Я нашёл

Ей три, и она уже может сжимать целых два пальца. У папы тёплые и шершавые руки и добрые глаза. Он всегда одет в строгую форму с большими золотыми пуговицами и носит блестящие чёрные сапоги. Он всегда держит маму за руку и громко целует её в щеку. Мама всегда улыбается и надевает красивые платья. Ей кажется, что так будет всегда и ничто не сможет отнять у неё эти два больших и шершавых пальца. Ей семь, и она всё еще верит в сказки, что рассказывает ей бабушка, про балы и красивые наряды, про дворцы, царей и барышень, что падают в обморок, услышав «дурное слово». Верит в Деда Мороза и в то, что зла не существует. Верит, что так будет всегда. Ей двенадцать, и вся её жизнь — это тёмно-синяя форма с чёрными пуговицами. Где-то глубоко в сердце у неё ещё сохранились бабушкины сказки, добрые глаза отца и смех матери. Семью она видит только по праздникам, но с каждым прожитым днём они становятся для неё чужими, холодными и карикатурно не похожими на тех людей из её детства. Ей так не хочется взрослеть и забывать тех добродушных великанов-защитников. Того сильного отца и до безумия красивую мать. На место им приходили крючковатые, высохшие старики с измученными улыбками. Теперь они всегда улыбаются, а ей говорят, что есть только Родина-мать, и на уроках учат воевать и писать красивые буквы, а она верит и учится, только буквы у неё выходят кривые. Ей шестнадцать, и ей стыдно, что она девушка. Её коленки, локти и нос разбиты в кровь, но она всё еще остаётся слабее парней, а ей так хочется быть им ровней. Не выше или сильнее, а именно ровней. Девушки её сторонятся и смеются над её шрамами на вечно грязных коленках, что выглядывают из-под тёмно-синей юбки. Друзья зовут её «Чижик», и это чувство беспокойства и недостаточности усиливается с каждым днём. Она мечтает об уверенности и силе, но сталкивается с отвержением и насмешками. Она откликается на эту кличку, и Чижик срастается с ней самой. Маленькая птица, потерянная и забывшая дорогу домой. Ей двадцать, и её семья — это члены правящей партии. Форма сменилась на тёмно-зеленую, и вся её жизнь теперь расписана в уставе. Она не помнит родителей и бабушкиных сказок. Единственное, что беспокоило её сердце — это карие глаза старшего по званию, только ему позволялось назвать её Чижиком. Она умеет стрелять, копать траншеи, не спать трое суток, подтягиваться двадцать восемь раз и бегать по лесам в любую погоду, словно дикий зверь. Она не умеет искренне смеяться и строить глазки, не умеет танцевать и соблазнять, не умеет целоваться и плакать. Она знает, как собрать и обезвредить мину, знает азбуку Морзе и принцип работы двигателя внутреннего сгорания, знает двадцать три способа бесшумно убить человека и ещё столько же способов сделать так, чтобы он умер от боли. Она не знает другой жизни, кроме службы Родине. Ей тридцать, и она перестала стареть в двадцать пять. Уверенность она приобретала со сменой погонов, а силу нашла в снайперской винтовке. Её руки по локоть в крови, а на груди звенят медали. В звании она доросла до своего кареглазого интереса, но не смогла очаровать его своими стёртыми в кровь костяшками и выглаженной формой майора. За неё это сделала другая, белокурая и в обтягивающем платье. Ей сорок, и она ушла с головой в кровавый омут. Медали не спасают и лишь противно звенят, напоминая, сколько жизней она отняла, защищая страну. Страну которой больше нет, как нет и устава с формой, остался лишь он. Он всё так же зовёт её Чижиком, но замуж зовёт другую, а она всё так же служит, но уже не Родине, а ему. Добра и зла больше не существует в её системе координат, и она открывает для себя свободную от государственной цензуры литературу. Погружаясь в книги, она вспоминает семью, бабушку, отца, она вспоминает себя и впервые за долгие годы плачет. Она хочет вернуться домой, но не знает дороги. Она хочет любви, но не знает, как получить её, и прибегает к единственному средству, которое знает. К убийству. Ей пятьдесят, и она познала себя как женщину с мужчиной, которого, как ей казалось, она любила. После смерти белокурой красавицы, кареглазого интереса больше не существовало, а может, его никогда и не было. Вместо него был монстр, преследуемый паранойей. Он чистил членов их мафиозной семьи, мучая и убивая тех, кто на мгновение вызывал у него тень сомнения, не зная, что предал его тот, кто каждую ночь согревает и отгоняет кошмары. Ей…Уже не важно. Её больше нет. Диана закопана средь бескрайних полей вместе со своими медалями и снайперской винтовкой. В день, когда она исчезла, родилась Дана со сказочной фамилией Яга, и началась новая жизнь с длинной тенью прошлого. Но вот солнце оказалось в зените, и тень нагнала свою хозяйку, что потихоньку возвращалась в сознание, в настоящее. Даже сознанием это назвать сложно, она выхватывала обрывки диалогов и размытые силуэты, но прежде чем осознать, кто или что перед ней, она соскальзывала обратно в темноту. В следующий раз её «Я» посетило спустя несколько дней после того случая с револьвером. Раздражённая шумом и писком, она открыла серые глаза, медленно вырисовывая предметы из клубов тумана забытья. Источник света был непостоянен и мерцал, издавая звуки, смешиваясь с неприятным писком. Лишь спустя пару минут до сероглазой дошло, что у изножья её кровати стоит большой плазменный телевизор и кто-то нервно переключает каналы, а противный и ритмичный звук — это звук её собственного сердца, измеряемый прибором, что подключен к её телу. Сложно было сказать, куда именно, она была испещрена множеством трубок, липучек и иголок. Чей-то вздох отвлёк её от разглядывания себя, и Дана увидела справа от себя сидящего парня с пультом от телевизора. Его внешний вид показался ей знакомым. Неожиданный сосед заметил столь повышенное внимание к себе. — За дверью скучно стоять, — пояснил он, указывая пультом на распахнутую деревянную дверь. Парень сидел на пластиковом стуле, одетый в ярко-красную толстовку, её цвет был различим даже при столь плохом освещении, как и цвет волос парня. Абсолютно белоснежные локоны спадали ему на лоб, слегка мешая обзору бесцветно-серых глаз. — Я не хотел тебя будить, — продолжил непринужденную беседу он. — Просто сегодня должен выступать мой друг, я не хотел бы это пропустить. — Сколько сейчас времени? — спросила Дана и испугалась собственного голоса. Мямлящий, еле слышный хрип вырвался из щели, что когда-то была ртом, в этих звуках едва можно было разобрать слова. — Почти семь вечера, — ответил парень. — Скоро начнётся. Он щёлкнул и на экране замелькала знакомая реклама моющего средства. Кажется, она видела её в прошлой жизни. Будто прошло десять лет со времён работы в КПЖ, а с момента посиделок в баре с друзьями минули столетья. «Как там Драко?» — тревожная мысль вывела Дану из омута воспоминаний, но прежде чем девушка набрала воздуха в лёгкие, чтобы задать вопрос, её опередил парень. — Ты знаешь стендап-комика Фреда Уизли? — А? — Только и смогла ответить девушка. Это имя, вот что действительно было из другой жизни. Рыжие волосы, что льются золотом в отблесках огня и слегка влажные губы, что украли её второй поцелуй. Голубые глаза с лёгким прищуром, квадратный кабинет со стойким запахом виски и ритмичные движения его тела. К её чести или стыду, это был второй мужчина за всю её паршивую жизнь. Сосед-надзиратель прибавил громкости, и Дана заметила на экране знакомую фигуру. На лице расцвела застенчивая улыбка, а в мыслях закралась идея спрятаться за этими могучими плечами, обтянутыми чёрной водолазкой. «Никому ты не нужна, никто тебя не ищет», — красной строкой пробежала мысль, и Дана невольно вздрогнула, переводя всё своё внимание на мужчину на большом экране. Фред заметно волновался, вновь и вновь поправляя ворот своей водолазки, но стоило ему открыть рот и запустить колкими фразами в зрителя, как вся нервозность куда-то исчезла. Выдав пару приветственных острот, Фред замялся и нервно выдохнул. — Знаете, — сказал он, глядя в камеру. — Я решился на концерт в прямом эфире по многим причинам, но самая главная в том, что материал не подвергается редактуре. Если, конечно, оператор не нажмет одну из множества кнопок и трансляция не прекратится, но будем надеяться, что этого не произойдет. Потому что я хотел признаться кое в чём: я всю свою жизнь бежал. Сначала я убегал от бедности к деньгам, и это, я вам скажу, был чертовски длинный забег. Но вот уже несколько десятков лет я бегу от себя самого и, кажется, сегодня достиг финиша. Мне всегда хотелось сделать что-то важное, почувствовать что-то, — он сжал чёрную ткань водолазки у себя на груди и задумчиво улыбнулся. — Сегодня у нас будет необычное шоу. Моя концертная программа немного отличается от утверждённого сценария редакции канала. Красные, тяжёлые шторы, что всё это время висели за его спиной, взлетели вверх, демонстрируя большой экран. Мелькнула белая вспышка, и на белом полотне появилось лицо молодого парня. Всклокоченные волосы, лёгкая улыбка, юношеский азарт в глазах и чёрный галстук, повязанный удавкой вокруг шеи. — Возможно, некоторые из вас ещё помнят этого юношу, но для тех, кто позабыл, я напомню. Его звали Седрик Диггори, молодой, перспективный парень был найден с перерезанным горлом на полу своей ванной комнаты. Фред щёлкнул пальцами и доброе лицо исчезло. На место него выплыло фальшивое, с поросячьими глазками, пропитанными тщеславием и жадностью. Но все эти мерзости скрывала улыбка, и, только лишь посмотрев в глаза, можно было увидеть мешок, набитый дерьмом. — Это член парламента, который был в доле с наркобаронами из русской мафии и регулярно пользовался их услугами. Его обличили благодаря неравнодушным работникам КПЖ. Кстати о КПЖ… Он вновь щёлкнул пальцами, и на месте лжеца явилось фото девушки со стальным взглядом. Она смотрела прямо в объектив хищным взглядом. Губы были сжаты в тонкую нить, скрывая под собой сжатые до боли челюсти. Как и на молодом парне, на ней был чёрный галстук, опоясывавший тонкую шею, словно ошейник, единственное препятствие, сдерживающее девушку от того, чтобы вцепиться зубами в человека, что сейчас на неё смотрит. Смотря на себя на экране телевизора, Дана машинально потянулась к своему горлу, будто проверяя, на месте ли её галстук, но его там не было. Вместо него был самый настоящий ошейник с поводком из кожи и цепей, сидел на своём месте, нагло звеня от тихого дыхания. Затем перебинтованные руки поплыли вверх, к лицу. Она не видела своё отражение с момента, как попала сюда. Загипсованная рука взбежала к правой впалой щеке: сухая тонкая кожа проскальзывала под её пальцами, и девушка жалобно хмыкнула. К левой было страшно прикасаться, она испускала пульсирующую боль, а язык жгло, и им было тяжело шевелить. Слюни плохо держались во рту, стекая по подбородку к шее, оставляя влажную дорожку под собой, впитывались в морщинистую кожу. Ей стало противно прикасаться к себе нынешней и смотреть на себя прошлую, и Дана зажмурилась. — Это старший адъютант Дана Яга, — добрый голос коснулся её ушей, но девушка так и не открыла глаз. Продолжая лежать, комкая одеяло потными ладонями, она тихо плакала. — Она подозревалась в убийстве члена парламента. На протяжении двух недель эту девушку удерживали в застенках ПОЖ, и никто не может толком сказать, что они там с ней сотворили. После её амнистии, она пролежала в госпитале Святого Мунго ещё два месяца. Фред замялся, проглотил вязкую слюну, в последний раз взглянул на фото Даны, взятое из личного дела, и щёлкнул пальцами. Фото исчезло и на экране появилось изображение улыбающейся девушки с золотыми волосами. Лишь заслышав нервный кашель своего надзирателя, сероглазая решилась взглянуть на плазменный экран. — Она погибла, когда возвращалась после моего последнего концерта, и косвенно я считаю себя причастным к её смерти. Её зовут Ханна Аббот, ей едва исполнилось двадцать три. Она училась на зоолога и любила собак. Её тело было найдено в закоулке рядом с её собственным домом, с перерезанным горлом. Её дело взял на особый контроль ПОЖ. Уизли хлопнул в ладоши и экран исчез. Мужчина в водолазке остался один на один с телезрителями, подсвеченный прожектором. — Всех этих людей объединяет одна организация, что носят белоснежную униформу, но также они имеют отношение и к вот этому. Фред достал из кармана брюк альбомный лист, сложенный в несколько раз, и принялся озвучивать имена и годы жизни, предоставленные, по приказу ПОЖ, политикам и бизнесменам. Это был не стендап с шутками, это было зачтение приговора с перечислением имён и преступлений сливок общества. Так продолжалось пару минут. Затем трансляцию прервали. По плоскому экрану пробежала цветная рябь, и противный писк наполнил спальню. — Интересно, — выдал белоснежный парень, что всё это время сидел, не шевелясь. Дана перевела взгляд на своего соседа, и даже при тусклом свете сменяющихся картинок, было заметно, что его глаза горели животным азартом. Дана нервно поёжилась, глядя на парня, объятого пламенем неестественного любопытства. Её, конечно, тоже беспокоила дальнейшая судьба Фреда Уизли, но то, с какой агрессией белоснежный парень продавливал кнопки на пульте, перелистывая каналы, немного пугало. Наконец, он наткнулся на новостной канал, где девушка одетая во всё желтое, кричала в микрофон, а за её спиной полыхало каменное здание. Завораживающие зрелище — каменные стены разрушены в нескольких местах и пламя вырывается на свободу, облизывая небо множеством рыжих языков. Дана, не без труда узнала здание ПОЖ, и страх застрял у неё в горле. — Я могу уйти с работы пораньше? — Спрашивает белокурый парень, вскакивая со своего места. Столь неожиданный вопрос, заданный явно не по адресу, выводит Дану из транса, и она несколько раз моргает, чтобы сфокусироваться на своём собеседнике. Не сумев выдавить из себя и слова, девушка лишь непонимающе посмотрела на юношу, пока он нетерпеливо смотрел на неё в ответ. Дана еле заметно кивнула, и бело-красный вихрь тут же выскочил из спальни, по пути накинув куртку. Высохшая серая кисть потянулась к пульту, и Дана увеличила громкость, поглощая каждое слово, запоминая каждый новый кадр. В таком возбуждённом состоянии проходит вся ночь, поэтому, когда на утро к ней в спальню зашёл Драко в сопровождении двух амбалов, она не двинулась с места и вздрогнула, столо врачу до неё дотронуться. Доктор поплохел. Выцвел и истончился, превратился в призрака. Его нос был сломан и посинел, а щеки впали, ещё больше заостряя его аристократические скулы. Но какой он теперь аристократ, жалкая тень себя прежнего. Дана отпрянула от него, прижимаясь к спинке кровати и сжимая пульт от телевизора в трясущихся ладонях. Она не сразу его узнала, но как только осознание пришло к ней, взгляд серых глаз переменился от ужаса к жалости, и это было хуже всего. Драко поморщился и выпрямился, расправил плечи, но это ощущение себя птицей с пробитыми крыльями липло к нему, словно туман, забираясь в легкие. Стало так тошно, что не хотелось дышать. — Я рад, что ты пришла в себя, — слова выпали из его рта и разбились об пол, настолько они были тяжёлые. — Мне нужно убедиться, что твоё состояние стабильно. Ты потеряла много крови. — И парочку зубов, — попыталась пошутить Дана, но едва ли Драко сумел что-то разобратить из какофонии звуков, что произвёл её рот. — Я сменю тебе повязки и проверю швы, — продолжил доктор дружелюбным тоном. — Хоть я и психотерапевт высшей квалификации, но жизнь заставила вспомнить первые курсы медицинского. Дана медленно подвинулась и села на край кровати, неохотно подставляя левую щеку. Скрежет металлических ножниц, и влажная повязка с кроваво-жёлтыми разводами летит в мусорку у изножья столика с колесиками. — Они горят, — Дана вложила всю силу в эти слова, сказала их чётче, чем диктор на телевидении. Драко покосился на большую плазму с включённым новостным каналом. Пожилой мужчина в пурпурном свитере рассказывал про погоду и, судя по его прогнозам, их ждали заморозки. — Надеюсь, земля не успеет промёрзнуть, — кивнул он в сторону телевизора, переводя взгляд на Дану. Эти пара фраз, кинутые в сторону друг друга, заменили им получасовую беседу. Девушка теперь знала, что его удерживают в доме и где именно, а он понял, что Пожиратели охвачены огнём и дело времени, когда в поместье к Виктору нагрянут с визитом. В том, что к взрыву здания одной из важнейших организаций приложил руку Крам, не было сомнений. После перевязки и совместного завтрака — девушка питалась внутривенно, а Драко просто сидел рядом — доктор покинул свою пациентку, забрав с собой двух охранников, и чувство одиночества снова окатило Дану. Она почти захлебнулась в нём, но новостные каналы спасали. Девушка меняла один на другой, но всегда оставалась в новостном поле, считая себя обязанной поглощать каждую весточку из того мира. Так прошёл день и, кажется, ночь. Затем, ещё один день и ещё одна ночь. Драко приходил к ней два раза в день, утром и вечером, делал перевязки и кормил. О Фреде и КПЖ ничего не было слышно, но вот про взрыв ПОЖ кричали все, никакой конкретики, просто факты вываленные на постный хлеб, безвкусно и, откровенно говоря, подташнивает. Виктор пришёл к ней спустя пять дней после того, как она очнулась. Был солнечный, слегка морозный день. Дана, как обычно, не отлипала от телевизора, меняя один новостной канал на другой. Крам вошёл тихо, сжимая в руках красную коробку, перевязанную чёрной лентой. Они долго молчали, смотря друг на друга, ожидая, кто первый решится начать диалог. Первым сдался Виктор. — Вижу, тебе понравился мой подарок, — он покосился в сторону большого экрана плазмы. Дана в ответ коротко кивнула. — Раз ты любишь быть в гуще событий. Я подготовил для тебя ещё один подарок, — он хищно улыбнулся и протянул красную коробочку. Девушка приняла, нервно дёрнув за кончик чёрной ленты, бант распустился, прозрачный палец, почти без ногтя, поддел крышку, и та поддалась. Дана взглянула на содержимое красной коробки и тихо засмеялась. Этот смех затянулся и перешёл в спазм, каштановая голова перегнулась через кровать, и спазм скрутил желудок, но ничего, кроме слюней и слёз, на пол не капало. Всё это время Виктор стоял в углу и молча наблюдал, пожирая взглядом каждое движение девушки. Немного успокоившись, Дана вернулась в изначальное положение и с ужасом покосилась на свой новый «подарок». На дне красной коробки блестели разбитые круглые очки в серебряной оправе, а под ними прижат локон кудрявых, каштановых волос, обрезанный под самый корень. Заплаканные глаза оторвались от злосчастного подарка и наткнулись на участливое лицо Виктора. Его губы поджаты, в голове один только вопрос: «Она сломалась?». Взгляд заметался по её лицу, ища заветную эмоцию — отчаяние. Кажется, вот сейчас! Она впадёт в истерику до бессознательного состояния, а он кинется её утешать, прижмёт к себе, и больше она никуда не уйдет. Но Дана молчала и смотрела прямо в его чёрные глаза. По её щекам беззвучно текли слезы, но огонёк надежды так и продолжал гореть. Она знала, что о ней помнят и её ищут, нужно просто продержаться, и весь этот кошмар закончится. Она вернётся в свою маленькую квартиру, она вновь выйдет на работу и увязнет в отчетах, Гарри будет её снова отчитывать за опоздание, а они с Гермионой будут сидеть в пабе по пятницам после работы. Возможно, она сходит на ещё одно свидание с Фредом, и весь этот ужас останется в прошлом. Снова. — Спасибо, — шипяще поблагодарила Дана, брызнув слюной на постель и закрыв коробку, запечатав эту тяжесть у неё на сердце. Теперь она в курсе, что он всё о ней знает, об его источниках не хотелось думать. Думать, вообще не хотелось, только спать. Забыть себя и всё вокруг, ненадолго отключиться от реальности. Пусть с её телом делают, что хотят. Всё это уже неважно. Не дождавшись, когда гость уйдет, Дана накрылась одеялом с головой и тут же уснула, провалившись в мерзкий, липкий, тревожный сон. Звук вечернего выпуска новостей потревожил её, выдернув из забытья. Глаза жгло, а на щеках высохли дорожки слез. Девушка вылезла из-под одеяла, щурясь от яркого света плазмы. Шарящими движениями, она попыталась найти пульт, но его нигде не оказалось. Наконец, глаза привыкли к свету, и Дана увидела всё того же белоснежного парня, даже толстовка осталась ярко-красной. Этот силуэт уже начинал вызывать неприятные ассоциации где-то на периферии сознания, но тут юноша улыбнулся ей и помахал пультом. — Ты это ищешь? — Спросил он, сжимая чёрный предмет между двух длинных пальцев. Дана активно закивала, раздражённо хмуря брови, и потянула к пульту руки. — Я верну тебе его, — уверял её парень. — Сразу после выпуска новостей. Девушка беспомощно опустила протянутую к нему руку и вернулась в исходное положение, скрываясь под тяжёлым одеялом. Что-то в её ногах перекатилось, и воспоминания о коробке и её содержимом снова настигли её. Гарри и Гермиона. Её семья, её друзья, её дом. Самые страшные сценарии выползали из темноты и терзали теперь каштановую голову, пока из динамиков телевизора доносились голоса ведущих новостей. — Был задержан знаменитый стендап-комик Фред Уизли. По подозрению в убийстве Ханны Аббот. — Донеслось до ушей Даны, и она тут же вынырнула из душных объятий постельного белья и уставилась неморгающими глазами на экран. Рыжеволосый парень, в бордовом джемпере и с рассеченной бровью шёл со скованными руками к розовой машине с мигалками. На его губах застыла растерянная полуулыбка, а в глазах было полное непонимание. — При задержании он оказал активное сопротивление, но никто из представителей власти не пострадал, — продолжал вещать голос диктора, пока на экране шли кадры задержания. Старинный дом, огороженный жёлтой лентой, перепуганная домработница в чепчике и алые губы, что нервно сжимают мундштук. Беллатриса стояла около одной из множества поросячьих машин и куталась в белоснежное пальто с меховым воротом. Её алые губы растянулись, обнажая желтоватые зубы, стоило Фреду в наручниках проковылять мимо неё. Дана смотрела на всё это и не верила. Ей хотелось вскочить с кровати, схватить своё серое пальто, потуже затянуть чёрный галстук и направиться прямо туда, к дому из прошлого века, ворваться с ноги и хорошенько встряхнуть Беллатрису, так чтобы её челюсти клацнули, прокусывая её собственный язык. Сероглазая кусала пальцы, отрывая кусочки кожи, слизывая выступившую кровь, и нервно смотрела на экран, ожидая нового удара. Он не заставил себя долго ждать. Буквально следующий репортаж был о Гарри. Съёмки задержания не было, вместо этого на полэкрана красовалось фото капитана в парадной форме с серебряными пуговицами и аккуратно уложенными волосами. — Капитан КПЖ Гарри Поттер был заявлен как подозреваемый в недавнем теракте. Напомним, что офис ПОЖ подвергся террористической атаке. Злоумышленники привели в действие… Дальше Дана слушала вполуха, работали рефлексы и армейские привычки. Одним рывком она схватила коробку и вытащила оттуда разбитые очки, достала самый крупный осколок и принялась пилить кожаный ошейник. Прошло пару минут, прежде чем образовался небольшой надрыв. Дана схватилась за два образовавшихся края и ритмичными, скручивающими движениями стала тянуть их в разные стороны. Кажется, это заняло целую вечность, но разорванный поводок рухнул на пол. Сероглазая вскочила с кровати, метнув на своего сторожа яростный взгляд. — Я всего лишь работаю на полставки, — поднял он руки вверх в знак невмешательства. — Мне слишком мало платят, чтобы я на это тратил свои нервы, — спокойно добавил он, стоило девушке прошмыгнуть сквозь деревянные двери. Дом был залит холодным светом луны, а по коридорам бродил призрак с воплем отчаяния, и на этот долгожданный зов пришёл хозяин. Она шла к Виктору. Хромая, задыхаясь от боли, отчаяния и протягивая к нему руки, словно он сможет забрать эту ноющую боль в её душе. Но с каждым всхлипом её красота вновь расцветала, словно время повернулось вспять. Волосы становились гуще, приобретая цвет тёмного шоколада. Кожа розовела на глазах, на щеках появился здоровый румянец, исчезли все синяки и ссадины. Морщины наливались соком молодости, и только безобразная повязка на левой щеке оставалась на месте, с каждой секундой становясь всё более карикатурно-лишней. Дана рухнула перед ним на колени, бледные кисти с надкусанным пальцами хватали плотную ткань брюк. — Вытащи их, — умоляла сероглазая, задыхаясь в рыданиях. — Я буду твоей, только вытащи их. Только не снова. Не снова. Они другие. Они не причём. К Виктору тянула руки не та безвольная, сломанная кукла, что прибыла к нему в поместье два месяца назад, а сероглазый ангел с дорожками жемчужных слёз и опухшими губами-лепестками. Словно снизошедший ангел распустил свои крылья, но лишь стальной взгляд выдавал в нем падшего.