29 апреля 2003
— Начинается посадка на рейс номер сто сорок пять, Саппоро-Токио. Всех пассажиров просим пройти к выходу номер три. Приготовьте, пожалуйста, посадочные талоны. — Раздаётся голос диспетчера в аэропорту. Неделю назад я предложил Чуе съездить в Токио, и он с энтузиазмом поддержал мою идею, ведь давно мечтал там побывать. К тому же, ему не повредила бы смена обстановки, так что мы, не раздумывая, взяли билеты. И сейчас стоим в очереди на посадку. До Саппоро мы добрались на поезде, потому что ближайший аэропорт находится здесь. Чуя уже весь успел измучиться, несмотря на то, что мы не проехали и половины пути. — Осаму, почему мы проводим мой день рождения в дороге? — Сидя на чемодане, со слипающимися глазами тянет рыжий. — Ты сам настоял на том, чтобы поехать сегодня. — Пожимаю плечами, ведь так оно и есть. — Когда мы наконец доберёмся до отеля, я завалюсь в кровать и просплю до отъезда. — Сегодня Чу напоминает мне спящую красавицу. Хотя это вполне оправдано, учитывая, что мы выехали в шесть утра. — Ну нет, так не пойдет, Чуенька, у нас с тобой уйма планов. — Тешусь я, трепля именинника по шелковистым волосам. В ответ мне прилетает тихое фырканье, и я усмехаюсь. На самом деле я вижу, как он устаёт, даже за такие короткие промежутки времени, и сердце моё каждый раз обливается кровью. Вот только я не позволяю себе отчаиваться, когда Чуя рядом, потому как обещал ему не думать об этом. Пару недель назад я ходил с ним на повторное обследование, где у него снова брали неимоверное количество анализов. Чуя ненавидит больницы, ровно как и я, но всё же я, не переставая, держал его похолодевшие руки в своих, нашёптывая успокаивающую несусветицу. Лечащий врач назначила ему ингаляции с бронхорасширяющими препаратами, ворох лекарств и витаминов, а ещё ультрафиолетовые ванны раз в неделю. Рыжик твердит, что ему вряд ли поможет вся эта «приблуда», как он выражается, но я настаиваю, ведь пока не растерял оставшуюся надежду на его выздоровление. Чудес не бывает, но Чуя — и сам чудо, поэтому шанс просто обязан быть. Чуя родился весной, когда цветение сакуры в самом разгаре. Он — само олицетворение весны: такой же лучистый и живой. Его рыжие волосы подобны яркому весеннему солнцу, голубые глаза, будто ясное безоблачное небо, а голос, ласкающий слух, словно чистое пение птиц. Весна — это чудо природы. Чуя — это моё благословение. Как только мы сели на свои места в переполненном самолёте, рыжевласка сразу же отключился, припав к моему плечу. Лететь полтора часа, а затем еще час трястись в электричке, так что пусть спокойно поспит. Эта поездка, должно быть, выйдет насыщенной, судя по кропотливо составленному плану, куда он впихнул не только почти все достопримечательности Токио, но и Киото. В Нарите — аэропорту Токио — было людно, очень людно. Рыжий даже проснулся от вездесущего шума и вцепился в рукав моего плаща. В Отару народа живет меньше раз в десять, и к такому столпотворению он не привык. К счастью, станция метро располагалась под зданием аэропорта, вниз по эскалатору, так что идти далеко не пришлось. Чуя всю поездку пристально рассматривал пейзаж за окном, вжавшись в стекло, а я лишь с улыбкой наблюдал за сменяющимися эмоциями на его лице. Гостиница находилась в парковой зоне, недалеко от станции метро Тиёда. Чуя упрямился, что хочет жить в центре и смотреть на людные улицы, проспекты и ночные огни города, но я настоял на своём, убедив, что свежий воздух пойдет ему на пользу больше, чем шумный и загрязнённый мегаполис. Окончательно согласился он, конечно, услышав про горячие источники, находящиеся прямо в отеле. — Ты был прав, тут очень красиво. — Растянувшись на большой двуспальной кровати, согласился Чуя, щуря глаза от бьющих ему прямо в лицо солнечных лучей. — Так и не скажешь, что город совсем рядом, мы будто в лесу. — Рассматривая вид из окна, заметил я. — Погода сегодня чудесная. Идем гулять! — Воодушевлённо заявил я, тормоша уютно свернувшегося в клубок рыжего кота, что старательно меня отпихивал и ворчал, что я мешаю ему спать.***
— Чу, я думал, ты захочешь глянуть на здешний колорит. Почему мы в парке? — Здесь тоже есть люди, к тому же я хочу взять лодку и посмотреть на цветение сакуры из воды. — Дай угадаю, грести буду я, так? — Ну, не я же! Парк Уэно и правда сейчас напоминает сцену из школьного романтического аниме: тёплый весенний ветер разносит лепестки цветов вишни по воздуху, и те оседают на одежду и украшают волосы прохожих людей. Больше всего весной, я люблю цветение сакуры, хоть и видел его уже тысячу раз, всё равно выглядит волшебно. Осаму пыхтит, двигая вёслами, его челка прилипла ко взмокшему лбу, а в волосы набились розовые лепестки. Сейчас он выглядит так нелепо и в то же время так очаровательно. Приглаживаю его волосы и аккуратно убираю из них лепестки, стараясь удержать равновесие в судёнышке. Вдруг Дазай останавливает лодку и притягивает меня к себе, усаживая на колени. — Осаму, отпусти, мы так бултыхнёмся в воду. — Опасливо озираюсь по сторонам, пока чужие руки обвивают мою талию. — У меня всё под контролем. Лучше закрой глаза. — Звучит неубедительно, и я покрепче вцепляюсь в его рубашку. — Ладно… — Прикрываю глаза в надежде, что он не выкинет какую-нибудь очередную глупость. — Открывай! С днём рождения, любовь моя. — Подняв веки, я увидел перед собой улыбающегося Дазая, а опустив взгляд вниз — изумительное кольцо на его ладони. — Это что, морион и горный хрусталь? Оно прекрасно, спасибо, Осаму. — Маленький круглый камешек мориона насыщенного чёрного цвета был окаймлён кружевом из хрусталя и ловил яркие блики от солнца. — Почему морион…? — Дазай осведомлён о моей любови к драгоценным камням, но морион отнюдь не самый популярный вид кварца, так почему же выбор пал на него? — Если верить книгам по эзотерике, морион — проводник между миром живых и миром мёртвых. Я и мысли не допускаю о твоей смерти, но… это… — Он отводит бешено бегающие глаза в сторону, нервно сглатывая и судорожно сжимая мою куртку на спине. — Хей… Осаму, слышишь? Не думай об этом, я всегда буду с тобой. А кольцо и правда очень красивое. Ты будто мне предложение делаешь, аха-ха… — Мне невыносимо смотреть и ощущать его страдания, а слёзы так не вовремя собираются в уголках глаз. Я ненавижу себя за то, что причиняю любимому боль, но могу лишь повернуть его лицо за подбородок к себе и прикоснуться губами к его, пылко, отчаянно и сердечно, пока солёные ручейки льются по моим щекам, оставляя за собой горячие дорожки, и пачкают его лицо. — А ты бы согласился? Будь это предложением руки и сердца. — Отстраняясь и вытирая мои заплаканные глаза, как-то всерьёз спрашивает шатен, изучая меня взглядом. — Моё сердце и так уже принадлежит тебе, как и твоё — мне.***
5 мая 2003
За семь дней, что мы находимся в Токио, Чуя успел перетаскать меня практически по всему городу. В Сибуя у него разбегались глаза от вида небоскрёбов и торговых центров, неоновых вывесок и рекламных щитов, количества машин и людей, столичного антуража и уличного колорита. В Гиндза мы обошли не перечесть сколько бутиков и брендовых магазинов, где этот модник, скорее всего, подчистую опустошил все свои банковские счета. В Синдзюку и Харадзюку Чую обескуражила и вдохновила экстравагантная мода современной молодежи, и в итоге он купил себе высокие ботинки на толстой подошве с ремнями и множеством других застёжек. Точно гады какие-то, ей богу. И потом весь оставшийся вечер сиял от счастья, кичась, что он больше не коротышка, а когда я сказал, что все ещё выше него, он злобно насупился и ворчал, что я вечно над ним подтруниваю. В Роппонги, просыпающимся ночью, мы до самого утра кутили в барах, клубах и казино, позже едва добрались до отеля и потом, весь день мучаясь от похмелья, пролежали в горячих источниках. В Кёндзи закупились всякой всячиной на блошином рынке, а на Одайба сидели на берегу, слушая крик чаек и поедая тайяки. Сегодня Чуя захотел съездить в Киото, так что мы два часа провели в поезде. И сейчас поднимаемся в гору к храму Фусими Инари, проходя через оранжевые ритуальные врата — тории, образующие длинный коридор, коих здесь около десяти тысяч, периодически минуя каменные статуи священных лисиц — кицунэ — и маленькие святилища по пути. Вдоль прохода по обе стороны украдкой шелестит густой влажный лес, слышится пение птиц и стрекотание цикад. В умиротворённой тишине, сопровождающейся только звуками природы, есть что-то сказочное, и кажется, что совсем близко, в просветах между вековыми деревьями, за нами незаметно наблюдают духи. Кроны деревьев играючи пропускают редкие солнечные лучи, отбрасывая теплый свет на лица, а озорной ветер ласково треплет волосы. Чуя во что бы то ни стало хотел сюда попасть, и мне оставалось только поддержать его затею. Всего нужно будет пройти четыре километра, и я волнуюсь, сможет ли он преодолеть такой длинный путь, еще и в гору. В последнее время ему становится хуже: кашель и боли усилились, часто поднимается температура, а одышка и усталость стала появляться намного быстрее, чем раньше. — Чу, ты не устал? Может мне лучше понести тебя на спине? — Осторожно предлагаю я, заметив, что тот останавливается каждые десять метров тяжело дыша. — Хаа… я… в порядке… ха… не нужно. — Мокрая отросшая чёлка лезет в глаза, и Чуя тщетно пытается её смахнуть, привалившись спиной к столбу. — Давай, залезай. — Сажусь к нему спиной на корточки, похлопывая себя по плечу. — Не строй из себя всесильного и позволь помочь. — Ладно… — Отзывается он слабо и вынужденно, обхватывая руками мою шею и прижимаясь горячей щекой к уху. Чуя будто пёрышко, я почти не ощущаю веса его тела, и от этого все внутри сжимается, но я продолжаю подниматься вверх в полном молчании, отгоняя дурные мысли. В этом месте не хочется говорить, здесь хочется слушать. Спустя три часа мы наконец оказываемся на вершине, у входа в Храм богини Инари. Храм настолько красивый и величественный, что мы стоим и несколько минут просто любуемся традиционной японской архитектурой, не трогаясь с места. Зайдя внутрь, какое-то время молимся, после чего, написав на клочках бумаги свои заветные желания, привязываем их к дереву. О чём просил Чуя, я не видел, но сам загадал, чтобы он излечился, о большем я и не мечтаю. Или может, всё-таки стоит попробовать сделать тысячу бумажных журавликов? — Давай вытянем предсказания? — Вдруг предлагает рыжий, указывая на ящик с деревянными табличками. — Почему нет. — Я не верю в предсказания, кажется, что это всё дешёвый фарс, но мысленно хочу вытянуть что-то хорошее, вселяющее надежду. — У меня благословение, а у тебя что? — Интересуется Чуя, заглядывая в свою табличку. — Удача. — На самом деле, там написано «великое несчастье», но я лгу, глядя в его чистые голубые глаза, непринуждённо улыбаюсь и стискиваю проклятую деревяшку в руке. — Ну что, возвращаемся? Я сам пойду. — Произносит юноша, беря меня под локоть и тянет в сторону выхода. — Конечно, Чу.***
Небольшой, простенько обставленный номер отеля залит лилово-оранжевым светом закатного солнца, прорывающегося через панорамные пластиковые окна. Я смотрю на то, как кончается ещё один длинный погожий день, лёжа на спине и свесив голову с края кровати так, что волосы разметались по покрывалу, а мир видится вверх тормашками, будто так оно всё и должно быть. Дазай что-то увлечённо чиркает в своём блокноте, лёжа рядом со мной, изредка зарываясь рукой в мои волосы и пропуская пряди сквозь пальцы, подобно песку. — Осаму, что ты пишешь? — Интересуюсь я, то закрывая, то открывая слепящее глаза солнце ладонью. — Нашу историю. — Хмыкает тот, обращая на меня игривый взгляд карих глаз. — Как это? — Не понимаю я, повернув к нему голову и приподнявшись на локтях. — Пишу о нас с тобой. Разве не потрясающая идея для книги? — Шатен улыбается и щурит глаза, гладя меня по щеке. — Да, ты прав. У нас красивая история. — Отзываюсь я, мечтательно прикрывая глаза. — И почему ты всегда такой нереальный… — Произносит он, откладывая блокнот в сторону и плюхаясь головой мне на грудь. — Ты думаешь, я твоя галлюцинация или что-то вроде того? — Забавно слышать такое в свой адрес. — Нет, Чуя. Ты, как раз-таки, самый настоящий из всех, и именно это делает тебя таким невероятно чудесным. — Не идеализируй меня, Дазай. Люди — всё равно, что кварц: каждая его разновидность визуально абсолютно непохожа на остальные, однако состоят они из одного и того же диоксида кремния. — Вот это сравнение ты привёл, конечно. Зачем мне какие-то диоксиды кремния, если есть ты, Чуя. — Придурок бинтованный. — Я тоже тебя люблю. Его губы касаются моих нежно, но настойчиво. Его руки обводят изгибы моего тела ласково, но развязно. Его глаза отражают желание, но и любовь. Он раздевает меня незаметно, но быстро. Он прикасается ко мне осторожно, но без капли сомнения. Он даёт мне право уйти, затягивая в свои сети, но я сам выбираю быть утянутым. Он не держит меня в плену, но я сам выбираю быть пленником. Я выбираю быть с ним, выбираю принадлежать только ему. Я хочу его жадно и неосознанно. Я люблю его безвозвратно и отчаянно. Я тону в нём без остатка и без сожаления. Солнце будет светить вечно и ярко, звёзды будут мерцать негасимо и броско, ветер будет выть неизменно и сильно, я буду любить всегда и посмертно.