Маренго

«Слёзы»

-Это я виновата-шепчет Ольга, горячо, повторяет несколько раз, с непонятной мольбой смотря на совершенно незнакомую, но чересчур родную Марину. -Я понимаю это чувство-Нарочинская кажется осознаёт мольбу, просьбу заглушить боль, не отпуская Ольгиной руки, начинает свою историю-Я тоже виновата в смерти очень близкого человека… -Отца?-Арефьева то ли задаёт вопрос, то ли сама продолжает фразу нейрохирурга, хотя по ощущениям не знает ничего. -Отца-вторит Марина, не совсем понимая откуда Ольга знает это-Я просто не успела, опоздала всего на пару минут. Если бы я только была внимательнее и осторожнее…-вновь ее взор устремляется вверх. -Если бы я не была такой беспечной, я такая дура-холодными пальцами Ольга держит тёплую ладонь Марины, это все такое странно родное, что ни одна из них даже не задумывается о происходящем. Как давние подруги, хотя осознано в глаза друг другу посмотрели лишь минут сорок назад. Такое комфортное молчание, будто ничего не было, никаких аварий, смертей, будто они одни в целом мире. -Курить хочется-вдруг выдаёт Ольга-Или спать-Арефьева почему-то улыбается. -Курить придётся бросить, Ольга Кирилловна-Марина осторожно встаёт-А вот спать вам только полезно. Отдыхайте, Ольга Кирилловна-две пары голубых глаз последний раз сталкиваются, а затем Нарочинская спешно покидает палату. Только двери закрываются, свинцовые виски накрывают глаза, а боль пронизывает тело. Стоит глазам закрыться, Ольга снова чувствует жжение в сердце, а в ушах слышится Пашин голос, он так и кричит: «Олечка, нет! Не надо, Олечка!» Слёзы льются рекой, но уже не в истерике. Тихий плач и тихий стон, единственные звуки, окружающие молодую виновную вдову. Молчаливый крик превратился в тяжкий вздох. Марина стоит за дверями долго, дольше чем положено. Боль от утраты отца, трагедия Ольги, непонятные чувства смешались в душе женщины, разрывая по кусочкам. Проплывающая мимо Нина, не оставляет подругу без внимания. -Марин, все нормально? Чего? Будешь опять женщину с Брагиным делить?-регистраторша, как и закадычный товарищ вышеупомянутый, не упускает возможности пошутить. -Это все уже не смешно-замёрзшие голубые озёра резко поднимаются на медсестру. -Марин, ты чего? Плакать собралась? Не здесь, пошли-пошли, чаю попьём, пойдёмте, Марина Владимировна, пойдёмте. Нине давно пора выплачивать хотя бы половину ставки за сеансы психотерапии, она и с родственниками поговорит, и по телефону позвонит, да и с сотрудниками, с кем она только водку не пила, как говорится. -Ну-ну, Марин, все хорошо, все пройдёт-Нина всеми силами пыталась успокоить захлебывающуюся слезами Нарочинскую-Ну что такого случилось? Все живы, все хорошо. -Ничего не хорошо, Нина-стонет Марина в перерывах между глухими всхлипами. -Марин, ну я совсем тебя не понимаю, полтора месяца бродила по облаку, а стоило случится медицинскому чуду, ты в слёзы. -Нина, влюбилась я. Глупо. Сильно. Бесповоротно. В женщину, по вине которой умер ее любимый человек. Все ещё все хорошо?!-Нейрохирург утыкается лицом в ладони, сжимая тонкими пальцами волосы-Да ещё этой беды мне мало! Она похоже помнит все, что я ей рассказывала в свои походы-беседы…Нина, это просто жопа, полная жопа. -Ой…-Дубровская захлопала ресницами в непонимании. -Пиздец это, а не «ой», Нин. -Владимир Юрьевич, про Ольгу Кирилловну есть новости?-Раечка Тартакова переживала за начальницу также, как и в день аварии-У Павла Дмитриевича сорок дней же, ох, не дай бог, любящие супруги обычно уходят через сорок дней, не дай бог… -Собираюсь ехать к ней после смены, предвосхищая ваши просьбы, обо всем сообщу-Ломагин сам чертовски волновался за Ольгу. Марина Владимировна несколько раз общалась с ним по телефону, но что-то давно не было вестей. Ольга Кирилловна для подстанции была неким спасительным огнём, почти всегда сменявшим гнев на милость. Ольга была опорой, а без неё подстанция потеряла не только прежнюю эффективность, но и защиту, помощь и покровительство лучшей в мире начальницы. Владимир Юрьевич же, на правах самого старшего и опытного, был для 58 подстанции названными отцом, и Ольга, как и остальные, была объектом заботы Доктора Ломагина, пусть Арефьева и крайне любила свою самостоятельность, но отказаться порой от совета Владимира Юрьевича никак не могла. Да и что поделать, если на подстанции все бывают чаще и дольше чем дома? Только и быть семьёй. Оставив свою бригаду, Владимир Юрьевич, а позже и Рая с Костей, добрался до Склифа. Марина была в курсе прибытия сотрудников Ольгиной подстанции и была готова сообщить им радостную новость, к тому же Главврач к вечеру таки привела себя в приличный вид. -Добрый вечер, Марина Владимировна-Ломагин окликнул курящую Нарочинскую. -Здравствуйте, Владимир Юрьевич-нейрохирург тут же избавилась от сигареты. -Как Ольга? Есть какие-то новости?-врач параллельно поглядывал на наручные часы, высматривая в собирающейся темноте Кулыгиных. -Смею предположить, мы ждём кого-то ещё-в психологии поведения Марина разбиралась не хуже, чем в нейрохирургии. -Да, ещё двоих сотрудников подстанции, состояние Ольги Кирилловны волнует нас всех, а вот и они-Костя с Раей быстрым шагом подошли к говорившим. -Константин Кулыгин-врач протянул Нарочинской руку. Марина ответила на жест, также пожав руку представившейся Рае. -Чтож, Господа Врачи, у меня для вас крайне приятная новость, Ольга Кирилловна наконец пришла в себя-Марина старалась держать себя в руках, пресекая повторения утреннего инцидента-Показатели более чем положительные, и да, к ней можно, но совсем не долго, если что, скажете Главврач разрешила-улыбнувшись, Нарочинская потянулась за новой сигаретой. Рая плакала от радости, Костя ее успокаивал, а Владимир Юрьевич выдохнул с облегчением. Сказать, что Ольга была рада видеть гостей, на сто процентов нельзя. Вела она себя подобающе начальнице, хоть в подобном положении, воспринимать ее так было крайне трудно. Усталость, боль, чувство вины топили её. Арефьева толком даже не вслушивалась в то, о чем говорили ее подчинённые-«родственники». Хотелось просто исчезнуть, умереть, ну или хотя бы уволится, чтобы ничего не напоминало о главной в жизни ошибке. Куда-то подевался весь наработанный годами железный характер, исчезла уверенность и внутренняя сила, вместо этого были слёзы, копившиеся больше десяти лет, им теперь только повод дай. Домой Марина и не собиралась даже, там пусто, холодно и в окно хочется выйти, в Склифе работа есть, много работы, очень много бумажек, вот зачем они вообще нужны, Марина их сама для себя подписывает и в папочки разноцветные складывает, мол, а вдруг проверка. Часы просигнализировали о наступлении полночи, а Нарочинская нашла себя за растратой чернил в ручке, вырисовывающей какие-то неизвестные линии на пустом листе. И это уже пятый день подряд, оперировать Марина то от не хотела, то ли не могла, по этому сутками безвылазно сидела в своём кабинете, жизнь превратилась в день сурка. За почти прошедшую неделю Ольга Кирилловна поняла, что значит существовать, а не жить. Она уже знала каждую пылинку в палате, потому что встать она попросту не могла, гостей с подстанции не было, да и Арефьева их не особенно ждала, слишком болезненно видеть тех, кто напоминает о Павле, исходя из этого, ей было абсолютно нечего делать, «занимательные» физические упражнения доставляли ей только дискомфорт, делала она их нехотя. От ничегонеделания организм ещё и отказывался спать, потому что абсолютно не уставал от простого лежания на больничной койке, хотя бессонные ночи порядком надоели. Нарочинская не усидела на месте и отправилась гулять по Склифу, в поисках занятия против скуки, с ее то графиком сна, она сама себя не пускала в операционную, так что приходилось денно и ночно бесцельно бродить по удивительно пустым коридорам, и как бы ей не хотелось зайти к Ольге, что-то внутри всегда останавливало, до одного момента. -Марина Владимировна! Как хорошо, что вы здесь! У вас разве ночная? Я вас искала! Ваша пациентка - Ольга очень хотела, чтобы вы зашли к ней, я уж не знаю, что случилось, но она просила срочно вас найти! - Таня, поровнявшись с Главврачем, оттарабанила свою речь. Сознание Нарочинской резко просветлело и она, лишь кивнув Тане, почти бегом направилась к нужной палате. И вот руки снова дрожат, а сердце колотится не от бега, дверная ручка открывается предательски громко, Нарочинская в голове сразу отмечает, что стоит ее заменить, профдеформация уже. -Ольга Кирилловна, здравствуйте-голос какой-то неестественный, сдавленный. Арефьева предстаёт на локтях, приветствуя Марину. -Что-то случилось?-Нарочинская снова и снова прерывает тишину.