***
Жалость к себе — неслыханная роскошь для такого, как Рикошет. Но сейчас это нужно, как воздух. Немного жалости, совсем чуть-чуть. Ему сложно почувствовать хоть какие-то эмоции по отношению к себе во время «работы». Потому что за такие эмоции отвечает не мозг, а сердце, путь к которому закрыт каким-то мыслемым шлагбаумом. Эмоции — не машины — они могут спокойное просочиться и выйти наружу. Но Рикошет сам их сдерживал этим глупым, ненужным барьером. Вернувшись домой с единственной мыслью — напиться с горя, он достал водку, налил и… сука, не мог выпить ни капли. Потому что работа. У него сейчас два варианта. Отречься от дела, напиться и прийти с покаянием. Или идти до конца и по-тихому сходить с ума, пока не закроет заказ. А он же не убьет его. Не сможет. Убить или умереть самому? Для такого, как он, ответ был бы очевиден. Для такого, как Рикошет. Сдаться или идти до конца? Если бы на месте Брагина оказался кто-то другой, то он бы убил без задней мысли, потому что он пошел бы по обычной схеме — без личного контакта. Но с ним так нельзя. Он привязался. Как в том анекдоте про камень. Для такого, как Миша, ответа нет, ну или он боится его назвать Если он сейчас решит напиться, то он — не Рикошет, и он не закроет дело, соскочит, не сможет убить. Если он выльет жидкость в раковину, он — наемный убийца, он запретит себе все эмоции, убьет, теперь уже единственного человека, кто ему верит, окончательно уничтожит в себе все человеческое. И все это определит одна стопка водки. Пить или не пить? Убить или не убить? Едва дрожащей рукой Шибанов потянулся к стакану, обхватил, немного болтая, поднес к губам. Выпил залпом. И это ответ. Ответ, которого он так боялся. Он — Михаил Шибанов. И он все исправит, сделает все, что в его силах. Но сначала минута жалости… или чуть больше минуты. — Ну и что меня блять делать теперь? — зарывшись другой рукой в отросшие волосы, Миша как-то удрученно рассмеялся, — Что делать… Откинувшись на кресле, в котором сидел последние полчаса, он запрокинул голову, щурясь от света люстры. Ему нужно хоть что-то предпринять, что-то сделать, пока до них, теперь Шибанов не мог говорить о нем и Брагине в отдельности, не добрались люди Семенова. Может быть его люди и убили Каталу. Только что он может? Ему придется предать полковника. Это цена за его прошлую жизнь, за отказ от нее. Неизбежная плата за роль убийцы. — Как мне ему все объяснить? — обращение в пустоту, может к матери, может к Катале, — я же вообще не знаю, как себя вести. И что реально уместно еще сказать, кроме глупого «прости»? Мне что, подойти к нему и сказать, что извини, мол, убить тебя заказали, но я не мразь какая-то, ты не бойся, я тебя убивать не буду, — саркастичность тона создавала атмосферу шутки, но последующий новый срыв вывернул все наизнанку, — Молодец, Шибанов, нихуя не скажешь. Убить не можешь и объяснить все не можешь. Была бы здесь мать, она бы сказала что-то вроде «Он тебе верит, Миш. Запомни — никогда не предавай тех, кто тебе верит». Мишу мучала новая мысль. Что больней — доверять или предавать? Вот Юра ему верил, Шибанов доверился в ответ, как-то упустив точку невозврата. Не смотря на издержки профессии, он никогда — какое сильное слово! — никого не кидал. Даже в мыслях. Он не задумывался, что такой вопрос когда-то будет. А теперь… обман веры это же предательство? — Я не хотел, — только факт неотвратимости их разговора доводил, — и я не знаю, почему ты встал в начало очереди, Юр… Очередь на тяжелое убийство лжи. Это как повторный перелом неправильно сросшейся кости. К нему пришел новый вопрос без ответа. А что страшней — умирать или убивать? Не ложь. Человека. Пулей там, или ножом. Раньше он точно сказал бы, что убивать, но не сейчас, когда факт заказа на него самого капал на мозг ежечасно. Если уж тебе суждено умереть, то лучше об этом не знать. — Была бы ты здесь, то точно нашла бы нужные слова, — еще одна доза спиртного, наверное, пятая или шестая, — решайся сразу, а то так и умрешь… Так ты говорила? — новый глоток, — Я решился, а что дальше? Я попытаюсь ему объясниться ломано… подбирая слова, как ключи от дома… но что ему сказать? Что я чертов слабак? Что я привязался к нему? Я не хочу его смерти, мам… он не заслуживает этого… Юра не сволочь, каких я убивал… Он бы тебе понравился, я уверен… Миша встал, выкинул бутылку и, в противовес алкоголю, заварил чай, запоя ему не нужно. Снова мысли о Брагине. Им с Семеновым слишком поздно сойтись в цене. Когда Рикошет назвал цену, он согласился, это одно из правил. Если клиент одобрил сумму, ты не можешь соскочить, пойти на попятную. Чтоб уйти от дела, нужна веская причина. Предательство. Это серьезная причина, или Миша сам себя оправдывал. Слишком дешево продавать. Да, Юру он продешевил, за него и двух лямов мало будет, хотя, это сугубо Мишино мнение, но, стоит отметить, что всех он оценивал сам, не было такого, что его цены кого-то не устроили. Но впервые он поймал себя на мысли, что реально надо было назвать стоимость выше. Теплый чай успокаивал. Черный и бергамот. Уже не хотелось кричать от неопределенности, только тонуть в сплине, ментально разлагаясь на легкую тоску, приятную ностальгию и слабую, но яркую надежду. И это позволило не сойти с ума, спокойно принять факт смерти Каталы. Что-то внутри говорило, что он не один. Тем не менее, самое сложное решение уже принято. Этой ночью Шибанов не нашел в себе сил даже на то, чтоб дойти до кровать, уснул прямо на диване в кухне-гостинной. Сон был тревожный, тяжёлый, может это последствия алкоголя, наложившееся на пережитое за последние сутки. Сознание генерировало не самые приятные картины, которые, кажется, только-только начали сглаживаться в памяти. Второй суд был легче первого, но, тем не менее, так же неприятен. Это уже удар по гордости. Стоит отметить, что, во время этого следствия он пошел навстречу, следак был нормальный, лишнего не вешал, дальше нужного не лез. В итоге Рикошета посадили по минималке, а потом и вовсе выпустили по условно-досрочному. Если бы это была первая отсидка, тогда, в двадцать, то он бы оскорбился, потому что гордость была сильней, но тогда он думал о том, что вообще не хотел садиться, думал о матери, а в двадцать девять уже было все равно, а пара лет спокойствия на дороге не валялись. Если первая отсидка была испытанием, вторая — своеобразным отпуском, то, в перспективе, третья должна была стать ожидаемой гибелью. Утро началось без головной боли, удивительно, даже в приподнятом настроении. Как минимум воспоминания о тревожных картинках из снов и смерти Каталы не производили ожидаемого эффекта. На душе оседала тоска, но не удушала, а, кажется, наоборот позволяла дышать полной грудью***
С Брагиным они встретились уже на месте, после сложного решения хотелось оттянуть неизбежное общение с ним хотя бы на какие-то жалкие полчаса. Не смотря на то, что Миша выехал за достаточное время, он все-таки опоздал минут на десять. Он не оттягивал встречи, болтая несчастные остатки кофе из ближайшего заведения, до того момента, как они стали омерзительно холодными и отправились в мусорный бак нетронутыми. Просто ему нужно было подумать. В голове появилась идея о том, что в квартире есть прослушка, иначе как они поняли, что Рикошет говорил Матвею о том, что его могут убить? Если бы они просто хотели убить, что убили бы сразу, нашли бы. Только как нашли? «Чертчертчерт» Он же сам навел людей Семенова на Каталу, стопроц на его тачке была, точнее еще есть маячок. Значит они знают, что он здесь. Нужно как можно скорее найти его и снять, в сервис везти нельзя. Если Эмиль нанял человека для его устранения, значит за ним начали следить еще до созвона, может, еще до пути из Омска. Это же какая должна быть самооценка у человека, что он решил так перестраховаться? Это же стереотип, что киллеры сдают заказчиков, если плательщик не думал кинуть на деньги. Но только откуда они узнали, что именно он ему сказал? Если только… Блять… Решив не дожидаться лифта, Миша пулей подорвался на четвертый этаж многоэтажки. Главное, чтоб полковник не зашел туда раньше. И удача им улыбнулась, Юра только собирался войти, взяв из вещдоков ключ. — Стой! — буквально прошипел Рикошет, эхо не на их стороне, — Мне надо кое-что проверить там, Юр. Дай ключи и жди здесь, — молчание и протянутая связка в ответ, — Чтоб не единого шороха, ясно? С характерным звуком дверь открылась, Шибанов зашел, прикрыв за собой. За мгновение до этого он выудил из кармана местного опера детектор, просить не стоило, они могли что-то заподозрить, а Брагину он сам скажет потом. Тут точно что-то было, иначе Миша вообще ничего не понимал. Коридор чист, как и думалось, скорее всего прослушка на кухне, так как гостинная пуста. Пять минут. Десять. Заветный писк прозвучал на полке за рамкой. Хочешь что-то спрятать — убери это на самое видное место. Осторожно отсоединив жучок от сети, Шибанов окликнул Юру. Теперь можно. Они не узнают, что Брагин здесь. Надо будет и с машины снять, но не отключать, просто оставить дома до поры до времени. — И что ты такого важного делал, — голос раздался из коридора с заинтересованной ноткой насмешки, — что ничего толком не объяснил? — Мои догадки оказались верны, здесь прослушка. Я отключил ее, вон там, за рамой. а что за записка? Ты что-то про нее вчера говорил — А… да, — он открыл фотографию записки, — посмотри… я пока не понимаю, что она значит… На экране синело изображение обычной бумажки девяносто на девяносто из блока для записей, которые обычно продаются в пластмассовых подставках и называются кубарики, только никто их так не называл. Такие обычно кладут в канцелярских, чтоб проверять ручки. Буквы и их соединения напрягали своей резкостью и непривычным наклоном влево, они словно написаны украдкой. «Ты следующий. Ничего личного.» Значит их должен убить один и тот же человек, который из какой-то солидарности, скорее всего тайно, оставил Рикошету предостережение. А Юра все так же смотрел с непониманием или умело делал вид, что не понимал. Если он попытается объяснить Брагину значение этих слов, это будет хорошим началом того разговора? В любом случае это неплохая попытка. — Я понимаю, что это значит, — короткий взгляд окинул комнату, проверяя, есть ли кто-то рядом, — я же говорил, что мы были знакомы, — голос стал тише, — полагаю, что это для меня. Юрины пальцы инстинктивно дернулись, но не сжались. Уже не боится, если до этого наблюдалось нервное напряжение, то сейчас нет, или он хорошо играл. — Ночью тут был первичный обыск… могли что-то найти, связанное с тобой? — Нет… я думаю… А чего спрашиваешь, дело же у тебя? — По смерти — да, — пара секунд молчания, значит полковник тоже «шифруется», — по тому, что нашли в квартире — нет. Брагин доверительно посмотрел на Рядова, изучая каждое изменение в лице. Может быть страх, осознание, понимание. Но в голубых глазах просто промелькнула искра неясного значения. Именно после этого предложения Миша уверился в том, что он все сделал правильно, и, что нужно все рассказать как можно скорее, сегодня же. Он хотел уже ответить что-то по типу «Выйдем отсюда — я объясню», но полковник прервал ход мыслей комментарием для участкового, чтоб тот поднапряг местных в связи с тем, что улик для причин убийства Богомолова не так много. Значит, для них здесь работы больше нет, хорошо. — Не натопчите мне тут! Голос, относительно новый для Шибанова, разрезал мерный гул в душной квартире. Он слышал его пару раз в офисе и слышал, как Юра говорил, что обладатель этого голоса — честолюбивый педант. — Хорошо, Андрей, — шутливо растягивая гласные, Брагин вышел в коридор, утянув за собой опера, — мы уже и так собирались уходить… пошли. Шибанов покинул квартиру раньше, тяжело ему там находиться, поджидая следователя на лестничной площадке. До него донесся обрывок разговора. «Присматривай за своим опером… а то за ним понаблюдаем мы». Это звучало так… мрачно, словно наваждение. Они что-то нарыли, поэтому нужно рассказать все немедленно. Сейчас. Хоть на этой чертовой лестнице. Миша не хотел ему врать. Миша не мог ему врать. — Пойдем, — внешний вид Брагина не говорил о том, что еще ему сказали, и, самое важное, что сказал он, — нужно съездить на дачу Козырева, вдруг там что будет о причинах его убийства. — Что он тебе говорил? Вопрос как бы невзначай, чтоб поддержать разговор. — Ухватов? Да ничего, поворчал немного, не бери в голову.***
Звонок неприятным скрежетом прервал шелест шин, с тихим стуком камни били по дискам. Посмотрев на экран вызова, Миша неприятно поморщился. «Чертчертчерт» Бросив взгляд на следователя, который так же непонимающе с подозрением смотрел в синие глаза напротив. Была не была, лучше Брагин его погубит, чем кто-то из этих уродов. Киллер включил громкую связь. — Да? Слушаю, — жестом он попросил Юру молчать. — Почему он еще жив? Я, кажется, ясно все тебе говорил. — А как ты себе это представляешь? Сегодня пришел — завтра убил? Полковник сильнее сжал руль, Шибанов отвернулся, пути назад нет. — Смотри мне. — Что ты сделал с Каталой? — Не я, но да, убил. Он много знал. Им овладела злость. Катала же вообще был не при чем, он даже не знал ничего. Вообще ничего. — Он ничего, блять, не знал. Ни-че-го. А меня ты так же уберешь, за то, что я много знал? Да?! — Ничуть, — голос в трубке наигранно рассмеялся, — я не кидок. — Кому-то другому попиздишь, но не мне. Что значила записка? — не стоило про нее говорить, но злость сильнее, — Ты убьешь меня, когда я закончу дело? — Да не для тебя это, — смех, может быть он знал о ней, — это для фраера. Жестом Миша показал, что готов ко всем вопросам, только пусть Юра помолчит сейчас хотя бы полминуты. — Было б для него, было бы пафосней, иначе как бы он тело заметил? Не думай, что я буду играть, пока ты не соблюдаешь правила. Так я не работаю, что, думаю, тебе известно. — Как ты- — Как ты со мной, так и я с тобой. Адьес. Он сбросил вызов, добавив номер в блок. На душе стало тошно, так паршиво от того, что эпоха честных бандитов подходит к концу. Неправильно это, не по понятиям. Было бы это лет пять или десять назад, так их бы самих за такое убили, забили бы как собаку. Ты нанял человека, ты посвятил его в свои проблемы, ты ему поверил. И тебе поверили. Убить того, кто тебе поверил и кому поверил ты, это уже преступление против чести и правил. За это вперед собственного визга летят. За это не убивают, за это сдают. — Кто ты? Вопрос глупый своей предсказуемостью. Но Миша готов все рассказать. Рассказать Юре и никому другому. Шибанов усмехнулся, заметив то, что машине свернула в перелесок у обочины. Сейчас все закончится. — Я — Рикошет, наемный убийца