Клятва Гиппократа. И не только

Как быстро и неумолимо летит время в самые страшные мгновения — и как издевательски-медленно тянется в ожидании приговора. Минуты не спеша складываются в часы, а часы в бесконечность. Целую вечность нетерпеливого и мучительного ожидания… Темноволосая девушка азиатской внешности в потрепанной униформе клана Фут сидела в приемном покое частной клиники, застывшим взглядом уставившись перед собой. Неподвижные черты роднили ее с куклой, и лишь в глазах, темно-зеленых, непроницаемых, нет-нет да мелькали отголоски эмоций. Казалось, она не осознает где находится — но это, как и многое другое, было лишь иллюзией. Она была здесь, в тихом, удушающе-уютном помещении приема пациентов. Дальше, чем бы ей хотелось, от операционной, где сейчас лучшие врачи города делали все возможное для спасения ее отца — но увы, туда не пускали никого, и ни богатство, ни влияние их клана и фирмы не могли помочь в этом. Девушка не протестовала. Они знали, что делают — и что должны сделать, а остальное было неважно. Лишь ее телесная оболочка присутствовала здесь, душа же была там, рядом с ним, главным и единственным человеком в ее жизни. Никто не смел побеспокоить ее. Саму же наследницу великого якудзы не волновало ничто: ни местами запыленная и порванная одежда (все-таки она прибыла сюда с места сражения, и прихорашиваться не было времени), ни судьба воинов, многие из которых стали жертвами маневра своего господина (она задержалась лишь ненадолго, вызвав службу неотложной помощи, дабы помочь тем, кому суждено выжить), ни собственное недомогание. Ей посчастливилось оказаться на значительном расстоянии от эпицентра взрыва, но удар головой о бронированную стену лаборатории до сих пор отзывался глухой болью и дурнотой. Но это мелочи. Могло бы быть хуже, если бы не другое обстоятельство, которое просто язык не поворачивался называть «везением». При одном воспоминании о нем девушка помрачнела, темно-зеленые глаза ее почернели от негодования. Невольный «спаситель», смягчивший ее падение и даже немного смущенный этим обстоятельством. Существо, менее всех других заслуживающее этого названия. Единственный из врагов, кого она до сегодняшнего дня не желала считать таковым — сегодня ставший им. Леонардо… Девушка брезгливо произнесла это имя, подобно плевку. Ей было неудержимо горько и стыдно своей доверчивости, своих колебаний, своего сочувствия. Судьба не раз и не два сводила ее в ночных рейдах с этим зеленокожим парнем, и их стычки никогда не завершались кровопролитием, хотя зачастую были на волосок от этого. Но при этом помогли лучше понять и услышать друг друга, ведь напряженное ожидание атаки обостряет все чувства и мысли. И она помимо воли прислушалась к его словам, ведь они были так близки к почитаемому ею кодексу Бусидо, на котором она выросла. Отец не слишком поощрял ее увлечение традициями самураев — все-таки у ниндзя совсем другие цели и принципы, но и не запрещал открыто. И это увлечение слишком дорого ей стоило. Отец… Она давно привыкла к его молчаливой сдержанности, суровой требовательности, резкости, порой переходящей в жестокость. Она не знала другого обращения и даже не представляла, что бывает по-другому, что в жизни бывают и иные отношения. До тех пор, пока не встретила его. Такого близкого и похожего на ее идеал и его живое воплощение — и в то же время совсем другого. Тот, кого она по привычке называла врагом и грозила уничтожить, тем не менее казался ей более благородным, живым, человечным, хотя человеком и не был. Казался… Самое правильное слово. Очередная иллюзия, как и все в этом мире. Как жаль, что она поняла это только сейчас. Великий Будда, только бы не слишком поздно! Девушка с нескрываемым злорадством вспомнила, как едва не пришпилила к стене посмевшего покуситься на самое святое мутанта. Очевидно, он не ожидал от нее такой яростной атаки, за что едва не поплатился жизнью. Ничего. Глубокий порез на плече, чуть было не стоивший ему руки, станет ему хорошим напоминанием о вероломстве. А она обязательно вернется, чтобы довершить начатое. Уж это непременно. Только чуть погодя, когда немного оправится. И когда станет ясно, что же случилось с мастером. Очнувшись от забытья, девушка поспешно вскинула голову. В покое появился врач, уставший немногословный мужчина средних лет, один из бригады, присутствовавшей на операции. Он что-то говорил ей, но от волнения слова слились в звенящий гул, в котором так трудно разобрать смысл. А может, от последствий удара. Караи не знала. Она напряженно прислушивалась — но не из слов, а скорее по интонации и ободряющим кивкам доктора поняла, что все хорошо. Операция прошла успешно, и отец будет жить. Другие моменты его речи были непонятны, да и не так важны. Девушка улыбнулась, коротко кивнула и поблагодарила доктора. Поспешно, немного неловко вытерла глаза. Нет, она не стыдилась этих слез, хотя куноити и приличествовала большая сдержанность. Но это после. Чуть позже, выйдя отсюда, она снова станет куноити, наследницей, ночным кошмаром для их врагов, да хоть самим чертом в юбке! Сейчас же она на краткие мгновенья снова стала маленькой девочкой, верящей в чудо. Пусть и рукотворное, но все же чудо. — Благодарю вас, боги предков, — произнесли губы почти неслышно. Она редко обращалась к высшим существам, неосознанно копируя поведение родителя. Но сегодня особый случай. — Я исполню обещание, чего бы мне этого ни стоило. Они пожалеют, что встали на нашем пути, что вообще появились на свет. Я сделаю все во имя тебя, отец. Все, что угодно. Только не уходи. Будь что будет — только живи…

***

Сколько времени прошло в полубессознательном состоянии, Ороку Саки не знал. Минутные прояснения сознания не запечатлелись в памяти отчетливо. Прорывавшиеся сквозь окружающую его темноту вспышки света, яркие и обжигающие, заставлявшие болезненно жмуриться. Накатывающая волнами боль, проникающая то в одну, то в другую часть тела. Он давно привык переносить выпавшие испытания молча и не меняясь в лице, но сейчас сил не хватало. Он невольно искал взглядом хоть что-то знакомое, привычное, понятное. Хоть кого-то из прежней жизни. Но лица окружающих его людей были незнакомы и бесстрастны. Они лишь на мгновение проступали из тумана, когда боль становилась совсем невыносимой даже для него. И снова боль сменяло онемение, проблеск сознания — равнодушная отрешенность от всего и вся. Раз за разом, вечность за вечностью… Пробуждение наступило внезапно. В один из дней Ороку Саки, открыв глаза, не увидел рядом с собой никого. Взгляд медленно скользнул по помещению, отмечая непривычные детали. Их было гораздо меньше, чем знакомых. Маленькая полупустая комната, окрашенные серо-голубой краской стены, приглушенный занавеской солнечный свет из окошка, невысокая тумбочка и стул рядом с ним. И навязчивое ощущение чуждости и неправильности всего происходящего. Осторожно пошевелившись, Шредер ощутил себя лежащим на чем-то ровном и твердом. Руки, плечи и голова чувствовали прохладную гладкую ткань, ниже тело было укрыто чем-то вроде покрывала. Внезапно нахлынувший поток воспоминаний переполнил сознание. Сражение… ударная волна, выбросившая его за пределы здания… падение. Вместе с памятью вернулось и осознание. Скорее всего, его обнаружила Караи и отправила в больницу. К счастью, опередив его врагов. Промелькнувшее в памяти зеленые лица захватчиков заставили Шредера сжать зубы и стиснуть руку в кулак. Попытаться стиснуть, если точнее — ибо он с некоторым удивлением заметил, что руки в районе запястий покрыты гипсом, а пальцы слушаются медленно и неохотно. Конечно, падение дорого могло ему обойтись, хотя по ощущениям и не скажешь такого. Донесшиеся из-за двери приглушенные голоса заставили Ороку Саки насторожиться. Маловероятно, что сюда проник кто-то посторонний, но привычка всегда быть настороже была сильнее рассудка. Слишком часто она спасала ему жизнь, чтобы пренебрегать ею. Особенно сейчас, когда, как ни отвратительно это признавать, он не мог себя защитить. Голоса становились все громче, и наконец говорящие остановились прямо за дверью. Скорее всего, они-то и стали причиной пробуждения. Люди не торопились входить, но, напряженно прислушавшись, Ороку Саки различил голоса. Первый, незнакомый, принадлежал мужчине предпенсионного возраста, как и неторопливый, чуть шаркающий шаг. Скорее всего, доктору. Второй человек шел бесшумно, но голос… голос невозможно было не узнать. При одном его звуке на душе раненого стало чуть теплее. Голоса приблизились, говорящие остановились прямо за дверью, но заходить явно не собирались. Видимо, они считали, что он все еще без сознания, не хотели тревожить. И почему-то Ороку Саки не торопился разубеждать их. Напротив, сохраняя молчание и стараясь не двигаться, он напряженно прислушивался к разговору, словно ожидая что-то подслушать. И, как оказывается, не зря… — Так вы не оставляете нам надежды, доктор? — последние слова Караи произнесла громче, и как-то непривычно нервно, словно сдерживаясь из последних сил. — Не горячитесь, юная леди. Надежда есть всегда, — спокойно остановил ее доктор. Его тон по-прежнему оставался ровным и доброжелательным, хотя и чуточку равнодушным. Видимо, ему не впервой было успокаивать и урезонивать как нетерпеливых пациентов, так и их убитых горем родственников. Равно как и не меняясь в лице выносить приговор. «Приговор»… Почему, несмотря на обнадеживающие речи, в голову пришло именно это слово?.. — Но отец ведь не сможет до конца поправиться. Вы ведь это хотели сказать? — голос девушки сорвался. Караи, невозмутимая и хладнокровная даже в самой безвыходной ситуации, сейчас явно с трудом сдерживала слезы. И от этого стало еще более тревожно. — Почему же, нет, конечно, — успокаивающе заверил ее доктор. — Ведь вашему отцу сказочно повезло. Выжить при таком падении могут лишь единицы. А не получить при этом практически никаких повреждений внутренних органов и мозга — и вовсе чудо. Полученные переломы и сотрясение при должном уходе быстро пройдут. За исключением одного… — Вы имеете в виду… — почти шепотом продолжила Караи. — Да, — доктор тяжело вздохнул, наконец-то позволив себе обычные человеческие чувства. — Повреждение позвоночника — тяжелая штука, мисс Ороку. Мы сделали все возможное для того, чтобы компенсировать это повреждение, устранить сдавливание в месте травмы и восстановить нормальное кровоснабжение. Получилось почти все… вот только иннервация нижних конечностей сильно нарушена, и это не может не повлиять на их восстановление. — Что вы хотите сказать? Говорите яснее, черт побери! — резко перебила собеседника Караи. — Неужели… — она замолкла, напряженно вслушиваясь и одновременно боясь услышать последние слова. Равно как и невольный свидетель, затаив дыхание в ожидании худшего. Приговора окончательного и не подлежащего обжалованию. — Боюсь, что так, леди. Не берусь судить наверняка, но существует большой риск, что ваш отец больше никогда не сможет ходить. Доктор говорил что-то еще, видимо успокаивая окончательно подавленную услышанной «новостью» Караи, она что-то отвечала и возражала ему, но голоса слились в бессвязный гул, лишенный смысла. С видимым трудом сжатая в кулак рука резко расслабилась и безжизненно упала на кровать. С губ сорвался медленный прерывистый хриплый выдох. Ороку Саки пытался поглубже вдохнуть, собраться с силами и мыслями, но не выходило ничего. Воздух словно застрял в горле, не достигая легких. Ощущение обрушившейся на голову стены не проходило, а напротив, усиливалось. В висках болезненно, словно молоток, вбивающий гвоздь, стучал пульс, на мгновение став оглушительным. А вместе с ним и неумолимые слова: «Больше никогда… не сможет ходить… Никогда…» Звенящая тишина в палате стала невыносимой. Спустя несколько секунд ее нарушили тихие всхлипывания его дочери. Но и они не коснулись потерявшей чувствительность души предмета ее забот и терзаний. Собственная боль сделала его, и прежде не отличавшегося сентиментальностью и заботливостью, чуждым всему и всем в этом мире. Слезы девушки вызвали лишь глухое раздражение, мало-помалу переросшее в ненависть. Скорее бы уж убралась реветь в другое место, подальше отсюда. Ему и так стоило немалых усилий не завыть в голос от тоски и отчаяния, а ее причитания еще больше действовали на нервы. Словно услышав мысли отца или же устыдившись своей слабости (лучше бы последнее, конечно), Караи наконец ушла, лишь на несколько секунд заглянув в палату. Услышав шорох открываемой двери, Шредер неподвижно замер, мысленно желая наследнице поскорее сгинуть восвояси и не испытывать его терпения. А когда это наконец произошло, открыв глаза, он неподвижным взглядом уставился в потолок. Рука по привычке тянулась что-нибудь сжать, стиснуть, порвать, дабы выплеснуть хоть толику гнева и безнадежности. Безуспешно: замедленно сжимающиеся пальцы, еще не восстановившие силы, безжалостно подтверждали слова доктора. Равно как и ноги, которых он почему-то совсем не ощущал. И боль, пронзившая спину насквозь при попытке сдвинуться с места. От нее потемнело в глазах и свело судорогой мышцы. И умерла надежда на то, что жестокие слова приснились или привиделись в бреду. От правды не убежишь. Не скроешься. Правды жестокой и окончательной, как смерть. Как?.. Что за нелепость! Хуже, намного хуже. Злейшая насмешка судьбы, которую только можно себе представить. Караи боялась, что он не выживет. Она до сих пор считала, что он на грани, и оттого боялась беспокоить. Знала бы она, насколько сильно хотел бы он, чтобы ее опасения сбылись! Насколько лучше смерть в бою предстоящего жалкого прозябания, лишенного надежды на какие-либо перемены. Вместо уважения или хотя бы почтительного опасения внушать жалость и презрение, во всем, включая примитивнейшие вещи, зависеть от посторонних людей, вместо власти над империей и городом лишиться возможности управлять собственным телом… За что, о боги предков? За что?! Нет, это не может, не должно быть правдой. Усилием воли, сжав до боли зубы, Ороку Саки уперся ладонями в кровать и попытался подняться. Превозмогая боль и слабость, до тех пор, пока тело не отказалось повиноваться и не рухнуло обратно на постель. От удара темнота перед глазами воцарилась уже надолго, не слушались уже и руки, и даже дыхание резкой болью отдавалось в груди. Возможно, неосторожной попыткой вернуть прошлое он что-то серьезно повредил. Неважно. Наоборот, даже хорошо. Пусть все закончится. Сейчас же. Все, как союзники, так и враги, считали его погибшим, и не так уж сильно ошибались. Прежнего Ороку Саки больше нет, а тот, кем он стал в результате травмы, не заслуживал зваться этим именем. Он остался в живых, но достойно ли ЭТО называться жизнью?..