановых дисках, и сам казался если не божеством, то уж точно пророком-жрецом. Но Деймон моргнул, и наваждение пропало. — Спасибо, что прилетел, — произнёс уже-не-божественный Эйгон. — Разве я мог позволить тебе самоубиться об Каннибала? — Так и скажи, что не мог позволить мне украсть всю славу. — Тебе должно хватить Лората и иббенийского флота, — усмехнулся принц. — Мне тоже нужны легендарные деяния. Я же будущий король, верно? Дорогу к двери не пришлось искать на ощупь. Причудливым образом отражаясь от стен, свет от свечей рассеивал тьму, создавая при этом густые, чёрные, как сама ночь, танцующие тени. От них кружилась голова, и Деймон невольно коснулся стены, чтобы не упасть; проведя по ней рукой, он случайно что-то задел, и дверь со скрипом приоткрылась. Тут же появились две руки, увеличившие проём, и принц нос к носу столкнулся с сиром Деннисом. — Хвала богам, — выдохнул он. — Уж больно долго вы там сидели. — Мы говорили, — в глазах рябило от оставшихся за спиной бликов. — Эйгон ещё побудет там какое-то время. Присяжный щит что-то пробурчал про стынущий ужин, и Деймон понял, что сам успел чертовски проголодаться. Ещё бы – перелёт через Глотку, да ещё такой продолжительный разговор даже в мёртвом пробудят аппетит. Оставив рыцаря сторожить тайную молельню брата, Деймон провёл по лицу руками, прогоняя последних мушек из глаз, и отправился в трапезную Великого Чертога. К ужину Эйгон так и не вышел, так что Деймону пришлось провести его в компании сира Визелора и мейстера Герардиса, решивших дать отчёт о положении его владений. В целом, всё было благополучно: торговля в Драконьей Гавани процветала с тех пор, как возросший товарооборот с Пентосом потребовал нового перевалочного пункта (тут, конечно, чувствовалось влияние Эйгона и Бисбери), деревни стабильно обеспечивали скотиной всех жителей острова, даже крылатых, а последние стараниями мастера над драконами заметно увеличились в числе. По крайней мере, так было до недавнего времени. — Так как так вышло, что вы ничего не заметили? — поинтересовался Деймон, соскабливая сочащуюся соком томлёную свинину с кости. — Это случилось ночью, мой принц, — печально вздохнул Телтарис. — Был шторм, и эта тварь вывалилась прямо из грозовых облаков. — Мы мало знаем, мой принц, — добавил Герардис. — Непосредственных очевидцев нет: вся смена драконоблюстителей погибла. — Он их тоже съел? — Скорее, он их раздавил или сжёг. Едва ли Каннибал обратил на них внимание. В гнездовье было полно драконят, некоторые были уже достаточно взрослыми, чтобы улететь даже через бурю. — К несчастью, как и любой молодняк, они были слишком самонадеянны и глупы, чтобы думать о спасении, — возразил кастеляну мейстер. — Бросьте, при виде этого монстра любой жидко обделается, — брякнул Визелор. — Прошу простить, мой принц, я бываю… не сдержан на язык. — Я не леди, чтобы краснеть от таких слов, — улыбнулся Деймон. — Так что мне насрать. Телтарис перевёл дух и ухмыльнулся нехитрому юмору, а Герардис незаметно, как ему казалось, закатил глаза. — Так каковы наши потери? — Если верить сиру Бейлору, — поспешил ответить кастелян. — Погибли семеро стражников, а Каннибал пожрал троих драконов и раздавил ещё пару. Самому старшему было не больше десяти лет. Красивые были звери… — Мы с братом займёмся этим, — заверил собеседников Деймон, постаравшись вложить в свои слова всю возможную уверенность. — Есть ли ещё что-то, что мне требуется знать? — Да, мой принц, — промолвил Герардис, промакивая рот бордовой салфеткой. — Два месяца назад септон Гарт упал с мула, возвращаясь из пастырской поездки в Малый Выгон. Мокрые камни коварны… Неведомый был милостив, он умер сразу. В Драконьей Гавани остался лишь септон Петир, но ему уже шестьдесят два и у него артрит. Он жалуется мне, что ему нужен помощник. Я решил написать вам, но по стечению обстоятельств, которое сложно назвать счастливым, вы посетили нас раньше. — Разве в замке нет септона? — Им был как раз септон Петир, но после смерти Доброй Королевы Алисанны он перебрался в Портовую септу. — А многие ли горожане ходят к нему? — как бы невзначай осведомился Деймон. — Я бы не сказал, что народ набожен, мой принц, — замявшись, ответил сир Визелор. — В септу ходят, потому что так надо, да и то в основном на праздники… Так всегда было, мой принц. Деймон хмыкнул; учитывая, что Вера пришла на Драконий Камень незадолго до Завоевания, это было не удивительно. — Раз так, то септон Петир прекрасно справится один, — отрезал он. В свете того, что рассказал ему брат, присутствие септонов на острове казалось ему почти личным оскорблением. — Что-то ещё? Однако дела на этом кончились, а вскоре кончилась и еда. Распрощавшись со своими верными и, как оказалось, вполне надёжными заместителями, Деймон отправился в свои покои. В отличие от Эйгона он не стал переезжать в Ветрогон, остановившись в прежних своих комнатах в Башне Парящего Дракона. Венчавшая её статуя дракона смотрела на север, в сторону скал, где гнездился Каннибал, и широко расправляла крылья, как будто и правда летела высоко в небесах. В спальне принц обнаружил служанку, торопливо поправлявшую его постель. Увидев принца, девица ойкнула и прижалась к стенке, опустив глаза. Из-под чепца выбилась светлая прядь, в свете свечей (вполне себе восковых, а не стеклянных) отливавшая золотом. — М’лорд, — девица присела в простеньком, но милом реверансе. — Как тебя зовут, красавица? — с улыбкой спросил Деймон. — Джейела, м’лорд принц. Чернь на Драконьем Камне всегда хранила в себе черты Старого Фригольда: рабы и слуги Эйнара Изгнанника стали горожанами и крестьянами, но внешность свою сохранили вместе с особой преданностью владыкам острова. Валирийская кровь неизбежно размывалась андальской, хотя периодически драконье семя пыталось остановить процесс, но верность традициям и культуре позабытой родины впечатляла. Джейела была стройной: скромное платье служанки не скрывало высокой груди, а туго затянутый кипенно-белый передник лишь подчёркивал тонкую талию. Деймон двумя пальцами приподнял аккуратный подбородок; сиреневые глаза робко посмотрели на него, и в них виделось понимание всех возможных последствий. Последний камешек упал на чашу весов. — М’лорд хочет, чтобы я осталась? — Пожалуй, да. Останься.***
Хотя Деймон проснулся рано, когда кусочек неба в проёме окна ещё только посветлел, давешней служанки в постели не было: Джейела, должно быть, ушла сразу, как он заснул, или поднялась ещё до рассвета. Отсутствие женского тепла под рукой разочаровывало, но принц в целом остался доволен: девка оказалась послушной и, стоило признать, умелой. Будучи самую малость лентяем, Деймон не отказал себе в удовольствии поваляться – в конце концов, его Золотые Плащи остались в столице, как и Малый Совет с его делами – и вышел из покоев только когда голод в очередной раз напомнил о себе. По дороге в Великий Чертог он встретил сира Визелора; кастелян с галереи смотрел, как мастер над оружием учит ратному бою кучку будущих солдат. Глядя на них Деймон не удержался от презрительной гримасы – даже до стражников Красного Замка им было далеко. — Доброе утро, мой принц, — поприветствовал его Телтарис. — Я знаю, зрелище печальное, но их набрали всего неделю назад. Сиру Алину потребуется ещё месяц, чтобы выбить из них всё дерьмо. — Откуда они? — Отсюда же, с Камня. Пятеро из Большого Выгона, столько же из Чёрной Шахты, ещё двое из Рыбьей Кости, а остальные из Гавани. — Наши люди, — удовлетворённо кивнул Деймон. — Других не принимаем, мой принц. — Вы уже завтракали, сир Визелор? — Да, мой принц, давненько. — Тогда, полагаю, вы не откажетесь со мной перекусить? — Это честь для меня, мой принц, — коротко поклонился кастелян, и Деймону стоило больших трудов, чтобы не фыркнуть. Забавно, что самые простые действия, которые он предлагал подданным совершить совместно, становились для них едва ли не величайшим событием в жизни. По дороге принц как бы невзначай поинтересовался: — Вы знаете всех слуг в замке, сир? — Да, мой принц. Даже прачка и поломойщик поступают на службу к вам только с моего разрешения. — У вас, должно быть, поразительная память. Вы помните служанку по имени Джейела? На мгновение густые брови кастеляна сошлись на переносице, но почти тут же лицо разгладилось. — Конечно, мой принц. Джейела дочь моей собственной ключницы. — У неё есть муж? — Насколько я знаю, нет, мой принц. Она чем-то провинилась? — Нет, напротив. Я хочу, чтобы вы выдали Джейеле из моей казны и от моего имени десять золотых драконов. — Понимаю, мой принц, — кивнул Телтарис, несомненно, понимая, за что служанка получит деньги. — Всё будет исполнено в точности. — Отлично, — утреннее дело было улажено, и теперь можно было решать вопросы более злободневные. — Мой брат ещё не показывался? — Как мне доложили, принц Эйгон не ночевал в своей спальне, но сир Деннис уверяет, что всё в порядке. Вероятно, он просто засиделся за книгами – с ним это бывает. — Это правда, — кивнул Деймон, а сам подумал: «Засиделся за книгами, как же. Скорее проторчал всю ночь в своей молельне». В трапезной им подали вчерашнюю свинину, которая оказалась восхитительно вкусна даже холодной, ещё горячий хлеб, запечённую рыбу, местный сыр с пряными травами, яйца и Утренний Свет – слабое арборское вино, предназначавшееся как раз для завтрака и борьбы с похмельем. Пока Деймон кормил внутреннего вечно голодного дракона, кастелян между делом поведал ему о том, что хорошо бы укрепить обсидиановые шахты на севере острова. — Объёмы добычи увеличились, мой принц, пентошийцам нравится носить украшения из драконьего стекла. За это, полагаю, стоит благодарить ваш брак и покойную принцессу. — Калла любила разные побрякушки. Кажется, она послала своей невестке несколько ниток обсидиановых бус и шпильки, — сказал Деймон, пожимая плечами, и тут же осёкся. До этого момента он и не подозревал, что помнит такую мелочь, как пустяковый подарок, который послала родственникам за Узкое море его супруга. Сердце сжала горечь утраты; Калла была не самой плохой женой и, возможно, он дорожил ею больше, чем признавался братьям. Его чувства к ней вряд ли можно было назвать любовью, где-то в глубине души он признавал, что её подменяло удовольствие от её покорности и власти над ней, удовольствие от того, как удобно для него сложился их брак, но он не хотел её смерти ни на родильном ложе, ни, тем более, на лестнице. В очередной раз принц подумал, что стоило приставить к Калле не только надёжных фрейлин, но и королевского гвардейца; возможно, тогда бы Алисса родилась в назначенный ей срок и не росла бы теперь без матери… — …поэтому было бы неплохо укрепить своды шахты, — продолжал вещать кастелян, не обращая внимания на его задумчивость. — Гору иногда трясёт, да и драконы могут прорыть свои норы… — Да, делайте всё, что посчитаете нужным. Внезапно раздалось шлёпанье босых ног, сопровождаемое ритмичным постукиванием, и в трапезную вошёл Эйгон. Одет он был так же, как и накануне, и теперь Деймон увидел, что его небрежно завязанный халат украшал бронзоватый чешуйчатый орнамент. Без высокого каблука брат был ниже ростом, и его колченогость особенно бросалась в глаза. — Ты уже встал? — спросил Эйгон, едва завидев Деймона. — Хорошо. Доедай и седлай Караксеса. — Хочешь полетать? — Хочу убить Каннибала. Сир Визелор поперхнулся непроглоченным вином, а Деймон нахмурился. — Он ведь… — Размером с Вхагар, да. Но я знаю, что делать. — А как же… — принц чуть не проболтался про валирийских богов и их наказ, но вовремя прикусил язык. — Как же Визерис? — Я мастер над драконами, — Эйгон расправил плечи и поднял подбородок повыше. — Для их защиты я вправе применять все возможные меры, включая самые радикальные. Видимо, он всё же достучался до богов, и они ему ответили. — И что же мы будем делать? — Выманим эту тварь в воздух, загоним её и убьём. — Нам не понадобится… кхм, поддержка? Может быть, напишешь кузине Рейнис? — Ты что, трусишь, Деймон? — губы Эйгона расползлись в знакомой язвительной усмешке. — Я подумал, что тебе не впервой перекладывать сложные дела на других. — Какие жалкие оправдания, lekia. Собирайся. С этими словами Эйгон развернулся и похромал прочь. Деймон выразительно посмотрел на кастеляна, и тот послушно уткнулся в тарелку, сделав вид, что ничего не слышал. Иногда принцу казалось, что язык у его младшего брата уж слишком длинный и острый. Вздохнув, Деймон влил в себя оставшееся в чаше вино, и вышел следом.***
Разумеется, Деймон не боялся; стоило ему выйти из трапезной, как сомнения уступили место охотничьему азарту, от которого закипала кровь, и когда драконоблюстители вывели оседланного Караксеса к выходу из его пещеры, принц едва не приплясывал от нетерпения. В конце концов, с ростом ставки растёт не только риск, но и награда. Стоило ему забраться в седло, как раздался басовитый рёв, захлопали крылья, Красный Змей заклекотал в ответ, и в нескольких ярдах от них грузно приземлился Вермитор. — Ты что, так и не оделся? — с удивлением крикнул Деймон брату, вся подготовка битвы которого заключалась в нацепленных сапогах, а полы распахнутого пентошийского халата развевались у него за спиной подобно плащу. — А ты взял с собой Тёмную Сестру? — удивление Эйгона было ничуть не меньше. — Ты его только пощекочешь этой заточкой! Деймон не нашёл, что ответить, поэтому предпочёл отмахнуться, но снимать с пояса меч не стал: во-первых, это выглядело бы глупой уступкой, а во-вторых, он и правда мог пригодиться. Караксес под ним косил глазом на старшего собрата; драконы их в целом ладили и жили вполне мирно, за исключением того случая, когда Красный Змей попытался составить компанию Среброкрылой, пока она ещё была неосёдланной. Бронзовый ревнивец тут же вылетел из своей норы, чуть не уполовинил наглецу его длинный хвост, но и сам едва увернулся от огненной струи. После этого оба дракона признали инцидент исчерпанным, а свои права должным образом защищёнными, хотя Вермитор потом в отместку весь вечер летал над Горой со своей суженой. Сейчас же Караксес чувствовал исходящую угрозу от Бронзового Гнева и раздувал грудь, чтобы казаться внушительней. Братья, так и сидя в сёдлах, коротко обсудили план, оказавшийся до неприличия простым, и подняли своих драконов в воздух. Скалы, на которых обосновался Каннибал были невелики, а потому его гнездо представляло собой прикрытую камнями от ветра лёжку, заполненную остатками предыдущих трапез его обитателя. Чудище было осторожно и потому нападало только на тех, кто не мог оказать ему никакого сопротивления, и на осёдланных драконов предпочитало не реагировать, и потому, чтобы расшевелить его, Деймон с Караксесом атаковали его первыми. Каннибал нежился в лучах полуденного солнца, когда обошедший его островок по широкой дуге Красный Змей перевалил через защищавший его каменный гребень и выдохнул в него струю пламени. Ещё окончательно не проснувшись, чёрный дракон взревел, раскрыв свою отвратительно большую пасть, полную острых клыков-кинжалов, и на краткий миг, пока они перелетали его, Деймон увидел в самой глубине темнеющего зева его глотки зарождающийся огненный шар. Руки среагировали сами – рукояти седла резко натянули цепи-поводья, и Караксес, обиженно рявкнув, ушёл вправо, всего на пару секунд разминувшись с чужим потоком пламени. Промах только окончательно расшевелил Каннибала, и тот, снова издав полный ярости рёв, наконец расправил крылья, накрывшие тенью едва ли не половину всего несчастного островка, и поднялся в воздух. — Naejot, nuttys, — крикнул ему Деймон. — Arrīs skoros kostā! Здоровяк клацнул челюстями, и устремился за ними. В пользу Караксеса играл его возраст и строение тела. Даже Эйгон не мог сказать, сколько лет было самому Каннибалу, но Красный Змей лишь недавно разменял первые полвека, и потому оставался быстрее, проворнее, яростнее, свирепее и злее многих других драконов, соперничая лишь со своей сестрой Мелеис. Змеиное тело его было настолько длинным, что для поддержки его в воздухе требовались дополнительные крылья-шпоры на лапах, и это тоже позволяло ему маневрировать быстрее прочих. Вот и сейчас, ловко извернувшись, Караксес пронёсся вниз мимо поднимающегося чудовища, попутно выдохнув в него новую струю пламени, чтобы расправить крылья у самой воды и снова воспарить вверх. Огонь, конечно, не мог навредить толстенной шкуре взрослого дракона, но уже не на шутку разозлённый Каннибал снова издал рёв, от которого, казалось, сами волны обернулись вспять. Зависнув в сотне-другой футов над морем, он тяжело взмахивал крыльями и тупо ворочал башкой с выдающимся вперёд подбородком, пытаясь уследить за юркой красной молнией, метавшейся вокруг неё. Наконец, он не выдержал, и стал беспорядочно изливать огонь, рассчитывая, видимо, взять не точностью, а кучностью. Тёмно-красное пламя, похожее на озёра лавы, что кипели в жерле Драконьей Горы, яркими цветами распускалось вокруг него, расходясь волнами; жар от него чувствовался даже на значительном расстоянии, и Деймон на всякий случай увёл Караксеса подальше. Но вот огненные облака развеялись, открывая повернувшегося боком противника. Красный Змей сам увидел заветную цель и, издав боевой клёкот, поспешил атаковать одно из немногих уязвимых мест на теле противника. В четыре взмаха крыльев он подобрался к Каннибалу и вцепился зубами в основание крыла; драконьи клыки заскрежетали по драконьей чешуе, а затем извернувшийся Караксес стал скрести её ещё и когтями. Чёрная тварь взревела и попыталась стряхнуть успевшего осточертеть надоедливого червя, но одновременно держаться в воздухе и клацать зубами у самого крыла у неё получалось не очень хорошо. — Проклятье! — выругался Деймон, и сам не услышал своего голоса за грохотом, издаваемым драконами. Эйгон был прав, Тёмная Сестра никак не могла ему сейчас помочь, ножны только бестолково хлопали по бедру. Сам принц болтался в седле, вцепившись в рукояти, удерживаемый исключительно цепями, не имея возможности даже дотянуться до бока чудовища, хотя и чувствовал жар его тела. Наконец, Караксес почувствовал, что враг начинает перебарывать его, и предпочёл отцепиться, тут же уходя в сторону; во время манёвра Деймон успел заметить глубокие борозды на мшисто-зелёных роговых пластинах, покрывавших тело Каннибала, которые оставили когти его дракона, и то, как у самой подмышки, клыки Красного Змея выдрали заметный кусок шкуры, обнажив более уязвимые слои. Отметив про себя это место, чтобы ударить в него ещё раз, Деймон потянул рукояти на себя, натягивая поводья и поднимая дракона выше. Следом за ним, оглушительно ревя от гнева и боли, потянулся и Каннибал. С каждым взмахом крыльев они поднимались всё выше, постепенно отклоняясь всё дальше к югу, в сторону Камня. Уклонившись от очередной огненной струи, промахнувшейся на пару десятков ярдов, принц и дракон оставили под собой кипящие белые буруны – здесь волны разбивались о скалистое побережье острова и прибрежные рифы. Седьмое Пекло, где же Эйгон? Самое время… Внезапно раздался яростный клич другого дракона – Бронзовый Гнев, вывалившись из-за облаков, лихо спикировал на спину кровожадной твари. Деймон – и вместе с ним Караксес – развернулся и впервые по-настоящему осознал реальные размеры бойцов; Вермитору было семьдесят пять лет, он был на треть больше Караксеса и вдвое меньше Каннибала. Где-то на задворках сознания воин взвесил все данные и пришёл к неутешительному выводу, что их запросто могут сожрать, но тут же послал непрошенные мысли в Пекло: мыслить в бою опасно, даже если ты сражаешься не сам. Между тем Вермитор вгрызался в основание шеи Каннибала и терзал когтями его спину, а халат Эйгона хлопал под порывами ветра, выходящим из-под драконьих крыльев. Каннибала хвалить не хотелось, но со свалившейся сверху напастью он справился довольно быстро; сложив крылья, он сделал кувырок через плечо, и Бронзовый Гнев не удержался, свалился, напоследок оцарапав шкуру. Вермитор и Караксес принялись кружить вокруг чудовища, поливая его огнём: первый старался ослепить противника, второй целил в уже повреждённое плечо. Каннибал тоже не сдавался, используя собственное пламя в качестве защиты и постоянно огрызаясь, однако в какой-то момент Деймону стало казаться, что зверь начал уставать. Махи крыльями становились всё тяжелее, перерывы между стрями огня всё продолжительней, да и сам дракон как-то сгорбился, опустил голову, будто шея утомилась держать его уродливую башку с загнутыми вниз бараньими рогами. — Ну, всё, прогорела твоя свечка, — довольно пробормотал принц, уводя Караксеса на новый заход. Однако радость его была преждевременна. По стечению обстоятельств Вермитор в этот момент тоже решил совершить манёвр; то ли он замешкался, то ли переоценил усталость врага, то ли просто по-глупому подставился, но, повернувшись, дракон на несколько мгновений открыл противнику своего всадника. Каннибал мешкать не стал – провисшая шея его выпрямилась, как струна, а из пасти вырвался новый сноп пламени. Деймон едва успел заметить произошедшее, как огненное облако накрыло спину Бронзового Гнева, окутав собой не успевшего среагировать Эйгона. На мысли и чувства не осталось времени. Драконья ярость жгла жилы Деймона, сердце полыхнуло, как жерло Драконьей Горы, над которой они бились, и человеческий гнев дал Караксесу новое дыхание и силы. Рывок – и пасть Красного Змея сомкнулась на натянутой шее Каннибала у самого основания отвисшего зоба. Тварь сдавленно рявкнула, но Караксес только поиграл челюстями, всё глубже вонзая клыки в её плоть. Внезапно Деймона осенила идея и он без раздумий отдал команду: — Drakarys! Караксес понял его правильно. Деймон как на себе почувствовал, что грудь дракона увеличивается в объеме, а в следующее мгновение ящер, так и не переставая терзать шею Каннибала, в упор выдохнул струю огня. Чудовище заревело от боли, которая даже ему должна была показаться Седьмым Пеклом, засучило лапами, забило крыльями, пытаясь сбить противника, но броня теперь играла против него, сковывая его движения и не позволяя извернуться. Рёв его быстро перешёл в надсадное верещание, когда что-то хрустнуло, и челюсти Караксеса погрузились ещё глубже. Даже длинная шея его дракона не мешала Деймону почувствовать адский жар, сгущавшийся вокруг них; от него уже начал дрожать воздух, принц чувствовал его даже сквозь дублет и перчатки. Он резко потянул рукояти седла на себя, звякнули цепи-поводья, подавая знак Караксесу оставить жертву, но тот только крепче сжал челюсти, меж которых ещё вырывались язычки пламени. — Inkot! Sōvēs! — рявкнул Деймон и снова дёрнул рукоятями. Караксес зарычал от натуги и злости, в том числе, как понял принц, и на дурака-всадника, окончательно сомкнул челюсти, после чего мотнул головой, одновременно оттолкнувшись лапами от туловища противника. Раздался скрежет расходящихся чешуйчатых пластин, чавканье плоти, и они оторвались от Каннибала, устремившись вниз. Пара мгновений свободного полёта, и Красный Змей, расправив все четыре крыла, выровнял полёт, а Деймон получил возможность оценить результат атаки. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы признать её удачной: в шее Каннибала не доставло значительного куска плоти, чёрная кровь вперемешку с дымом и языками пламени изливалась из раны. Внутренний жар драконьего тела оказался достойным соперником драконьему же пламени и не позволил мясу обуглиться, но оплавленная рана выглядела ещё хуже. Каннибал хрипел, повизгивал, пытался не то вдохнуть, не то выдохнуть, не то полить противника собственным огнём, но воздух и огонь вырывались из дыры в шее, а не из пасти, и контролировать это ящер не мог. Силы покидали его на глазах, и он начал терять высоту, бестолково маша крыльями. Откуда ни возьмись размытым оранжево-коричневым пятном промелькнул мимо яростно ревущий Вермитор. Бронзовый Гнев взял уже потрёпанного противника на таран, врезавшись грудью как раз в то повреждённое плечо, которое в начале боя с упоением мусолил Караксес. Хруста или скрежета сломанных костей Деймон не услышал, но, когда Вермитор оторвался и ушёл в сторону, крыло Каннибала бессильно повисло, и дракон стал падать. За время сражения они преодолели пролив, отделяющий гнездовье чудовища от Камня, и теперь зависли в воздухе где-то над северными склонами Драконьей Горы. Каннибал падал стремительно, хотя и старался замедлиться, бестолково маша уцелевшим крылом, но всё было напрасно; ящер летел вниз с хриплым верещанием, совсем не похожим на тот грозный и яростный рык, с которым он поднялся со своей лёжки, а Деймон не мог отвести глаз. Совершенно некстати в голову полезли слова Телтариса о необходимости укрепить шахты, они как раз должны были быть примерно под ними. Но вот громадная туша грохнулась на землю, и принц скорее почувствовал, нежели и правда услышал сопровождавший это грохот. Только сейчас он понял, что уже боги знают сколько времени почти не дышал, и рвано выдохнул. Всадник оглянулся, ища в небе Вермитора; тот завис в нескольких десятках ярдов слева-снизу, приоткрыв пасть. К немыслимому облегчению Деймона, седло на его спине было на месте, а в нём белел силуэт Эйгона. Почувствовав, что на него смотрят, брат зашевелился, поднял голову и махнул рукой, мол, всё в порядке, живой. Деймон не смог сдержать усмешки. Во время боя Эйгон умудрился потерять халат.***
Принц Эйгон Таргариен В том, что Каннибал был мёртв не было никаких сомнений. Каким бы могучим не был дракон, даже он не мог пережить падения с высоты на камни: его вес сыграл против него, и рёбра с позвоночником сломались при столкновении с Драконьей Горой, шея, с отсутствующим в ней куском плоти, несколько раз выгибалась под неестественно-острыми углами. Эйгон, простоволосый, в одних бриджах, стоял над останками кровожадной твари, на протяжении многих десятилетий терроризировавшей драконий молодняк, и с трудом мог поверить своим глазам. Неужели они правда убили дракона? Всю ночь накануне принц провёл в молельне, стоя на коленях или сидя на скамье, умоляя богов дать ему ответ на вопрос: может ли он намеренно умертвить дракона? Не сделает ли это его Мейегором, погубившим Ртуть? Не будет ли это отступлением от его обетов, не будет ли это нарушением его клятв? Он ведь обещал хранить драконов, а не уничтожать их… Он возносил молитвы Вхагар, Госпоже Справедливого Воздаяния, чтобы она обратила свой праведный гнев на преступного дракона и покарала его за убийство сородичей. Он просил Мераксес, Госпожу Милосердия, чтобы она обратила свой взор на своё потомство и оградило его от чудовища. Он молил Балериона, Покровителя Боя и Повелителя Смерти, чтобы он наслал погибель на Каннибала. Он обращался к каждому из богов и ко всем сразу, чтобы они дали ответ на его вопросы. Эйгон ждал чего-то похожего на мантарисские откровения, думал, что ему опять привидится пламенное ничто, но этого не случилось. Однако боги не оставили его молитвы без ответа. Утром из молельни Эйгон вышел с твёрдой уверенностью в том, что он должен встать на тропу войны, поскольку карать убийцу своих родичей необходимо, будь те драконами или людьми. По правде говоря, он был рад, что Деннис проявил своеволие и попросил Деймона прилететь – помощь его в бою с охочей до крови сородичей тварью и правда оказалась бесценной. Однако об одном убийце принц счёл за благо промолчать: рука у брата горячая, он сам скор на гнев, а Королевская Гавань совсем не Пентос, чтобы можно было разбрасываться трупами убийц. Тем не менее, именно старший брат и сделал всю работу, особенно когда подлая сволочь искупала их с Вермитором в своём пламени. Именно это оказалось ближе всего к тому самому мантарисскому откровению, и, когда они к собственному удивлению вылетели из огненного облака невредимыми (если не принимать во внимание потерянный халат), Эйгону потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Даже когда он уже стоял у тела Каннибала, перед глазами ещё плясали тёмно-красные сполохи, а в ушах гудело от рыка чудовища и рёва пламени. Раздался высокий, ликующий клёкот Караксеса, севшего рядом, затем хруст каменного крошева. — Придурок! — налетел на него Деймон. — Какого Пекла!.. Какого дьявола ты туда полез?! — А? — Я думал, он тебя поджарил! — Как видишь, это вышло у него не очень хорошо. Хотя халат жалко. Брат хотел было снова устроить ему гневную отповедь, но вместо этого лишь прерывисто вздохнул, выругался и сгрёб Эйгона в охапку. Тот, прижатый к кожаному дублету, неловко усмехнулся и похлопал брата по спине. — Я в порядке, lekia. Отпусти уже. Деймон, словно нехотя, разжал объятья, но Эйгона не отпустил, продолжая поддерживать его за плечо. — Что, он правда сдох? — Вашими стараниями. Караксес знатно его измочалил. — Да уж, вцепился мёртвой хваткой, — хмыкнул брат, явно довольный признанием заслуг своих и своего дракона. — И что, он теперь будет тут и истлеет? — Нет, конечно, — пожал плечами принц. — Я хочу исполнить одну детскую мечту. — Вскрыть дракона? — Ага. Теперь никакой Визерис не сможет оскорбиться. Когда он начнёт гнить – мы его спалим, так что нужно поспешить. Сказав это, Эйгон высвободился, наконец, из хватки Деймона и пошёл к Вермитору, ощущая странную лёгкость во всём теле. Первые несколько шагов он списывал это на эйфорию и чувство удовлетворения от победы, но тень сомнения быстро увеличивалась, и принц понял, что что-то не так. Только остановившись на мгновение, он понял, что боль в ноге, его извечный спутник на протяжении последних семнадцати лет, отступившая после Мантариса, но непобеждённая окончательно, исчезла, умерла, как умер Каннибал. На то, чтобы осознать это у Эйгона ушло несколько мгновений. Обернувшись, он поднял взгляд на Деймона, который, по-видимому, тоже начал кое-что понимать, и рассмеялся от облегчения и счастья.***
Победу над Каннибалом праздновал весь остров. В Драконьей Гавани на главной городской площади Пяти Драконов зажгли костры, а на Морской улице до самого порта горожане накрывали столы и пировали, невзирая на чины и достаток. Эйгон не уставал дивиться тому, как их победа над противником, которого простой народ едва ли замечал до того дня, стала едва ли не главным событием года. О бое над Драконьем Камне уже складывали народные баллады и песни, хотя ни одна из них принцу не нравилась. — Так сочини свою, ты же умеешь, — пожимал плечами Деймон, купаясь в лучах народной любви; именно его, как принца Драконьего Камня, людская молва сделала главным героем и победителем. Внутренний честолюбец Эйгона недовольно скрёб сердце острым коготком, но принцу быстро удалось с ним совладать – отбирать у брата минуту славы было подло, а боги уже сделали ему лучший подарок. Ещё не отгремели празднества, как Эйгон погнал драконоблюстителей во главе с Бейлором к туше Каннибала, и с их помощью приступил к реализации давно намеченного плана. С помощью крюков и цепей труп выпрямили, насколько позволяли камни и крутизна склона, обмерили, мейстер Герардис сделал несколько набросков грифелем, а после приступили к вскрытию. Несмотря на то, что с гибели дракона прошло уже несколько дней, тело ещё было тёплым, а ещё невытекшая чёрная кровь – жидкой, исходящей едва заметным паром; это явление Эйгон связал с остаточными проявлениями внутреннего жара драконьего нутра. Анатомические работы, осложнённые габаритами препарируемой твари и толщиной её шкуры, заняли не одну неделю. За это время Бейлор и его люди отделили голову Каннибала от туловища; сковырнули несколько роговых пластин и чешуек с живота, боков и спины; выпустили желудочные соки, от едкости которых плавились камни, и забрались в чрево, достав оттуда несколько костей последних жертв дракона; с большим трудом извлекли его огромное сердце, едва ли похожее на сердца других животных; забрались даже в клоаку и убедились, что упокоенный ящер был самцом. Эйгон на пару с Герардисом за эти дни извёл несколько стопок бумаги, делая записи и зарисовки каждого процесса, не оставляя без внимания ни единой мелочи. Однако, как и всему на свете, этому эксперименту пришёл конец; к концу первой недели появился трупный запах, который к началу третьей сделался совершенно невыносим. Скрепя сердце, Эйгон приказал драконоблюстителям возвращаться с добытыми образцами и полученными записями, а на закате оседлал Вермитора и предал растерзанного Каннибала драконьему огню. Останки горели долго, нещадно чадя, но северный ветер сносил едкий дым вверх по склону Драконьей Горы, где он смешивался с испарениями из жерла. Наблюдая за погребальным костром со стороны, Эйгон всматривался в пламя и потому вздрогнул от неожиданности, когда стоявшему за плечом Деннису вздумалось откашляться. Как и всегда в случае с рыцарем, это покашливание было неспроста. Принц знал, что его присяжный щит не слишком-то доволен его эскападой во время боя, равно как и тем, что ему самому пришлось отсиживаться вместе со всеми на земле, но в последние дни они старательно обходили эту тему стороной: Эйгон был слишком занят расчленением и изучением дракона, а сам Деннис только хмурился и копил обиду. — Полагаю, ты ждёшь от меня извинений? — вздохнул принц. — Нет, мой принц, не жду, — ответил рыцарь. – Я лишь хотел сказать, что бросаться в ту атаку было крайне самонадеянно. Эта тварь могла вам и задницу поджарить. — Он и попытался это сделать, но у богов, видимо, на меня другие планы. Деннис недовольно цокнул языком. — Никто не любит зазнаек, мой принц. Особенно боги. Особенно Повелитель Смерти. — И что ты хочешь мне сказать? — вспыхнул Эйгон. — Мне следовало отправить брата на верную гибель, а самому остаться на земле?! — Нет, мой принц. Я лишь прошу вас не слишком рассчитывать на удачу и быть осторожным. Боги очень любят шутить, уж вам ли этого не знать. Принц, насупившись, промолчал, но отрицать очевидную истину было глупо. То, что он побывал в драконьем пламени могло и не означать, что он вечно будет любимчиком богов. По правде говоря, когда со всех сторон Эйгона окружило красное огненное облако, он здорово напугался, но страх быстро отступил на второй план, уступив место восхищению; изнутри драконий огонь оказался просто немыслимо красив, многогранен и многослоен – то, как отдельные языки накладывались друг на друга, перекрывали один другой, складываясь в узоры и картины, завораживало. До того момента, пока Эйгон не осознал, что эти картины показывают. — Деннис? — хотя они и были совершенно одни, если не считать задремавшего Вермитора и догорающих останков Каннибала, принц подманил присяжного щита поближе. — Да, мой принц? — Ты можешь убить человека? — Что за вопрос, мой принц? Вы же видели меня в деле – в Лорате, да и в… — Я не об этом, — оборвал рыцаря Эйгон. — Любой может убить в бою, если только он не последний кретин. Я о… другом убийстве. — Мой принц, я выполню любой ваш приказ, — без промедления и раздумий ответил Деннис. — Хорошо. Мне, конечно, следовало самому об этом догадаться, теперь это кажется очевидным. На наше счастье, боги были столь любезны, что намекнули мне, что совпадений не бывает, а врагов лучше искать в грязных зеркалах. Калла не оступилась. Её убили по приказу пентошийских недобитков. — Вы уверены? — Это логичный шаг с их стороны, — пожал плечами Эйгон. — Учитывая, что в то же время магистры пытались извести остальных Карларисов, они должны были попробовать оборвать связь между ними и нашим домом. Замысел их, конечно, не удался, но Каллу они убили. — Разве принц Деймон уже не поджарил всех недовольных правлением короля Каллио? — Поджарил. Но неужели ты правда думаешь, что магистры сами бы отправились за море исполнять приговор? — И кто же замарал руки за них? — Сир Ларис Стронг. Деннис потрясённо уставился на сюзерена. — Сын лорда Лионеля? Сын мастера над законами, который вроде как ваш союзник? — Да, только Лионель тут ни при чём. Смерть Каллы ничего ему не даёт – он верен Железному Трону, и он голосовал за то, чтобы его наследником остался Деймон. — Думаете сир Ларис сделал это в одиночку? Но зачем? — В какие игры он играет знают лишь боги, — зло бросил Эйгон, не скрывая раздражения. — Мне они не пожелали этого открыть. Может, пентошийцы его просто купили? Или шантажировали? В конце концов, у дознавателей нижнее бельё не может быть чище, чем у прочих. — Уж у Косолапого чистого белья с пелёнок не было, — невесело усмехнулся рыцарь. — Думаете, женщина? — Может женщина, а может мужчина, какая разница? Может быть, он отпустил кого не следовало или, наоборот, осудил невиновного. Итог один – он убил мою невестку. — И сам должен умереть, — полуутвердительно сказал Деннис. — Как это сделать? — Я не хочу скандалов. Лорд Лионель полезный человек, далеко не дурак, к тому же совесть у него на месте, а это, надо признать, редкость. Если его сына обвинят в государственной измене, он немедленно подаст в отставку, чтобы не очернять Малый Совет, а то и сам полезет в камеру на пару с сыном. Нет, этого нельзя допустить. Поэтому пусть всё будет тихо и незаметно. — Несчастный случай? — Вроде того. — И когда? — Через пару дней мы вернёмся в Королевскую Гавань, а оттуда я улечу в Дымную долину. Ты можешь догнать меня после. — Будет исполнено, мой принц. Из догорающих останков Каннибала вырвался сноп искр, раскрасивший ночное небо, а Эйгон всё всматривался в пламя, надеясь увидеть в нём что-то ещё, и вертел в руках трость. Хотя боли в увечной ноге так и не вернулись, отказаться от своей верной спутницы на протяжении почти всей жизни было выше его сил. Принц пробовал ходить без неё хотя бы по своим покоям, но к собственному стыду не знал, куда деть руки. К тому же, правой ноге всё ещё не доставало пары дюймов длины и Эйгон боялся, что может в неподходящий момент сохранить равновесие, и упасть. Как показала жизнь, для того чтобы умереть при королевском дворе, достаточно было сущей малости.***
Красный Замок, уже извещённый о гибели Каннибала, встретил младших братьев короля как триумфаторов. Придворные на все лады превозносили их храбрость, ловкость, отвагу, смекалку, находчивость – словом, не скупились на похвалу. Больше всего чествовали Деймона и казалось, что ещё никогда до этого у принца Драконьего Камня не было столько сторонников. Визерис устроил в их честь пир и, усадив братьев по обе руки, первым поднимал за них чашу; после очередного тоста и оваций в адрес Деймона, король наклонился к Эйгону и уже заметно захмелевшим голосом проговорил: — Знаешь, что самое смешное? Они все, — он обвёл кубком собравшихся. — Ни черта не понимают в том, что случилось. — Они андалы, брат мой, — примирительно сказал принц. Андалы, Первые Люди и немногочисленные валирийцы пили и пели, а Эйгон всё украдкой выискивал в толпе придворных кособокую фигуру Лариса Стронга. Деннис успел выяснить, что он подрос в чинах и стал лордом-дознавателем, а потому присутствовать на пиру его обязывало не только родство с мастером над законами, но и собственная должность. Что было причиной такой быстрой карьеры – пентошийское золото, отцовские связи или его личные заслуги – оставалось для принца открытым вопросом. «Вероятно, всего понемногу», — решил для себя Эйгон, отпивая вина. Внизу уже танцевали, так что хромым людям делать там было нечего, зато Деймон со своими приятелями по Городской Страже веселился вовсю. Глядя на то, как Харвин Стронг заливисто хохочет, схватившись за плечо кузена Джейегора, чтобы не потерять равновесие, принц не мог не отметить глубокой иронии: Косолапый, при всех своих физических недостатках, стал лордом раньше, чем его брат-Костолом, вылитый герой рыцарских романов. Наконец, нашёлся среди придворных и лорд-дознаватель; Ларис сидел за соседним столом, на уровень ниже того, где сидела королевская семья и члены Малого Совета; Эйгон цокнул языком, досадуя на самого себя – не заметить свою жертву под самым носом нужно было суметь. Младший из Стронгов, видимо, почувствовал чужое внимание и поднял голову, встретившись взглядом с принцем. Эйгон заставил себя улыбнуться как можно искреннее и отсалютовал лорду Ларису кубком; тот ответил тем же. Вскоре после этого принц незаметно покинул празднество и поднялся в свои покои. Находиться в одном помещении с тем, кого уже приговорил к смерти было тяжело, а вино могло слишком сильно развязать ему язык – не хватало ещё, чтобы Ларис что-то заподозрил. Но и ночь не принесла Эйгону спокойствия: читать не хотелось, систематизировать записи о Каннибале тем более. Проворочавшись в постели до часа совы, принц перебрался с кровати в кресло и взял в руки свою старую лютню, которую подарил ему менестрель Ролланд из Феллвуда, учивший его музыке, когда он едва мог ходить после злосчастного падения. Бестолково перебирая струны, он так и просидел у окна до самого утра, не выдав ни песни, ни баллады, ни псалма. Едва взошло солнце, он вызвал к себе Денниса. — Мне нужно лететь в Дымную долину. Ты готов? — Конечно, мой принц. На Драконьей горе их некому было подслушивать, но в Красном Замке Эйгон решил поосторожничать. Осознавать, что он не мог доверять стенам замка, в котором появился на свет, было горько. По счастью, его присяжный щит всё прекрасно понял и удалился, якобы готовиться к отлёту. Когда Эйгон уже выходил из покоев, на него вихрем налетела Рейнира, потребовавшая рассказать все подробности победы над кровожадным чудовищем. — Мы же всё уже рассказали, riña, — принц с трудом отцепил племянницу от себя. — Вы c дядей Деймоном рассказали всё отцу и придворным! А я хочу, чтобы ты рассказал мне! Это же наверняка было не всё… Kostilus, kepa! — Не я был мечом в этой битве, riña, а Деймон. Спроси у него. — Он сейчас с Алиссой возится, — разочарованно буркнула Рейнира. — Не дуйся, ты теперь не единственная девочка в его жизни, — добродушно усмехнулся Эйгон. — Но если ты попросишь, не думаю, что он тебе откажет. Давай, попробуй. Только сдав брата с потрохами, Эйгон смог вырваться из ставшей неуютной столицы, чтобы к вечеру посадить Вермитора в Дымной долине у нового гнездовья. За время его отсутствия здесь местность преобразилась: к двадцати драконоблюстителям прибавились архитектор, десяток каменщиков и почти сотня мастеровых и разнорабочих. Ваксли, исправно исполняя свои обязательства, пригнали немаленькую отару овец, помогали людьми и материалами, и теперь на берегу бурлящего озерца возвышалась квадратная трёхэтажная башня, ничем не выдававшая в себе валирийского стиля, который потребовал Эйгон. Почувствовав, что августейший гость недоволен, архитектор Эггерио Харатис, тощий чернявый пентошиец, нанятый Визерисом для реализации своих многочисленных проектов, рассыпался в извинениях: — Простите, мой принц, нижайше прошу простить, но построить башню было необходимо. Мы не могли допустить, чтобы Ваше Высочество ночевало в пещере на каменном полу или в чистом поле, поэтому нам пришлось возвести эту уродину. Это позор на моей репутации, но я не мог допустить, чтобы вы жили в неподобающих условиях. Уверяю, это временное сооружение, как только будет готова хоть одна башня замка, мы её разберём, в одну ночь разберём, мой принц, вот увидите, а пока, прошу, не побрезгуйте… Слушать лебезение было противно; наверняка Харатис возвёл башню исключительно для собственного удобства, чтобы жить и работать в сравнительно приличных условиях. Эйгон успел узнать такой тип людей – они встречались и в Королевской Гавани, и в Пентосе, и в Волантисе; сами будучи подлого происхождения, они использовали любую возможность, чтобы вылезти наверх и для этого шли вперёд по чужим головам, а заполучив самый минимум власти нещадно самоутверждались за счёт подчинённых. — Стоит ли рассматривать это как ваш подарок королевскому дому? — холодно осведомился Эйгон; платить за этакое-то уродство, да ещё и временное, не хотелось. — Разумеется, мой принц, конечно! — закивал Харатис. — Подарок Вашему Высочеству и Его Милости, от чистого сердца в знак моей глубочайшей верности могущественному дому Таргариенов! Высочество кивнуло, и поспешило скрыться от холодного горного ветра внутри подарка. Стоило признать, несмотря на не слишком пригожий внешний вид, комнаты в башне оказались сухие, чистые и тёплые, и, скрепя сердце, Эйгон признал, что башню можно и оставить, а Харатису придётся заплатить. Утром он вошёл в пещеру и отыскал главную драгоценность всей Дымной долины. Укрытая им кладка была в полном порядке: песок и каменное крошево, насыпанные поверху, были горячими, а от яиц, стоило взять их в руки, исходил собственный жар. Облегчённо выдохнув, Эйгон вознёс хвалу Мераксес и уложил яйца на место. Раз пещера может поддерживать в них жизнь, значит, в свой срок из них выведутся дракончики. Следующие дни были заняты строительным заботам. Мастер над драконами придирчиво перепроверял и пересчитывал счета Харатиса, вместе с архитектором и каменщиками исходил вдоль и поперёк окрестности пещеры и вход в саму долину, осматривая место будущей стройки, вносил коррективы в проекты, сдерживая полёт пентошийской мысли, привыкшей к излишней роскоши. Ему даже пришлось слетать на несколько дней в Фитили, чтобы обсудить с лордом Ваксли особенности дальнейшего соседства. Всё это время Эйгон старательно отгонял от себя мысли о Ларисе Стронге и Деннисе; в конце концов то расстояние, которое Вермитор покрывал за световой день, одинокий путник преодолевал за пару-тройку недель, так что задержка была неизбежна. Присяжный щит догнал своего сюзерена в последний день восьмого месяца 109 года верхом на муле. Предупреждённые дозорные немедленно препроводили его в башню, которую теперь все без всякого стеснения называли Уродиной. Сдержанно поприветствовав рыцаря на людях, Эйгон выставил лишние уши вон. — Ну? — Он мёртв, — сразу перешёл к главному Деннис. — Так, — Эйгон судорожно потёр лицо руками; запаха крови на них не чувствовалось, да и цвет не поменялся. Просто поверить в то, что этот его приказ был исполнен, было тяжело. — Рассказывай. — Как вы и приказали, мой принц, всё случилось быстро, да и шума не было. Несчастный случай, — пожал плечами Деннис, похоже, успевший свыкнуться с ролью палача. — Ну, говори! Что мне из тебя тянуть всё приходится?! — Да споткнулся наш лорд-дознаватель. На лестнице, — ухмыльнулся присяжный щит. — В ногах своих кривых-косолапых запутался, да трость ещё эта… В общем, загремел с самой верхотуры и шею себе свернул. — А что за лестница? — Да та же самая, с которой принцесса Калла упала. — Подстроил, подлец? — Оно само так вышло, мой принц! — оскорбился Деннис, но Эйгон понимал, что, да, подстроил. Осуждать его за такой символичный и, надо признать, красивый жест он не стал. — Дальше. — Воплей, конечно, поднялось, но так уж, откровенно говоря, никто по нему не слёз не лил, разве что его лорд-отец, да сир Харвин. Он-то его и повёз в Харренхолл, к предкам в крипту. Я неделю выждал, да к вам поскакал. — И как, ничего? — Да кому он нужен-то, этот лорд Ларис? — отмахнулся присяжный щит. — Слухи ходят разные, некоторые даже я сам запустил. Мол, лорда-дознавателя отпущенники его приговорили, чтоб он их за ниточки не дёргал. Верят, вроде. — Будем молиться, чтобы так оно и оставалось, — заключил Эйгон, складывая руки на груди и откидываясь на спинку грубого стула. — А что ещё нового? — Принц Деймон изволил с принцессой Алиссой на Драконий Камень перелететь. — Ну надо же. Никак надумал делом заняться? — Боги знают, мой принц. Но как он улетел, слухи начали ходить… — Какие? — Что королю-де можно ещё раз жениться. Эйгон коротко рассмеялся. Визерис в новом браке выглядел нелепо; он слишком любил свою Эймму, а ещё больше свою память о ней, чтобы снова жениться. Насколько знал принц, его венценосный брат удовлетворял свои мужские потребности посредством служанок, но был, пожалуй, слишком добросердечен и осторожен, чтобы завести для тех же целей постоянную фаворитку. К тому же, он обещал Железный Трон Деймону. — И кого прочат в новые королевы? — насмешливо уточнил Эйгон, чувствуя, как из него постепенно выходит волнение и тревога. — Принцесса Рейнис, великий мейстер и лорд Масси стоят за леди Лейну. — А что, разумно, — хмыкнул Эйгон. — Корлис удовлетворит свои непомерные амбиции. Кстати, где он? Я не видел его на последнем пиру. — В море, мой принц. Говорят, на Ступенях снова неспокойно и Веларионы вывели весь свой флот в море, а драконов в небо. — Пусть только попробует мне угробить хоть одного, — пробурчал принц. — Конёк морской сраный. День снова пошёл за днём, утягивая в рутину. Днём Эйгон драконом нависал над кроличьей душой Эггерио Харатиса, надзирая за его работой, а вечерами занимался систематизацией и переписыванием своих заметок о Каннибале. Чертежи будущей крепости, с благословения Визериса наречённой Дымной Башней, выходили красивыми; замок должны были возвести по образу и подобию валирийских застав, руины которых Эйгон видел в Эссосе. Круглый пятиэтажный донжон должны были окружить пять примыкающих к нему полубашенок, каждая из которых возвышалась бы над ним и венчалась статуей дракона. Донжон должны были обнести крепостной стеной с четырьмя башнями; пересчитав смету предстоящих расходов, разумеется, весьма примерных, принц вздохнул и приказал архитектору усовершенствовать Уродину и сделать её одной из этих четырёх. Иногда Эйгону приходила в голову мысль, что можно плюнуть на строительство, и слетать в Орлиное Гнездо, отвлечься от работ и навестить леди Джейн, хотя бы из вежливости. Однако всякий раз у него перед глазами вставало её несколько разочарованное лицо, которое он увидел наутро после их близости, и желание провести ночь в теплой постели, да ещё и с женщиной под боком отступало перед задетым честолюбием принца. Через дядю Вейгона ему удалось договориться о том, чтобы Цитадель назначила мейстера в будущий замок. Эйгону, конечно, хотелось бы, чтобы это был кто-то из его старых приятелей школяров, но Марлон увлёкся изучением врачебного дела и, как писал дядя, имел некоторые шансы получить маску из серебра, когда её снимут с архимейстера Кадвила, а Адриан всё так же служил лорду Касперу Уайлду из Дождливого Дома. Однако, успокаивая племянника, архимейстер счёта писал, что постарался выбрать для Дымной Башни «не полного бездаря» – в Дымную Башню был направлен мейстер Доннел, один из младших сыновей покойного лорда Фрея и «самый умный из них». До его прибытия обязанности мейстера делили между собой Эйгон и Деннис: следить за шестью воронами (трое из них летали в Красный Замок, остальные – на Драконий Камень, в Орлиное Гнездо и Фитили) было несложно, а с травмами, неизбежными при строительстве, они справлялись довольно успешно, ведь на двоих у них было шесть серебряных звеньев. Когда вечером третьего дня десятого месяца 109 года прилетел очередной ворон из Королевской Гавани Эйгон, по обыкновению, сидел за бумагами, рассматривая рисунок многокамерного драконьего сердца, извлечённое ими из Каннибала. Деннис вошёл без стука и протянул сюзерену письмо. — Птица уж больно устала, мой принц, — заметил рыцарь. — Немудрено, — хмыкнул Эйгон. — Ночь, горы, ветер… — Мне показалось, будто он торопился до нас добраться. Да и печать… На бумаге красовалась большая блямба красного сургуча, а на ней – трёхглавый дракон. В отличие от большой королевской печати, которой пользовались для официальных посланий и подписания законов, здесь не было ни вензелей, ни подписей. Этой «простой» печатью Визерис запечатывал только личные послания. Где-то за грудиной завязался тянущий узел плохого предчувствия, но Эйгон упрямо сломал печать и развернул бумагу. «Valonqar», — Визерис нечасто прибегал к высокому языку в повседневной речи, и это лишний раз заставило принца насторожиться. «Отец всегда говорил мне, что нас у него трое, что мы – три головы дракона с нашего герба, что мы должны действовать сообща. Видят боги, я старался следовать его завету всегда и во всём, но жизнь не всегда складывается так, как нам того хочется, и наши поступки подчас противоречат нашим желаниям. Любая наша ссора тяжёлым грузом ложится на мою совесть, и тем больше я ценю твои усилия по поддержанию мира в нашей семье и восстановлению добрых отношений. Как ты наверняка знаешь, я любил Эймму больше жизни, и с её уходом (я не хочу называть это смертью) мне стало казаться, что само солнце для меня померкло, все краски мира выцвели и ничто уже не будет как прежде. Я уверен, в истории всех королевств и всех народов не было более безутешного вдовца. Я оплакивал мою милую Эймму днями и ночами, скорбел по тому времени, что мы провели вместе, и ещё больше – по времени, которого у нас никогда не будет. Она не увидит свадьбы нашей дочери, не возьмёт на руки наших внуков, мы с ней больше не будем танцевать, не отправимся на Драконий Камень… Каждая такая мысль была для меня валирийским клинком, раз за разом резавшим моё сердце на мельчайшие кусочки, и я думал, что раны эти во век не затянутся. Но я был не прав. Помнишь, что писал великий Эйрегор? «Elēdrar zgiēñas». Эймма ушла, и я научился жить без неё. К собственному удивлению. Я не забыл о ней, нет, и буду помнить о ней и о наших детях даже на смертном одре. Но я снова научился видеть краски жизни, солнечный свет, улыбаться, смеяться, ценить чужое общество. Ценить женщин. Мне кажется, valonqar, я снова научился любить. Я не о плотском влечении (не буду делать из этого тайны, в этом смысле всё в порядке), а именно о чувстве, желании видеть другого человека рядом с собой, когда ты рад уже тому, что кто-то просто есть, безо всяких других условий. Наверное, ты подумаешь, что я пишу какую-то бессмысленную влюблённую чепуху, и будешь прав. Да, я влюблён. Не так, как в Эймму, это… иначе. Не уверен, что смогу объяснить это словами. Это просто по-другому. Не знаю, когда я это понял. Она давно при дворе, но внимание на неё я обратил лишь недавно и поразился её красоте, её уму, её грации, её благородству, её скромности… Как можно было такого не замечать? Прости меня, я ведь ещё не назвал её имени. Я говорю о леди Алисенте Хайтауэр. Я подумал, что из неё выйдет идеальная королева, и намерен сделать ей предложение. Это дело решённое. Я решил это уже пару месяцев назад, но ждал пока закончится траур по бедной Калле. Я знаю, что вы с Деймоном довольно скептично настроены в отношении её лорда-отца, и, признаюсь, меня печалят ваши разногласия, но ведь я собираюсь жениться не на нём, а на его дочери. Valonqar, я хочу, чтобы меня окружали любящие меня люди: в вашей братской любви я не сомневаюсь, смею надеяться, леди Алисента тоже ко мне неравнодушна, поэтому я прошу вас оставить в стороне свои предубеждения и поддержать меня. Рейнира сумеет меня понять, в конце концов, они очень дружны с леди Алисентой, знают друг друга с детства. Думаю, это поможет ей легче перенести изменения, и мы сможем жить вместе, как одна семья. Вместе с этим я понимаю, что натура Деймона такова, что он может расценить мои действия как личное оскорбление, как ущемление его законных прав и интересов. Уверяю, я не хочу этого и не имею иной цели, кроме как быть счастливым. Без мира и согласия в семье это невозможно. В связи с этим я вынужден снова просить тебя о помощи, не как король и государь, а как брат. Я не уверен, что смогу в верных выражениях объяснить всю ситуацию Деймону, и ещё менее уверен, что он меня правильно поймёт и послушает. Однажды ты сумел найти нужные слова и разъяснить ему истинное положение дел, сохранить единство нашего дома, не допустить, чтобы одна голова дракона отделилась от прочих. Valonqar, я прошу тебя снова принять на себя роль миротворца и посредника, ибо во всех Семи Королевствах лишь ты один можешь его переубедить. Расскажи ему обо всём, объясни, что для него ничего не изменится, что он всё ещё остаётся моим братом и моим наследником, как то установлено традициями. Мне не на кого больше положиться. Я не буду ничего предпринимать до вашего ответа. Твой любящий и надеющийся на тебя брат, Визерис. Красный Замок, 3 число десятого месяца 109 года от Завоевания». Закончив читать, Эйгон тяжко вздохнул и устало потёр переносицу. Воистину, решив проблему не стоит радоваться раньше времени, ибо боги не замедлят подкинуть ещё одну, которая может быть ничуть не меньше. — Скажи, Деннис, почему в этой семье мозги есть только у меня? — По правде говоря, мой принц, — вкрадчиво произнёс рыцарь. — Если вспомнить некоторые ваши поступки, я готов усомниться, что они есть и у вас.