***
Сир Деннис Грейхед Ступени Деннису сразу напомнили родной Драконий Камень: те же скалистые и неприветливые берега, те же туманы, укутывавшие склоны гор и бесчисленные бухты мягким покрывалом; с тех пор, как лорд Приливов начал свою войну, ставшую теперь войной всех Семи Королевств, добавилась ещё одна общая черта: драконы. Солдаты королевского дома, как и веларионские, давно привыкли к тому, что над головами может раздасться величественный рёв или свист рассекаемого крыльями воздуха, но вот андалы из Штормовых или Речных земель то и дело испугано приседали и сквозь зубы поминали Седьмое Пекло и чью-то матерь. Королевское войско прибыло весьма кстати: лорд-адмирал, одно время контролировавший почти половину всех чёртовых островов, умудрился потерять все, кроме одного-единственного, да и то потому, что он был ближе прочих к Вестеросу. Местные рыбаки-ройнары, едва понявшие, как надевать штаны, дать название острову не сообразили; веларионские моряки, недолго думая, прозвали его Мутной Заводью из-за цвета воды в узком заливе, почти рассекавшим остров надвое. Теперь над одной из рыбацких деревень, стоящей в самой дальней части этой длинной заводи, на холме развевались знамёна: чёрный стяг с красным драконом Таргариенов, чуть ниже реяло бирюзовое полотнище Веларионов с их серебряным коньком и стяги других домов, откликнувшихся на зов принца-десницы. Под этими знамёнами день ото дня рос настоящий городок – правда, пока только шатровый – в котором постоянно что-то бряцало, звенело, подгорало и дымило, в котором постоянно кто-то ругался, ржал и отдавал приказы. При Веларионах лагерь успели обнести валом и частоколом, на сооружение которого пришлось истребить чахленький лесок поблизости, но принцу-деснице этого показалось мало, и теперь ройнары из рыбаков стали ещё и каменщиками: с их помощью скалы расставались со своим камнем, который шёл на строительство сторожевых башен и домов, несколько более прочных и удобных, чем шатры и местные хибары. Последнего больше всех желал принц Эйгон, который вспомнил, что война с Лоратом ему не понравилась не только ранением Вермитора, но и лагерной жизнью. — Как на норвосской границе, — бурчал его сюзерен по ночам, ворочаясь в походной кровати, которая, конечно, была гораздо жёстче перин Красного Замка, Драконьего Камня и даже Дымной Башни. — На норвосской границе вы час с лишним отмокали в бадье с кипятком после боя, — пожурил его как-то присяжный щит. — А тут вас даже от крови ещё не отмывали. Размякли вы, мой принц, как есть размякли. Как же мы с вами по Эссосу-то путешествовали? — Херово путешествовали. — От одной перины до другой? — предположил Деннис, после чего был послан в Пекло. Не добавляла принцу хорошего настроения и рыба, подаваемая ройнарами в самых разных видах, и отсутствие времени на чтение – только Эйгон Колченогий мог отправиться на войну с двумя сундуками, до верху забитыми книгами и свитками. Весь их день был расписан от рассвета и до заката. Весь лагерь начинал пробуждаться ещё до того, как солнце показывалось на горизонте, и спать дольше часа соловья в самом сердце набитого солдатами шатрового городка никак не получалось. Следующие пару часов сюзерен шипел драконом, плевался ядом и проклинал всех за то, что ему мешают спать; ложиться, как все прочие, с закатом или хотя бы вскоре после него, Эйгон не желал и перестраиваться не хотел. В результате весь шквал утреннего брюзжания, вполне достойный архимейстера Вейгона, мужественно принимал на себя Деннис: ванна, бритьё, завтрак, приправленный жалобами на несправедливость бытия и сарказмами, каждый из которых был размером с Балериона, да упокоит его Повелитель Смерти. Разумеется, рыцарь сам не оставался безропотным слушателем, и утренняя пикировка становилась его разминкой ещё до того, как он брал в руки меч. Едва ли другие лорды и рыцари замечали его усилия, но Деннису хотелось верить, что хотя бы принц-десница отдавал себе отчёт в том, чего стоило сделать из его брата по утру человека, а не дракона, способного откусить собеседнику голову. Когда утро и принца удавалось примирить с существованием друг друга, подходило время военных советов. Сперва принц Деймон собирал в своём шатре собственный «Малый Совет» из мастера над драконами, лорда-адмирала, его жены, лорда Эдвина Тарта и сира Элстона Талли: принц Эйгон и принцесса Рейнис были взрослыми драконьими всадниками, лорд Приливов и лорд Тарта пытались совместно командовать флотом, а наследник лорда Талли стоял во главе армии. Насколько слышал Деннис из-за полога шатра, обсуждали они самые разные вопросы: от качества поставляемой ройнарми рыбы (лорд Веларион опасался, что они её травят) и качеств ройнарских рыбачек (принц Эйгон брезговал, а вот сир Элстон находил их вполне бойкими в постели) до того, как следует осаждать города и крепости, и следует ли делать это вообще. Затем на совет приглашались прочие лорды и капитаны кораблей, которым давали видимость участия в принятии решений, хотя ни для кого не было тайной, что последнее слово всегда остаётся за десницей. Принц Деймон не терпел ни базарного торга, ни уличного гвалта: любителей поспорить и показать собственную значимость выводили гвардейцы, а пару раз это довелось сделать и Деннису; справедливости ради, лорды быстро учились, и суровые лица белых плащей и присяжного щита за креслами двух принцев порой говорили куда красноречивей окриков. Когда все слова были сказаны, лишние лица выпроваживались, и второй «Малый Совет» оставался обсуждать частности и принимать решения. Иногда компанию им составляли младшие братья лорда Приливов и сира Элстона, или лорд Эстермонт и некоторые штормовики. Совет заканчивался часа за три до полудня, и Деннис со своим принцем отправлялся к скалам, возвышавшимся над заливом, где устроили себе временное гнездовье драконы. Конечно, ни с обжитым Драконьим Камнем, ни с Логовами в столице или на Дрифтмарке оно не шло ни в какое сравнение: вчетвером им было тесновато на уступах, и бывало, что Мелеис с Караксесом начинали сварливо переругиваться, когда кто-то кому-то отдавливал хвост или съедал чужую овцу. Вермитору, пожалуй, приходилось хуже всех. Морской Дым, дракон сира Лейнора, мгновенно признал в нём своего отца, и был готов повсюду следовать за ним. Взрослого дракона внимание малолетки несколько раздражало, но он мужественно терпел его возню под боком, как терпели принцы восторженного наследника Дрифтмарка, уверенного, что вот сейчас-то они весь Эссос завоюют. Впрочем, это не означало, что на настырного крылатого отпрыска не рявкали и не отпихивали лапами. Настоящим спасением для Вермитора и принца (если подумать, то и для всей армии тоже) было решение принца Деймона постоянно, в любое время дня и ночи, держать в воздухе как минимум одного дракона. Каждый из зверей был осёдлан круглые сутки, чтобы в любой момент можно было взлететь; сбруя и седло добавляли им неудобств, и это не делало их более покладистыми, и лишь небо да общество всадника примиряло их с военным бытом. Когда Эйгон поднимался в воздух, сменяя сира Лейнора, у Денниса появлялось несколько часов свободного времени, хотя едва ли рыцарь на войне может быть свободен. Его внимания хотел капитан Драконьей Стражи, младший сын кастеляна Драконьего Камня; зелёный юнец не успел проходить в драконоблюстителях и двух месяцев, как получил первое звание и первое назначение, и теперь катастрофически боялся обосраться. Валарр Телтарис переживал, что Морской Дым с утра не срыгивал костей, что Мелеис как будто бы грустна, что Караксес чешется о скалы, а Вермитор слишком громко храпит по ночам. По каждому такому вопросу он считал необходимым посоветоваться с сиром Деннисом Грейхедом, ведь тот тоже когда-то был драконоблюстителем, а потом столько лет состоял при особе самого мастера над драконами – уж он-то наверняка точно знает. И сир Деннис со вздохом объяснял бедолаге, от которого хотели слишком многого, что кости срыгивают только молодые драконы, а Морской Дым уже вырос, что Мелеис грустна, потому что скучает без дела, что все драконы чешутся о скалы, чтобы избавиться от старых чешуек, и что все драконы храпят. Если ему удавалось сбежать от молодого Телтариса сравнительно быстро, то, стоило рыцарю спуститься в лагерь, как его завлекали в свою компанию рыцари из Золотых Плащей, ушедших на войну со своим принцем. Заводилами в ней были сир Джейегор и сир Харвин, которые в Пекле видали разницу между происхождением, если ты был помазан семью елеями и твоих плечей касался мечом сам король, их обществом. Справедливости ради, сир Джейегор сам был бастардом драконьей крови, а прочие рыцари смотрели не столько на самого Денниса, сколько на его меч – в Вестеросе не каждый лорд мог похвастать валирийским клинком. Играло тут роль и то, что он состоял при особе принца, но присяжный щит взял себе за правило никому ничего не обещать, и не обращал внимания на намёки и посулы. Кроме капитанов Золотых Плащей Деннис довольно близко сошёлся с сиром Джоффри Лонмаутом. Рыцарь был младшим сыном одного из мелких знаменосцев Баратеонов и, едва получив шпоры, покинул отчий дом в поисках службы, которую и нашёл на Дрифтмарке – лорд Корлис сделал его присяжным щитом своего сына. Сиру Джоффри не исполнилось и двадцати лет, он был ещё младше Денниса, когда принц Бейлон, да примет смерть его Балерион, приставил его к своему искалеченному сыну. Лонмаут не успел прослужить своему сюзерену и года, как началась война, но стоило признать, что со своим долгом он справлялся – Лейнор был цел и почти невредим, если не считать пары ерундовых шрамов. Как-то оба присяжных щита разговорились и, к собственному удивлению, обнаружили, что одинаковая служба драконьей крови – отличный повод для дружбы. За советами старшего защитника младшему потянулись сплетни и жалобы на капризных сюзеренов (оба рыцаря решили, что местные рыбачки вполне заслуживают внимания), а затем и тренировочные поединки – тут Деннису самому пришлось убедиться, что лорд-адмирал не ошибся в своём выборе, а валирийский клинок в руках ещё не залог победы. Впрочем, Лонмауту тоже было к чему стремиться. После очередного поединка сказал приятелю Деннис, приставляя к его шее тренировочный меч: — Убит. Джоффри пару мгновений напряжённо пыхтел и отдувался, но всё-таки сдался, признавая поражение. Наследник адмирала, наблюдавший за боем, пожурил своего рыцаря: — Снова. Хорошо, что этого не видит отец, иначе он начал бы сомневаться в своём выборе. — Не будьте так строги к сиру Джоффри, милорд, — вступился за друга Деннис; будущего шурина своего сюзерена он звал «милордом», хотя пацану было всего шестнадцать, и он едва получил шпоры, но он был драконьим всадником и сыном Почти Королевы, так что лишним это не было. — В каждом поражении кроется ключ к будущей победе, так что я ему в некотором роде помогаю. — Хотите сказать, что оказываете мне услугу? Спасаете мою задницу? — ухмыльнулся Веларион. — Если угодно, я оказываю услугу принцу Эйгону. Вряд ли его обрадует, если какой-нибудь тирошиец надерёт задницу брату его невесты. Так, в тренировках, дружеском трёпе, визитам к ройнарским рыбачкам и мелких делах проходили дни, в ожидании, пока неторопливые штормовые лорды прибудут на Ступени. Принц Эйгон спускался с небес на закате, когда тонущее в Дорнийском море солнце подсвечивало чешую и перепонки садящегося Вермитора, и он становился похож на сверкающую драгоценность. К этому времени его уже ждали в шатре десницы к ужину; за столом принц Деймон собирал весьма узкий круг: брата и капитанов Золотых Плащей. Иногда компанию им составляли Веларионы, братья Талли, лорд Тарт и кто-нибудь ещё из знати. У входа в шатёр службу несли близнецы-гвардейцы Каргиллы, внутри – сир Деннис и сир Джоффри. В самый первый раз молодой Лонмаут глядел на лордский стол голодными глазами, и тогда на другой день Деннис выговорил ему: — Это на Дрифтмарке твой Лейнор может тебя за свой стол посадить, а тут уж, раз присягнули, значит надо службу нести. Ты уж перехвати кусок какой-нибудь по пути – умнее надо быть. Джоффри поблагодарил за совет, но за следующим ужином ситуация повторилась. Делать ещё одно замечание Деннис счёл ниже своего достоинства, но вечером, уже за собственной трапезой, не отказал себе в удовольствии посмеяться над рыцарем из Штормовых земель. — Вы просто не видели его глаза, мой принц! — Не видел, — не отрываясь от своих бумаг и чернильницы, ответил Эйгон. — У меня нет глаз на затылке. — Вот ей-ей, смотрит, как собака кусок мяса просит. Сам бы за столом сидел – подал непременно, а то жалко голодающего. Не кормит его ваш шурин, что ли? — Лейнор мне пока что не шурин. — Зато какой-то там племянник, — пожал плечами рыцарь, обсасывая свиные рёбрышки. — Лучше скажи, как звучит, — принц обернулся к нему с исписанным листом в руке и продекламировал. — «Да не возрадоваться нам ныне, как нам теперь петь хвалу»? — А кого хвалят-то? — Это плач Старокровных Волантиса из Песни Гейемона. Они узнали о гибели Валирии и теперь оплакивают её. — Так скажите об этом прямо, — посоветовал рыцарь, собирая подливу хлебной коркой. — Не могу, это следует из предыдущего стиха. — Тогда скажите не «как», а «кому». Принц нахмурился и, шевеля губами, про себя перечитал написанное, после чего хмыкнул: — И правда, так лучше. Всё-таки не зря тебя в Цитадели учили. — Да тут не мейстеры виноваты, — хмукнул Деннис. — А вы с библиотеками. — Что ж, если я оставлю после себя хотя бы одного человека, способного понять красоту творения лорда Эйнара, то жизнь я проживу не зря, — с апломбом заявил Эйгон, и снова вернулся к книгам. За годы службы у младшего принца, присяжный щит привык к тому, что тот жёг просто немыслимое количество свечей; даже отправившись на войну сюзерен оставался верен себе, и до самой глубокой ночи в шатре его было светло, как днём. Забредавшие иногда гости (тот же Джейегор или сир Лейнор) в порядке светской беседы предупреждали его, что это опасно, но проще было убедить Вермитора питаться капустой, чем уговорить принца Эйгона меньше времени проводить за книгами. По мнению Денниса именно в этом крылась причина дурного настроения мастера над драконами по утрам, но любые намёки он воспринимал как личное оскорбление и сарказмы его становились всё острее. После разговора о голодающих присяжных щитах и поэзии Эйгон, как всегда, полуночничал, а на рассвете, ещё до того, как проснулся сам Деннис, их почтил своим присутствием принц Деймон. — Всю войну проспите, — громко объявил он вместо приветствия. Рыцарь, ещё со службы драконоблюстителем спавший чутко, а за время путешествия по Эссосу отточивший навык вскакивать по любому шороху, проснулся уже стоя. На его сюзерена появление старшего брата не произвело никакого впечатления. Десница прошёл через весь шатёр к низкой походной кровати Эйгона, подобрал с ковра трость и бесцеремонно потыкал ею прямо в лицо принца. — Какого Пекла?.. — сонным голосом поинтересовался сюзерен. — Завтра мы штурмуем Кровавый Камень. — Если мы штурмуем его завтра, то чего ради ты разбудил меня в этакую рань? Младший принц попытался отпихнуть настырную трость, обернувшуюся против своего хозяина, но попался в ловушку: Деймон позволил ему ухватиться за неё, после чего дёрнул её на себя. Не ожидавший такой подлости Эйгон, как тряпичная кукла, сел в постели с полураспущенной серебряной косой и миной столь угрюмой, что иной бы позвал королевских гвардейцев. Однако рыцарь и Деймон знали колченогого полумейстера слишком хорошо, чтобы принимать утреннее брюзжание за чистую монету. Старший из принцев усмехнулся дерзко, как усмехаются те, кто знает, что преподнесёт прекрасные новости. — Прежде штурма мы должны сжечь флот. Я видел их корабли. Собирайся.***
Принц Эйгон Таргариен Первое сражение войны на Ступенях вышло до невозможности прозаичным и даже скучным. Эскадру под разноцветными тирошийскими парусами Эйгон и Деймон заприметили издали и, не сговариваясь, поднялись на драконах ещё выше в небеса, чтобы низвергнуться оттуда вниз, изливая пламенную ярость на противника. Разумеется, Триархия, уже не первый месяц воевавшая с Веларионами, которые тоже не стеснялись применять драконов, успела сделать определённые выводы из приобретённого опыта. Стоило Бронзовому Гневу и Красному Змею подобраться поближе, как в их сторону полетили снаряды корабельных скорпионов; Эйгон успел отметить, что стрельба не была хаотичной, как в случае с сожжённым им в Лоратском заливе иббенийским флотом – к появлению крылатых тварей в небе тут явно были готовы. Однако стрелы-переростки если и представляли опасность, то разве что для молодого Морского Дыма и Мелеис – толстошкурым Вермитору и Караксесу они едва ли могли навредить. Конечно, был шанс, что среди стрелков найдётся кто-то сродни тому дорнийцу, что умудрился попасть в глаз самой Мераксес, но, поразмыслив в своё время, Эйгон решил, что от судьбы королевы Рейнис и её драконицы их оградят качка и испепеляющее пламя. Струя пламени Вермитора ударила в борт ближайшего корабля с жёлто-зелёными парусами; огонь в мгновение ока охватил палубу, взвился по мачте, заметался по такелажу; тирошийские матросы и их орудия вспыхнули, словно запалённые лучины, и тут же пронесли мимо принца. Эйгон не увидел, а почувствовал, как Бронзовый Гнев хлестнул по корпусу хвостом и как от этого удара его корпус раскололся, как скорлупка. Но в этот момент перед ними было уже другое судно; с него по ним успели ещё раз выстрелить из скорпиона, но стрелы только отскакивали от прочной драконьей чешуи, однако отчаянные стрелки всё равно поплатились за свою наглость, исчезнув в пылающей пасти. Пока дракон увлёкся крушением несчастного тирошийца, его всадник попытался найти взглядом Караксеса. Красный Змей демонстрировал в небе чудеса гибкости и ловкости: его змеевидное тело едва не сворачивалось кольцами, уклоняясь от выпущенных по нему болтов; из пасти вырывались струи яркого огня, такие же длинные и мощные, как и он сам. На долю мгновения Эйгон испугался, что Деймона может выкинуть из седла с такими пируэтами, но бояться за брата времени не было – доломав корабль, Вермитор переключился на его соседа. Подцепив лапами каракку за корму, дракон не без усилия приподнял её над водой, заставив судно присесть на нос; с палубы в море полетели бочки, люди и всё, что не было закреплено. Издав задорный рык, полный боевого запала и веселья, Вермитор стал подталкивать судно к ближайшему кораблю; постепенно корма задиралась всё выше и выше, и, когда каракка встала почти вертикально, дракон подтолкнул её. Замерев на пару мгновений, судно рухнуло на соседа, ломая мачты и давя людей. В воздухе смешались торжествующие вопли драконов, треск ломающейся древесины, рвущейся парусины, крики горящих и тонущих людей, свист болтов, рёв пламени. Внезапно прямо над головой Эйгона промелькнула стрела скорпиона, а почти сразу за ней другая, но уже с другого угла. Обе не причинили ему никакого вреда, но заставили опомниться. Вермитор, как показал опыт, в морских битвах легко впадал в раж и, играясь с одним противником, мог запросто забыть про других, а это добавляло риска. — Sōpnenka, — выругался принц и потянул на себя рукояти седла, натягивая цепи поводий. Бронзовый Гнев недовольно рявкнул, щёлкнув челюстями, но повиновался и, пару раз взмахнув крыльями, набрал высоту, чтобы тут же поджечь подвернувшийся корабль, чей капитан, видимо, решил, что сможет спастись, если пройдёт мимо тех, кто уже принял на себя удар драконьей ярости. Надежды его были напрасны – золотистое пламя охватило золотистые паруса, и вскоре всё судно было объято огнём. Вермитор и Караксес ещё трижды закладывали новые виражи, чтобы огненными вихрями обрушиться вниз. Корабли быстро кончились; принц не успел опомниться, как вокруг остались только их догорающие остовы, стремительно уходящие ко дну обломки, доски, бочки, прочий корабельный скарб, плавающие среди них обугленные тела матросов, порой (к своему несчастью) ещё живых, и чудом уцелевшие выжившие, цепляющиеся за всё, что ещё могло держаться на плаву. Чуть выше Бронзового Гнева завис над морем Деймон на своём драконе; даже без мирийского стекла Эйгон видел, как на лице брата расцвела кровожадная, торжествующая улыбка победителя. Бросив взгляд на горизонт, принц увидел, что их собственный флот, который они обогнали, поспешив расправиться с врагом, лишь немного увеличился на фоне неба – корабли теперь не были узкой чёрной полоской, но и красных драконов на их парусах ещё было не разглядеть. Дожидаться, пока он доползёт до места битвы, можно было долго, и бестолковое кружение над горящими обломками Деймону вскоре надоело. Прокричав что-то про «осмотреться», он подстегнул Караксеса и улетел туда, откуда пришла флотилия Триархии, а Эйгон отпустил рукояти седла и позволил Вермитору летать свободно. Они кружили над погружающимися под воду дымящими остовами кораблей, пока подошедшая эскадра не выловила немногих выживших. Принц подумал над тем, что могли рассказать им пленные, но сойти с дракона на корабль посреди моря он не мог, так что ему пришлось сдерживать своё любопытство, а для мейстерской его половины не было пытки хуже.***
Сир Джейегор Илилеон В последний раз Джейегор был в настоящем – и единственном до этих пор – бою целую жизнь назад. Строго говоря, едва ли это можно было назвать боем, и едва ли можно было сказать, что он в нём активно участвовал. Тогда в предместьях Мантариса на них устроили засаду, но вместо этого кузен Эйгон устроил нападавшим кровавую баню; сам Джейегор тогда убил только пару человек, да и то с помощью сира Денниса, но никто из них не сумел спасти Мейериса. В Волантисе были бои на аренах, которые они с друзьями устраивали для забавы, в Королевской Гавани были турниры, в которых он участвовал для того, чтобы стать для андальской знати «своим», но ни то, ни другое не шло ни в какое сравнение с настоящим боем на настоящей войне. Ловкость на песчаных аренах за Чёрными Стенами или умелое обращение с турнирным копьём у барьера под стенами вестеросской столицы не имели никакого значения при штурме Кровавого Камня. Четыре дракона испепелили причалы, обратили корабли Триархии в дымящиеся головёшки, галька на берегу расплавилась и застыла неровными волнами, с вплавленными в них останками вражеских воинов. Главная их цитадель на острове возвышалась над круглым заливом; строили её тирошийцы, известные инженеры, так что просто взять её штурмом нечего было и думать, поэтому её тоже предали всепоглощающему драконьему огню. По утверждению Эйгона, никто из ныне живущих драконов не превзошёл Балериона, превратившего башни Харренхолла в оплавленные свечи, но совокупных усилий четырёх драконов хватило, чтобы достигнуть того же результата. Однако, чтобы одолеть гарнизон этого не хватило. Как выяснилось, под крепостью оказалась разветвлённая система пещер со множеством выходов, до глубин которой не добрался драконий огонь. Когда камень остыл, передовой отряд вестеросцев, пара сотен человек, спокойно вошёл в руины, подняли над ними знамя с трёхглавым драконом и разбили лагерь чуть в стороне, чтобы подготовиться к прибытию основных сил. Когда на следующий день в залив зашли корабли под командованием Веймонда Велариона, над оплавившемся замком снова развевалось трёхцветное полотнище Триархии; на эскадру из ниоткуда стали сыпаться стрелы и горящие камни, и младший брат лорда-адмирала предпочёл отойти. Когда принцесса Рейнис облетала залив во время следующего отлива, то нашлись и оставленные на острове рыцари: их прибили к обугленным остовам кораблей, и теперь их раздувшимися телами кормились крабы. В течение недели остров подвергался налётам драконов, поджигавшим всё, что могло показаться им вражеским укрытием; Кровавый Камень затянул дым от пожаров, охвативших леса, что росли на его каменистых склонах. Караксесу и Вермитору, Мелеис и Морскому Дыму не раз пришлось уклоняться от скорпионов, и не всегда это им удавалось: Бронзовый Гнев и Красный Змей были слишком толстошкурыми, Красная Королева – слишком вертлявая и везучая, в отличие от дракона сира Лейнора. Морской Дым лишь каким-то чудом разминулся с одним из болтов, заработав «всего лишь» длинную царапину на весь бок, по счастью, неглубокую. Эйгон тогда устроил знатную выволочку будущему шурину, хотя оба испугались ранения дракона больше, чем сам дракон. Наследника лорда Приливов вернули с небес на землю, точнее на воду, а зверю ежедневно скармливали по быку и овце. Повлияло это ранение и на войну: драконьи всадники стали осторожнее, ограничиваясь лишь поддержкой блокады острова, и основное бремя завоевания легло на армию. Кровавый Камень был велик, и цитадель в заливе была не единственным укреплением Триархии на нём. Почти все они сгорели, но выковыривать негодяев из оплавленных руин придётся мечникам, копейщикам и стрелкам – рыцарской коннице на острове не разогнаться, только ноги лошадям ломать. Новая высадка началась вчера на рассвете, и теперь три сотни Золотых Плащей, личный отряд принца Деймона, должны были составить ядро армии, которой предстояло зачистить остров. Кузен посчитал, что их опыт борьбы с отребьем Блошиного Конца окажется полезным в новых условиях, когда из-за каждого камня мог выскочить враг. Приказ его люди восприняли с энтузиазмом, хотя с тем же энтузиазмом они бы отправились по его слову и в самое Седьмое Пекло. Самому Джейегору было всё равно с кем биться, а вот Харвин горел жаждой мщения: следом за ним на войну ушли все его кузены, дяди и племянники, и вот уже троих из них не было в живых – двоих троешлюшьи ублюдки скормили крабам, а третий получил арбалетный болт в живот и умер на руках наследника Харренхолла в жуткой агонии. Галея «Храбрая Мышь» на подходе к Кровавому Камню налегла на вёсла; матросы были собраны и деловиты, Золотые Плащи – молчаливы, но, как показалось Джейегору, готовы к самому худшему. Перекинувшись парой слов с несколькими сержантами, он потрепал по плечам пару солдат с наиболее кислым видом, хотя сам вполне разделял их настрой. Дойдя до носа корабля, он наткнулся на Харвина, напряжённо вглядывавшегося в растущий на горизонте остров, и встал рядом с ним; приятель ничего не сказал, даже не обернулся, только еле заметно кивнул в знак приветствия. Помолчав какое-то время, Джейегор признался: — Мне страшно. — Говорят, это нормально. — Да… А ты? Сир Костолом только пожал плечами и только после некоторой паузы спросил: — Ты знаешь, что будешь делать, если встретишь их главного? — Кормильца Крабов? Убью, конечно же. — А я не смогу, — хищно бросил Харвин. — Хочу, чтобы этот ублюдок сам собою крабов накормил. Только кости ему все переломаю сначала. — Не думаю, что он дастся живым. — Признаться, я тоже. Но Деймон пообещал мне возмездие, а у него слова с делом не расходятся, ты же знаешь. — Да, — снова согласился Джейегор. Принц-десница и правда был верен своему слову, хотя то же можно было сказать и о других кузенах. — Так, стало быть, нас встретит твой кузен? — Осмунд мне дядя, — поправил его приятель. — Прости, слишком много Стронгов на одну армию – я запутался в родстве. — Сказал бастард Таргариенов. Капитаны коротко рассмеялись; шутки про запутанное родство в королевской семье давно стали обыкновением для узкого круга друзей. Деймон всегда недоумевал, мол, что может быть проще, когда брат берёт в жёны сестру, но на андальские подтрунивания реагировал сдержанно, а Эйгон сам порой выдавал такое, что все складывались пополам от смеха. Нехитрый юмор немного снял напряжение, и оба капитана отправились ещё раз проверять каждый своих людей – это лишним никогда не было. На холме над бухтой всё также вился заново водружённый стяг Таргариенов, хотя это могло быть ловушкой – от коварных шлюшьих сыновей можно было ждать любой подлости. Тем не менее, с берега подали условный знак, и капитан направил «Храбрую Мышь» к кое-как восстановленному пирсу. Стоило матросам перебросить канаты и спустить сходни, как тревожная атмосфера рассеялась: на смену времени страха пришло время действий, и Золотые Плащи достаточно споро сошли на берег. Как и ожидалось, их встретил сир Осмунд Стронг. Дядя был таким же здоровяком, как и племянник, и считался одним из самых умелых рыцарей Речных земель. Учитывая, что он и его люди сумели заново создать плацдарм на острове в такой враждебной обстановке, это оказалось не пустым бахвальством, хотя в Вестеросе от рыцарей ждали личной доблести и храбрости, нежели умения командовать армией – в этом сир Осмунд напомнил Джейегору волантийских военачальников, которых периодически приглашала к себе матушка. На то, чтобы устроиться на огрызке берега размером с порт Королевской Гавани, то есть убедиться в том, что из случайной ямы не вылезет шлюший сын с отравленным кинжалом, потребовалось три дня. Хотя сир Осмунд держал ухо востро, многие ловушки и лазы он проглядел, отчего ярился и без конца поминал Седьмое Пекло, грозясь проводить каждого подонка прямиком в самый жаркий котёл; его можно было понять: среди тех, кого скормили крабам, был его единственный сын, и теперь рыцарь жил только желанием отомстить. Золотые Плащи, как и предполагал Деймон, довольно быстро освоились в поиске засад и коротких, но от того не менее ожесточённых схватках с выкуренным врагом. Сначала Джейегор недоумевал, как бой в трущобах столицы может быть похож на бой на скалистом острове, но потом, ступив в один из небольших каменных распадков, где слева обрыв, а справа груда валунов размером с драконью голову, когда ему на голову свалились стразу три троешлюшника, он действовал точно так же, как будто три душегуба выскочили из очередного гадюшника. Отскочить, выставить щит с собственным серебряно-лазурным гербом вперёд, принять на него первый удар и тут же приналечь на него, чтобы отпихнуть противника и разорвать дистанцию. Это давало ему целое мгновение, чтобы оценить обстановку, сосчитать врагов, гаркнуть на своих и встать в стойку. Затем следовал быстрый выпад и тут же ещё один, чтобы прощупать оборону противника; в этой короткой череде финтов Джейегор всегда менял приёмы фехтовальных школ: в Волантисе ментор, учивший его держать в руках меч, учил его одному, но в Вестеросе сражались иначе, и бывшему эйксу пришлось переучиваться. Теперь на Ступенях это давало ему небольшое преимущество: тирошийцы, мирийцы и прочее отребье выучило, как орудуют мечом андалы, знало, как сражаются волантийцы, но совместить одно с другим было за гранью их понимания, чем рыцарь беззастенчиво пользовался – несколько раз это спасло ему жизнь. Чем дальше от берега заходили вестеросцы, тем злее огрызались остатки войска Триархии, и, конечно, без ранений не обошлось. Джейегор уже обзавёлся росчерком от чужого меча на скуле (ещё бы полдюйма и ему бы снесли всё лицо), дыркой в плече от стрелы (к счастью, броня сделала своё дело, и рана оказалась неглубокой) и подвёрнутой в пылу одной из схваток ногой (в тот раз чёртовы вестеросские доспехи едва его не угробили). Многим повезло меньше: спустя десять дней на острове в его сотне не досчитались пятерых, у Харвина – троих, а потери всего отряда сира Осмунда приближались к третьему десятку. С одной стороны немного, с другой – это была довольно высокая цена, если соизмерять её с зачищенной частью острова. — Сучьи дети не хотят выйти в поле! — ярился сир Осмунд. — Чёртовы трусы! — Конечно, не хотят, — флегматично соглашался с ним кто-то из его товарищей на военном совете. — Они знают, что в настоящем бою мы их разделаем, как рыбак твою рыбёшку, вот и гадят из-за угла. И они и правда гадили. Мелко, подло, зло, отчаянно – потому что каким-то четырнадцатым чувством понимали, что рано или поздно (Джейегор начинал думать, что скорее поздно) это закончится. Леса сгорели – вместо них остались только угольно-чёрный частокол; поля и долины посерели от пепла, поднятого с пожарищ; почти все животные, что здесь водились, погибли. Помощь с моря к продолжающим сопротивление не придёт – на море скорпионы бессильны против качки, а корабли бессильны против драконов. Сами троешлюшники заперты на острове и всех передавят. Из того, что знал волантийский эйкс, выходило, что наёмничье отребье, которое набирают в армии Трёх Младших Сестёр, должно тут же сдаться на милость более сильного противника, как только столкнётся с первыми трудностями. Однако то, что видел вестеросский рыцарь, расходилось с его ожиданиями. Наёмники отрабатывали деньги так старательно, что он даже начал сомневаться, а наёмники ли они вообще? Судя по говору, которым они отдавали друг другу приказы, они были мирийцами, в пользу Мира говорило и их оружие, и их одежда. С каждым днём вестеросцев на острове становилось всё больше и больше: корабли Веларионов высаживали их в бухте под оплавленными руинами, корабли Тартов, насколько слышал Джейегор, нашли себе гавань южнее, корабли Эстермонтов – севернее. Королевский флот сторожил проливы между островами, и, как говорили моряки, потихоньку подминает под себя окрестные скалы, давя мирийцев, так же как они давили их здесь. Медленно, но последовательно. Время от времени кто-то из рыцарей взбрыкивал и принимался возмущаться, мол, нерыцарское это дело по камням лазать, перемазанным сажей, да норовить поймать болт в бочину или кривым мечом по шлему. На благородного страдальца тут же находились более опытные товарищи, а сам Джейегор лишь ухмылялся, слушая чужое чистоплюйство. С каждым днём они продвигались всё дальше, ублюдки выскакивали из своих укрытий всё реже, и однажды, когда отряд, которым командовал рыцарь, взобрался на очередной каменистый кряж, сир Джейегор увидел перед собой море. Немного неверяще он оглянулся назад, на оставленные позади распадки и долины; горы, мелкие и осыпавшиеся от времени, тянулись ещё справа и слева, но перед собой он видел оставшуюся половину острова и море, серое и мрачное под пасмурным небом. Ещё никогда прежде Джейегор Илилеон, бастард от крови дракона и рыцарь, служащий кузену-королю, не чувствовал такого пламенного чувства сопричастности к общему делу. Теперь это их земля. Пусть она сейчас черна и неприглядна, но корни только крепнут под золой, и через пару месяцев этот скалистый край будет радовать свежей зеленью своих новых хозяев, которые на сей раз пришли навсегда.***
Принц Эйгон Таргариен Руины Эйгону не понравились. Ему казалось, что крепостица, которую возвела Триархия на Кровавом Камне, станет ещё одним Харренхоллом, этакой эпитафией всему правлению Трёх Дочерей на этих островах, как сам гигантский замок служил памятником амбициям кровавого королевства Хоаров. Реальность разочаровывала: камень, как оказалось, был не таким прочным, и жар пламени четырёх драконов почти полностью его расплавил, превратив башни, и без того лишённые всякого изящества и красоты, в погнутые, искривлённые, оплавленные, словно дурно сделанные свечи, персты, тянущиеся к небу. — Стало быть, размер имеет значение, — вздохнул принц, отворачиваясь от архитектурной уродины. — Харренхолл смотрится лучше, возможно, из-за своих масштабов или из-за чёрного камня. Тебе ещё не доводилось его видеть? — Нет, я же в столице торчу, — пожал плечами Джейегор. — Хотя Харвин зазывал как-то к себе, но мы люди короля, сам понимаешь. — Понимаю. — Сюда бы Харатиса вашего прислать, мой принц, — вставил Деннис. — Видят боги, это и раньше было кучей дерьма, а теперь вообще жить невозможно. Пусть уж архитектор расстарается. — Харатис не мой, а Визериса, — поправил рыцаря Эйгон. — Но ты прав, это придётся либо окончательно вплавлять в скалу, либо разбивать и строить заново. Ну да Пекло с ним, пусть у каменщиков голова болит. Махнув рукой, мастер над драконами пошёл прочь от обрыва. К концу седьмого месяца 110 года с Кровавого Камня и окрестных островов удалось полностью вывести троешлюшьих недобитков, хоть и не без труда. Удалось схватить даже их командующего, Крагхаса Драхара; Триархия сделала его своим князем-адмиралом, предоставив почти безграничную власть над морем на благо всего союза, но тот засел на островах, как краб в норке, и на море не показывался. Эйгон подозревал, что это неспроста – сочетание денег и власти должно было вскружить уроду голову, и он наверняка готовился послать нанимателей в Пекло; к его несчастью, вестероссцы нашли его раньше, и тот, кого успели прозвать Кормильцем Крабов, теперь кормил их сам собою. Едва макушка Драхара скрылась в волнах прилива, Деймон перенёс свою ставку на Кровавый Камень – Мутная Заводь (помимо дурацкого названия) не слишком устраивала его как основной перевалочный пункт, да и в целом была меньше размером. Джейегор с Харвином шутили, что война увлекла их приятеля-десницу куда больше, чем любая из женщин; казалось, война, пламя и кровь занимали все его мысли: с ними он просыпался, с ними проживал день, верхом на Караксесе или на земле с Тёмной Сестрой в руках, с ними он отходил ко сну, и даже в ночи, как говорили, он строил план кампании. Такие шутки были позволены очень немногим, и первым из них был Эйгон, но именно он не шутил и не смеялся: младший принц лучше всех прочих знал, что двигало старшим. Если Деймон задался какой-то целью, даже Стена не могла бы его остановить. Эйгон Завоеватель отвернулся от лженаследников Валирии, горделиво считавших себя её дочерьми, и завоевал Вестерос. Деймону же хотелось его превзойти – разве есть цель более амбициозная и желанная, чем повторить подвиг великого предка и устроить собственное Завоевание? После этого он станет для Рейниры победителем, великим чемпионом, самим Воином и Покровителем Боя в одном лице сразу – что значат в сравнении с этим вражеский флот и армия трёх Вольных Городов? Только пепел и кости. С небес раздался клёкот Караксеса, и Эйгон с прищуром проследил за полётом Красного Змея, которого уже стали звать Кровавым. Длинное туловище величаво проскользило над бухтой, пара коротких взмахов крыльями, и дракон примостился у самого края обрыва, снося лапами и хвостом остатки руин крепости. Оплавленная уродливая башня накренилась и медленно скрылась за краем; парой мгновений позже раздался мощный всплеск и Караксес довольно заревел, как будто обрушение было его маленькой шалостью, которая особенно удалась. — Вот и думать не нужно, — флегматично пожал плечами Эйгон. Деймон выбрался из седла и, потрепав довольно жмурящегося дракона по морде, подошёл к брату и кузену. Валирийский доспех сидел на нём как влитой и, судя по восторженным отзывам, был лёгок, как шёлковая туника и прочен, как шкура Чёрного Ужаса. «Валириец с валирийским мечом в валирийском доспехе и верхом на драконе», — подумал Эйгон. «Против такого набора ни у кого в целом мире нет шансов. Осталось только Фригольду восстать из пепла Рока». — Ты решил избавиться от всего, что напоминает тебе Драхара? — вслух поинтересовался он. — Расчистил место для маяка, — ухмыльнулся в ответ брат. — Ну или сторожевой башни. — Или для замка. — Место, конечно, удобное, но я бы поставил его дальше, где-нибудь в тех холмах, — махнул рукой Деймон. — До самых гор нет ни одной кочки выше их, к тому же, там есть несколько родников. — Отравленных родников, — поморщился Джейегор; кто-то из его людей успел нахлебаться оттуда воды, а потом выблевал все кишки. — Вода уже почти очистилась, — пожал плечами старший принц. — Я уже приметил одно место. Не хочешь пройтись? Не успел Эйгон возразить, как Деймон пошёл по уже проторенной на каменистой земле тропе, не оставляя ему выбора. Переглянувшись с Джейегором и закатив глаза, мастер над драконами поспешил следом. Догнав брата, принц поинтересовался: — Нашёл в море что-то интересное? — О да, — воодушевлённо ответил тот. — Эскадру дорнийских галей. — Ты стал разбираться в морском деле? Отличаешь корабли по форме корпуса? — Я разбираюсь в геральдике – сложно не узнать ройнарское солнце на парусах. Ублюдки даже не скрывались. — Ты не спросил их, что они везли? Солдат или провизию? — Как-то не подумал, — поддержал остроту Деймон. — Я был занят их сжиганием, а среди воплей ответ не услышишь, сам знаешь. — Знаю, — кивнул Эйгон. — Но с дорнийцами нужно что-то делать. Мы можем сколько угодно сжигать и топить их корабли, но князь Кворен закажет у лиссенийцев ещё один флот, а те будут лишь рады загнать его в свою кабалу. — По-хорошему стоит навестить Лис. Необязательно захватывать его, как Лорат, можно просто сжечь. Не думаю, что граждане перинных домов простят Рогаре пожары. Нет порта – нет верфей, нет верфей – нет флота. К тому же, стоит вывести из игры одну из Шлюх, и две остальные вцепятся друг друг в глотки. — Ты прав, но Дорн надо наказать, — сказал старший принц с видом настолько решительным, что сомнений в уже принятом решении у Эйгона не осталось. — Хочешь превзойти Завоевателя? Мы сожжём их армию, потопим флот, но дорнийцы в своих дюнах и скалах будут ещё хуже этих мирийских гадёнышей. Кроме того, наших сил не хватит для захвата всего Дорна, придётся созывать знамёна в Просторе и, быть может, даже на Западе, а это время и деньги… — Не переживай, valonqar, — улыбнулся Деймон. — У меня есть пара идей. Лучше скажи, ты уже подумал над подарком своей невесте? Застигнутый вопросом врасплох, Эйгон нахмурился; что ж, не только он умел резко менять ход разговора. — Визерис обещал мне удел. — Это его подарок тебе и вашим будущим детям. А что ты подаришь ей? — Наверное, залезу в матушкину шкатулку. — Хочешь сказать, в свою шкатулку? — ухмыльнулся Деймон. — Ты же перетаскал всё себе, маленький воришка. Возразить на это было нечего. Драгоценности матери и отца Эйгон по большей части присвоил себе, но только потому, что остальные члены семьи остались к ним равнодушны: у Визериса был доступ ко всей внушительной королевской сокровищнице, Деймон был к ним холоден; Эймма имела свою собственную шкатулку, которая досталась в наследство Рейнире; Калла и королева Алисента принесли в дом Таргариенов свои собственные украшения, а Рея Ройс, кажется, не носила их вовсе. — В моей шкатулке, — выразительно произнёс принц. — Есть украшения со всего Эссоса. Подберу что-нибудь достойное. — Её отец – Морской Змей, который ходил до самого Асшая. Думаешь, тебе удастся её впечатлить? Мы, кстати, пришли. За обсуждением новостей, планов и подарков принц не заметил, как они забрались на пригорок. За спиной у них осталось море, полукруглая бухта и гладкие почерневшие скалы – всё, что осталось от замка Драхара; чуть ниже расстилалась небольшая каменистая долина, одна из многих на этом острове, а впереди маячили горы. На почтительном удалении маячил Деннис, благоразумно не вмешивавшийся в разговор братьев. — Хочешь строить замок здесь? — с сомнением протянул Эйгон. — Думаю, да. Бухта рядом, камень можно брать здесь же, чуть ниже в распадке ручей бежит. Поставить башен пять-семь, да стены протянуть, донжон… И эта половина острова будет под контролем. — Стены, донжон… Твоей архитектуре не хватает валирийских корней. — Не переживай, позову я того архитектора, — рассмеялся Деймон. — Ему работы тут до конца жизни хватит: на каждом острове замок поставить, а то и не один, башни, маяки, базилики… — Гляжу, ты настроен серьёзно, — хмыкнул принц. — Думаешь сделать из Ступеней более приятную версию Железных островов? — Что важнее, абсолютно и безоговорочно лояльную, — вмиг посерьёзнел брат; «Лояльную кому?» — быстрокрылым драконом пролетела в эйгоновой голове мысль. — Мы закупорим Узкое море и озолотимся на торговле. — Звучит до боли знакомо. Не напомнишь, чем это закончилось для тех, кто угнездиться здесь прежде? — Чепуха, — фыркнул Деймон. – У Триархии не было драконов, и они держались здесь только благодаря Драхару и гордости лорда Корлиса. — Тогда нам нужно поблагодарить Мартеллов за то, что они эту гордость сломили, — заметил Эйгон и глянул на безоблачное небо; судя по письмам из Цитадели, мейстеры считали, что лето подходит к концу, но солнце об этом явно предупредить забыли. — Хочу пить. Где, говоришь, тот ручей? Деймон неопределённо махнул куда-то влево, явно поглощённый строительством воображаемого замка, грядущими завоеваниями и великими свершениями. Эйгон вздохнул и двинулся вниз по склону. Идти было не слишком удобно: камни были не слишком надёжны, то и дело выскальзывая из-под ног, так что трость снова доказала свою пользу. — Как бы тут ещё раз ноги не переломать, — пробормотал себе под нос принц, в очередной раз неловко взмахнув руками, удерживая равновесие. Наконец, склон закончился, и Эйгон в очередной раз возблагодарил богов за то, что избавили его от болей, иначе бы спуск точно закончился падением. Он оказался на дне того самого распадка, про который говорил брат; по устланному мелкой каменной крошкой ложу торопливо бежал небольшой ручей с водой, прозрачной, как слеза, и холодной даже на вид. Подойдя поближе, принц задумчиво склонил голову на бок. Отравлено? На вид точно нет, но ведь кто сказал, что для этого нужно завалить родник разлагающимися трупами? С другой стороны, эссосцы знали тысячу и четырнадцать ядов, и многие из них не имели ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Но для такого быстрого ручья потребовалось бы ежечасно вливать в него по бочке отравы, и то было бы мало. — Ну и параноиком же ты стал, — укорил себя принц, и аккуратно опустился на колено у самой кромки воды. Вода и правда оказалась ледяной: руки мгновенно онемели, а зубы свело от боли. Эйгон мужественно сделал пару щедрых глотков, но не смог заставить себя зачерпнуть ещё раз. Отфыркиваясь и утираясь, он краем уха услышал, как хрустнула галька. — Ты прав, Деймон, — не оборачиваясь сказал мастер над драконами. — Если ручьи и травили, то с тех пор уже утекло немало воды. Замок, кстати… Не успел он признать, что замысел брата вполне неплох, как левую ногу обожгло резкой болью. От неожиданности Эйгон охнул и выругался, и лишь потом посмотрел на арбалетный болт, невесть как оказавшийся в его бедре. Рука сама потянулась к древку, как вдруг мозг ужалила первая правильная мысль: по нему кто-то стрелял. Подняв взгляд, Эйгон увидел несущегося на него пирата с кривым мечом наперевес; где-то за его спиной арбалетчик судорожно взводил ворот, снова готовясь к выстрелу. Принц не успел до конца осознать факт нападения на свою особу, а рука уже сама щёлкнула механизмом трости, извлекая из белых чардревных ножен Валирийскую Свечу. Времени хватило в обрез: он только успел поднять клинок, как на него обрушился вражеский удар. Сталь у ублюдка была добротной – дорнийской, если не квохорской – и валирийский меч она встретила с достоинством, получив лишь маленькую зарубку на лезвии. Наёмник злобно зашипел, выругался по-мирийски и тут же отшатнулся, опасаясь ответного выпада. Напрасно. Эйгон знал, что того кровавого куража, в который он впал в Мантарисе, не будет: тогда его руками меч держал сам Балерион, но то было на пороге его святилища, а здесь боги если и услышат его молитву, то вмешаться не смогут. Драться на коленях невозможно, но, стоило Эйгону попытаться встать, как пеклова боль, которой он не помнил с того злополучного дня на лестнице во дворе Красного Замка, окатила его ледяной волной. Левая нога вмиг стала неимоверно, неприподъёмно тяжёлой, как будто чужой. Толстый каблук правого сапога, который должен был компенсировать кособокость, сейчас только мешал; попытка опереться на правую ногу обернулась тем, что щиколотка предательски подвернулась, и принц снова рухнул на гальку. Однако именно это уберегло его от следующего смертельного удара. Меч мирийца снова встретился со Свечой, однако на сей раз вражеский клинок, вместо того чтобы отскочить с очередной зарубкой или зацепиться ею за валирийскую сталь, по инерции соскользнул до рукояти. Будь это обычный меч, удар бы приняла на себя гарда, но вот её-то Валирийская Свеча и не имела – на тайном клинке она была бы слишком заметна. Пальцы Эйгону спасла костяная фигурка дракона, но она же отклонила вражье лезвие чуть в сторону, и вся оставшаяся сила удара пришлась на руку. Если боль после попадания арбалетного болта была сравнима с ледяной волной, то сейчас от плеча до локтя левую руку обожгло пламенем жарче драконьего огня. Что-то противно срежетнуло – и внутренний мейстер с тремя серебряными звеньями мрачно подметил, что клинок оцарапал кость. Валирийская Свеча с обречённым звоном упала на камни. Не успел этот отзвук угаснуть, как в грудь Эйгону прилетел чужой сапог, из принца выбило дух. В следующий миг он видел только безоблачное, наивно-голубое небо. В голове одновременно и одна за другой промелькнули мысли: «Imandūljās, Balerios, qringōntan». «Что ж, хотя бы солнце есть». «Обидно, всё-таки». «Носят ли невесты траур по мёртвым женихам?» Однако мириец не спешил наносить последний, завершающий, смертельный удар. Вместо этого до Эйгона донеслись звуки какой-то возни, снова раздалась мирийская ругань и лязг стали о сталь. Краткую отсрочку можно было бы использовать, чтобы сотворить краткую молитву Повелителю Смерти, но принц всегда был любопытен и, собрав остаток сил, он вложил их в то, чтобы повернуть голову. Вокруг мирийца танцевал чёрный силуэт с белым плюмажем, в котором мастер над драконами не сразу признал своего брата. Деймон сделал шаг назад – и вражеский клинок промахнулся на какую-то пядь; Деймон сделал шаг вперёд, вскинул руку с Тёмной Сестрой в каком-то сложном финте – и вражеский клинок отлетел куда-то в сторону. В следующее же мгновение следом отправилась вражеская голова. Не обращая внимания ни на труп, ни арбалетчика, который должен был сидеть выше (если с ним не расправились походя), Деймон бросился к нему. Из горла брата вырвался какой-то жуткий звук: не то вой, не то рык, в котором Эйгон не сразу разобрал валирийские проклятья с отборнейшей руганью. — Только попробуй помереть! Слышишь, valonqar?! *** Принц Деймон Таргариен Миртское море расстилалось под рубиновыми крыльями Караксеса сине-зелёной гладью. Внизу были только мелкие белые барашки пены, поднятые западным ветром, как на зло не попалось ни одного конвоя, ни одной каракки, галеи или ладьи – да что там, рыбацких скорлупок не было видно. «Неужели успели узнать?», — ужалила Деймона внезапная мысль. «Нет, не должны были. Разве только решили попрятаться на всякий случай, трусливые выродки. Шлюшьи ублюдки…» Прокля́тые боги снова решили пошутить над сыновьями Бейлона Таргариена: беспечность Деймона во второй раз чуть было не стоила жизни его младшему брату. Хотя они тоже хороши, особенно он сам: он ведь зачитывался «Искусством победы» и «Стратегемами» Нарареона. Писал же тот же Нарареон, что нельзя считать врага заранее ничтожным противником, что, предполагая о враге самое худшее, можно избежать его ловушки. Деймон недооценил коварство троешлюшников, хотя – принц сумел взглянуть уродливой правде в лицо – ход их весьма логичен. Драконы были их главным оружием, но человеку дракона не убить, в отличие от его всадника. Рано или поздно мирийцы или тирошийцы бы предприняли попытку избавиться от кого-нибудь из них; и надо же было такому случиться, что кровавую цену за беспечность Деймона снова будет платить его младший брат… Когда они с Деннисом притащили Эйгона в его шатёр, он успел потерять сознание от боли и вытекшей крови. Бороться за жизнь принца согнали семерых мейстеров – больше половины из всех, что были на Кровавом Камне. Десницу они выставили за полог без всякого страха перед именем и репутацией, да тот и рад был сбежать. Не видя пред собой пути и расталкивая бестолковых лордов и никчёмных рыцарей с отвратительно обеспокоенными рожами, он добрался до Караксеса, которому передалось настроение всадника, и, не сказав никому ни слова, забрался в седло. Двух ублюдков Деймон уже упокоил, ещё одному, сидевшему в засаде запасному арбалетчику, снёс голову Грейхед, пока нёсся на шум, но таких оставался ещё целый город… Кровавый Змей (новое прозвище своего дракона Деймону нравилось больше старого) поднялся в воздух с яростным клокочущим рёвом, перепугав всех птиц не только на Кровавом Камне, теперь точно заслужившим это имя, но и на соседних островах. Никто за ним не увязался: Рейнис с Мелеис с утра улетели дальше на юг, а Морской Дым хвостом следовал за Вермитором, который бестолково нарезал круги над лагерем и время от времени тревожно ревел. Что ж, так было даже лучше. Они не провели в воздухе и часа, как Деймон сумел обуздать страх, вину и гнев, обратив их в обжигающе-ледяную и ослепительно-пламенную ярость. Появился у него и план. Вольный Город Мир знает как лить свою и чужую кровь; теперь пришло время познакомиться ему и с пламенем. Визерис, конечно, что-то говорил о недопустимости полного разрушения даже одной-единственной Шлюхи, мол, это повредит торговле, и соседи будут на них косо смотреть, но Визериса не было с ними на Кровавом Камне, когда мирийские ублюдки пытались убить Эйгона, и у Визериса не было Балериона. Будь он с Чёрным Ужасом на Ступенях, то поступил бы точно также. Когда на горизонте в лучах клонящегося к западу солнца засверкали купола города, Деймон не стал подниматься выше – прятаться не было причин. Армия, наёмники и флот ему не страшны, а скорпионы он выведет из строя в первую очередь, до того, как они успеют по нему пристреляться. Вот под ним показалась первый корабль; их, несомненно, заметили, но было поздно. Принц ещё не успел направить рукояти седла вниз, как Караксес, издав торжествующий вопль, сам сложил крылья и устремился к водной глади. Моряки спешно стали разворачивать паруса, но дракон быстрее ветра и куда быстрее человека. Мирийцы ничего не успели сделать, как струя драконьего огня практически перерубила их галею пополам – и всё, подранка уже не спасти. Вновь натянув поводья, Деймон вернул Кровавого Змея на прежнюю высоту. Впереди в порту Вольного Города Мир тревожно забил набат. Губы принца сами собой растянулись в презрительной усмешке: пусть, пусть готовятся, пусть выпускают свои стрелы, пусть пытаются спастись. Видит Балерион, у них ничего не выйдет. Видит Мераксес, они сами лишили себя милосердия. Видит Вхагар, они заслужили этот конец.