Ноль Овна: Дела семейные

      Димину душу жгла и разъедала ядовитая мысль: он напрасно ломал себя полтора десятка грёбаных лет! И если бы не мерзкий колдун, если бы не этот долбанутый садист с жутеньким прозвищем Вий, он и сейчас вгонял бы себя в самую чёрную ненависть к себе, своему, как он считал, уродству. А вынырнуть из этого гнилого болота получилось так просто! Дима просто позволил себе желать без стеснения, и это оказалось фе-е-рич-но! Он вымучивал себя теперь мыслью, что если бы не дурацкое его инвалидное состояние, он бы ни за что не выпустил Яшу в то утро из рук! Он живо, слишком живо воображал себе, что бы он ещё тогда с Яшей сделал. И почему-то был уверен, что тот позволил бы ему многое: по душевной мягкости своей, из-за лёгкой своей тормознутости, откровенной чувственности, которая как бархатный поводок потянула бы его за Димиными руками, горячечным шёпотом, нежными поцелуями. Горчила в этом хмельном коктейле эмоций только одна капельная ядовитая малость: разрешил всё это себе Дима напоследок, потому что проклятый колдун обещал ему, что взамен за известную циничную услугу вынет из его сердца неправильную любовь, как вынимают занозу. И не будут больше Диму волновать глаза цвета ореха, отливающие медью кудри и флегматичные вздохи никогда и ничему не удивляющегося Якова Дымшица.       Дима натянул рукава до самых пальцев, спрятал нос в поднятый воротник. Холодное выдалось лето: всё в дождях, от которых крапива вымахала в человеческий рост, а лопухи — размером с блюдо. В этих жирных зарослях под чьими-то окнами Дима топтался уже больше часа, потому что от сидения на лавочке у подъезда отсырели сзади брюки, да и жильцы дома поглядывали с неодобрением на зажатую в его кулаке сигарету. Наверное, вкупе с пожелтевшими синяками, видок у Димы был самый, что ни на есть, гопарский, потому и косились на него тревожно.       Жёлтые фары плеснули светом на асфальт, на мокрую сирень, за которой томился Дима. Машинка была та самая, которую он ждал: гладенький, с недобрым прищуром фар, чёрный Мустанг. Колдун выстрелил своим пружинистым змеиным телом из автомобильного нутра. Хлопнула пассажирская дверца. С другой стороны из авто царственно вышел тот самый адвокат, который поразил Диму в клубе своим киношно-гангстерским прикидом и благородными манерами.       — Привет. — Дима шагнул на тротуар из своего укрытия. Он ёжился и прятал руки в карманы, с завистью поглядывая на распахнутого всем ветрам Шойфета, который в своей машине явно не мёрз.       — Даже не спрашиваю, как ты узнал мой адрес, — ласково оскалился тот. — Но вот какого х***я тебе от меня надо, спрошу обязательно.       — Да уж не твоего, — мрачно глянул на него Дима.       — У тебя зубы лишние? — умилился такому хамству Шойфет.       Дима мрачно глянул на него исподлобья и ничего не ответил. С лёгким смущением встретил он оценивающий взгляд подошедшего ближе адвоката, залюбовался его перстнями.       — Это вместо кастета? — уважительно поинтересовался Дима.       — Соображаешь, — усмехнулся Руднев.       — Так чего ты хотел? — Вий обошёл машину, проверил багажник, пикнул сигнализацией. — Я же сказал, что сам тебя найду. Или не терпится почувствовать себя натуралом?       — Наоборот, — набычился Дима. — Хочу остаться как есть.       — О-о-о! — впечатлился Шойфет. Подошёл почти вплотную, просканировал взглядом. — Вошёл во вкус?       Дима стоял перед ним как перед расстрельной командой, гордо задрав подбородок, непримиримо щурился и молчал.       — Ладно, — ехидно заулыбался Шойфет. — Хочешь как есть, оставайся как есть. — Он прокрутил на пальце ключи. — Только на что ты губу раскатал? Не было же у вас ничего. — И впился, сука, глазами прямо в мозг. Диме показалось, что все извилины жёсткими пальцами перебрал.       — Это уже моя забота, — хмуро отозвался он.       Шойфет покивал, поулыбался змеиной своей полуулыбочкой.       — Телефон мне свой напиши, — разворачиваясь и уходя к подъездной двери, небрежно велел он. — Мне иногда ребята небрезгливые для грязной работы бывают нужны.       Сбоку подсунулся раскрытый блокнот и ручка, которой услужливо щёлкнул адвокат. Дима невозмутимо накарябал свой номер и кивнул Рудневу благодарно.       — А адрес я по номеру машины пробил. Запомнил прошлый раз, — бросил он Шойфету в спину.       — Я уже понял, что ты настойчивый, — кивнул от двери Шойфет. — Радуюсь, что тебе пока от меня ничего не надо, — хохотнул он, набирая на панели домофона код.       Опахнув ароматом романтической гейской мечты, мимо Димы прошёл Руднев. О, как он шёл, как плыл! Что такому красавцу делать в натуралах? Дима покачал головой и потянул из пачки сигарету.

***

      — Скажи, а что бы ты делал, если бы он не передумал? — Руднев покачал вино в бокале: гранатовая жидкость лизнула стенки и снова успокоилась в центре.       Шойфет захлопнул крышку ноутбука и потянулся налить вина и себе. Он был уже в домашней футболке, старых джинсах и босиком. Руднев тоже снял пиджак и спрятал в карман галстук. Он закатал рукава и расстегнул несколько пуговиц на рубашке, не растеряв элегантности образа. Сидели они в разноцветном полумраке, как давеча с Диной. Только в этот раз источником света был не торшер, а похожая на пузатую вазу лампа с витражным стеклянным абажуром, которая стояла на этажерке среди книг, фотографий и безделушек.       — Что значит: что бы я сделал? Обычный отворот. Что же ещё? — смакуя терпкое и бархатистое полусухое, равнодушно ответил Шойфет.       — Серьёзно? — Руднев отставил в сторону свой бокал. — Ты же обещал ориентацию ему сменить. Это ты как собирался сделать? Отворот тут точно не поможет. Я этих отворотов сотни за свою жизнь сотворил и могу уверенно тебе сказать: человек стремится заполнить пустоту новой привязанностью и переключается на похожий объект почти сразу!       Шойфет не торопясь допил вино, прожевал кусочек сыра.       — Ты меня удивляешь, Андрей Константинович! Нет никакой ориентации. Сексуальность любого человека подвижна. А ориентация — часть настройки, которая навязывает телу определённые установки: иногда жёсткие, иногда текучие. То есть ориентация работает на общую жизненную задачу. Если человек пришёл к тебе, значит, в карте у него есть потенциал для трансформации, но у него не хватает для этого сил. Я как маг одалживаю ему свою. Своей волей я смещаю вектор его любви. После этого он мой должник, конечно.       — Извини, Роман Аркадьич, но это не обычный отворот, — снисходительно возразил Руднев. — Обычный отворот меняет не вектор, а только объект. Ведь обычно его заказывают те, кто хочет переключить внимание клиента на себя. И клиент нужен ему прежним, таким, каким он его приметил и захотел.       — Руднев, ты же знаешь, меня давно не интересует эта возня с чужими хотелками. Меня интересует эволюция, а она предполагает качественное изменение. Не занудствуй. Я сказал отворот, но имел в виду магию другого порядка.       Руднев расслабленно съехал в кресле вниз и обмяк полулёжа, как небрежно брошенная на спинку кофта стекает к сидению. При этом он безотрывно изучал собеседника царапающим, скальпельным взглядом.       — Не свисти, Роман Аркадьич. Этот гопник к тебе не приходил. Ты сам за него схватился и грубо вмешался в его жизнь. Зачем? Чего ты добиваешься?       — Решаю семейные проблемы, — неохотно отозвался Шойфет и показательно широко зевнул. — Ты же в курсе, так чего спрашиваешь?

***

      Дима летел от колдунского дома в такой эйфории, как будто его только что выпустили из тюрьмы. Воздух казался гурмански вкусным, фонари — празднично яркими, холод — бодрящим. Дима считал, что только что совершил самую выгодную сделку в своей жизни, выторговав себе Яшу и долгую счастливую жизнь с ним.       Раздумывать было не в Диминых правилах. Прикупив по дороге в первом попавшемся цветочном киоске пафосно дорогой букет бордовых роз, а в магазинчике — коньяк и конфеты, он размашистым шагом вошёл в тот двор, где рос вместе с Яшей.       Подъезд внутри изменился: на лестничных площадках поставили пластиковые окна, внизу повесили новые почтовые ящики, стены выкрасили в синтетический зелёный. А вот Яшина дверь была всё такой же милой, домашней и слегка потрёпанной: чёрный дерматин протёрся по краям и кое-где потрескался.       Дима выдохнул, как будто собирался опрокинуть в себя стопку водки, и втопил кнопку дверного звонка в пластиковый квадратик. От волнения на него накатила слабость, просочившаяся наружу холодным потом. Но когда за дверью прошаркали шаги и защёлкал, открываясь, замок, Диму уже накрыло адреналиновым приходом. Он улыбнулся, как обдолбанный, во все тридцать два и сунул коньяк суровому еврейскому мужчине, что встретил его на пороге в вязаной кофте и плюшевых тапочках. Дима возбуждённо пробормотал ему «здрасьте» и радостно замахал букетом женщине в розовом фартуке, которая выглянула из кухни. Яша был похож на неё — слава всем богам! — а не на носатого отца с мохнатыми бровями. Дима смутно помнил, что тот был то ли искусствоведом, то ли чиновником по культуре, то ли музейным работником. А может, соединял все три ипостаси сразу.       — Вы к Яше? — родитель с недоумением разглядывал то цветущие зелёным и жёлтым Димины синяки, то бутылку в своей руке.       — Нет, — бодро ответил Дима. — Разрешите? — он шагнул в квартиру и прикрыл за собой дверь. — Я… я пришёл просить руки вашего сына, — решительно выдохнул он.       Не дожидаясь ответа, Дима обогнул остолбеневшего Яшиного отца и ужиком скользнул к его матери, целуя ей руку и тут же вручая букет и конфеты.       — Ещё раз?.. — слабым голосом переспросил Яшин родитель. И тут же начал заваливаться куда-то вбок.       Всё сразу смешалось в доме Дымшицей. Запахло корвалолом, запричитала хозяйка. Дима мужественно считал пульс уложенного на диван Вениамина Давидовича, растирал его ступни в колючих шерстяных носках, открывал форточку, обмахивал несчастного журналом и даже прыскал в лицо водой. Он был так занят, что не сразу заметил Якова. Тот смотрел на него из коридора с безграничным удивлением в огромных как блюдца с коньяком глазах и, кажется, не верил в происходящее. Дима сразу забыл про погибающего искусствоведа и шагнул Яше навстречу. Мозг его в этот момент совершенно захлебнулся в эндорфинах, потому что Дима крепко схватил Якова за плечи и страстно поцеловал. Никогда, никогда доселе ни один поцелуй не был таким хмельным и сладким, не шибал так охренительно в голову и не поднимал так бодро Димин член. Яшины губы были нежны как шёлк и прохладны как розовые лепестки после дождя. Его дыхание… так, похоже, что с дыханием проблемы! Яков как вдохнул, когда его схватили, так и всё, так и не дышал!       Дима опасливо заглянул ему в лицо и сбивчиво зашептал:       — Выходи за меня. Я хочу с тобой… Я люблю тебя!       Он вспомнил, чего ещё всегда хотел, и запустил пальцы в Яшины кудри, которые оказались неожиданно жёсткими и упругими.       — Руки убрал, — тихо велел вдруг Яков. И посмотрел недобро. — Два шага назад. — Дима невольно подчинился. — А теперь вон из дома и жди меня возле подъезда.       Дима покосился в сторону комнаты, где всё ещё хлопотала над мужем Яшина мать, понятливо закивал и торопливо вышел. Он совсем не думал, что визит его закончился неудачей: свою миссию он выполнил, намерения обозначил — честно, перед всем светом. Теперь можно открыто ухаживать, наслаждаясь всеми сопутствующими ништяками.