***
Проходит несколько месяц прежде чем Луи и Гарри видятся снова. До тех пор Луи живет своей жизнью — август проходит спокойно, Луи проводит много времени на одиночных прогулках, так же много времени за стенами квартиры, а оставшееся — за работой и вместе с Митчем. Когда наступает новый учебный год будни разбавляются лекционными часами и внеурочными занятиями. Поэтические вечера разгораются все новыми впечатлениями и лицами: успех этих сборищ притягивал все более и более интересных людей. Выбирающийся из кокона неудовольствия жизнью и зажатости, Луи заводил много новых знакомств и становился более свободным от предрассудков. Его движения становятся менее нервными, а слова — менее натянутыми. И если раньше Луи пытался соответствовать, то теперь был таким же уверенным и просвещенным как и гости их вечеров. Так проходит сентябрь, октябрь и ноябрь. Наступает новая зима, в точности повторяющая прежнюю. Когда Гарри входит в залу квартиры Митча на поэтическом вечере, Луи стоит в небольшой компании людей с бокалом вина в руке и ведет беседу о процессе преображения нового реализма в сюрреализм, которую завел художник, приглашенный Митчем. Луи отводит взгляд от собеседников, с застывшей улыбкой на губах, и ничто не выдает его напряжения, кроме сжатых на бокале пальцев: он видит Гарри, проходящего сквозь толпу к своим знакомым, расцветая теплом при виде их приветствий. На нем надет черный костюм, плотно прилегающий к телу. Казалось, Луи мог видеть каждую косточку его тела даже сквозь плотную ткань одежды. Они встречаются взглядами лишь на мгновение — стоя в разных концах залы, окруженные своими знакомыми и друзьями. Зрение Луи застилает говорящий художник, сменивший положение тела. Как давно они не виделись, как долго длилось время, как тускло теперь говорит Луи. Но все еще горит. Отложенное в дальний ящик чувство теплеет в груди Луи. Шум голосов слегла глухнет, беседа об искусстве отходит на второй план, а Луи кусает губу, находя в толпе не только Гарри, но и Найла. Тот мгновенно ловит его взгляд и ярко улыбается, поднимая руку для приветствия. Луи отвечает тем же, в качестве приветствия кивнув головой. Взбудоражившись, Найл хватает Гарри, беседующего с кем-то из гостей, и тянет его в их сторону. Луи задерживает дыхание, наблюдая как Гарри тащится за Найлом в замешательстве. Когда Найл останавливается у компании Луи и Митча — лицо Гарри разглаживается в понимании. — Здравствуйте! — здоровается со всеми Найл, разговаривая на пол тона ниже чем обычно. — Привет, Луи, давно не виделись! Митч, тебе тоже привет. — Здравствуй, — с улыбкой кивает Митч. — Привет, Найл, — улыбается Луи и протягивает руку для приветствия. За все это время Луи успевает соскучиться по этому искреннему, пьяному, громкому человеку. Найл расцветает в еще более широкой улыбке и жмет руку в ответ. Луи видит еще одну протянутую руку, и ему действительно нужно поднять глаза, чтобы понять что это рука Гарри. — Здравствуй, — тянет он коротко, смотря прямо в его глаза. — Здравствуй, — повторяет Луи и пожимает протянутую ладонь. Она теплая и сухая. Когда Гарри разжимает рукопожатие — Луи чувствует, как подушечки пальцев мужчины на прощание скользят по его коже. Остальные люди, участвовавшие в беседе до прихода Гарри и Луи, обмениваются с ними приветствиями. Луи отводит взгляд от Гарри до того как этот взгляд начал говорить о чем-то, о чем Луи предпочел бы промолчать. — Ну, как вам здесь? Нравится? — Большой выбор в выпивке! — подмигивает Найл, на что Луи силится не закатить глаза, улыбаясь. Никто не разделяет веселья Найла. Он коротко осматривается по сторонам и добавляет более серьезно: — На самом деле, нам все очень нравится, спасибо Митч, ты спрашиваешь это каждый раз, когда мы здесь. — Брось, — улыбается Митч, — Я рад, что вы пришли. А выпивки действительно хоть отбавляй! — на совсем не смешной комментарий Митча раздается парочка смешков, от чего Луи хмурится и переглядывается с Найлом. — Похоже, элита Нью-Йорка действительно страдает от алкоголизма, раз к концу твоего вечера все пятнадцать бутылок спиртного оказываются пустыми, — внезапно подает голос Гарри. Его лицо предельно серьезно. — Пятнадцать? — весело хмурится Митч, игнорируя подтекст его высказывания. Гости раздаются смехом, не успев дослушать предложение. В этот момент Луи задумывается, не пьяны ли они до умопомрачения в действительности. — Не столь важно число, сколь суть, — ядовито щурится Гарри. Найл неловко переступает с ноги на ногу, Луи же напрягается. Митч затихает, его улыбка сходит с лица, когда он обращается взглядом к Гарри. Но никто из них не успевает ответить на замечание, когда голос подает художник, до этого кичащийся своей новой выставкой. — Молодой человек, — начинает он, поднимая подбородок и медленно хлопая глазами, — Ваши высказывания как минимум нахальны. — Молодой человек? — переспрашивает Гарри с улыбкой, выдающую хорошо скрываемую ярость. — Сколько вам лет? Не за тридцать ли? Не думаю, что с вашей стороны корректно обращаться ко мне подобным образом. — Очередная дерзость! — забавляется художник. Луи видит, как Найл незаметно касается ладони Гарри, на что тот резко отдергивает ее, отворачиваясь из полукруга говорящих. Луи стоит в стороне, его взгляд пристален, а внимание не упускает ни единой детали: Гарри задет за живое, он отводит взгляд от художника, бегает глазами по залу в бездумье, пытаясь найти равновесие. В груди Томлинсона селится тревога. — Эй-эй! Друзья, давайте не будем вести подобных разговоров, у нас здесь дружественное общество, — пытается смягчить разговор Митч. — Боюсь, что к нему добавилось общество молодых оборванцев! — смеется художник. Луи замирает от неслыханной грубости, переводя взгляд с художника на Гарри, который в свою очередь возвращает свое внимание на говорящего, теряя след всей нервированности: его взгляд леденеет. — Прошу прощения, Роберт, но вы ведете себя грубо и невежественно, — не сдерживается Луи. Его пальцы до побелевших костяшек сжимают бокал, а сердце бешено стучит в груди. — Если мы — это молодые оборванцы, то позвольте спросить, кто вы? — чеканит Гарри, обрывая Луи. Найл смотрит за его спину, видимо пытаясь подозвать кого-то из друзей или знакомых. — Мы, как вы выразились, не элита, но культурный круг людей, умеющих обсуждать что-либо кроме алкоголизма высшего общества, — самодовольно отвечает Роберт, заставляя Луи состроить гримасу отвращения. — Митч, я не знал, что приглашая к себе на «поэтические» вечера друзей, приходить должны лишь те, кто умеет обсуждать что-либо кроме алкоголизма, потому что я, да-да, — отвлекается он на Найла, уже совсем заметно пытающегося его увести, хватая за локоть, на что Гарри лишь резко отдергивает свою руку в очередной раз и снова обращается к Митчу. — Да, я умею обсуждать только алкоголизм и только алкоголизм высшего общества. Культура — это незнакомое слово для меня. — Чистая правда, — столь же высокомерно говорит Роберт, глядя на Митча. — Друзья, я не совсем понимаю, с именно начался конфликт, но я настоятельно прошу вас сбавить обороты. Наши поэтические вечера открыты для всех, и ,конечно, мы все равны. — Митч, вы столь добры, — начинает Роберт, — Но некоторые в действительности могут лишь играть жалкие сонаты нового тысячелетия, с трудом переставляя пальцы, и кичиться тем, что публика из десяти человек не поленилась им поаплодировать, причем, вся эта публика — либо семья, либо друзья, ведь они не играют нигде кроме вшивых баров. Гарри слушает мужчину от начала и до конца, не меняя выражения лица, не выдавая ни единой эмоции. А когда мужчина заканчивает говорить, он подается вперед, становится прямо против мужчины, так близко, что почти неприлично, и хватает его за ворот: — А теперь повтори все от начала и до конца, раз ты такой смелый, не бойся, дерзай, — почти шепчет он, но Луи слышит каждое слово и делает шаг вперед, видя испуганное лицо и Роберта, и, в общем-то, почти каждого гостя вечера. Луи кладет ладонь на запястье Гарри, слегка сжимает его, но не успевает сказать и слова, когда его руку с легкостью отшвыривают. Гарри не отпускает одежды Роберта, но отворачивается от него и поворачивает голову к тому, кто коснулся его. Когда он видит перед собой Луи, выражение его лица становится еще более опасным. — Отпусти его, Гарри, — предельно спокойно советует Луи, — Пока вы еще не успели устроить сцену. Заслышав его слова, Гарри легко отпускает Роберта, от чего тот отходит на пару шагов назад, теряя ориентацию в пространстве. Кто-то подходит к нему чтобы помочь. А Гарри становится прямо против Луи, заставляя того замереть. Роберт скрывается в толпе, люди отводят взгляд, возвращаясь к своим делам и беседам — из приличия. — Гарри, я не в силах просить прощения у тебя за Роберта, мы не столь близки, и не близки вовсе, я лишь хочу сказать, что здесь нет людей, которые относятся с предубеждением к тебе или к… — Как оказалось — есть, — более спокойно чем раньше говорит Гарри, все еще не сводя взгляда с Луи. Найл приводит пару друзей, но те не смеют вмешиваться. Найл о чем-то оживленно говорит, на что те лишь качают головами. — Все вы — заносчивы, высокомерны, кичащиеся своими успехами «высокие люди». Мы вам не по вкусу, ведь не умеет говорить красиво, не обсуждаем картины эпохи возрождения, или что вы там обсуждаете на досуге с бокалом вина, — Гарри небрежно машет в сторону Луи, отчего тот мгновенно краснеет. От злости, от смущения, от обиды. — Это не правда, — подает голос Луи. Если до этого до был не смел, то сейчас его голос был тверд и сух. — Мы вовсе так не считаем. Поведение Роберта не характеризует наших мнений о вас. — Но ты говоришь «мы» и «вы», разве я ослышался? О ком ты говоришь, кого делишь? — Я не делю никого, этим занимаешься ты, — поднимает брови Луи. Гарри давится своими словами, Луи позволяет себе коротко улыбнуться. Неуловимый огонь возникает между ними, соединяя их одной эмоцией, одной яростью, одной принадлежностью к чему-то большему. — Мы не знали ничего о невежественных взглядах Роберта, я могу попросить прощения лишь за то, что пригласил его — у всех, в частности у тебя, Гарри. Никто здесь действительно не думает подобным образом, — вмешивается Митч, пытаясь урезонить теперь как Гарри, так и Луи, который ни на шутку разозлился. — Как ты можешь гарантировать подобное? — хмурится Гарри, — Я не прошу всеобщего обожания, я лишь говорю о том, что ты собрал вокруг себя самых заносчивых людей Нью-Йорка, все их слова — бравада и ложь. — Поэтому и ты здесь, — не успевает остановить себя Луи. Когда Гарри слышит это, он все еще смотрит на Митча. Спустя мгновение — он опускает голову и усмехается. Спустя еще секунду, поднимает голову и смотрит на Луи: — А ты здесь со мной. Повисает напряженная пауза. Митч опасливо смотрит на угрожающе улыбающегося Луи, впивающегося взглядом в Гарри. Митч встает между ними, в тот же момент к нему торопливо подходит Найл. — Гарри, тебя ждут, нам пора, — говорит он так, чтобы услышал только Гарри. Гарри прерывает зрительный контакт с Луи и глубоко вздыхает. Луи прекращать не собирается. И это прекрасно видно. Его улыбка становится шире, когда Найлу удается достучаться до друга и повести его к выходу. — Знаете, обычно именно люди, остро реагирующие на чье-то высокомерие, являются теми, кто считает себя выше всех остальных. Нонсенс, диаметральность — но правда. Спасибо за сцену, молодой человек. Гарри останавливается посреди залы. Он не оборачивается, лишь стоит. Найл удивленно смотрит на Томлинсона, глазами спрашивая: «Какого черта?». Но Луи не отвечает на этот взгляд. Он смотрит на напряженную спину мужчины, так рвущегося разбить его сердце. Внезапно, у Луи возникает желание разбить его сердце в ответ. Луи стоял, скрестив руки на груди, вальяжно расставив ноги, с виду полностью соответствуя словам Гарри о людях этих вечеров, вся поза его кричала: «Презираю», тогда как сердце стучало: «Дай мне любви». Многочисленные слова проходили через его горло, застревая на полпути к правде, к устам, в признанию. Горло его было кладбищем слов. Гарри не видит ни позы, не знает и языка, на котором говорило сердце Луи. Он стоит на месте полминуты, а после — уходит. Луи громко вздыхает. Все тайно подглядывающие за ними и прислушивающиеся к разговору, отводят глаза и заводят беседы о ином. Круг общения сформировавшийся до этого — давно разошелся по всей зале. Митч и Луи остаются одни. Гости не находят нужным расходиться. Каждый ждет, пока кто-то решится уйти первым. Митч пристально смотрит на друга, который намеренно не встречается с ним глазами. — Луи, что это… — Я не знаю, ясно? — закипает Луи. — Я не знаю. Я... — Ладно, — Митч не дает ему договорить, — Ладно. Все в порядке. Луи виновато тупит взгляд. Митч молча подходит ближе, встает лицом к гостям, легонько кладет ладонь на его плечо и сжимает. Это длится всего мгновение, после чего Митч берет бокал из рук Луи, находит неподалеку вилку и стучит по бокалу. Он извиняется перед гостями, говорит краткую и лаконичную речь, в конце которой гости напрочь забывают о случившемся и уже добродушно смеются над шутками Митча. Луи не слушает. Он выискивает в толпе Роберта, стоящего нахохлившись у входа в кухню. Пока никто не смотрит, он молча идет в его сторону, молча берет его за локоть под аккомпанемент его ошарашенного взгляда, и затаскивает на кухню. На кухне сумрачно, ее освещает лишь свет залы — Роберт стоит лицом к проходу, Луи — спиной ко всем, четко читая в лице Роберта желание позвать на помощь. Трус. — Не бойтесь, я не столь жесток, чтобы хватать вас за грудки во второй раз за вечер. Хотя первый раз был совершен не мной. Я привел вас чтобы сказать, что здесь вам больше не рады. Попрощайтесь с гостями, поделитесь тем, как разболелся ваш зуб, или голова. Я не буду запрещать вам говорить о том, насколько мы плохи. Но когда до меня дойдет слух о ваших высказываниях, я поделюсь с обществом непопулярным мнением о вашем плагиате. — Роберт вспыхивает, намереваясь заговорить. Луи поднимает вверх палец. — Не стоит. Вы сказали достаточно. — Луи делает несколько шагов вперед. — То же самое касается вашего нескромного мнения по поводу Гарри Стайлса. Гарри — прекрасный музыкант. Если я еще раз услышу, что вы поливали его грязью, а я услышу это, как бы тихо вы не перешептывались, как бы не скрывали истинный смысл ваших слов — я узнаю, и тогда я не постесняюсь встретиться с вами снова и поговорит иным образом. А теперь убирайтесь. Луи делает несколько шагов в сторону залы. И только перед тем, как скрыться, оборачивается к замершему на кухне Роберту: — Еще пара слов. Ваша выставка — сущий ужас, можете устроить ее по-соседству с похоронным бюро, любой человек, имеющий вкус — упадет замертво, глядя на ваши зеленые гвоздики. И еще — вы совершенно не разбираетесь в истории искусств. Советую вам почитать на досуге учебную литературу. Луи уходит в дальние комнаты, прихватив с собой бутылку вина со стола с алкоголем. Он примечает, что бутылки действительно полупусты. Он усаживается в закрытой гостиной, смотрит на искусственный огонь в камине и пьет. Кажется, их сборища действительно держат в себе таких людей, как Роберт. Ведь после его слов еще многие подходили к Роберту со словами поддержки. Он размышляет о том, как сумел не заметить, упустить очевидное — то, что увидел человек, не вхожий в это общество так, как был вхож Луи. Когда он успел стать таким близоруким, почему закрывал глаза на чужую браваду? Когда Митч входит в закрытую гостиную, они встречаются глазами и одновременно вздыхают. Несколько часов они ведут тяжелый, неприятный разговор. Рассвет они встречают молча. И расходятся по холодным постелям. В следующий раз, когда проходит поэтический вечер — на нем не появляется добрая половина завсегдатаев. Митч и Луи стараются создать место, в котором бы никогда не повторилось то кощунство, которой произошло по отношению к Гарри. Месяцы медленно текут друг за другом. Луи чувствует себя кукушкой, запертой в настенных часах. Он думает, что стал рабом времени: так пристально он следил за стрелками часов, за сменяемостью электронных цифр, за новым оторванным листом в календаре, висящем в одном из лекционных залов. Белоснежная зыбучесть снега засасывает его в бесконечную метель, которая не заканчивается и тогда, когда снег превращается в слякоть, а слякоть — в сухой асфальт, говорящий о скором приходе лета. Луи ловит себя застывшим в пространстве, немигающе вспоминающим о прошлом. Когда фокус внимания возвращается в действительность — он видит, как ветер вьюгой швыряет снег по стеклу его окна, а потом — как ливень бьет по подоконнику, чуть позже — как солнечные зайчики пляшут в его комнате, на его лице, по его конспектам, на которых лежит его безвольная рука. Луи жил дальше, как ни в чем не бывало. Он никогда не засматривался на красивые лица, встречающиеся на его пути. Не потому, что хранил верность привидениям, а потому что почти никогда не поднимал головы от своих ботинок. Луи спит в своей холодной постели, иногда — на белых простынях в гостевой комнате друга. Почти каждое утро — он открывает фейсбук сестры. Почти каждое утро — силится не открыть фейсбук того человека. Говорил ли он с ним теперь в своих мыслях? Уже давно нет. Вспоминал ли? Конечно, вспоминал. Все еще тайно, все еще глупо, все еще больно. Луи — осужден сам собой. Луи — давно противен самому себе. Потому что ничего не меняется. Потому что сердце не слушается. Потому что он не видел Гарри уже много месяцев. А тоска все никак не проходит. И все бы ничего, ведь молодой парень действительно верил в родство душ, он мог ждать столько, сколько было нужно. Но он знал — Гарри не его родственная душа. Он — жизнь, в которой он застрял до тех пор, пока не получит дозволения освободиться. Луи был весел, как в былые времена. Он считает недели. Считает месяцы, которые превращаются в года. Сколько времени прошло с тех пор, как он впервые увидел его? Почти столько прошло и с тех пор, как он приехал в этот город. С тех пор он успел сильно повзрослеть, испытать успех на учебе, работе, в дружбе, обществе… С тех пор он успел позабыть, как пахнет мама, как звучат голоса сестер, как тихо бывало по утрам в его комнате в Сакраменто, как больно было прощаться без слов, как тяжело скучать, изо дня в день, безмолвно, безнадежно, сильно. И пусть Гарри он видел куда более недавно чем семью — он успел забыть, как выглядит его лицо, когда он улыбается. Иногда в жизни случаются такие события, которые меняют нас навсегда. После них от нас часто не остается и следа. Кто-то знакомый видит то же лицо, кто-то близкий — те же качества, но внутри — совсем другой голос, другое биение, другая суть. Мы не выбираем, какими станем. Выбираем лишь, какими хотим стать. Мы не выбираем, когда тяжесть выбора или беспомощность настигнет нас, не выбираем, когда чужая воля разобьет нашу душу или соизволит собрать ее заново — мы выбираем лишь то, как держатся, как идти дальше, как относится к тем, кто не заслуживает ни касания, ни взгляда, ни снисхождения. Если что-то спасло Луи от падения в бездну отчаяния, то это крепкая хватка его друга, неизменно стоящего подле него в самый трудный час тоски. В безмолвии ли, в звуке тихих всхлипов, в близости объятия — Митч всегда был рядом, готовый поддержать и пошутить самую несмешную шутку на свете, от которой Луи все равно смеялся. Поэтому, да, Луи был весел как прежде. Чаще всего, только с Митчем. В университете он прослыл серьезно настроенным человеком, на работе — не общался ни с кем, появляясь в издательстве лишь в исключительных случаях. Митч начал свою практику психолога, Луи стал помогать первокурсникам, собрав небольшой коллектив. Луи хорошо знали. В начале года он выступал на университетском собрании — он произносил несколько слов о том, что любого из первокурсников ждут у них в содружестве, и что каждый в коллективе готов помочь советом в абсолютно любом вопросе. Луи собрал людей с факультета психологии, в которых был уверен на все сто процентов, доверяя работать с юными умами. Несколько старшекурсников с юридического были готовы проконсультировать новоприбывших по юридическим вопросам. Сам Луи и еще парочка его одногруппниц проводили консультации по тому, как лучше всего составлять бюджет, всегда опираясь на то, что может и не может позволить себе студент. Повстречав целую кучу людей за все время поэтических вечеров — Луи хорошо знал личностей, занимающихся благотворительность, поэтому студентам, терпящим проблемы с деньгами — он был готов помочь не только лишь словами. К ним могли прийти просто потому, что стало одиноко. Или потому, что больше пойти некуда. Луи, как и все старшекурсники, участвующие в этом деле — не брал денег ни у университета, ни у студентов. Луи всегда говорил, что это они обязаны всем, кто к ним приходит, ведь так они практикуются перед тем, как начать реальную практику. С ним никто не спросил. Однажды к нему подошла молодая девушка, поступившая на факультет искусств. Был теплый солнечный день марта, он стоял во внутреннем дворике университета, прислонившись к фонарю. Он жевал сэндвич, вчитываясь в стопку бумаг, которую держал одной рукой. — Прости, Луи, правильно? Здравствуй, я, эм, можно украсть у тебя пару минут? Меня зовут Элеанор. Луи поднимает глаза и встречается взглядом с милой девушкой, неловко топчущейся на месте и смущенно опускающей глаза. Он легко улыбается, щурясь от солнечного света, ударяющегося его в лицо. — Да, конечно, хоть час. Чем могу помочь? Девушка взволнованно загорается и вытягивается стрункой: — Я бы хотела узнать, если у вас кто-нибудь кто, ну, знаешь… Я пишу стихи, и не только стихи, но я очень боюсь показывать их кому-нибудь кроме своей мамы и подруги. Я бы хотела, чтобы кто-нибудь, кто разбирается в этом — дал мне совет, понимаешь? Не знаю, ведь если я плохо пишу, возможно мне не стоит… Луи наблюдает за смятением девушки удивленно приподняв брови, но не решается прервать несвязное бормотание. Как ни странно, он понимает эту путаницу, и когда девушка замолкает на полуслове, он спокойно вздыхает и говорит: — Конечно, нет проблем. Хочешь отдать мне свои работы сейчас или?.. Юная девушка заливается краской, кажется, теряясь, но быстро спохватывается и лезет в сумку, доставая оттуда аккуратную зеленую тетрадку. Она вкладывает ее в ладонь Томлинсона, все еще напряженно бегая глазами по его лицу, и когда он открывает рот чтобы сказать что-то, девушка выкрикивает: — Я лесбиянка! Луи зависает с тетрадкой в руке, ошарашенно глядя на Элеонор. Девушка часто дышит, так же молча бегая глазами по его лицу, а потом внезапно краснеет пуще прежнего и с шумом закрывает свое лицо руками, раздаваясь слезами. Луи, стоящий напротив нее все еще с сэндвичем в одной руке и с кучей бумаг в другой, с прибавленной ко всему прочему тетрадкой, мнется в недоумении всего минуту, прежде чем с тяжелым вздохом положить все в свою сумку и молча обнять девушку. Элеанор, надрывающаяся в слезах, скукоживается в крепких объятиях парня. Луи терпеливо стоит, неловко поглаживая голову девушки. Нахмурившись, он отвечает на настороженные взгляды проходящих мимо студентов — таким же настороженным взглядом, ничуть не смущаясь ситуации. Когда всхлипы утихают, девушка осторожно отодвигается от Луи, стесняясь поднять голову и утирая нос тыльной стороной ладони. Когда она все же поднимает глаза на Томлинсона, он смотрит на нее выжидающе, чуть приподняв брови. Сжимаясь от страха, девушка не в силах вымолвить и слова. Луи тяжело вздыхает и опускает взгляд на ее ботинки: — У тебя, кажется, сопли на ботинке. Элинор прошибает ток, она медленно, словно боясь увидеть на своей ноге не что-то названное, а страшное чудище, опускает голову вниз. И в этот самый момент Луи дергает кончик носа девушки. Она так же медленно поднимает голову вверх, хмурясь без тени улыбки. Луи же, глядящий на нее с воодушевлением ребенка, не встретив ни смеха, ни даже улыбки, качает головой и пробует еще раз: — Я гей! — восклицает он, разводя руки в стороны и заставляя нескольких прохожих обернуться. — Правда? — девушка прикладывает ладошку к губам, от чего Луи почти не умирает от умиления. — Конечно, посмотри на меня, — Луи крутится вокруг, очаровательно улыбаясь. Девушка действительно окидывает Луи взглядом, пройдясь от макушки до самых пят, а потом выносит вердикт: — Не похож. — Ну-ну, полегче, давай без оскорблений. — Что за шутки с соплями? — скептично хмурится она, на что Луи закатывает глаза. — Шутки про сопли — классика, — говорит он, но не вызывает у девушки и капли понимания, — У меня четыре сестры, — наконец признается он, картинно поднимая брови. — А-а-а… — понимающе тянет девушка. — Я одна в семье. Наверное, поэтому не понимаю таких приколов… Дворик давно пустеет, что не вызывает у Луи и капли интереса — его следующий предмет он мог сдать экстерном еще в начале года. Девушка, погруженная в переживания, совсем не замечает, что лекции уже начались. Луи обхватывает девушку одной рукой за плечи и бодро направляется вместе с ней внутрь здания. — Пойдем-ка. У меня есть друг-лесбиянка. — Правда?.. — ахает девушка, глядя на Луи. — Конечно, — убедительно хмурится Луи, закивав. — Познакомлю вас. И стихи твои почитаем. И сопли вытрем, смотри, опять на ботинки капает. Девушка снова опускает взгляд на обувь. Луи снова дергает ее нос. — Луи! Луи не вникает в ее крики, внезапно поднимая локон с самой середины ее головы и внимательно рассматривая: — Какие гладкие… Что за шампунь? Кондиционер? — Луи… — Да, милая? — Ты — дурак. — Умею, практикую, хвастаюсь. Будешь мороженое? — Буду… — Вот и молодец. Еще вопрос. «Дневник памяти» или «Разум и сердце»? — Разум и сердце! — Точно лесбиянка, — вздыхает он, получая тычок в живот. Девушка, встретив ответный взгляд на свои действия, рдеет и теряется, бормоча извинения. — Митч оценит твои вкусы. А я — стихи. Если плохо пишешь, расскажу всем кто ты такая… — Луи!!! — Ладно! Мороженое так мороженое, что заладила.***
Молва о том, что Луи разбирается в искусствоведении разлетелась по известным кругам довольно быстро, еще в начале семестра. Но немало студентов, в особенности первокурсников, стало отправлять ему свои работы после того, как Элеанор рассказал о том, как добродушно Луи обошелся с ней. Луи никогда не позволял себе рушить чужие мечты, но критиковал справедливо. По правде говоря, он не совсем понимал почему ему доверяют свой труд, но относился к полученным работам с трепетом. Однажды, где-то в середине апреля, Луи вместе с Митчем и Элеонор отправляются выпить в бар, который предложила им девушка. Когда все пришли на место, оказалось что она имела ввиду не «бар», а «гей-клуб», потому что именно там они и оказались. Митч отнесся к новой знакомой с радушием (еще бы, плюс один человек в копилку знакомых!), и часто пресекал слишком остроумные шутки Томлинсона. Девушка подружилась с обоими парнями: оказалось, она пишет не дурно, а разговаривает — еще краше. У Митча появилась новая собеседница, у Луи — новая младшая сестра. Часто он стоял, облокотившись о стену, тихо наблюдая за беседой двух приятелей, смотрел на девушку, и думал… Вспоминая о былом. В такие минуты никто не видел мрака его глаз. Отталкиваясь от стены, он расцветал улыбкой и начинал портить прическу девушки. Сидя на диване в клубе, закинув руки позади себя, он с легкой улыбкой наблюдал за тем, как Элеонор разговаривала с девушкой, с которой он убедил ее познакомиться. Митч ушел в туалет двадцать минут назад, оставив Луи наедине с собой. Спустя еще десять минут Луи начало казаться, что Митч ушел, чтобы Луи мог с кем-нибудь познакомиться. Когда к Луи стали подсаживаться парни с голым торсом, или парни одетые в одежду — любые, в общем-то, парни, он стал говорить с ними на языке жестов. Обворожительно улыбаясь — они махали ему рукой на прощание и с неловкими выражениями лица возвращались к своим друзьям. В шуме музыки, во всеобщем веселье — Луи не чувствовал ничего кроме тоски. В его горле пересохло, а тело ломило от усталости. Взгляд невольно проходил по толпе. Снова и снова. Ему не чудилось знакомое лицо давно ушедшего человека. Ему не чудилось ничего. Но желание найти его манило проверять лица, искать взглядом, сжиматься сердцем. Если бы они встретились иначе, в ином месте — если бы свидание прошло хорошо, если бы Луи позвонил первым еще тогда — чтобы было бы тогда? Если бы даже сейчас, спустя столько времени — они встретились вновь, так, чтобы никто не мешал им — ни друзья, ни приятели, ни обстоятельства — мог ли бы у них что-нибудь получится? Потому что Луи знал — если бы Гарри появился в толпе, то он бы встал со своей дивана и направился к нему. Возможно именно потому, что он знал — Гарри не появится. Отпечаток его образа лежал на всей его жизни. Так Луи начал считать давно. Так он продолжил считать дальше. Когда Луи встает со своего места чтобы найти Митча, он видит его неподалеку от туалета, разговаривающего с неизвестным ему мужчиной. Луи безвольно стоит на месте. И Митч, и Элеонор — они находят свои пары на сегодня. Поэтому Луи считает нужным выйти на свежий воздух. На свежем воздухе пахнет табаком рядом курящей компании. Еще в холодный от середины весны вечер, он кутается в свою куртку и смотрит по сторонам. Так, будто бы кого-то ждет. А после — подходит к компании и просит сигарету. Когда в его ладонь ложится сигарета, он смотрит на нее с минуту, прежде чем его спрашивают: «Вам нужна зажигалка?». Луи молча кивает. Распуская дым вокруг себя, Луи медленно тонет в мягкости мира. Он не кашляет. Потому что курит не в первый раз. Элеонор и Митч находят его через десять минут. Встревоженные, они касаются его плеча. Докуренная сигарета лежит в урне, Луи оборачивается на друзей, щурясь от холодного ветра. — Лу, ты в порядке? — осторожно интересуется девушка. Луи кивает, а после указывает на клуб: — Пойдемте. Выпьем. Когда Луи проходит мимо Митча, Митч вдыхает его запах. Чувствует запах сигарет. Ничего не говорит. И не скажет. Вечер заканчивается тем, что Элеонор уходит вместе с новой знакомой. А Митч — вместе с Луи, еле переставляющим ноги. Когда они едут в такси, Луи укладывает голову на колени друга и что-то неразборчиво бормочет. — Что, Луи? Я не понимаю, — наклоняется к нему Митч. — Мне кажется, я скоро умру. — Мне кажется, у тебя пьяный бред. — Я скучаю. — снова бормочет Луи. — Скучаю, скучаю… — Луи… — А он все еще не объявился? А ты приглашал его снова? А он... он обиделся на нас, да? Митч, пригласи его… Я скучаю. — Ладно. Ладно, я приглашу. Не волнуйся. Скоро ты будешь дома. — Спасибо. — Пожалуйста. Для этого и нужны друзья. — Ты — мой самый лучший друг. И я люблю тебя, приятель. Спасибо, спасибо. Ты лучший. Сонное бормотание Луи вскоре замолкает. Слушая размеренное дыхание парня, Митч понимает что Луи спит. Когда они доезжают до дома парня, Митч осторожно поднимает его на руки и несет в квартиру, которая снова пустует. Он кладет его на постель, осматривается по сторонам, и найдя плед, накрывает своего друга, после чего уходит, тихо прикрыв дверь. Когда Митч видит Гарри в следующий раз — он подходит к нему первым и заговаривает о пустом, впервые за долгое время. До этого обмениваясь с Гарри лишь приветствиями, и потеряв приятельские отношения, Митч с трудом находит что сказать, в конечном итоге возвращаясь к извинениям за тот вечер. Никто не знает, о чем они говорили, но знакомые и друзьями видели, что расставались они с улыбками на устах. Они пожали руки, Гарри похлопал Митча по спине. Кротко улыбающийся Митч кивнул и помахал на прощание друзьям, выходя за дверь бара в котором был. В тот день он приглашает Гарри на поэтический вечер. Луи так и не узнает об этом, потому что поездка в такси напрочь вылетает из его головы, оставляя лишь тусклое воспоминание о машине, о Митче, он сне, который никак не вспомнить.***
</I><i>this town — niall horan
Воздух полон запаха листвы, колышущейся на ветру. В нем витает табак, смех, и бесконечный ветер… Он колышет ворот накрахмаленной рубашки Томлинсона. Взлохмаченный, взмокший от жары, он пересекает бульвар, направляясь в квартиру Митча с большими пакетами из супермаркета. Суббота. Гости. Очередное собрание. Как же он это обожал… А все же, иногда казалось, что ничего кроме этого в его жизни и нет — бесконечные разговоры, с кем-то — ни о чем, с кем-то — обо всем, в общем — не важно. Пахло надвигающимся дождем. Прежде чем забежать в здание, Луи кидает задумчивый хмурый взгляд в небо, сощурившись от солнца. В воздухе повисает теплота, которая предвещала о предстоящей грозе. Впопыхах открывая дверь квартиры бедром, Луи кладет пакеты на пол у входа в залу и разувается. Пытаясь перевести дыхание, он обводит комнату быстрым взглядом, поправляя ворот, и замечает Митча, который предельно медленно и вдумчиво смывает пыль с окон. — Я вернулся, — оповещает он. Митч кидает на него короткий взгляд и возвращается к своему увлекательному занятию. Сегодня он необычайно молчалив. Луи не задает вопросов. Митч не любит на них отвечать. Обычно, когда ему грустно, он любит прибираться в квартире. Тогда эта уборка бывает медленной, осторожной, наполняясь смыслом более важным, чем просто привести дом в порядок. — Положу продукты в холодильник. Сыр, бутылки вина и виски, фрукты — все ожидает вечера, и руки хозяина, расставляющего все в строгой пропорциональности. Когда все уложено на кухне, Луи возвращается в залу и плюхается в кресло. Окна распахнуты, впуская спертое тепло и ветер внутрь. Луи прислушивается к звукам: машины, голоса, звон ремонтных работ и еле слышимое пение редких птиц, гаснущее в грохоте городской жизни. Гости прибудут через пару часов. А Луи, почему-то, не чувствует воодушевления. Сколько таких вечеров он провел в приятной компании друзей и знакомых. Сколько таких вечеров он чувствовал себя столь одиноким, будто бы в комнате нет никого кроме него самого? Сколько таких вечеров он пил бокал за бокалом, только бы боль ушла? Сколько таких вечеров он не думал ни о чем и не о ком кроме прошлого, которого не покидало парня несмотря на то, что Луи покинул это прошлое сам? Чувства стали менее сильными, чем раньше. Проходя через тот самый бар — иногда Луи даже не поворачивал головы, чтобы всмотреться внутрь, несмотря на то что приходил на ту улицу специально. Возможно, он слишком привык, что нескольких секунд не хватает для того, чтобы рассмотреть все лица в баре. Но иметь нечто большее чем несколько секунд Луи не мог. Он не хотел быть таким человеком. Смотреть исподтишка, прячась в темноте ночи — вовсе не этого хотело одинокое сердце. Оно хотело вернуться в прошлое, вернуться к тому, что уже никак нельзя изменить. Оно хотело согласиться. Покинуть это место, поехать вместе, прикоснуться. Иногда Луи надеялся, совсем как тогда в клубе, что они могут встретиться где-нибудь еще, где-нибудь далеко от этого города. По счастливой случайности, если на то будет воля судьбы. Но Луи не собирался преследовать никого, кроме неизбыточного. Лишь прошлое. Это все, что он был готов преследовать до конца своих дней. Об этом думал Луи, когда сидел в кресле, откинувшись назад. Длинные полы халата окутывали фигуру Митча некой таинственностью. Тогда Луи задумался о том, как мало они в действительности знают друг о друге. Они знают все детали, которые только возможно — о повседневности. Не о душе, не о прошедшем, не о сокровенном. Чувства Луи — это было камнем преткновения всех откровений, которые имелись в их отношениях. Они знали, что могут поделиться чем угодно. Но не делились. — Давай жить дальше, — говорит Луи, всматриваясь в окно за Митчем. Солнце заливает соседнее здание. На периферии Луи видит, как Митч поворачивает к нему голову. Недолго он молчит, прежде чем не заговорить: — А мы не жили? — Я старался. Стараться — не начать. — Как посмотреть. Митч бросает тряпку на подоконник, прижимает к себе халат, развевающийся на ветру его шага, и садится на кресло напротив Луи. Луи все еще смотрит в окно. Но оборачивается на друга, чувствуя на себе его пристальный взгляд. — Жить дальше отталкиваясь от какого момента ты хочешь? В какой момент, по-твоему, ты жить перестал, Луи? — Я не знаю, в какой. Луи выпрямляется на кресле. Митч выпрямляется следом, закидывая ногу на ногу. В этот момент Луи вспоминает, что перед ним сидит психолог, защитивший свой диплом. Митч понимает, о чем думает Луи. Но не говорит ничего. Не меняется в лице. Не собирается убеждать в том, что сейчас он не психолог, а друг. Потому что он сам не знает, кто такой. — А я думаю, что ты знаешь, в какой. Но не хочешь озвучивать. Луи смотрит задумчиво, почти согласно. Но его уста не размыкаются. — Знаешь, как называется твое состояние с точки зрения психологии, Луи? Все это — тяжелая форма переживания, со временем перетекающая в травму. Это невроз, Луи, который длится почти три года. Суть этого невроза такова: у невротика есть значимый взрослый, а если по какой-то причине он отсутствует — его срочно нужно найти. Вспомни, друг мой — кто был значимым взрослым для тебя, пока ты рос? Я не знаю, потому что ты не говоришь о жизни вне Нью-Йорка. Но я предполагаю, что как у многих — это мать или отец. Я прав? — Луи сжимается изнутри, чувствуя болезненный спазм удара. Но кивает. — Когда значимый взрослый найден, — продолжает Митч, — запускается сценарий по которому необходимо добиться его внимания, заботы и присутствия. И это происходит не просто так, а уже на полученном опыте из коммуникации с родителями в детском возрасте. — Митч садится на самый край кресла, тем самым пододвигаясь к Луи. Его глаза сосредоточенно направлены на лицо Луи. Луи понимает, что его читают как открытую книгу. И тогда он представляет, что сидит перед другом обнаженным. Его передергивает. — Луи, зависимость от взрослых людей — слишком тяжела. Вступая в любую коммуникацию мы затрагиваем эмоции. Человек понравился, вызвал симпатию, мы испытываем нежные чувства, состав крови изменился, в нее попали нужные гормоны — и вот уже легкая привязанность. Идеализация со всеми вытекающими обстоятельствами. Человек со здоровой психикой в этот момент осознанно идет на сближение и оценивает реакцию объекта влюбленности. В случае отсутствия взаимности — тормозит все. Для человека не страдающего неврозами и комплексами — ключевым фактором для начала отношений является именно взаимность. Невротик видит ситуацию иначе. Он не может принять на уровне подсознания тот факт, что отношения создаются исключительно по желанию двух людей. Есть сильный, значимый взрослый… — Стоп, — Луи копирует позу Митча, садясь на край кресла, поднимает руку, чему-то хмурясь. — У тебя есть решение? Таблетка? Что-нибудь? Ты знаешь, как это отключить? — Ты должен понять… — Я должен понять? — снова прерывает Луи, вставая с места. — Я не должна ничего и никому. — Как насчет себя? — Митч встает следом, вглядываясь в спину Томлинсона. — Добиться и заслужить ничего не получится. В момент возникновения этого… чувства, ты должен первым делом включить осознанность и напомнить себе о том, что ничего светлого, доброго и искреннего сейчас не происходит. Многие привыкли, что любовь — это что-то связанное с мучениями, страданиями и пытками. Ее нужно заслужить, за нее нужно заплатить, но... — Если мне так необходимо это знать, почему ты ничего не говорил? — голос Луи внезапно спокоен. Его руки скрещены на груди, он смотрит на Митча, повернув голову достаточно для того, чтобы видеть его силуэт. — Я не знал, что ты грустишь об этом до сих пор. — А как ты понял это теперь? Я лишь сказал, что нам нужно жить дальше. — Луи, в том то и дело! Я — жил! А ты все это время был со мной, заставляя думать, что ты живешь тоже! Ты отмалчивался, я перестал слышать о твоей любви к этому человеку давным давно. Это изменилось тогда, когда ты был пьян. Мы ехали домой, у тебя развязался язык — ты заговорил о том что скучаешь… А я сразу понял, по кому. Луи, опомнись! Ты не знаешь его! Как не знал в тот вечер, когда в первый раз спросил меня о том кто он! — Я знаю его, — говорит Луи. Его лицо не выражает эмоций. Но холодный белый цвет его кожи, плотно сжатые губы, набухшая вена на шее говорила о том, что он зол. Голос его источал уверенность, взгляд — сталь. — Я знаю, что он живет музыкой. Я знаю, что для него важна дружба, потому что когда на Найла косо смотрели из-за его шуток — Гарри вышел из себя. Я знаю, что он вспыльчивый. Я знаю, что он честный, прямолинейный, целеустремленный. Я знаю, что у него сложный характер. Я знаю малость, и та малость, что я знаю — достаточна для того, чтобы любить его. Но больше всего я люблю… — Его безразличие? — перебивает Митч. — Ты ничего не знаешь. Этот образ — выдумка, окутанная розовой дымкой идеализации. Иначе бы ты не называл его честным человеком. Честный. Прямолинейный. Почему тогда он не рассказал тебе, когда впервые пригласил к себе домой, что его сердце занято? — Это не подтвердилось ничем, — хмурится Луи. — Как и не опровергалось. К тому же, я знаю, что он был занят. — Знаешь? — Луи хмурится пуще прежнего. Делает шаг вперед. — Что это значит? Разве не ты убежал меня в том, что Найл мог сболтнул лишнего и отправил меня добиваться своего? — Я хотел, чтобы ты убедился сам. Я знал Гарри таким, каким ты не знаешь его. Для него — увидеть красивого человека, заполучить его себе, пригласить в постель — дело раз плюнуть! Даже тогда, когда он не свободен. Ты удивлен? Что я не сказал тебе? А ты бы поверил мне? Поверил бы? — Я бы тебе поверил… Луи медленно отворачивается от друга. Митч не двигается с места, проглатывая все слова. Повисает гнетущее молчание. Солнечный свет, кажется, покидает землю, превращаясь в синий цвет шторма. Такой цвет Луи видел в Морро Бэй. Здесь же всего лишь начиналась гроза. Луи опустил голову вниз, борясь с горечью в груди. Спазм сковывает его горло, когда он говорит: — Я знаю, что такое феномен безответной любви в психологии Митч. Я знаю, что такое значимый взрослый. Я знаю, что по этой теории я должен бы пытаться заслужить любовь, получить что-то, чего у меня нет. Добиваться. Меняться, чтобы меня приняли. Может быть, тогда меня примут — если я стану другим. Но я не меняюсь. Я не жду взаимности. Я не добиваюсь любви. Я не караулю его у дома. Я не жду, что когда-нибудь он полюбит меня. Да, мечтаю. Но не жду в реальности. Мне ничего не нужно. Потому что знаю, что ему нечего мне дать. Думаешь, мне не стыдно? Я чувствую себя глупцом, постоянно. Потому что я даже не целовал его. Я даже... Мне не обещали ничего. Ничего не было. А я не могу, не в силах забыть это... волшебное ничто. — Луи, ты вовсе не глупец, — Митч подходит к Луи, кладет ладонь на спину друга, говорит: — Ты должен забыть его. Это в твоих силах. Ты можешь изменить свою жизнь так, как только захочешь. Даже если тебе не хочется изгонять иллюзии, эти приятные мечты — пойми — ничего не возможно. Забудь… Луи оборачивается к Митчу, заставляя того замолчать. В глазах Луи стоят слезы. Робкое моленье читается на его лице: «Молчи». — Я понимаю… Митч тянется обнять друга. Луи шумно выдыхает и утыкается в плечо друга. В их объятии нет мягкости. Луи сжимает Митча так, что тот еле дышит. И плачет. Начинается гроза. Когда звучит первая молния — Луи отстраняется от Митча и смотрит на небо. А после — смотрит на часы, находящиеся на боковой стене. Четыре часа вечера. Луи встречает обеспокоенный взгляд Митча. Они начинают готовиться к приходу гостей. Все закуски кладутся на стол в зале, перенесенный с дальних комнат, так же как и напитки, вместе с бокалами. Митч переодевается в коричневый костюм, надев черный галстук. Луи, оставленный в зале, принюхивается к своей рубашке и морщит нос. Сегодня он переоденется в черную толстовку, которую взял с собой, и никто не скажет ему и слова. В конце концов, ему уже двадцать один год. Одеваться неподобающе — его прерогатива. Когда Луи смотрит на свое отражение в крошечном зеркальце, висящим в зале — он морщится. Умывается на кухне, наливает себе виски в бокал для вина — и садится обратно в кресло, отпивая из бокала большими глотками и всматриваясь в одну точку пространства. Когда приходит первый гость — начинается ливень. Митч уже стоит в зале, легкая мелодия наполняет широкое пространство комнаты. Луи стоит подле Митча. Один в костюме, другой в толстовке и джинсах скинни. Пальцы Митча переплетены и опущены, пальцы Луи смыкаются на бокале. Митч радостно улыбается гостям. Луи — натягивает улыбку, которая тонет в бокале после того, как очередной гость входит в залу и оставляет его без внимания. Луи давно перестал бояться. Его не страшат люди. Больше них он боится себя. Поэтому, привычные гости знают Луи разговорчивым молодым человеком, который сочетает свою общительность с необычайной сдержанностью и любезностью. Теперь, наблюдая такую же необычайную молчаливость — люди сеют тревогу в своих взглядах, но ничего не говорят. В этот вечер приходит Элеонор со своей спутницей, имя которой Луи никак не мог вспомнить. Приходит Жозефина и Джозеф. Приходит Виктор, с которым Луи еще не успевает познакомиться. Приходит Мистер Тернер — профессор Митча. Приходит Патрик. И Найл. И Гарри. Приходит Гарри. Луи смотрит во все глаза — бегает глазами, совсем невпопад, не задерживаясь ни на глазах, ни на губах, ни на одеждах. Луи чувствует себя волной, нарвавшейся на скалы. А еще — он чувствует боль, неоправданную и жгучую, обжигающую его горечью до самой души, спрятанной в потемках мироздания. Гарри оглядывается, стоят на входе в залу. И смотрит на него. В его взгляде нет ничего знакомого от того, что Луи видел на той улочке несколько лет назад. Нет ни холода, нет ни тепла — нет ничего. Его рука тянется для приветствия, а губа произносят слова, значение которые Луи не в силах понять. Его руку жмет Митч. А после — рука двигается ближе к Луи. Томлинсон всматривается в ее линии, гадая, что же они означают на языке судьбы. Найдет ли Гарри свою любовь? Найдет ли счастье? «Я надеюсь, что так». Луи жмет протянутую руку с промедлением, совсем как в прошлом. Гарри ничего не говорит. Луи смотрит на его вежливое лицо и говорит, не в слух, где-то в глуби мыслей: «Знаешь ли ты как я тебя люблю?». Гарри не знает. Он проходит мимо. Приветствия Найла и Патрика Луи не запоминает. Зала постепенно заполняется людьми, промокшими под дождем. Хохочущие, с наполненными бокалами, счастливые жить незнакомцы. Митч уходит к гостям. Луи остается стоять под аркой у входа. Стоя в тени от всех, с пустым бокалом и сердцем, боль пронзает его грудь с новой силой. И заставляет двигаться вперед. Вечер проходит быстро. Он наполнен голосами, лицами, бесконечно сменяющимися темами разговоров. Вечер наполнен улыбками, словами-словами-словами. И привидением, ступающим сквозь толпу, словно не зная притяжения земли, оно парило над землей, заставляя Луи искать глазами его макушку. В какой-то момент он находит его лицо в толпе. Гарри разговаривает с гостями, знакомится, улыбается. Луи пытается разглядеть в этом лице лжеца. Пытается разглядеть человека, которого описал Митч. Но не может увидеть ничего, кроме искренне улыбающегося парня, который пригласил его на свидание с такой сногсшибательной прямолинейностью. Ни лжеца, ни прохвоста, никого иного кроме Гарри. Тогда он встречает ответный взгляд из толпы. Луи прошибает ток. Он резко отворачивается, прячась за кем-то поблизости. Митча нет рядом. А когда он появляется — к ним движется Патрик. За ним — Найл. И Гарри. — Хороший вечер, — начинает Патрик. Они стоят лишь впятером. Луи смотрит в пол. Пьяное головокружение не дает ему сдвинуться с места, а вырывающееся из груди сердца — произнести слова. — Действительно. Возможно потому, что мы избавились от снобов, — говорит Митч, отсалютовав Гарри. — По данным прошлого — я здесь самый страшный сноб, — отвечает он, глядя на Луи. Луи поднимает взгляд. Его уста не слушаются его. Он стоит, собираясь что-то сказать. Но молчит. — Это устаревшие данные, — шутит Митч, спасая Луи от нужны отвечать. — Не будем воротить прошлого. Лучше расскажите нам, ребята, как ваши успехи? Найл и Патрик заводят разговор о их студии, который Митч активно поддерживает. «Как так выходит</i>», — думает Луи, «Что молчим только мы с тобой? Неужто и тебе есть что сказать?». Подумав об этом, Луи резко обрывает себя, вспоминая разговор с Митчем. Этот человек — низок. Он позвал его, он завлек его, а после — ни разу не позвонил. Не потому ли, что в его постели лежал его любимый им человек, которого он жестоко предал? Не потому ли, что передумал совершать ошибки? По крайней мере, с ним. Мысль обрывается, заставляя Луи помрачнеть. Его взгляд чернеет. Когда он поднимает его от пола, то встречает пристальный взгляд со стороны. Гарри стоит так же недвижимо, как и он сам. Но вот он делает несколько шагов в его сторону, обходит друзей, которые внимательно за ним наблюдают, но не прерывают разговора с Митчем. Митч же внимательно наблюдает за Луи, который похож на каменное изваяние. — Луи, можно тебя на минутку? — говорит он. В его голосе звучит надежда. Луи не слышит ничего кроме обмана. — Нет, — легко говорит он. Легкость эта — самое тяжелое, что ему доводилось чувствовать. — Нет? — переспрашивает Гарри. На секунду Луи чудится робость, промелькнувшая в его лице. — Это не займет много времени, я обещаю. Луи мнется. Он хочет согласиться. А еще — он хочет жить дальше. — Ты можешь говорить здесь. Лицо Гарри теряет всякий оттенок робости. Суровость, уже знакомая раньше, заполняет его черты. Он выпрямляется и отходит на пару шагов. — Забудь. Это неважно. — Прекрасно, — врет Луи, опуская взгляд в свой бокал, выдавив подобие улыбки. Вечеринка закончена. Во всяком случае, для Луи. Он бросает пару пустых слов, предупреждая о том, что отойдет на некоторое время, и уходит в дальние комнаты квартиры. Он идет в малую гостиную. С него хватит бокалов, слов, заискивающих взглядов. Теплота от этого места затмевается горечью печали. Луи садится на кожаный диван, включая искусственный камин. В комнате пахнет цветами. И разочарованием. Когда Луи слышит шаги за своей спиной, то вздрагивает. Он понимает, кто это. Сам не зная, как. Он не оборачивается. Его нога нервно стучит по полу, взгляд уставлен в никуда. Зачем он пришел? Почему сейчас? — А здесь миленько, — говорит Гарри. Он обходит диван и становится посредине гостиной, неподалеку от рабочего стола Митча и дивана — прямо между. — Сюда нельзя гостям, — нейтрально бросает Луи. Если бы голос его выражал истинные эмоции, то Гарри бы непременно испугался дрожи, которую бы услышал в его словах. — А ты живешь здесь? Вместе с Митчем? — интересуется он, а в голосе слышится неподдельное любопытство, смешанное с резкостью. — Нет. — Тогда и ты гость. Противоречие. Луи настороженно оборачивается на него. Одна ладонь Гарри спрятана в кармане брюк. На нем белая футболка и простые черные брюки. Встречая взгляд Луи, он ухмыляется. Тянется в карман, достает пачку сигарет. Кладет между губ и зажигает. Затягивается. Смотрит в глаза напротив. Луи встает с дивана. — Прошу прекратить немедленно, здесь нельзя курить. — Что еще нельзя здесь делать? — нарочито задумчиво интересуется Гарри, подходя к письменному столу, на котором стоят розы всех возможных цветов. Он выпускает дым из губ, берет сигарету в удобное положение и наклоняется к цветам. Кончик сигареты прикасается к лепестку, обжигая его ядовитым огнем. Луи подрывает к нему и хватает за запястье. Его хватка крепка. Гарри поднимает на него свой взгляд. Улыбается. — Неужели защищаешь цветы? Тебе важна их целостность? — Что с тобой такое? Прекрати курить в чужом доме, потуши это немедленно. — Иначе? — Гарри поднимает брови. — Ты прикончишь меня своими высокопарными фразами? — Я попрошу тебя уйти, — цедит Луи, разгораясь яростью. Ярость ли это? Обида. Гарри перехватывает его руку, резко притягивая к себе. — А если я не уйду? — Вряд-ли тебе выделят комнаты для гостей, — пытается отшутиться Луи, смущенный внезапной близостью. — Отпусти меня. — Я тебя не держу, — говорит Гарри, заставляя Луи нахмурился. Он смотрит на свое запястье, на лицо Гарри, а потом снова на свое запястье. — Я не буду повторять дважды. — А я не буду отпускать. Луи краснеет. Ему хочется сказать, что хватка причиняет ему боль. Но ему стыдно. Он должен ударить его. Защититься. Вместо этого он несдержанно шипит от боли. Глаза Гарри расширяются в понимании. Он мгновенно отпускает запястье, зажатое в его пальцах. Отходит на пару шагов. Пепел от сигареты падает на пол. Он смотрит на Луи во все глаза. Молчит. — Подонок, — проговаривает Луи, даже не глядя на Гарри. — Я не ослышался? — говорит Гарри, еле слышно. — Я повторю еще раз: подонок! — Как занимательно, — зло ухмыляясь, Гарри делает несколько шагов к двери. — Ты полон сюрпризов. Кажется, я зря пришел. — Ты никогда не был так прав, — говорит Луи, брызгая ядом. Его нервный смех расходится по комнате. Гарри замирает на полушаге. — Был, — говорит он. Луи поднимает на него свои глаза. — Когда не позвонил. Луи шокировано всматривается в лицо напротив. Ему кажется, что он ослышался. Что все это — его личная иллюзия обмана, созданная для того, чтобы выбраться из капкана чувств. Гарри не ждет его реакции. Он молча выходит за дверь. Луи думает о том, как мастерки Гарри всегда оставляет его одного. Луи думает о том, что ненавидит его этого человека всей душой. И если какая-то часть его души знает, что он лжет самому себе, то она молчит. Она молчит и тогда, когда Луи выходит в залу и убеждает себя в том, что не ищет глазами его. Она молчит и тогда, когда Луи глубоко разочаровывается, обнаружив что Гарри ушел. Но когда Луи остается один, отправившись домой глубокой ночью, нуждаясь в прогулке, то она заговаривает: «Я знаю, что должен идти дальше, но тебе есть что-то такое, что заставляет меня возвращаться к тебе снова и снова. У меня больше нет сил сопротивляться. Митч прав, я должен забыть тебя. Ведь твоя ненависть ко мне очевидна. Я сделаю все, чтобы забыть. Но знаю, что не смогу. С сегодняшнего дня я стану покидать мир, созданный мной для тебя. Я хочу тебя ненавидеть. Но могу только лишь любить». Спустя пару месяцев после этого — наступает итог. Итог, граничащий с началом новой жизни. Очередной новой жизни.