***
Гарри перешагнул порог Министерства и целенаправленно двинулся вперёд; проходящие мимо служащие здоровались с ним, приветственно кивали, иногда случайно задевали плечом и извинялись, но он никого не замечал вплоть до самого кабинета Министра. Когда он распахнул дверь, то на него уставилось множество пар глаз: здесь присутствовал весь цвет Министерства — высокопоставленные влиятельные чиновники, занимающие важные должности, и элита Аврората — Старшие авроры и руководители подразделений. — Гарри… — начал было Кингсли, завидев Главу Аврората, но Гарри его перебил и быстро заговорил, практически на одном дыхании. — Мне нужно сделать заявление. Я хочу признаться в нелегальном создании параллельной вселенной, применении заклинаний Империус и Обливиэйт на нескольких сотнях людей, включая семейство Малфой и Гринграсс, что, вероятно, повлекло за собой ухудшение психического здоровья Нарциссы Малфой. Кроме того, я виновен в похищении Драко Малфоя с его свадьбы и принудительном удержании того в плену в течение семи лет, а также применении в отношении него физического и сексуального насилия. По моей вине, созданная вселенная самоликвидировалась вместе с существующими там людьми, что, разумеется, закончилось массовой гибелью. Я готов принять Сыворотку правды или добровольно содействовать при допросе. Повисшая в кабинете Министра тишина ощущалась как парное жирное молоко, обволакивая глаза и уши, которую нарушила неожиданно громким звуком выскользнувшая из рук Бруствера чайная ложечка, предназначенная для помешивания утреннего кофе. В этом гнетущем безмолвии Гарри отчетливо слышал, как глухо бьется его сердце о рёбра; он видел как вытянулись побелевшие лица Рона и Гермионы, как в ужасе разинули рты чиновники и авроры, и как Кингсли впервые в жизни был абсолютно растерян. — Гарри, ты в порядке? Может, тебе нужно к целителю? — Кингсли пытался держаться уверенно, однако его выдавали дрожащие пальцы и бегающие чёрные глаза. — Я абсолютно здоров. Расследование по делу под кодом 214 можно считать закрытым. — Так, Гарри, сейчас ты все расскажешь подробно, — Кингсли быстро опомнился и включил политика. — Господа, я прошу удалиться всех, кроме мистера Уизли и мисс Грейнджер. Мистер Уизли, выделите надежных ребят и проследите, чтобы никто из уважаемых господ не покинул здание Министерства до моего особого распоряжения, — Рон кивнул. — Господа, я пока не буду брать с вас Непреложный обет о неразглашении, но вы должны молчать о том, что услышали здесь до тех пор, пока мы не разберёмся. Возможно, мистер Поттер немного… переработал. — Министр грозно обвёл взглядом присутствующих, пресекая на корню расспросы или возражения. — Итак, все свободны. Служащие и авроры спешно покидали кабинет, бросая косые взгляды на Гарри Поттера, напомнив тем самым о временах в Хогвартсе, когда он был Нежелательным лицом номер 1. Когда кабинет опустел, Гермиона с взволнованным лицом подошла к Гарри ближе и положила руку на плечо. — Гарри, ты… правда… — Правда, Герм, — перебил он. — Я абсолютно в трезвом уме, и я это сделал. — Дружище, это пиздец, — выдохнул Рон и оглянулся на Кингсли. Тот осторожно начал: — Гарри, может, не стоит предавать это огласке? Подумай, судить тебя может только Визенгамот, дело просочится в прессу, даже если заседание сделать закрытым. Арест Победителя Волан-де-Морта подорвёт доверие к органам правопорядка в целом и кинет тень на Министерство, начнутся бунты и недовольства. — И что ты предлагаешь, Кинг? — насупился Гарри и скрестил руки на груди. — Я — преступник, повинный во множестве серьёзных деяний и заслуживаю заключение в Азкабане, как минимум. Любого другого, не разбираясь уже бы приговорили. Нельзя ставить меня выше других только потому, что я когда-то убил Тёмного волшебника. Я почти что сам стал им, — на этих словах Бруствер побледнел настолько, насколько позволяла его смуглая кожа. — К тому же, Малфои всё равно напишут на меня заявление, я в этом уверен. Герми, — обратился он снова к подруге, нервно кусающей губы. — Проверь, пожалуйста, куда трансгрессировал Малфой: либо Мэнор, либо поместье во Франции; он был в таком состоянии, что мог расщепиться. Я переживаю, — Гарри почти всхлипнул при упоминании Драко, но почти сразу же подобрался. — Хорошо, — Гермиона с тревожным лицом выскочила из кабинета, обменявшись невербальными жестами с Роном. — Гарри, давай не будем горячиться, — убедительно заговорил Рон. — Расскажи мне прямо сейчас все подробно, потому что я пока не могу в это поверить. Гарри запустил руку в без того лохматую шевелюру, набрал в грудь побольше воздуха и подробно и последовательно изложил всё, что вспомнил. На некоторых моментах его голос срывался, он закрывал глаза и сдерживал рвущиеся наружу едкие слезы, обжигающие солью конъюнктиву, стискивал зубы до противного скрипа и нервно сглатывал горечь. С каждой фразой лица Рона и Кингсли вытягивались и мрачнели, а по завершению рассказа Бруствер крякнул и потёр виски, словно у него разболелась голова. Рон в утешительном жесте похлопал выпотрошенного изнутри Гарри по плечу, но не нашёл подходящих слов, чтобы как-то утешить его. Впрочем, Гарри казалось, что он никогда больше не найдёт себе утешения. Все-таки его роль в этой жизни должна была закончиться вместе с победой над Волан-де-Мортом; ему не стоило возвращаться с вокзала Кингс-Кросс, потому что со смертью не стоит шутить, даже если ты собрал её Дары.***
Вернувшись спустя несколько часов, Гермиона поведала, что Драко находится в Мэноре в Британии, однако, он не пожелал с ней разговаривать, общаясь через эльфа, которого, очевидно, успел прислать Люциус. Домовик заверил, что с молодым хозяином всё в порядке и он не нуждается в помощи. Гарри настоял на камере доследственного заключения, где станет дожидаться суда. Кингсли и Рон попытались ещё раз отговорить его от публичного признания, но он был непреклонен. Собственно, ему было наплевать; Драко, скорее всего, мечтает вычеркнуть его из своей жизни, а остальное Гарри не интересно. Неважно, где он будет пребывать в одиночестве, — в камере или дома, — в груди уже разлилась желчью собственная пустота. Министр отдал распоряжение, чтобы до суда ничего не утекло в Пророк, взял Непреложный обет с тех сотрудников, кто слышал признание Гарри Поттера, да и в целом позаботился, чтобы дело под кодом 214 оставалось с пометкой «особо секретно». Кроме того, Министр ежедневно посещал Гарри в камере и уговаривал его не оставлять никаких чистосердечных признаний, но он каждый раз упрямо мотал лохматой нечёсаной бог знает сколько времени головой. — Ты не переубедишь меня, Кинг. Я заслужил наказание. — Гарри, сынок, послушай, на тебя до сих пор никто из Малфоев не написал заявления. Твои слова не являются доказательством содеянного. Если ты так страдаешь от чувства вины, то давай хотя бы поселим тебя в Мунго, подлечишь здоровье, подумаешь о произошедшем. Гарри изумлённо уставился на Бруствера. — Что за бред ты несёшь? Я не сумасшедший! — Конечно нет, Гарри. Это просто как вариант. Давай договоримся вот на что — если заявлений от Малфоев не будет, то я отпускаю тебя восвояси. Или в Мунго. На твой выбор, — Министр говорил так, словно никакого выбора-то и нет. — Если ты будешь запугивать Драко, то я за себя не ручаюсь, — Гарри жёстко взглянул на Бруствера, постаравшись, чтобы в его интонациях прозвучала угроза. Это возымело эффект, и Министр почувствовал себя явно не в своей тарелке, особенно, когда Гарри всколыхнул вокруг себя магию, которая выбила лампочку из светильника в камере, погрузив их в сумрак. — Что ты, что ты, Гарри, — фальшиво заулыбался Министр, разговаривая обманчиво спокойным голосом. — Твои друзья начеку, не переживай. И всё же, без заявления Малфоев дело в суд я не передам, — настойчиво повторил он. — Хорошо. Я соглашаюсь лишь потому, что уверен — в скором времени обвинения будут лежать у тебя на столе, не от Драко, так от Люциуса, — уверенно заявил Гарри.***
Гарри томился в одиночной камере уже на протяжении месяца, Рон и Гермиона навещали его так часто, что скучать ему было некогда. Однако, когда он оставался один, тяжёлые мысли заполняли его голову, как густая смола, Гарри не мог избавиться от жгучего чувства вины, острого ощущения потери любимого человека, но особенную боль ему доставляло осознание факта, что он собственными руками разрушил свою судьбу. При чём, с самого начала. Натворил столько всего, что на прощение со стороны Драко лучше не надеяться. Драко заслуживает простого человеческого счастья, а израненный, изломанный Гарри никоим образом не способен подарить это самое счастье. Он совершал ошибку за ошибкой: отрицал очевидные чувства к Драко, отнекивался от собственной ориентации, пытался быть «нормальным» с Джинни, которой тоже причинял только боль, и забрал кучу её времени и молодости, так и не построив с ней семьи. Он виновен в болезни Нарциссы Малфой — уже одно данное обстоятельство не позволит Драко простить его, не говоря об остальном. Гарри насиловал дорогого ему человека на протяжении семи лет, пусть это была лишь его тёмная сторона, но и Малфой, и он сам знают, что человек-то один и тот же. Он просто отвратителен. Никакой Азкабан не сравнится с наказанием презрением и ненавистью на лице Драко, но Гарри заслужил всё это и будет нести свою вину и боль до конца жизни. Когда Кингсли заявился в камеру в очередной раз, Гарри, к своему неудовольствию, понял, что разговор вновь предстоит о том, чтобы забрать своё признание. — Привет, Гарри. Как ты? — Министр сел напротив, вытянув под стол ноги в дорогих туфлях. — Приветствую, Кинг. Нормально. Я не больной, я — преступник, — фыркнул Гарри, сложив руки на груди и готовясь дать отпор уговорам. — Ну-ну, — Бруствер поправил министерскую мантию из добротной ткани и лениво оглядел стены в камере. — Ты здесь уже месяц, общественность волнуется, куда запропастился Главный Аврор. — Вообще-то я часто отлучаюсь в служебные командировки. О, ты знаешь, недавно как раз была такая. В параллельную вселенную, — съязвил Гарри. Министр нахмурился и отзеркалил позу Гарри. — Не ёрничай. Скоро выборы, мне нужна поддержка Национального Героя Британии. Ты обещал мне. — То есть, тебя волнуют выборы, а то, что я преступник — нет? — Никому нет дела до Малфоев. Даже они сами до сих пор не заявили на тебя, видимо, решив забыть. Кроме того, бывшие Пожиратели не в почёте, знаешь ли. То, что Главный Аврор захотел младшего Малфоя, может, удивит кого-то, но против никто не станет возражать, — жёстко и прямо отрезал Кингсли. — К тому же, я вижу, что ты искренне раскаиваешься. Ну, запутался немного, с кем не бывает. Ты неплохой человек, Гарри, и пользы обществу принес гораздо больше, чем вреда. А по поводу вселенной вообще не стоит переживать — сам создал, сам уничтожил. Итог равен нулю. — Это цинично, — процедил сквозь зубы Гарри. Ему нестерпимо захотелось, чтобы Бруствер ушёл немедленно. — А ты лицемер, Гарри, — спокойно возразил Министр, вальяжно развалившись на деревянном тюремном стуле. — Быть циником — не преступление, понимаешь намёк? К тому же, я пекусь по большей части об обществе. Людям не нужен павший Герой. — Да уж куда понятнее, — Гарри злобно посмотрел на Министра, но тот и бровью не повёл или сделал вид, что ему безразлично. — Гарри, прошу тебя ещё раз, подумай, чтобы забрать своё никому не нужное признание. Дался тебе этот Азкабан. Выплати Малфоям компенсацию, я могу поспособствовать, чтобы Драко выучился и получил хорошую должность. Исправлять ошибки лучше благими поступками, а не бесполезными действиями. Кому хорошо будет от того, что ты станешь заключённым? Малфою? Он останется искалеченным изгоем, а так ты поможешь ему, используя своё положение в обществе. Да и он не будет опозорен, ведь в случае твоего суда дело просочится в прессу, и все узнают о том, как Драко Малфоя насиловал Гарри Поттер. Я не думаю, что стоит причинять ему ещё больше боли. А так — сотрудникам мы подчистим память и дело закроем. Даю тебе на размышления три дня, не больше, — Кингсли встал, собираясь уйти, но уже у двери камеры снова обернулся. — Так будет лучше для всех, Гарри, поверь мне. Ты ещё молод, чтобы понять, — он кивнул и вышел за дверь. Гарри слушал удаляющиеся шаги Министра и понимал, что в чем-то тот прав. Например, в том, что огласка Драко лучше не сделает, а наоборот. Ещё большего унижения он не заслуживает. Гарри уронил голову себе на руки и глухо застонал от безысходности. Как наказать себя, чтобы никто не пострадал? Видимо, ему стоит просто уйти. Из жизни или общества, Гарри ещё не решил, но, очевидно, признаться в преступлениях было не лучшим вариантом. Он сделает всё, чтобы Драко начал новую спокойную жизнь, а потом покинет пост Главного Аврора и канет в Лету. Может уйти к магглам? Или запереться в своём особняке и заливаться алкоголем, пока печень не откажет? Или проще — прыжок с обрыва? Гарри ещё подумает, как сделать своё наказание хуже. Он не стал дожидаться очередного посещения Министра и передал своё решение через Рона. Друзья, конечно же, обрадовались, что Гарри останется на свободе, но в то же время между ними повисла тенью неловкость, а Гермиона и вовсе смотрела с жалостью. Уже на следующий день Главный Аврор был свободен, как птица. С отвращением к самому себе Гарри вспоминал, как стирали память сотрудникам, ведь именно он снова был виновен в том, что люди пострадали из-за него и лишились куска своей жизни, из-за его глупости и недальновидности. Что мешало ему сначала поговорить с Кингсли или с друзьями? Нет, он же Герой, вот и поступил отважно, по-геройски, но глупо и безрассудно. Гарри ощущал себя никчёмным и жалким, будто сделал что-то масштабное и помпезное, а на деле фейерверк оказался пшиком. Он вернулся на Гриммо, бродил по комнатам, постоянно останавливаясь в их с Драко бывшей спальне, лежал в их кровати, вдыхал несуществующий запах Малфоя от простыни и подушек, а однажды обнаружил длинный белый волос на постели и позорно зарыдал. Весь мир словно сузился только до одной точки — Драко. Гарри ни одной минуты не вспоминал про Джинни или друзей и, уж тем более, не поминал про других людей. Но однажды, опухнув от слёз и бессонных ночей, Гарри вспомнил про Нарциссу Малфой, которая томилась в госпитале. Наложив на себя косметические чары, чтобы не пугать окружающих, Гарри впервые за несколько месяцев выбрался из своей одинокой холодной берлоги на Гриммо и отправился к Главному целителю Мунго.***
Главный целитель Сметвик встретил Гарри приветливо, но немного удивлённо, кроме того, колдомедик, кажется, заметил наложенные чары на его опухшем лице, но тактично промолчал. Гарри кратко изложил свою просьбу о помощи в лечении миссис Малфой, возможно, даже во Франции, если семья откажется её перемещать в Британию. Сметвик выслушал его, ни разу не перебив, и как только он замолчал, сказал: — Простите за моё любопытство, но зачем вам это, мистер Поттер? Лечение граждан другой страны — дело проблематичное и дорогостоящее, обычно таким занимаются ближайшие родственники, а вы ведь далеко не родственник, и даже, вероятно, не близкий друг Малфоев. — Я обязан миссис Малфой — это всё, что вам необходимо знать, — сухо ответил Гарри. — Вы поможете мне? — Как я могу отказать Главному Аврору и Победителю Сами-Знаете-Кого, — хмыкнул Сметвик, но больше вопросов не задавал. Что ж, с целителем дело улажено, теперь Гарри осталось снова наведаться в гости к Люциусу Малфою.