***
− Ты не знаешь меня совсем, − страдальчески выдавил из себя Яков и опрокинул в рот стопку скользкого как масло коньяка. Лицо его сморщилось печёным яблоком, когда он спешно зажевал коньяк лимоном. − Но хочу-то я тебя! — уверенно ответил Дима и подвинул Яше упаковку с салатом, купленным на закуску. Яков по-бабьи подпёр кулаком щёку и некоторое время молча дивился на своего обожателя. − Хочешь? Это ни о чём, Дим. Это несерьёзно. − Очень даже серьёзно, − страстно заверил его Дима. И взглядом, как горячим шершавым языком, облизнул. Димин настрой пугал Якова. Он совсем не был уверен, что сумеет отбиться, если Дима начнёт распускать руки, но помочь всё равно хотел. А чем Яков мог помочь? Только душевным разговором. Но душевно пока не выходило, Дима упорно сворачивал с любой темы на своё горячее «хочу» и всё порывался Яшу облапать. − Где ты работаешь? — Яков сел на стуле боком, закинул руку за скрипучую деревянную спинку, привалился к ней. Тяжёлое, плотное даже на вид тело боксёрской груши висело посреди комнаты, как туша на крюке. Как можно жить в таком неуюте? Засыпать, глядя на этот монолитный снаряд, в который вбито столько дури. − В автосервисе. − О! — Яков глянул на Диму с уважением. — И тебе там нравится? − Ну да. — Дима заметил Яшин интерес к своему снаряду, подошёл, красиво пнул его, как какой-нибудь Джеки Чан — с разворотом. — Мужики там нормальные, платят хорошо. И я люблю работать руками, понимаю железо. А ты чем занимаешься? − Пишу программы, делаю сайты. Но отец считает, что для семейного человека нужно занятие постабильней, поэтому подумываю пойти на госслужбу. − А сам ты этого хочешь? — Дима подошёл, присел на корточки, уставился снизу вверх с обожанием. Руки его подрагивали, когда он положил их на Яшины колени, скользнул горячими ладонями на внутреннюю сторону бёдер. − Я свободу люблю, − стараясь не рассмеяться, ответил Яков. Он попытался свести колени, но Дима решительно подполз ближе, вклинился между ног всем телом. Яше стало и смешно, и жутко. Дима явно отрабатывал свои приёмы на женщинах, которые в такой позе должны были чувствовать себя уязвимыми и оттого возбуждаться. Яшин член опасности для себя в этой ситуации не ощущал и вставать не торопился, но момент был смущающий. Оставалось уповать на Димино благородство, которое могло испариться в любой момент. − Свободу? А чего ж тогда женишься? — Диме очень хотелось сдвинуть руки ещё ближе к паху, но боязно было, что Яша оттолкнёт, и тогда уж придётся, если по чести, выпустить его из рук, а руки словно приросли и отодрать их было немыслимо. Дима начал вкруговую поглаживать Яшины ноги большими пальцами: сначала робко, потом с нажимом. Он сам дурел от этих прикосновений и уже плохо понимал, что там Яша ему говорит. − Семья это ответственность, а ответственность − это не рабство. Или рабство, но для слабых. Понимаешь? — Яков говорил без напора и смотрел сочувственно, как на больного. − Понимаю. Спорт тоже: слабому в тягость, а сильному в радость. А ты занимаешься чем-нибудь? − Нет, − с нервным смешком сказал Яков. — Со спортом я не дружу. − Вот почему ты такой мягонький, − умильно улыбнулся ему Дима. − Когда ж ты успел распробовать? — Яшина улыбка почти погасла. Он чувствовал, что Дима перевалил за какую-то критическую точку, и разговаривать с ним почти бесполезно. − Успел, — Дима наоборот сладенько разулыбался и говорил теперь, как мурлыкал. — И как же мне это нравится! — шепнул он. –Кто бы знал. — Руки его сами скользнули под Яшину рубашку, устроились на боках. Яков резко сдвинулся назад вместе со стулом, но спортивный и возбуждённый Дима одним броском догнал его и впился поцелуем в мягкую складочку на животе. Похоже, переклинило его на этом животе знатно. Возможно, потому что он стал самым первым эротическим впечатлением, связанным с Яшей. — Да уймись ты, спортсмен! — Яков попытался отодрать от себя одуревшего Диму, но тот совсем слетел с катушек и с голодным урчанием пожирал теперь вожделенное тело и уже дёргал молнию на джинсах, чтобы добраться до самого сладкого. Яков в отчаянии дотянулся до книги на подоконнике и, не жалея сил, стукнул Диму по маковке. Тот растерянно поднял взгляд и обнаружил, что Яков смотрит на него холодно и неодобрительно. И сладкая нега в глазах его не плещется. — Яша… ну, Яша! — взмолился он. — Я же никогда чужой член в руках не держал. — И почему же это должен оказаться мой член? — Так я же люблю тебя! — Опять двадцать пять! Какая связь между «люблю» и «подержаться за член»? — Прямая. Яш… — Так. Сядь. Сядь и послушай меня. — Яков смиренно вздохнул, когда Дима не вернулся на место, а подтащил к себе табурет и уселся напротив, зажимая Яшу в углу, куда тот задвинулся вместе со своим стулом. — Совершенно очевидно, что ты смешиваешь два абсолютно разных мотива: влюблённость в придуманного тобой человека и свою сексуальность, которая направлена на человека одного с тобой пола. — Почему «придуманного»? — нахмурился Дима. — Потому что ты не знаешь меня совсем. Я с этого начал, Дим. А у нас ничего же общего. Ничего! Ни вкусов, ни воспоминаний, ни стремлений. Ты не знаешь, чем я живу, ты идеализируешь мой характер. Поверь мне, ты будешь неприятно удивлён, если попробуешь сблизиться со мной. — Я всё равно хочу попробовать, — упрямо заявил Дима. — Прикидывать можно сколько угодно, а жизнь это жизнь! Яков со стоном выдохнул и провёл ладонью по лицу. — Я просто твой типаж, — попытался растолковать он. — Первый такой вот кудрявый еврейский мальчик, который попался тебе на пути. Но ты можешь найти другого: такого же… «мягонького». — Яков не удержался от смешка. — И быть с ним счастливым. А я совсем не тот человек, которого ты ищешь. — Тот, — с отчаянием шепнул Дима. — Тот… Он придвинулся вместе со своим табуретом почти вплотную, снова вклиниваясь между Яшиных ног и вынуждая его прижаться к стене. Руки распускать в этот раз он не стал, просто смотрел горящими глазами и грел собой тот небольшой зазор между телами, который фатально разделял их без полноценных объятий. Якова это впечатлило сильнее, чем страстные поцелуи в живот. Он настороженно глядел в Димины глаза и сознавал, что искушение — это очень жестокая штука. Вот не сомневался он никогда до этого момента, что все его жизненные выборы верны и тем приносят ему радость и покой его сердцу. А тут вдруг жизнь как будто поставили на паузу и показали чужую судьбу, которая могла бы стать твоей, имей ты побольше дерзости. А ещё жутко хотелось попробовать: как это, когда тебя так пылко любят? Пожалеть страдающее сердце и попробовать. Вроде как благородное же дело! А в реальности абсолютно телесный позыв. Яков, как человек религиозный и навыкший различать природу своих помыслов, очень хорошо это понял. Поэтому безжалостно задавил в себе дурманящее кровь желание податься вперёд и поцеловать жаждущего его Диму, отдаться ему, чтобы ощутить телом чужую страсть под благородным предлогом утешения страждущего. — Дима, давай договоримся так: для сексуальных экспериментов ты найдёшь себе другого. Я ничего к тебе не чувствую. Извини, но это правда. Я просто хочу тебя поддержать, чтобы ты не гробил свою жизнь. Ведь твои так называемые друзья невольно заставляли тебя ненавидеть себя, ломать. Тебе придётся теперь выбрать: они или ты сам. — Я со всеми порву. Честное слово, Яша! — по-щенячьи заскулил Дима. — Вот и хорошо. — Яков одобрительно похлопал его по плечу, как лошадь по крупу. — А теперь давай ещё по глотку, и я пойду. Я жутко устал, да и тебе надо отдохнуть. «А то ведь ещё немного и трахнемся», — смиренно признался себе Яков. Ох уж эта физиология! И любопытство. И желание быть любимым. А с Диной ведь и вполовину нет такой страсти. Но, положа руку на сердце, страстей ли хочет Яков? Нет. Дина идеально вписывается в те жизненные сценарии, которые Яков сам любовно для себя выбрал. Короче: скажи телу «нет», включи мозг и ступай домой, Яков!***
Шойфет умел мобилизоваться в секунды и стартовать в любой момент даже из положения «лёжа», поэтому он сначала натянул на себя джинсы и футболку с такой скоростью и чёткостью, будто винтовку в бою перезаряжал, и только потом подумал, какого хрена кто-то насилует его дверной звонок в самый глухой ночной час. Руднев выполз в прихожую мгновением позже: недовольный, в бархатном длинном халате. Андрей Константинович тоже был натаскан на эффективное решение задач в условиях фарс-мажора. Когда-то в его жизни что ни день приходилось соображать быстро, пока не убили, но за годы благополучной семейной жизни хватку он уже подрастерял. Руднев равнодушно наблюдал, как Шойфет, матерясь, отпирает дверь и убивает взглядом гопника Диму, который, не здороваясь, сразу заорал: − Я передумал! − Опять?! — театрально ужаснул Шойфет. − Нет! Не в том смысле! — вопил Дима. — Я хочу договор! Но другой! − Зайди, − смирился Шойфет. И отошёл в сторону, пропуская Диму в квартиру. − Здрасьте, − смущённо пробормотал Дима, заметив адвоката в халате. Тот под его взглядом сразу запахнулся поплотнее. − Ну, говори. Приворожить кого-нибудь хочешь? — сладенько разулыбался Шойфет. — За что ты теперь готов душу продать? − Я… − Дима метнул отчаянный взгляд в сторону прекрасного даже в неглиже адвоката, и нервно сглотнул. — Я понял, что должен стать другим. Таким, чтобы Яше понравилось. − Так пойди и стань, − ласково посоветовал ему Шойфет. — Тебе на это целая жизнь дана. − Вот именно! — Дима горестно шмыгнул носом. — А он ведь женится. Яша. Поэтому мне надо сейчас. − Хм. — Шойфет потёр подбородок. — Действительно. И в кого же ты хочешь стремительно мутировать? − Хочу быть… как он! — выпалил Дима. И ткнул пальцем в сторону Руднева. Тот только глаза округлил на такую претензию. Шойфет некоторое время осторожно молчал, разглядывая попеременно то шикарного адвоката, то простецкого Диму. Наконец почесал в затылке и резонно заметил: − Ты совершаешь ту же ошибку, что и многие до тебя. Ты видишь результат и хочешь результат, но он не продаётся отдельно. Поверь, ты точно не захочешь такую судьбу, которая выточит из тебя такого вот Андрея Константиновича. − Что же мне делать?! — Дима в отчаянии сжал и разжал кулаки. Он бы сейчас с огромным удовольствием что-нибудь пнул, но в гостях это было неудобно. − Сначала хорошенько подумать, − подсказал ему Шойфет. − Ты уверен, что Дымшиц захочет нашего Андрея Константиновича? Или всё дело в том, что это ты его хочешь? То есть не стать им, а быть с ним. Дима дар речи потерял от такой глубины колдунского прозрения. Он глотал воздух ртом, как рыба на берегу, и так же как она таращил глаза, задыхаясь. − Ты вот что, − Шойфет подошёл, душевно обнял за плечи. — Ты ступай сейчас домой, а как надумаешь чего умного, так и приходи продавать душу. Она у тебя одна и прогадать будет обидно. Шойфет уже подвёл Диму к самой двери и собирался ласково выставить его за порог, но тот вдруг встрепенулся, вывернулся из объятия и твёрдо глянул колдуну в глаза. − Я понял. Я знаю, чего хочу. И это стоит того, чтобы заложить душу. − В самом деле? И что же это? — Шойфет, снисходительно улыбаясь, прислонился к косяку и сложил руки на груди. − Я хочу найти и получить того человека, который точно мой. И если это всё-таки Яша, я всё сделаю, чтобы его отбить. Шойфет сделал вид, будто размышляет, потом незаметно подмигнул Рудневу: − Андрей Константиныч, неси свечи, пергамент и ритуальный нож. Руднев едва слышно фыркнул и невозмутимо уплыл в комнату. Дальше всё завертелось с такой скоростью, что Дима не успевал ни жалеть, ни соображать, что происходит. Его втолкнули в полутёмную гостиную, поставили на колени перед низким столиком. На столик между двух чёрных свечей положили пергамент, на котором колдун с безумным блеском в глазах острием ножа прочертил круг и в нём пентаграмму. Он бормотал что-то непонятное страшным шёпотом, потом порезал Димины пальцы и заполнил контур пентаграммы его кровью, посыпал солью и землёй, поминая Венеру и призывая каких-то демонов. Затем полоснул ножом уже по своей ладони и собственной кровью начертал пару зловещих символов на Диминой груди против его сердца. Со звоном в голове Дима смотрел, как колдун сворачивает и скрепляет печатью пергамент. Он был опустошён и выжат досуха. Шойфет вызвал ему такси. Как только дверь за Димой закрылась, Руднев возмущённо поинтересовался: − Ты не мог просто объяснить ему, что незачем притягивать то, что и так есть в карте, а значит, по-любому произойдёт? − Отстань, Руднев, − бинтуя руку, огрызнулся Шойфет. — Он хотел продать душу, я её купил. В нашем братстве прибыло. Патрон будет рад. − Да зачем нам такая гопота? Шойфет бросил наматывать марлю на ладонь и сел поудобней. − Ты ничего не понял! — восхитился он. − Что я должен был понять? — обиделся Руднев. − То. С такой страстью и самоотдачей, как этот Дима, можно любить только Бога. Вот Бог идеален и свят. За Него можно умереть. Ему можно служить. Считай, что этот Дима теперь воин Христов. Патрон будет плакать от умиления. − И поэтому ты предлагал ему меня трахнуть? — оскорблённо напомнил Руднев. − Я сам тебя трахну, если ты не перестанешь нудить, − сладким голосом пообещал Шойфет и пошёл на кухню, чтобы запить стресс чаем. Руднев пошёл за ним следом. — А как же твоя сестра? Ведь этот одержимый и после свадьбы теперь не оставит их в покое. — Брось, — отмахнулся Шойфет. — Их ничто не разведёт. Они кармическая пара. У них договор. Они должны родить и воспитать прописанные в этом самом договоре души. И они не в первый раз это делают. Они в этом спецы и к ним очередь стоит из желающих на несколько жизней вперёд. Я узнавал. — То есть весь этот балаган ты затеял только для того, чтобы воспитать толерантность в будущих родственниках?! — потрясённо воскликнул Руднев. — Ты чудовище, Роман Аркадьич. — Я литератор, Андрей Константинович. — Шойфет бухнул перед Рудневым кружку и заварочный чайник. — И если ты не уймёшься, я тебя так сочиню, что ты имя своё забудешь. — Ну попробуй, — холодно улыбнулся ему Руднев. — Я в долгу не останусь. — Вот за что я тебя люблю, Андрей Константинович, так это за твой зловредный характер, — умилился Вий, ломая шоколадку на дольки. — Не так посмотрел кто, и ты уже готов проклясть его самыми страшными клятвами. Прям женился бы на тебе, если бы у меня уже не было Тёмушки. — Это вряд ли. Я тебя за одну фантазию импотентом бы сделал, — зловеще прошипел Руднев. — Ну, значит, отдадим тебя Диме, — притворно вздохнул Шойфет и зафыркал от смеха в чашку с чаем.