Неисповедимы пути Господни

– Азик… У меня что-то с крыльями. – И что же случилось? – с Даниной фальшивой вежливостью спросил падший, ведя его куда-то к выходу. Этот вопрос стал последним кусочком сошедшейся мозаики. …Этот долбанный вопрос сорвался незапланированно. Азику всё же было три тысячи лет, и он собирался не играть в обидку, а немного припугнуть ангела. Пока выходило не очень. Абсолютно не испуганный Даня зашел в комнату с черным диваном и красной подсветкой, которая у любого обычного человека вызвала бы ассоциации с рейтинговыми фильмами. Совершенно не испуганный ангел сел на диван. И почти не дёрнулся – скорее от неожиданности, чем от страха или отвращения – когда падший без разрешения перекинул через него ногу и взгромоздился на его колени лицом к лицу. Так. Мантию он снял, где укоризненные взгляды, лекции и спихивание с ангельских коленок, до которых никто даже руками не прикасался? На ступор не похоже: дыхание в норме, взгляд тоже – смущенный, но не больше, чем раньше, тело не одеревенело. – Дань, тебе нормально? Ничего не удивляет? Не пугает? – спросил Азик, стараясь говорить флиртующе-агрессивно, а не обеспокоенно. Чёрт его знает, может Даня решил, что падшие сидением на коленках проявляют уважение? Или он сам что-то напутал, не учёл, и ангелок, хоть и выглядит адекватным и спокойным, на деле не воспринимает реальность? Но исчезновение крыльев-то заметил! – Ну, так проще говорить, да? Азик, я лучше всех сдал тест, я знаю, что такое танец падших. Шестеро падших, облаченных в свои мантии, могут оборвать на время связь ангела с благодатью, таким образом лишив крыльев. На шесть недель обычно. Я сначала отвлекся на клуб и вас… Но теперь вспомнил, – пожав плечами, сообщил Даня. – И где праведный гнев? Тебя всё устраивает? – Учитывая альтернативный способ лишения крыльев – да. Спасибо, Азик. Если бы… ну… – ангелок поёрзал, устраиваясь удобнее. Падший тут же попытался встать, но Даня придержал за плечи – одними кончиками пальцев, смутившись до дрогнувшего голос: – М-можешь сидеть так. Мне… Я не против. В общем, танец был лучшим решением. Теперь, бескрылого, Лукавый посчитает меня беспомощным, ты укрепишь его доверие к себе и будешь свободнее в действиях. Плюс твои знакомые падшие увидели, что ты ведёшь свою игру, но перед небом ты не так уж виноват. Одно действие – несколько достижений, ты всегда так поступаешь. Спасибо. И солнечная улыбка, будто у него не падший на коленях сидит, а кот. Или Дане в принципе нравится всё хвостатое? – Но я так понимаю, ты хотел ещё и оттолкнуть меня, иначе бы предупредил и не было бы… ну, разговоров… с двусмысленностями… и всего такого. Это из-за вчерашней моей отстранённости? Я задел тебя? Внимательный виноватый взгляд. Что с ним творит этот посланник Божий? Правильным было бы ухмыльнуться, наговорить гадостей, может, даже прижать чужие запястья к спинке… Кого Азик обманывал? Он бы не смог – и так вёл себя куда мягче, чем собирался вчера. А ещё эти серые глаза видели его насквозь. Азик сдался. – Задел. Тем, что наконец стал вести себя, как подобает разумному ангелу, а не просто хорошему человеку. Я прекрасно понимаю, что сказал тебе Пётр. И всё в той или иной мере правда! Ты сам сказал, что любой мой поступок преследует несколько целей – если только он не по приколу. Во-первых, я второе лицо после Сатаны, ангел смерти, карающая рука ада. Под шумок, пока он занят с Антихристом, могу собрать всех недовольных им и замутить революцию два ноль, сам став главным. – Пётр выразился не так, – дипломатично отметил Даня. – И я ответил, что у тебя есть возможность, но нет желания. Я объяснил, что сейчас ты не совсем Азазель, ты Азик. Азазель бился с архангелами и пал, но на земле он стал Азиком, который за тысячелетия приобрел человеческие качества. Тебе психологически двадцать-двадцать пять земных лет! Ты любишь тикток и тайком лайкаешь эдиты по «Леди Баг» с другого аккаунта. Тебе действительно нравится закат и «Полматери», но ты не признаешь этого, потому что считаешь такое слишком попсовым. Ты терпеть не можешь хейтеров и персиковый сок. Ты способен на добро, а зло творишь по привычке и от боли. Ты ценишь земную жизнь, какой трон ада? Ты скорее чертёнок, чем… Ой! Я не в смысле, что ты слабый или несерьёзный, или у тебя не получится стать владыкой ада, если захочешь. Извини, пожалуйста, я не так ска… – Прощу, если разрешишь звать ангелочком, – почему-то севшим голос предложил Азик. Даня всё понял? Видел в нём нового его, а не список титулов и спектр способностей?! Падший сжал руки в карманах, чтобы не заобнимать ангелочка до хруста рёбер. – Зови, – с готовностью разрешил Даня. Почему от каждого его действия хотелось остановить время, прокричаться из-за радости и благоговения и затискать, как мягкую игрушку? Азик специально алкоголь не пил, чтобы не обострять ощущения, но с ангелочком, его прозорливостью в серых глазах, кротко-понимающей улыбкой, на его коленях, всё было на максимум и так. – Ладно, второе, – отвлекаясь, продолжил падший. – Я могу помогать вам только ради прощения, но легко слить Сатане, если что-то пойдёт не так. Да, я не хочу конца света, но в ситуации «или-или» явно не допущу, чтобы мои прекрасные рога свернули в калачик из-за предательства. – Ты так не поступишь. После конца света и царствия Антихрист всё равно будет повержен и начнётся царство небесное, так что ты пострадаешь вместе со всеми падшими. Это Лукавый в гордыне не понимает, что любая победа тьмы ведет к конечной победе света. Да, этот мир исчезнет, но будет другой – и в нём все получат по заслугам. Так себе перспектива. – Какие рациональные рассуждения для ангелочка! Но да, так и есть. Конец света – конец устоявшегося миропорядка, а не удаление всего и вся. Первенство Бога я никогда не оспаривал – лишь его методы и взгляды. Тогда третье? – Ну… – взволнованно-ломким голосом начал Даня, отведя взгляд. Ага, вот на этом ангелочка и поймали. – Пётр напомнил, что ты людей научил разврату. А Лукавый не мог не знать, что мы общаемся, он явно на что-то рассчитывал. Ты… кхм… иногда себя вёл в своём духе. Флиртующе. Я сказал, что ты привык всех… гхм… очаровывать. И что ты меняешься благодаря урокам! Ты ни разу не сделал мне ничего плохого, ты правда чувствуешь границы и готов остановиться в любой момент. Вот даже когда мы были плохо знакомы, ты не дал мне из-за колы сделать что-то не то... Мне, может, нравится, когда красивый, интересный и непредсказуемый падший ко мне так относится. Когда учит сам и учится у меня. Когда просто рядом. Нравится смотреть на него, думать о нём, просто знать, что он существует! Я сказал, что не собираюсь прекращать общение только потому, что все говорят, что ты хочешь… хочешь разделить со мной ложе. Ты не причинил мне вреда и не причинишь, я знаю. Надо было что-то сказать, но Азик изучал взглядом потолок и пытался не вспоминать полузабытые благодарственные молитвы. Шрамы на спине ныли так, словно крылья хотели отрасти обратно. Демон пустыни Азазель краснел, как школьник, утопая в безграничном чувстве счастья. И хоть сейчас Даня скажет, что имел в виду не то, и Пётр прав, эти минуты навсегда останутся у падшего свидетельством невозможного. Ангел – хотел – общаться – несмотря – на его – пороки. Азик – нравился – ангелу. Азик – нравился! Ангелу! Азик кашлянул и спросил: – А что Пётр? – Он заверил, что всё понимает и доверяет моим суждениям. Что доверительные отношения – это здорово. Но… Пётр добавил, что я ангел, а не обычный человек, и что вера осуждает многие вещи, на которые толкают чувства. Что, ладно, ты никогда не… Но мне самому может захотеться. – Даня зажмурился и закрыл руками лицо. – Я… Я так не считаю! Это всё… с прикосновениями… не моё. Там ладно шутки, танцы, обнимашки или сидеть так, как сейчас, – но вот это нет. Даже не из-за запрета. Может, если я бы дольше тут жил и очеловечился… В общем, я сказал Петру, что ничего такого не собираюсь делать. Он посоветовал всё обсудить, чтобы ну… Не было недопониманий, ложных ожиданий и обиды. И я всё думал-думал как и что чувствую, как об этом сказать, читал, хотел взять паузу, чтобы что-то решить. Но сегодня понял, что это не поможет. Танцы падших показывают желаемое. Я не знаю, что делать. Знаю, что не хочу прекращать общаться. Знаю, что сейчас, когда ты так сидишь, мне не противно, мне хорошо. Знаю, что ты мне от Бога. Что любовь не может быть чем-то грязным. И… – Даня резко выдохнул и отнял руки, глядя на Азика несчастно и просительно в то же время, – что не хочу грешить. – А чего хочешь? – осторожно спросил падший, невзначай ногтями впиваясь в ладонь. На приход не похоже, на морок тоже, но не может же ангелочек смотреть так пронзительно и с надеждой и намекать на что-то? – Я перечитал… Вроде под грех блуда попадает то, что делается с похотью. Но если я поцелую тебя с чистым чувством, то вроде и нормально. Наверно. Конечно, мозг генерировал не что-то поэтичное, а тупые фразы типа «Ты имеешь в виду поцелуй в лобик?» «А ты точно не пил колу?», «Всё, контрольную ты сдал», «Даня, если бы не твоё нежелание, ты бы уже был на седьмом небе без выхода за пределы клуба». Так, надо собраться! – Дань, я придурок. У меня не было никакого права так себя вести сегодня, что-то надумывать и мстить за это, пытаясь решить за тебя, надо нам общаться или нет. Я тебя не заслуживаю и вряд ли когда-то заслужу. Это ты мне от Него. Ты такой чистый, светлый – и совсем не глупый, а принципиальный и умеющий видеть везде хорошее. Ты няшнее всех котиков на свете, красивее всех картин и скульптур, лучше всех людей. Если бы ты захотел, я бы не отлипал от тебя двадцать четыре на семь. Но ты уверен, что поцелуй тебе не навредит? – Уверен. Если ты хочешь. Я вообще не умею и не очень хорошо понимаю, что делать, когда уже прикоснулся губами. Читал что-то про помидоры и набрать на клавиатуре МАЕНРИП, как-то всё сложно. Читал?! Всё настолько серьёзно, а он не заметил? Азик чувствовал себя так, будто проморгал новый тренд. А Варя-то была права! Но эти суматошные мысли, равно как и размышления о том, что падшие наверняка удивятся такому долгому отсутствию, что в этот момент в разговоре с Петром Демьян решает судьбу человечества, что в любой момент его может позвать Сатана для очередного поручения, были лишними. Важным был только ангелочек, который не умел целоваться, но доверял Азику. – Данечка, – как кощунственно и благоговейно собственная рука с браслетами, татуировками и черным лаком перебирала льняные волосы, – хороший мой, просто делай, как хочешь, и прислушивайся, как делаю я. Мгновения замирали янтарными бусинами в четках: самый правильный и человечный на свете ангел сглотнул, кивнул и аккуратно положил руки на талию падшего. Самый лучший в мире ангел, на шесть недель лишившийся крыльев, тянулся за поцелуем к ангелу смерти в ночном клубе. Поцелуй не был идеальным: Даня зажмурился и неумело ткнулся губами, будто клевал, на чем его решимость закончилась. Его невообразимо мягкие губы отдавали ванилью и молочным коктейлем с мороженым. Азик накрыл их своими, нежно лизнул нижнюю, и ангелок, то ли вздохнув, то ли всхлипнув, медленно разомкнул губы, часто задышав. …Даня пришел в себя, когда язык падшего прошелся по его нижней губе с легчайшим нажимом. Ангел почувствовал вкус лайма и мяты на чужих. Он знал, что мохито Азика был безалкогольным, но отчего-то Даню повело от этой свежести. Ангел млел от ласковых губ и перебирающих пряди пальцев, стараясь отвечать тем же – невесомыми прикосновениями и легкими поглаживаниями. Он словно лежал на аппликаторе, только от иголочек чувствовалось чистое удовольствие, а не боль. Это был прохладно-теплый безумно приятный поцелуй, после которого Даня загнанно задышал, уткнувшись носом в шею ахнувшего Азика. – Даня? Что-то не то? – его осторожно приобняли. – Слишком? – Аппликатор. Похоже на аппликатор, только если бы от него было приятно. Азик, всё здорово! И главное то – ты. Азик, ты… Горло вдруг что-то сдавило, позвоночник вытянуло, легкие вспыхнули болью. Рядом как-то неестественно мелькнуло испуганное лицо Азика, падший вскочил, и Даня понял, что завалился набок, а глаза наполнили слёзы. Слабость и боль прошли через мгновение, зато скорбь и паника только появились. – Даня, что мне сделать? Это из-за меня? – Нет. – Голос не слушался, горло фантомно саднило. – Демьян… совершил грех самоубийства. Раскрестился.