Неисповедимы пути Господни

К седьмому дню наблюдать и участвовать в челлендже «Спаси мир и сохрани менталку» не было уже никаких сил. Утренняя проверка новостей, визит к Баженовым (Вера Ивановна одарила Азика с Даней очередным странным взглядом), съёмки, созвон с Софьей и Петром, листание Библии и отчетов, встреча с Белиалом (Азик все же нашел тех, кто смог починить колесницу, так что конфликт считался полностью исчерпанным), вечерняя проверка новостей во время ужина в кафе, неудачный разговор Вари и Демьяна – так проходил последний день перед заседанием. Отключившись от звонка, школьница яростно сунула телефон в сумку, отмахнулась на вопросительные взгляды и допила свой чай. – Не хочу, чтобы завтра наступало. Типа сейчас всё хреново, но завтра очередная надежда исчезнет. Просто забыть бы на пару часиков об Апокалипсисе! Блин, жаль, у нас дома зависнуть нельзя, как неделю назад: всё корвалолом пропахло, мама капец нервная. – У нас тоже: в номере Григорий. Он после провала с Нэлли переживает, отказался от всех соблазнов и пьёт Доместос. Азик открыл рот. Закрыл рот. Неопределенно повел плечами под двумя взглядами. – Азик, мы не к тому, что только у тебя не были. Понятное дело, что в вашем хаусе спокойно не посидишь. Да и в любом случае, только ты решаешь кого и когда звать в своё пространство, – тут же успокаивающе сообщил Даня. – У меня вообще-то и квартира есть. Азик из прошлого только презрительно ухмыльнулся бы, глядя на себя нынешнего, который так нерешительно даже не предлагал, а намекал на возможность пойти к себе. Дело было в куда более приземленных причинах, чем нежелание пускать кого-то на свою территорию или сожаление из-за того, что посиделки не превратятся во что-то большее, когда Варя уйдёт. Азик банально вспоминал, насколько там прибрано: в последний раз падший зависал в квартире как раз тогда, когда надрался до пьяного звонка Дане. Знакомые и полузнакомые тиктокеры, чьи-то подруги и друзья, какие-то спонсоры отлично разносили квартиру и до прихода Ситри с Белетом, но с падшими веселье окончательно приобрело феерический размах и потихоньку перешло в горизонтальную плоскость по комнатам. Фиг с грудами бутылок и разбитым в порыве нетрезвой самоненависти зеркалом, убрал ли Азик чьё-то нижнее бельё, наручники и пачку презервативов? Чёрт! Стер ли он надпись помадой на стене «Митрохин, ты бог секса»? Ой-ой… Осматривал ли он вообще по трезвому квартиру на предмет забытых и компрометирующих вещей? Должен был, не такой уж Азик растяпа! Уж если на помощь гостей или чары не рассчитывал, вызвал бы клининг. Хотя, учитывая, что утром стояло важное интервью, а он был вообще не в форме… Да уж, вопросы на миллион долларов! Разумеется, ответы на них оказались отрицательными, но Азик хотя бы сообразил попросить Даню с Варей сходить за продуктами и за выигранное время крепкими словами и бытовыми чарами навёл порядок. Даже собственноручно перестелил постельное во всех комнатах. Мало ли… Вдруг кто-то захочет остаться? Всякое же бывает! – «Не хоромы-не хоромы», зажрался ты! – оглядывая длинный коридор, заявила Варя. Азик рассеяно кивнул: он не видел в квадратной матово-черной плитке с тончайшими белыми узорами, вставками «кирпичей» на второй стене с серыми дверями, восстановленном зеркале, парочке картин, двух вешалках и серых пуфиках ничего особенного. – Классная квартира, здесь сколько комнат? Пятая, шестая… Погоди, это какая должна быть планировка? А, вижу сигил, архитектор ада помогал. Круто вообще! – Он чары навел, а обставлял кто-то другой. Я всё равно здесь почти не появляюсь, так что не заморачивался и разрешил всё что угодно лепить, только в тёмной гамме. – Интересное дизайнерское решение. – Даня указал на забытую впопыхах черную повязку для глаз – кто-то повязал её бантиком на вешалку. Азику очень захотелось поговорить с «дизайнером», но он лишь сдержанно покивал и провел ангелочка с Варей на кухню. К счастью, в пакетах не обнаружилось ничего, что надо было бы готовить и не надо было тратить время и на это – настроение всё же было не для кулинарных подвигов. Нарезки хлеба, колбасы и сыра обычного, попкорн, чипсы, сухарики, мандарины и апельсины, конфеты и торт были в шесть рук разложены по тарелкам и перенесены в зал, соки транспортированы со стаканами. Пока Даня залипал на вид с девятого этажа, а Варя инспектировала шкаф, где в полном беспорядке книги соседствовали с комиксами, Азик ещё раз осмотрел зал. Большой диван с подушками, кресла-мешки, шкаф, домашний кинотеатр, столики и тумбы, мягкий ковер – всё черное либо серое, но с красными акцентами в деталях – вроде не содержали ничего пикантного, а стены темнели без провокационных надписей. – Я знаю, куда перееду, если серьёзно поссорюсь с мамой, – осмотревшись, объявила Варя и плюхнулась на диван, подгребая подушки. – На одном диване даже с ковидной дистанцией втроём поместиться можно! – Вчетве… Да без проблем, Варюх. Дань, падай тоже. О, и включи человеческие настройки. Давайте сегодня будет просто обычный человеческий вечер, как неделю назад, без всех заморочек. Как неделю назад не вышло. Но и так для Азика вечер стал по-человечески бестолковым, дружеским, расслабленным, с чувством полного единства с двумя такими непохожими на него существами... Для Дани вечер вышел по-человечески «раздолбаистым», уютным, милым, с чувством полного взаимопонимания с Азиком, по-домашнему забавным и трогательным, и Варей, умиротворённой и не ершистой. Они наелись так, что даже не начатый торт уже не вдохновлял, а сухарики были пожертвованы голубям. Они хохотали над комедиями, и большую часть шуток Даня уже прекрасно понимал. Они наговорились о разной ерунде, сыграли в «Кто я?» и даже устроили подушечный бой. Распотрошили гардероб Азика, накрасились и пели караоке, танцуя и снимая друг друга. Лежали запыхавшиеся и смотрели на черный потолок, на котором Азик чарами выводил хулиганское и бессмысленное «Здесь были Азик, Даня и Варя». Ангелу не очень нравилось оформление в тёмных тонах с красным, но сейчас он был готов признать, что даже в такой комнате ему уютно – она же падшего. А Азик – его. То есть, конечно, никакого греховного собственничества и всего такого! Просто… истина в моменте. Млеющий под ангельскими пальцами в волосах, жмурящийся от удовольствия падший был его в той же мере, что и Даня – Азика. Падший улыбнулся, поймав его взгляд, извернулся и прикусил-лизнул гладившую его руку. Настоящий кот! И как же хотелось побольше его – такого красивого, внимательного, откликающегося. Не в смысле чего-то грешного, только, ну… Даня сам не мог сказать, чего ему хотелось. Может того, о чём Азик говорил неделю назад? Не то чтобы ангел был уверен, но перспектива была волнующей. Наверно, в этом ощущении удовольствия от вечера и почти серьёзных рассуждениях о перспективах было много от беспокойства и сброса напряжения из-за последнего месяца. Но Даня не собирался отказываться, считать недостойным то или другое, стыдить себя. Он имел право на небольшие послабления! Они с Азиком имели право. – Если всё утрясется, предлагаю закрыться тут на сутки, но с алкоголем. Можем и твоих друзьяшек позвать, мне Ситри с Греми понравились, – подала голос Варя. – Во-первых, когда. Во-вторых, вы не слишком увлеклись, девушка? Смотри такое светлости не ляпни: если я разрешаю сокращать своё имя, то это не значит, что… – Она мне разрешила. – Да ну. Даже Зепару нельзя её имя коверкать, хотя они с падения прям сошлись кинками! – Падший недоверчиво приподнялся на локтях. – Девушка всегда договорится с девушкой, Азик. Так что, мы заваливаемся сюда? – А что такое кинки? – решил уточнить Даня. – Заваливаемся. – Под тихий смех Вари тут же ответил Азик, вставая. – Дань, это… долго объяснять. Особенные увлечения. Так мы будем передислоцироваться в кухню к чайку с тортиком? – Вообще-то лично я наелась, уже поздновато, а завтра заседание… Кстати, отсюда ближе до суда, чем из моей квартиры, – приподнимаясь вслед за ним, известила школьница. Даня сообразил с запозданием, но сказал самым честным не наводящим на подозрения голосом: – Из гостиницы тоже далековато. – Так, господа хорошие, а мне за предоставление крова рога не открутят? Разные Божественные бабули и перьелиняющие товарищи не подумают чего не того? – Чего? Мы же друзья, Азик, – Варя невинно приподняла брови, направляясь к двери. – Кстати, я о-очень крепко сплю, прямо вообще не слышу ничего. И могу занять одну из крайних спален. Ну так, чтобы вы знали. И быстро выскочила, спасаясь от подушки, которую метнул Азик. – Вообще не понимаю, о чём она, – с трудом сдерживая улыбку, сообщил падший. – Если ты будешь объяснять Дане, что такое «кинки», я вообще ничего не услышу! – радостно долетело из коридора. – Чертовка, – полу восхищенно полу осуждающе резюмировал Азик. Пока Варя была в ванной, а Азик относил посуду, Даня успел загуглить незнакомое слово и пребывал где-то между тихим ужасом и пугливым любопытством: если у Зепара и Гремори есть такие… увлечения, то у Азика?.. Пока школьница принимала ванну, а Даня завис над чем-то в телефоне, Азик успел убрать всё из зала и был где-то между грустью и осознанием правильности: если ангелок будет спать не с ним, шансов выспаться у обоих будет куда больше. Во-первых, падший хоть и контролировал себя, вся и так нервная ночь – завтра заседание! – могла обернутся отсчетом времени до подъёма из-за сопящего котёнка рядом. Это всё-таки не в такси, с плотным слоем одежды и пониманием, что едут по делам, – это под одеялом несколько часов. Во-вторых, сам Даня мог не так понять предложенную ночевку и расстроиться, а если бы и понял так, и согласился – ангелочек до того спал только один в кровати, ему может быть непривычно или некомфортно. Даже при ночевках в Тиктокхаусе Даня просто не спал: они говорили и смотрели видосы всю ночь. В-третьих, не хотелось давать Варе повода для ехидной улыбки утром. Так что, закрыв за школьницей дверь её комнаты, падший провел Даню в другую гостевую. Азик выбрал самое светлое помещение и был удивлён, когда ангелок, осмотрев комнату, замялся. – Это не твоя комната. Я думал, мы у тебя ляжем. Ну, спать. Блин! Всё тёмное тут же потребовало схватить ангела в охапку и притащить в свою комнату, а уже там разбираться, с чего у Дани такие мысли. Но Азик, подавив неуместную улыбочку, постарался быть джентльменом. – Ты поэтому такой напряженный? Выдохни. Если ты подумал о ночевке из-за приколов Вари – забей. Я понимаю, что тебе не особо хочется всю ночь думать, греховно или нет совместное пребывание под одеялом. – Не греховно. И… Я не из-за Вари. Просто хочу… с тобой. Если ты не против. Доводы разума были посланы далеко и надолго. Остатки логики и совести (столько общаться и не нахвататься от Дани было невозможно) заставили спросить: – Если хочешь, чего так напрягаешься? Ангелок снова вздохнул, зажмурился и, словно скороговорку, выпалил: – Я загуглил! Кинки – это странно и иногда небезопасно. Греховно, само собой, но ещё и иногда вредно… и вообще… – Ангел мой, из непроверенных источников читать такие вещи – фиговая идея: кто-то стебется, кто-то правда не знает, как правильно объяснить. Да, это специфичные штуки, да, среди них есть травмоопасные. Правда долго объяснять. Варя пошутила: я понимаю, что тебе не до секспросвета и не собираюсь им заниматься. – Но если ты всё это придумал, тебе это… нравится? – Мне три тысячи лет, надо же было как-то развлекаться! Вообще нет, не всё, на данный момент – буквально пара штук, довольно безобидных. И я всё понимаю. Не собираюсь предлагать тебе. Это всё? Идём ко мне? Расслабившийся Даня словно бы собирался что-то сказать, но в последний момент передумал и лишь дважды кивнул. Похоже, ангелочек вкладывал в понятие ночевки что-то своё, осталось понять, что именно – желательно, по пути в свою комнату. Комната Азика была самой тёмной в квартире. Обсидиановый, антрацитовый, ониксовый, синевато-черный от стен и окон с жалюзи до кровати с постельным бельем кому-то могли показаться мрачными, но падший чувствовал себя здесь здорово. Ничего светлого, что напоминало бы об Эдеме, ничего красного, чего он насмотрелся в расселине после поражения, просто кусочек безлунной ночи, безопасный и подконтрольный лишь ему. Да, Азик любил яркое, но, когда живешь в Тиктокхаусе, иногда хочется дать отдых глазам. Даня, разумеется, тут же обнаружил самую яркую вещицу в комнату. – Синяя акула! Я видел с ней мемы: она из Икеи. – Это Алиса, люблю спать с ней обнимку. Извини, Алиса, сегодня у тебя конкурент. Акула была отправлена на кресло, а Даня после посещения ванной тут же забрался на кровать. Азик медленно вдохнул и выдохнул, стараясь привести в порядок мысли от созерцания непорочного ангелочка в своей постели. Даня, светлое и белое, невинность в серых глаза-звёздочках, сам как упавшая звезда в этом царстве ночи. Даня, одетый в его футболку и шорты, с покрасневшей от купания кожей и чуть влажными волосами, пахнущий его гелем для душа – такой, каким бы мог быть после... Ох, это будет сложнее, чем казалось. Особенно при том, что ангел вообще не помогал! Да, они часто говорили друг другу приятное, и Даня проницательно подбирал самые нужные и верные слова. «Красивый мой, бесподобный, идеальный, самый лучший, самый чудесный!». Да, они уже обнимались крепко, и руки Дани скользили по чужой спине, хоть и через одежду. Уверенно – по ребрам и позвонкам, легчайше – по шрамам, каждый раз словно вытягивая немного боли из прошлого, сильнее – по предплечьям. Да, они не раз целовались с языком, и Даня был отзывчивым и пылким. Его мягкие губы, его по-эдемски чистое дыхание, его язык, принимающий игру Азика, каждый раз показывали, как ангелочку хорошо. Но впервые после всего этого Даня вдруг отклонился назад и падший оказался на нём. Так естественно, так маняще, так… неоднозначно. Точнее, довольно однозначно для падшего. – Ангел мой, я слишком испорчен для таких поз, чтобы ничего не чувствовать и ограничиваться нашим набором "Мы не грешим". Обычные обнимашки – пожалуйста, на коленях сидеть – идёт, но в такой позиции у меня мысли об одном. – Азик чмокнул Даню в нос и отстранился, перебирая льняные пряди и восстанавливая дыхание. – У меня сейчас… можно сказать тоже об одном, – выдохнул ангел, потирая шею и глядя обреченно и радостно. Усмехнулся на красноречиво поднятую бровь падшего. – Ты говорил неделю назад что-то попробовать. Не греховное и то, из-за чего не захочется большего. Ну… Давай? Это не из-за того, что Варя говорила или того, что завтра заседание. Я правда хочу… стать ближе. Ого. Ого! Даня старался говорить уверенно и, за исключением закушенной после речи губы и отголосков беспокойства во взгляде, выглядел тоже уверенно. Собственно, Азик подозревал, к чему всё шло, но «кинки» немного сбили с мысли. Ну уж если ангелочек сам хочет попробовать – грех падшему отказывать! – Ну давай, – согласился он, чуть хищно улыбаясь и склонив голову. – Врать не буду: хоть это не грех, взыскание влепят только так. И нужен будет прямой контакт, но футболку можешь не снимать, можно так, под ней. Само собой, если будет больно, неприятно, страшно, если ты захочешь остановиться – в любой момент говори, не стесняйся. Сначала может быть непривычно, но потом должно быть только приятно. Я буду очень аккуратным, но бывают разные ситуации, у всех разное понимание удовольствия, и, если что-то не так – не терпи, не думай, что ты чего-то не понимаешь, сразу говори. Идёт? – Идёт. – В этих серых глазах было столько предвкушения, доверия и волнения, что хотелось смотреть в них вечно. И видеть своё отражение – себя такого, каким его видел Даня. – Отлично. – Азик оставил легкий дразнящий поцелуй, провел пальцем по скуле. – Сказать, что я собираюсь делать, или пусть будут только ощущения? – Второе, – застенчиво проговорил ангелочек. Ну-ну, что от этой застенчивости останется минут через двадцать! Азик сел на кровати и, погладив румянец, помог Дане перевернуться на живот, подложил подушку ему под голову – лучше со зрительным контактом в первый раз. Какое удовольствие иметь дело с ангелом – никаких подозрений, только неловкая улыбка на распухших от поцелуев губах и открытость во взгляде! Чистый лист, чистое дитя неба, ещё не знающее, что и там можно научиться чему-то особенному. Азик осторожно скользнул ладонью под футболку, легко-легко, предчувствием касания провел по позвонкам. Даня вздрогнул – область у лопаток у ангелов была уязвимой – но не отстранился. Азик провел линию снова, на этот раз полноценным касанием. Понял, нет?.. Нет, но Бог любит не двойку, а Его созданиям положено разделять Его взгляды. И в третий раз падший указательными пальцами уже двух рук уделил время каждому позвонку, поглаживая уверенно и ощутимо, а последний у шеи опалил дыханием и невесомо коснулся губами, одновременно резко уже двумя ладонями проведя по лопаткам. – О-охой! – В задыхающемся полу восклицании Дани удивление мешалось с удовольствием. – Что?.. – Спустя три недели после танца падших связь с благодатью понемногу восстанавливается. Крылья нельзя призвать… но можно почувствовать. Чувствуешь? – Азик, положив ладонь четко между мест, откуда росли крылья, медленно развел пальцы и чуть напряг их, немного натягивая кожу и, вслед за ней, жемчужный туман несформированных крыльев. – Да. М-минутку. Нормально, всё классно! – Даня потянулся вслед за отодвинутой было рукой Азика и лег, когда тот вернул её. – Хотел спросить. Если от это так приятно, почему я ничего не чувствовал раньше? Ну, в Эдеме разное было: объятия, медкомиссия, физ. подготовка. – А вот это самое романтичное, – решив, что не с его отрядом блондинов за месяц спрашивать, с кем там Даня обнимался, улыбнулся Азик, кончиками пальцев поглаживая спину. – Крылья – продолжение сути ангела. Да, вы любите всех одинаково, выделяя лишь Творца, но, если появляется кто-то… особенный, крылья реагируют на него. Будь на моём месте кто-то другой, ты бы почувствовал обычные прикосновения, пусть и нежные. Это удовольствие где-то между физическим и духовным, ближе к последнему, так что грехом не считается. Наоборот: это о глубоком доверии, а не о чем-то плотском и сиюминутном. Но, сам понимаешь, выделять кого-либо не слишком по-ангельски. Даня, сосредоточенно слушавший всё это, явно формулировал новый вопрос. Азик приготовился делать самое кирпичное лицо при объяснении того, с кем он сам прочувствовал специфику крыльев. Это вышло с Лерой, случайно, как раз при объятии. Оба не знали, что с ними случилось, а старшие без объяснений дали нагоняй. Кажется, тогда Азик впервые полноценно понял, что справедливость на небе – штука относительная. Если бы им рассказали, что и как, ничего бы не случилось, они бы просто не делали так. Но Азика с Лерой оставили с чувством вины и любопытства. Конечно, они повторили – и не раз. В пограничные времена перед восстанием, не без экспериментов, Азик наконец до конца понял, как и что работает. Правда, потом навыки оттачивать было не на ком... но, судя по расширяющимся зрачкам Дани, падший и так чудесно справлялся. А ведь это ещё не крылья, только лопатки! – У тебя ведь тоже есть… продолжения сути падшего? Тот же хвост... И если там так же… Если ты не против… Я могу сделать тебе приятно с хвостом? – чудом договорил Даня. Падший подвис, глядя на краснеющего ангелочка и зачем-то пытаясь понять, ближе к добродетели (помощь ближнему и все дела) или греху (это всё же не крылья, весьма специфичная помощь!) такое предложение. Хвост при всплесках эмоций жил собственной хаотичной жизнью, беззастенчиво выдавая настроение Азика метаниями, и тому казалось, что сейчас кончик выписывал бы вопросительные знаки. С сердечками вместо точек – потому что вместо того, чтобы лежать и получать удовольствие, чистое дитя неба выбрало думать об удовольствии другого. Азик неожиданно четко понял, что мир завтра не рухнет. Он просто не может рухнуть после того, как самый правильный в мире ангел забыл о греховности ради падшего. – Тебе не попадёт за такие приколы? – Попадёт за крылья, так чего мелочиться? Только чу-уть медленнее, ладно? Хочу подстроиться, чтобы у нас было зеркально, насколько это возможно. Определенно не рухнет!.. Определенно не попадёт больше, чем за крылья – и сейчас Дане было на это плевать. Ему хотелось одновременно поблагодарить, разделить со своим падшим удовольствие и просто показать, как он любит Азика. Только бы всё действительно было устроено так же! Волнение даже ненадолго затмило приятные ощущения в спине. Но появившийся подрагивающий хвост, выписав пару вензелей, податливо ткнулся кончиком в ладони, и это было честнее и красноречивее всех слов. Даня позволил ему обвиться на обеих руках, словно змею, и по довольному взгляду и выдоху-стону Азика понял, что все делает верно. – Азик, ты же тоже… Если что не так, говори... Я вообще в первый раз... – Дань, мне будет достаточно, если хорошо будет тебе. – А мне нет. – Гладь посильнее, можешь осторожно щипать и понажимай. Сильнее… Вот так… Точно-ох в первый? Глаза падшего покраснели, но не так, как в клубе – это был цвет не адского пламени, а облаков на закате. Даня на пробу усилил напор и чуть сжал хвост в ладони – Азик, немного жмуря глаза, покивал, и ангел стал действовать смелее. От нажатий хвост плотнее обвил руки, будто потираясь о них самостоятельно. Кажется, Азику нравилось поощутимее. И Даня, плывя на волнах своего удовольствия, старался возвращать его Азику в той же мере. Он проходился щипками по хвосту, согревал дыханием, почесывал, сжимал и, взяв в обе ладони, чуть тянул. Хвост то радостно дергался, то притворно опадал, то нетерпеливо мотал кончиком, то игриво вырывался и прижимался к постели. Даня принимал эту игру, на ходу открывая правила. Если немного зажать, то хвост решит показать, кто здесь хозяин, и плотно обовьёт ладонь, если зажать чуть сильнее – сдастся и покорно обвиснет, если зажать и легонько щелкнуть другой рукой – восторженно щелкнет кончиком по ладони, а после мирно потрётся. Как много закономерностей и неожиданностей! Но приз всегда один – стон и дрожь Азика. – Ага… Дань, можешь… ко-ончик немного сжать… и максима-аха-ально пригнуть к хвосту… И опять сжа-а-даа… Ангел, ты чудо-ой… Даня старался делать всё одновременно с Азиком, в одном ритме, пока не понял, что лучше по-разному – не отражая, а дополняя. Они же разные, им нравится не всегда одно и то же, но это не мешает им быть вместе, то находя точки соприкосновения, то уча друг друга по-иному смотреть на мир. Удивленно-блаженная улыбка падшего и взгляд алых глаз, благодарящий за своё наслаждение и обещающий удовольствие ему, усиливали ощущения. То, что творил с ним Азик, было не иначе как каким-то видом благодати, похожей на всё самое лучшее, что ангел успел попробовать, и одновременно не сходной ни с чем. Чуткие пальцы плавно перемещались по несформированным, но отзывающимся крыльям, задерживаясь там, где было приятнее всего, и деликатно обходя обычные или слишком не тактильные участки. Пушок, пуховые перья, кроющие, маховые будто заново творились под новыми и новыми касаниями, становясь безумно уязвимыми и жаждущими ласки. Крылышко ощущалось особенно восхитительно – так, что выходило только плавиться от удовольствия и коротко и громко выдыхать. Пальцы Азика то нежили, то чуть давили, то массировали, то топорщили, то поглаживали, то пробегались кончиками ногтей, то зарывались в перья и легко-легко касались тонкой кожицы. – Мне так хорошо… Азик, ты невозможный… С Дани будто снимали слой за слоем, и каждый раз всё было ещё чувствительнее, ещё лучше, ещё невероятнее. «Сладкоежка мой». Ангелу нравился раф – и он вспоминал все их посиделки в кофейнях и чувствовал себя чашечкой кофе, который смакуют, прокатывая каждый глоток на языке, чувствуя каждую нотку вкуса. «Красивый мой». Ему нравились картины – и он вспоминал о походах в галереи и чувствовал себя полотном, которое изучают деталь за деталью, мазок за мазком, линия за линией. «Котёнок». Ему нравились коты – и он вспоминал о котокафе и чувствовал себя любимым питомцем, которого лелеют, балуют и заглаживают до состояния блаженной пушистой тряпочки. «Родной мой». Ему нравились люди – и он вспоминал все прогулки по городу и чувствовал себя бесконечно понятым, обласканным, любимым. «Я за тебя всех порву». Ему нравился Азик – и он вспоминал все их встречи и чувствовал себя таким же безшабашным, раскованным, мягким, трепетным и любящим. А после пальцы сменили губы. Даня окончательно растворился в потоке горячей нежности, которую дарили эти мягкие всезнающие губы, следующие по самым чувствительным местечкам, целующие, чуть прихватывающие перья и кожицу. На языке, проходящемуся по спине и вылизывающему позвонок, пока пальцы хозяйничали в перьях, ангела просто отключило, подбросило и метнуло куда-то между небесами и землей. От него остались лишь крылья – и все воспоминания, все касания, вся любовь, которую он чувствовал. Даня, ощущая себя разлитой по небесному куполу кофейной пенкой, сильно сжал обвившийся хвост, разводя руки и даря Азику максимально сильные ощущения. Глаза мигнули алым, с губ сорвался самый долгий стон, и падший потянулся за поцелуем, поглаживая ангела и помогая ему отойти. – Дань, ты офигенный… Я никогда так не чувствовал, даже с крыльями… Ты себе не представляешь… – после каждой фразы целуя его, говорил Азик. – Представляю, если это так же божественно, как то, что сделал ты. – Даню хватило лишь на это предложение, принятие поцелуев и медленное переворачивание на спину. Хоть крылья не убирать – те растворялись сами. Он всё ещё чувствовал себя кофейной пенкой, и желаний было только два: обнять Азика и закрыть слипающиеся глаза. – Какие комплименты, я польщен! – без капли ехидства рассмеялся падший, укрывая их и укладываясь под приглашающе дернувшуюся руку ангела. – Сильно устал? – Меня как будто снова создали, поэтому да. Всё было очень-очень. – Тогда спим, котёнок. Погоди, что за?.. Звук, на который Даня поначалу не обратил внимания, усилился. Кто-то громко шлепал босыми ногами по полу с подогревом. Намеренно громко. – А я вот только что проснулась и иду за водичкой, и ничего-ничего не слышу, – радостно пропела Варя за дверью. – Я вроде ставил звуконепроницаемое… – Видимо, соскользнуло, когда чей-то хвост зажимали, – предположила Варя и тут же спохватилась: – В смысле, ничего не слышу, вообще ничего, иду себе на кухню… Азик с Даней переглянулись и прыснули. Может, завтра Дане будет стыдно. Может, нет. Может, всё уже будет неважно. Но сегодняшний вечер определённо был дарован Им. И это стоило всего прошлого безумного месяца и неопределенности последующих.