Сломанная шея птиц.

      Сигма лишь случайно узнал в один прекрасный день, что наступили половое созревание и переходный возраст. Он лишь случайно узнал, что стал подростком.       — Сигма-кун, принеси сахар!       Николай занят, ему никогда не удавалось хорошо готовить и сейчас выходит не особо. Но Сигма любил печенье с шоколадом, говоря, что якобы именно от производства Гоголя они особенные.       «Да, особенно уродливые» — думал все время Николай на эти слова, но каждый раз, когда для этого было достаточно сил, он готовил.       Но Сигма и двинуться не может. Он залетел в комнату из своей спальни, услышав чужой крик, но двинуться дальше не может. Потому что Николай как-то странно красивый. И если раньше такое чувство было понятным восхищением, то сейчас лезут странные мысли с участием Гоголя.       Он слышал, что думать такое о мужчине — это странно. Так говорили его одноклассники, когда они вместе смотрели не очень приличные вещи с каких-то сайтов для взрослых.       Но о сейчас невозможно думать иначе. Николай раздет, на нем лишь штаны и фартук, и это то, что выглядит сейчас красиво по мнению Сигмы.       — Сахар дай, чего встал, — Николай хмурит брови, кинув взгляд, от которого школьнику становится тревожно.       — Да возьми, — Сигму начинает злить то, какие он странные чувства испытал и как странно на них отреагировали.       Он встает на носочки и из верхних тумбочек достает злопамятный сахар, с хлопком поставив на столешницу, и тут же уходит весь покрасневший в комнату.       — Эй! Ты как себя ведешь? — слышится лишь через пару секунд, но Сигма возвращаться и не собирается.       

***

             Николай периодически брал Сигму на задания, но когда тот подрос, это стало почти регулярным занятием. Он работает на правительство, из-за того, что в прошлом был приговорен к казни, — так он объясняет Сигме причину такой работы.       — Сигма-кун, — слабо зовет его мужчина, развалившись на твердых камнях. Сигма сидит рядом, поджав колени, внимательно наблюдая за ним, боясь, что пропустит важный момент.       У Николая ранение, и он с трудом дышит. Сигма почти без ранений, простые царапины, но тоже весь в пыли и грязи, а их одежда совсем не в лучшем виде. Им пришлось несладко, здание, в котором нужно было остановить пару людей, оказалось подставным. Оно взорвалось, Николай понял это немного раньше, поэтому они выжили.       — Что? — так же тихо спрашивает Сигма, но с нотками обиды. Из-за того, что Николай позволил произойти такому исходу и быть в таком состоянии. Вот-вот и Сигма расплачется, от ощущения расставания.       — Когда придет время, ты уже не сможешь отказаться от жизни, которую я тебе прививаю. Извини меня.       Он говорит это искренне и действительно виновато, оттого не смотрит в глаза мальчика, устремив взгляд в вечернее небо.       — Это все мой эгоизм, который я не смогу объяснить тебе сейчас, но потом — обязательно, — снова делая тяжелый вдох, он наконец поворачивается, — Не ненавидь меня, и не придется устранять меня самостоятельно, — он говорит игриво, улыбаясь, словно не умирал секунду назад, а Сигма с еще одной попыткой сдержать слезы, понимает к чему это все.       Когда их губы с осторожностью касаются друг друга, Сигме кажется, что конец наступил, от этого слеза стекает по щеке, но ее быстро стирают, целуют с большей настойчивостью. Это приятно, это выглядит так, будто вся боль от чужого бессловного отвергания исчезла. Но детское сердце это совсем не то, оно не должно было ощущать ничего из этого.