***
Когда Николай говорит о том, что не берет Сигму с собой, мальчик долгое время пытается рассказать, какой он ценный и важный для него, но Гоголь невозмутим. Он ни за что не возьмет его на это задание. — Привет, мне зовут Шизуку! — энергично и с улыбкой произносит незнакомая девушка, которую пригласил Гоголь, — Я посижу с тобой, пока твой отец будет на работе. — Перестань, я не его отец, — возмущается сразу же мужчина, выходя из кухни с будущим партнером на сегодняшнем задании. Гоголь стоит в белой винтажной рубашке, которую одевает вниз под жилетку. Его одежда выглядит необычно и круто, Сигма всегда загорается детским восхищением и предвкушением совместных веселых приключений, словно в первый раз. Но сейчас его не возьмут с собой, он чувствует лишь недовольство и из-за всех сил старается сдержать комплимент чужой внешности, как обычно это происходит. — Какого черта! Мне уже тринадцать, я могу посидеть спокойно дома! А ты ко мне приставил… — Сигма кривится и краснеет, не хотя говорить слово «няню». — В этом и дело. Ты повзрослел, поэтому можешь наделать глупостей, как в прошлый раз. Сигма не хочет, чтобы он рассказывал о том небольшом побеге из дома, поэтому остается лишь промолчать, недовольно сверля некоторое время Николая взглядом и того серьезного юношу возле него. Сигма в том возрасте, когда слишком чувствительно воспринимаются такие вещи. Ему стыдно за то, что он мал и не может все время находиться с тем, кого он любит. Он никак не сможет сейчас защитить Николая, если ему будет угрожать опасность, а в еще худшем случае, будет обузой. И только понимая это, соглашается. — Я понял. Он уходит и явно обижен, но всеми силами пытается не слишком это показывать, не хочет выглядеть еще более жалко в этой ситуации.***
Причина, по которой он не хотел брать Сигму, кроется совсем недалеко. Проект, в который втянуто его агентство, выращивало самого Сигму в собственных целях. И единственное, что подтверждает это, так это номер и характерная эмблема на затылке у Сигмы. Он боится, что амнезия прошлого вернется. Но сейчас его голова забита совсем не тем, как привести план к успеху, а скорее как извиниться и загладить вину перед ребенком. Но между тем, стена, за которой он стоял, прорывается, грохот, и на звук следом идут щелчки заряженных огнестрельных оружий, направленные в его сторону. — Я пришел, чтобы покарать за детские невинные души путем преступления, — произносит в своей игровой манере во время поклона. Это лаборатория, где производят странный наркотик для участников этого проекта. Но пахнет не медицинскими предметами, скорее железом, пылью и сыростью. Он видит панику в глазах обычных ученых, и один недолго думая дает приказ на расстрел. Пули точно летят в него, от них невозможно увернуться. Множество из них полетели в стену, отчего поднялась пыль сломанного бетона. И стоит рассеяться туману, там точно лежит труп. Лужа крови, испорченная одежда, белые волосы. — Обознались, — произносится за спинами низким голосом в тишине. Сразу несколько голов слетают с плеч вооруженных людей, лязг длинных кинжалов и еще пару троек. — Ты тоже подрос! — восклицает воодушевленно Николай, заходя в помещение через ту дыру в стене. — Спасибо, — этот парень полная противоположность эмоционального Сигмы, что выглядит довольно-таки забавно. Когда они выходят из пустого помещения, в компании с этим юнцом, Николай чувствует, что находится под какой-то свитой. Этот парень устраняет всех на пути, он действительно профессионально обучен для убийств, как в ближнем бою, так и в дальнем. Это место не такое темное, как предполагалось. Здесь есть и детские разбросанные игрушки в коридоре, и скамейки, разноцветно раскрашенные, только вот все сломано. — Вы не убьете детей, — уверенно, но вдоволь напуганно произносит девушка, закрываясь ими, присев на корточки, чтобы сравняться с ними ростом. Эта комната ни что иное, как игровая. Позади нее стоят два надзирателя из персонала этого детского дома, их одежда наполовину испачкана в крови, а смотря на детей, видно почему. Своим проникновением они оборвали «воспитание». Дети держат пистолеты, направленные на них обоих, они смотрят непоколебимо, но навряд ли не насильно. Николая сильно удивляет это, есть люди, которые могут прикрываться избитыми неизвестными детьми и для своей защиты заставить их держать такое оружие. — Это все — проект ваших директоров, а не мой! У них произошла утечка информации, поэтому они меня подставили! — сразу начинает оправдываться девушка, тяжело дыша и пронзительно смотря то на одного, то на другого, — Там есть документы…! — Мы не можем тебе верить. Нас предупредили о подставных документах, — так же уверенно произносит юноша и, не переставая сжимать в руках кинжалы, наверняка ждет момент, когда сможет идти в бой напролом, несмотря на верную смерть. Замечая, как девушка тоже полна решимости насчет этих детей, кажется, собирается приказать стрелять. — Зачем ты так, — не злобно обругивает Николай слова партнера и не торопясь уходит к столу, на который указывала девушка, — Но он прав. Документы ложные, — с задумкой произносит он, рассматривая подпись, точно похожую на подпись его директора, — Роспись всегда происходит быстро. Рука и дрогнуть не успевает, как она должна закончиться. Но здесь… Здесь совсем не то. Документ бы прошел для обычных людей, но я был его заместителем и мне приходилось часто перебирать его бумажки, — он театрально разочарованно вздыхает и садится на стол, скрестив ноги, под обозленный взгляд девушки, — Тогда что будем делать? — ...Я знаю, — через какое-то время молчания, она натягивает улыбку и жмет на кнопку под собой. Пол, на котором все находились, начинает стремительно идти вниз, видно, на нижние этажи. И Гоголь пытается балансировать, сидя на столе, чтобы не грохнуться с него, но в итоге встает. — Ребенок, которого ты растишь, на самом деле мой, — она говорит с чувством безусловного выигрыша, доминирующе. На последнем этаже прямо на Николая смотрят такие же глаза, как у Сигмы. Серо-фиолетовые. Николай не хочет верить в то, что кто-то успел взять Сигму, паника заменяется подпирающей злобой. Но этот ребёнок… он совсем другой. Он не боится и даже более равнодушный, чем его коллега. И его цвета волос… переставлены местами. — Они близнецы. Чужие слова полностью выбивают из колеи, и он со страхом смотрит на него, внутри все переворачивается. Ужасные сходства, а сравнения с Сигмой сводят его с ума. Он мгновенно понимает, в какое безвыходное положение его сейчас поставят, и боится пойти в пользу врагу. Больно. Очень больно видеть эту всю картину, зная, что точно такой же ребенок ждет его прямо сейчас дома. Его растормаживает только опасный звук снятия предохранителей. Пистолет в руке девушки беспощадно направлен точно в лоб мальчику. — Вы ведь… даже не знаете, какие мы проводим эксперименты, — ее смех впрямь действует на нервы, он слишком сильно давит на чувства проигрыша и безысходности Гоголя. Он не знает, что делать, его коллега рассеянно смотрит в ожидании. Они не могут убить ее. Их всех, перебьют эти дети раньше, он точно знает, они смогут решиться на это. Но… стоит попробовать убить этого ребенка. Он ведь просто похож на Сигму… это ведь не он. — …М? — тянет она игриво, с улыбкой, замечая замешательство на чужом лице, — Я верно говорю? Не знаете ведь. Не знаете!.. — она дразнится, но смеется в этот раз совсем не от веселья, — Эти дети… Мы с ними одно целое. Превосходный механизм из трех частей, выбив хотя бы одну, остальные умрут. Это отвратительно. Отвратительная ситуация, ужасная привязанность и любовь к ребенку, Николай опускает устало голову и плотно сжимает челюсть, стараясь держать себя в руках, оперевшись об стол. Такое положение впервые. Ведь когда нужно было рисковать, он без раздумий и сожалений делал это, но с приходом Сигмы стало слишком много сожалений о сделанном. И когда на кону стоит жизнь единственного, кто действительно заслуживает продолжать жить и быть счастливым, он не знает, как можно поступить в этой ситуации.