Ноль Овна: Дела семейные

      Радзинский дошёл до живой изгороди, за которой начинался участок зятя, и внимательно посмотрел на окна его дома. Убедившись, что в кабинете приоткрыта оконная створка, Викентий Сигизмундович зашагал по ровно стриженому газону к крыльцу.       Солнце грело плечи под фуфайкой и пекло седую макушку. Радзинский благостно щурился на раскалившееся к вечеру светило и задумчиво почёсывал короткую плотную бороду.       − Андрюш, это я, открой, − громко сказал он в домофон и тщательно поскрёб подошвы о шипастый коврик у порога. Потянул на себя пикнувшую электронным замком дверь с забранным чугунными завитками толстым стеклом.       Руднев встретил тестя взъерошенным изнутри и снаружи. Одно то, что невротично блюдущий протокол переодеваний зять встретил его не в домашней одежде, наводило на тревожные мысли.       − Что за кипиш? Работа срочная? — благодушно спросил Радзинский, обводя взглядом разорённые коробки с бумагами и разложенные всюду документы.       Руднев глянул на него как-то дико и с ужасом уставился на пыльные отпечатки ладоней на своих костюмных брюках.       − Мне надо переодеться, − нервно сказал он с пластиковой улыбкой. — А вы кофе пока нам сделайте. Хорошо? — И он вежливо указал на дверь, приглашая Радзинского выйти.       Тот оценил это как попытку выпроводить себя из комнаты. Что ж там за бумажки такие? Ну, кофе так кофе…       Хозяйничая на Рудневской кухне, Радзинский был так аккуратен, словно работал с ядами. Это у себя он щедро просыпал мимо посуды муку, сахар и специи, а потом спокойно сметал это всё в мусор. У Андрюши Викентий Сигизмундович старался даже хлеб случайно не раскрошить и казался себе почти святым, когда как какой-нибудь отшельник благоговейно подставлял ладонь, надкусывая печенье, чтобы крошки не сыпались на стол.       − Как дела, Андрюш? Как Надежда без тебя с детишками справляется? — прихлёбывая кофе, деликатно поинтересовался Радзинский.       − Без меня? Почему без меня? — вежливо удивился Руднев. Он был уже умыт, причёсан, одет в джинсы и футболку. Радзинскому иногда казалось, что Руднев сам у себя четвёртый ребёнок, за которым он ухаживает так же как за остальными тремя. — Я постоянно в городе, мы всегда на связи, − уверенно заявил он.       Все Рудневские дети были школьного возраста и давно уже жили в городской квартире, чтобы не добираться до школы часами по утренним пробкам, а спокойно доходить до неё за пять минут. Руднев, благодаря этому, остался в загородном доме один и был, похоже, счастлив. Шойфет бывал у него теперь чаще, чем жена и дети. У Шойфета же Руднев частенько ночевал, когда оставался в городе. И почему Радзинского это раньше не волновало? Ах, да, прежде не было так нагло подкинутых Шойфетом соблазнов! Руднев был человеком чести и жене не изменял даже в мыслях. Но Шойфет мог испакостить всё что угодно. Даже святого он способен был совратить в шаге от рая. Особенно святого, уточнил про себя Радзинский. Святые были для Ромы особенно лёгкой и лакомой добычей.       − Когда приедут? — благожелательно уточнил Радзинский. — Каникулы давно начались. Может, помочь с переездом?       Руднев уставился на тестя с таким ужасом, будто тот сообщил ему о конце света.       − О нет, − хрипло сказал он, пустыми глазами глядя на него. — Почему сейчас? О, Господи. — Андрей Константинович машинально допил кофе и пошёл мыть чашку.       Радзинский ждал продолжения. Давить он не собирался. Ниточки тянуть тоже. Руднев тестю всегда доверял и всем с ним делился. И даже звал папой. Ради одного этого стоило вести себя с ним благородно.       Руднев между тем протёр уже все поверхности в кухне, тщательно вымыл руки. Поделиться новой тайной ему хотелось. И почему не с Радзинским? Он уж точно не навредит.       − Мне достались кое-какие бумаги в наследство, − признался он наконец, присаживаясь напротив. В ярком солнечном луче он как будто дымился, как вампир, забывший поберечься от света.       − У тебя из-за них проблемы? — быстро сообразил Радзинский.       − Боюсь, что да.       Радзинский помолчал, переваривая новость.       − Покажешь?       Руднев молча встал и жестом пригласил следовать за собой.       В кабинете Радзинский побродил между открытых коробов.       − Масоны? — со знанием дела потыкал он в красочный штамп с циркулем и наугольником на одном из писем.       − Иллюминаты, − напряжённо кивнул Руднев.       − Один хрен, − отмахнулся Радзинский. — И что же тебя смущает? По-моему, шикарный материал для политического шантажа. Рашидов будет в восторге.       Руднев со вздохом опустился в кресло возле письменного стола, крутанулся туда-сюда.       − Дело в том, что когда-то мне было очень интересно, как работают астрологические законы в социальном пространстве. То есть что движет историю.       − Вот я всегда знал, что ты не бандит, а исследователь, − одобрительно заметил Радзинский, тяжело опускаясь на диван, где нашёлся свободный от документов пятачок. — Я даже не сомневаюсь, что ты нашёл ответ.       − Не сразу, − улыбнулся Руднев, которому было лестно слышать о себе такие добрые слова. — Дело в том, что мунданная астрология работает в основном с циклами и пытается предсказать политическое будущее по тем события в прошлом, которые случились на предыдущем витке. Но любой оккультист знает, что мир — это тело Бога, это организм. Мы же не прогнозируем взрослому человеку повторение тех событий, что были с ним в детстве. Мы делаем поправку на новые обстоятельства и возможности, которые у него появились со временем. Ничего не повторяется на самом деле. Ничего.       Радзинский взял одну из бумаг, вынул из кармана очки, не очень ловко нацепил их одной рукой. Руднев примолк, не мешая тестю читать.       − Это что же, анализ гороскопа какого-то чиновника? — заскучал Радзинский на третьей странице.       − Да. И таких гороскопов тут не десятки, а сотни, − подтвердил Руднев. — Мизрахин их собирал много лет на свой страх и риск. И к каждому гороскопу приложена справка с описанием решений и действий, которые человек принимал, с указанием точного времени этих решений.       − Мизрахин? — Радзинский выразительно глянул поверх очков на смутившегося при упоминании этого имени зятя. — Это Бориска, что ли? — Взгляд Радзинского затуманился воспоминаниями. − Этот хорошую интригу любил, да. Помню, продвигал он со своими братьями нужных человечков по всем фронтам. Такой патриот! Так он помер, что ли? Наверное получил от жизни всё, что хотел, раз уж решил преставиться. Ресурс-то у него ещё был. Я уверен.       Руднев отвёл глаза и подозрительно зарумянился.       − Не знаю. Я тридцать лет его не видел.       Солнце светило ему в спину и Радзинский не разглядел Рудневского смущения. Но соображал-то он хорошо, поэтому, поразмыслив какое-то время, небрежно спросил:       − Получается, Борис помнил твою мечту и тридцать лет собирал для тебя эти материалы? Чего это он? — Послушав, как зять нервно хрустит пальцами, он покладисто кивнул. − Понял. Молчу. Но это, чёрт возьми, трогательно!       Похоже, Радзинский точно знал, что Мизрахин любил мальчиков. Слишком быстро он понял, что к чему.       − Что думаешь делать? — Радзинский окинул задумчивым взглядом россыпь бумаг. — Тут только гороскопы или ещё что-то?       − Тут много чего, − сухо ответил Руднев, который сразу забылся и замечтался, вспоминая пикантные подробности своих отношений с Мизрахиным. Тот был эстет и эротоман. Мог долго укладывать своего юного любовника в нужную позу, обнажать или прикрывать, поправлять складки покрывала и волосы, играть со светом и тканями. И непременно размещал вокруг символы: виноград, розы, украшения, разлитое по бокалам вино. Одна из коробок была полна Рудневскими портретами — откровенными и теми что поприличней. Рисовал Мизрахин слишком академично и правильно. Рисунки его были сухи, но точны и приятны. Так мог бы рисовать ученик, ещё не нашедший собственного стиля. Коробку с этим компроматом Руднев с колотящимся сердцем плотно закрыл и, отдуваясь, от внезапного прилившего к лицу жара, задвинул поглубже под стол. И вовремя: тесть ничего слишком откровенного не увидел.       − Получается, Боря всех своих братьев сдал тебе с потрохами, − аккуратно заметил Радзинский. — Думаю, они не обрадуются, если каким-то образом станет известно, что за бумаги он тебе передал. Отвёз бы ты их в архив к Рашидову. Он всегда тебя прикроет. И в работе поможет. Он-то в политике дока. — Радзинский, вздыхая, отложил те листки, которые читал, и предложил вдохновенно: − А пока давай все эти коробки спрячем! Вот хоть к Матвею отвезём. Кто на него подумает? Да никто.       Руднев азартно блеснул глазами и кивнул, соглашаясь. Отдавать бумаги в контору он повременит. Сначала надо придумать, что просить за такой ценный вклад. Ведь в конторском архиве хранились данные только на уранистов, а тут — свежий массив документов с компроматом на совершенно посторонних для Ордена людей, и людей, замешанных в политике! И ещё был здесь интимный момент: бумаги эти были для него, для Руднева. И он хотел пропустить их сначала через себя и понять, что хотел сказать покойный Мизрахин своему особенному другу.       А Радзинский радовался, что не успел заговорить о дочери и всяких деликатных моментах их с Рудневым брака. Дело осложнилось вдруг тем, что опыт отношений с мужчинами у Руднева был, а значит, воссоединение с семьёй не стало бы надёжной оградой от искушений. Надо взглянуть на этого внезапного поклонника. Похоже, проще обломать его, чем пасти Руднева. И не посоветуешься ведь особо ни с кем!