… Как глупо проиграла даже не свою войну, И надо было раньше думать о реванше.
Москва, башня «Око», нижний уровень лабораторий «Ингрид», секретного подразделения «Гемини». Восемь лет назад. «У нас проблема, спустись в медчасть». — Послание от Ларисы Одинцовой не сулило ничего хорошего. Гадая, что же такого произошло, почему Ларисе пришлось беспокоить его, Барышников ступил на ее территорию. У его помощников было достаточно способностей и полномочий, чтобы решать проблемы, не беспокоя босса, а раз потребовалось личное присутствие… Но то, что увидел Алексей, привело в ярость еще больше: Лариса поправляла капельницу у кровати Кузнецовой. — Это что еще такое? — Ледяная сталь в голосе Барышникова заставила Ларису вздрогнуть. — Почему она здесь? Если не может работать, ей самое место в карцере! — Вот, взгляни сам. — Объяснить произошедшее Одинцова не смогла бы, не нашлись слова, поэтому она просто протянула Леше папку с обследованием, стараясь не растерять остатки самообладания под пристальным взором холодных глаз. Лариса была не из тех, кого легко запугать, должно было произойти что-то из рядя вон выходящее. Леша вырвал папку из рук Ларисы и погрузился в чтение, мгновенно забыв о ней, — строчка за строчкой, земля уходила из-под ног. Содержимое папки меняло все планы на Кузнецову. Черно-белые снимки оказались самым настоящим ударом под дых. Вика ждала ребенка. Ребенка от Уварова, конечно, находящегося здесь же — пройти пару коридоров, повернуть направо, — и вот он, под действием экспериментальных препаратов «Ингрид», которые изменят его навсегда. — С этим можно сделать что-то? — Лариса не сразу поняла, о чем говорит Барышников, он смотрел, молча требуя ответ, и ее глаза расширились в изумлении вперемешку со страхом. — Лариса, я жду. У нас есть что-то? — Да, есть. — Пришлось ответить, но Одинцова едва нашла в себе силы. Время в медицинском кабинете замедлилось, превратилось в целую вечность, но вот нужные таблетки оказались в ее руке, и Алексей поспешно забрал белый пластик и велел убираться вон. — Леша? — Обернувшись на больничную кровать, он столкнулся со взглядом зеленых глаз, полных ужаса. Вика все поняла. — Не надо, пожалуйста. — Она была бессильна перед ним, могла только умолять, не сводя взгляда с его рук, пока он уничтожал упаковку и приближался к ней. Больничная кровать прогнулась под весом Барышникова, Вика вжалась в угол, опрокинув стойку капельницы, но некуда было бежать. Алексей схватил ее за затылок и притянул к себе, сжимая таблетку в другой руке, намереваясь запихнуть ее в рот Кузнецовой и положить конец такому вопиюще неправильному повороту судьбы. Вика звала его по имени, но ее слова превратились в белый шум, а белые стены медчасти сузились до ее лица и глаз, полных слез.«Ты заслужила. Ты отвергла меня и все это заслужила».
Широкая ладонь разжалась, и таблетка упала на пол с тихим стуком, а потом под силой поступи армейских ботинок превратилась в белую пыль, сливающуюся со светлым кафелем. Алексей буквально вылетел из палаты и лишь когда оказался в своем кабинете, сумел перевести дыхание. Ему нужно было лишь одно, чтобы Вика была рядом, а судьба снова поиздевалась, подкидывая очередной сюрприз. Настоящее время. Кавказские горы. В старом доме пахло деревом и пылью, все вокруг было укрыто старыми простынями — уже много лет здесь никто не появлялся, — но дышалось гораздо легче, чем в окутанной тревогой и неизвестностью столице, где на каждый квартал приходилось по несколько блокпостов. Ах, если бы можно было остаться здесь навсегда — вдали от интриг и заговоров, от пристального взора «конторы» и безликих коридоров лабораторий «Гемини». Они с Дашей ходили бы купаться в море, поднимались бы в горы, жили бы счастливо и беззаботно, не оглядываясь ни на кого. Но это были даже не мечты, Вика прекрасно отдавала себе отчет, что думала о несбыточном. Вынужденные спутники Вики разбрелись по разным углам, кто куда — посиделки у камина за ужином и с бокалом вина — это не про их странную компанию, связанную лишь чередой неприятных событий. Мирослава выбрала дальнюю комнату, спросив разрешения у хозяйки дома, и заняла ее вместе с Уваровым. Офисные сплетницы оценили бы, но не Кузнецова. Что-то кольнуло в глубине души, но быстро отпустило, и вскоре Вика уже не думала про Вадима, разбирая те немногие вещи, что взяла с собой, в их с Дашей комнате. Дом погрузился в тишину, лишь можно было различить уханье совы да слабый шелест деревьев. Рядом безмятежно спала Дашенька, темные волосы разметались по подушке, длинные ресницы иногда подрагивали. Слушая ее размеренное дыхание, Вика ждала, когда же сон придет и к ней, но сна все не было и не было. Потеряв надежду уснуть, она вышла в гостиную, тихонько ступая босыми ногами по старым половицам, чтобы не разбудить Алексея, занявшего старый диван — вовсе не потому, что ее заботил его сон, нет. Ей не хотелось сейчас ни с кем говорить, а тем более с Барышниковым. Пройдя мимо, она на мгновение задержала взгляд на мужском лице, походившем в лунном свете на мраморную статую — столь же отточенном и холодном, — и скрылась в полумраке старой кухни. На столе стояла чашка с остывшим чаем, забытая вечером, Вика взяла ее, пригубила немного, вдыхая аромат горных трав. Днем нужно будет разобраться с генератором и появится электричество, но его отсутствие не доставляло неудобств. В городе Вика уже начала привыкать к частым перебоям, а здесь, в затерявшемся далеко в горах маленьком островке спокойствия, оно было даже лишним. Все в маленькой деревенской кухне оставалось таким, как запомнила Вика, словно время замерло, когда за ней закрылись двери, и ждало, когда же хозяйка вернется вновь. Старая газовая плитка на две конфорки, шторы в голубой цветочек — краски давно выцвели, но узоры хранила память. Глиняная посуда в полках самодельного шкафа, который мастерил еще прадед. Эта комната, как и весь домик, была пропитана духом ее семьи, здесь хотелось задержаться немного, прежде чем вернуться в каменные джунгли столицы. Но где здесь могли храниться документы деда? Самый главный вопрос оказался самым сложным. В североуральской тайге они с Барышниковым шли по координатам, искали бункер, но в горах такое сооружение построить было намного сложнее, здесь что-то другое. Она поймет, подсказывала интуиция, найдет. Только нужно немного времени. Взгляд зацепился за старую коробку на верхней полке шкафа, смутно знакомую, но что там хранилось, Вика не помнила. Она подошла к шкафу и потянулась за коробкой, но смогла лишь дотронуться до нижних углов с небольшой высоты своего роста. Коробка накренилась, но не упала — была остановлена широкой ладонью. Вика уловила тепло чужого присутствия совсем близко позади себя, обернулась и встретилась взглядом с Алексеем. Он опустил коробку на столешницу и оставил руки там, по бокам от Кузнецовой, снова загоняя ее в ловушку. — Вика, — его голос звучал непривычно тихо, хрипотца в низком шепоте задевала ее собственные нервы, в одно мгновение ставшие натянутыми как тонкие струны. — Мы можем уехать в Германию вместе, ты я и Даша. Там никто ни к чему нас не принудит, мы будем свободными. — Барышников сошел с ума? Однозначно, лихорадочный блеск в его глазах говорил Вике об этом. Она все еще нервничала, непривычное поведение лишало всякого понимания, что же ждать от него дальше, но голос зазвучал на удивление свободно. — Я свободна. Я не была свободной только когда работала на тебя. Я не хочу никуда уезжать из своего дома, из своего родного города… — Вика взяла паузу, переводя дыхание, а потом с ее губ слетел совсем иной вопрос. — Почему ты согласился работать на Комарова, когда умерла Рауберг? Он закрыл твое дело, но было что-то еще? — Было. Я был глупцом — В усмешке, едва тронувшей тонкие губы Барышникова, Вика прочитала горечь сожаления. А может, это была лишь игра ее собственного воображения. — Хотел сделать мир лучше, хотел защитить свой мир от внешних угроз, таких, как Теодора Рауберг и ее соратники. Но к чему это привело. Есть законы жизни, Вика, законы политики, на которых держится весь наш чертов мир, изменить это не по силам ни тебе, ни мне — никому. — Я не тешу себя утопичными иллюзиями, но что в моих силах, сделаю. — Он улыбнулся ей, как ребенку, наивно верящему в чудеса, но Вика продолжила: — Я не ты. — «Я не чудовище». — А вот тебе действительно стоило уехать, зря не воспользовался шансом. — Вика отвернулась от Барышникова к коробке, привлекшей ее внимание, и ощутила холодок — он отступил, и раздался тихий звук шагов, который через пару минут затих, и снова стало тихо. Но тишина не принесла облегчения.***
Поиски записей Викиного деда не заняли много времени. Размышления Вики оказались верными, в Краснодарском крае все было совсем не так, как в старом бункере — пара пыльных коробок на чердаке, пожелтевшие страницы, размытые чернила. Пока Алексей и Вика разбирались со старыми записями, Вадим с помощницей анализировали исследования Даши и Андрея в Китае — все сходилось, теперь у них был ответ, оставалось только вернуться в Москву и закончить работу над вакциной. У них не было в запасе много времени, но прежде чем связаться с Комаровым, Вика осуществила свое давнее желание — показала Даше море, а потом отвезла дочь в деревню, в дом своей тетки. Решение было непростым, но Даше будет намного лучше на черноморском побережье, чем в городе с бушующим вирусом. Уварова, который начал сближаться с дочерью, привело в ярость это решение, но у него не было права голоса, и слушать его Вика не стала. Их путь домой был другим — Комаров велел приехать на закрытый аэродром, там уже ждал воздушный борт с хорошо знакомым символом в золотой краске. — Интересно, если бы мы не справились, нас бы встречали так же? — Мирослава нарушила гнетущую тишину и озвучила не только свои, но и Викины мысли — обе они думали об одном и том же. — Внешне все выглядело бы так, только на нас надели бы наручники. — Тихо усмехнулась Кузнецова в ответ. Вскоре борт поднялся в хмурое небо, чтобы вернуть их обратно в столицу. «Черный лебедь» было кодовым названием вируса, а вакцину от него в лаборатории прозвали «Белый лебедь», так и закрепились эти два названия. Пока «Черный лебедь» не покидал сводки новостей, «Белый лебедь» успешно проходил все клинические испытания. В тот день, когда вакцину наконец представили медицинскому сообществу, начался обратный отсчет — скоро город снова откроет свои границы, жизнь вернется в привычное русло. Оставалось подождать совсем немного. Вика, ее друзья и Комаров, чье присутствие в «Гемини» стало обычным делом, собирались в кабинете на последнем этаже башни, но их совещание было совсем не похоже на множество предыдущих. Место Барышникова пустовало, а когда Вика хотела занять свое, Комаров поправил ее. «Виктория, после всего, что вы сделали, директорское кресло ваше по праву». Кузнецова заняла его, столько лет принадлежавшее ее врагу, но не испытала радости или облегчения. Эмоции как будто выключили, и даже сообщение от руководителя службы безопасности не коснулось их. «Барышников покинул здание час назад». Вика понимала, что это значило — Алексей уходит из «Гемини», и это тоже была победа. Работая последние месяцы рука об руку, они тем не менее почти не пересекались. Их пути разошлись после прибытия в столицу из Краснодарского края, тогда Леша отказался ехать с ней, сославшись на дела, и в Викиной квартире больше не появлялся. Все было к лучшему. — Вы уверены, что хотите вернуться в Китай? — Сотрудничество в медицинской сфере двух стран-союзников было всего лишь предлогом, Даша и Максим хотели начать все с начала там, где ничего не напоминало о прошлом. — Да, мы точно решили. Все будет хорошо. — Даша улыбалась так тепло и лучезарно, и хотелось верить в лучшее, но грусть поселилась в мыслях Кузнецовой, ведь Андрей тоже уезжал. Он хотел отыскать в Германии Женю по наводкам Барышникова. Друзья не обсуждали с ним Савельеву, не донимали расспросами, понимали: захочет, скажет сам, когда будет готов. — А помните, какой сегодня день? — Они не помнили и заслужили укор от Даши. — У нас был школьный выпускной. — Как давно это было, в другой жизни. Тогда Вика прошлась с друзьями и теперь ей предстояло отпустить их снова. Пока Вика и ее самые близкие люди в последний раз сидели за столом в директорском кабинете «Гемини», вокруг здания началось движение: люди в ярких жилетах оцепили территорию, появился кран с широкой кабиной. Подойти ближе не представлялось возможным, но Алексею Барышникову этого не требовалось, ни к чему привлекать лишнее внимание. Скрываемый тенью деревьев и покровом сумерек, он наблюдал издалека, как символ «Гемини», который всегда сиял у вершины высокого здания и был заметен издалека, сняли с креплений и спустили вниз, небрежно, не заботясь о вывеске, та треснула, усеяв асфальт множеством осколков. Эпоха «Гемини» прошла, но Алексей не сожалел об этом. Руки жег белый конверт с логотипом лаборатории, которая только что перестала существовать и вся его жизнь зависела от этого конверта, все остальное вытеснялось и перестало быть важным. Содержимое конверта пугало, ведь если подозрения Барышникова верны, его жизнь изменится навсегда, и не только его. Он хотел знать содержимое, но медлил. Сел за руль, не имея в голове маршрута — ехать было некуда. В квартиру Кузнецовой он так и не вернулся после прилета из Краснодарского края, а тишина в съемном жилье была невыносима. Собственные мысли привели Алексея на старое кладбище, где покоился последний член его семьи — вот уже второй раз за последнее время. Клаудия Сафронова смотрела с могильной плиты на своего внука холодными глазами, лишенными жизненного блеска, но даже на фото, выбранном для надгробия, в ней было столько надменности и высокомерия, что хватило бы на троих. Теодора Рауберг была похоронена под ненавистным именем в стране, которую мечтала выжечь дотла. — У тебя ничего не вышло, дорогая бабушка. — Алексей усмехнулся, глядя на старое фото, здесь его бабушка была еще молода, и только взгляд мог намекнуть на ее истинный возраст. Это фото висело на стене в родительской квартире и наводило страх на маленького мальчика, впрочем, сама бабушка и ее разговоры о превосходстве и чистоте крови пугали еще больше. Иронично, Барышников вырос на этих разговорах, но никогда не верил им. Не без удовольствия завалив последний проект Рауберг, он отправил ее за решетку вместе с союзниками, а сам занял кресло, о котором не один год мечтал. И здесь, на могиле тирана, вырастившего Алексея, он готов был узнать правду. Руки слегка дрожали, когда Барышников вскрывал конверт, черные буквы были едва различимы в свете тусклого фонаря, но все читаемы. Буквы впивались в сердце, словно сама матушка-Судьба острым ножом вырезала их, чтобы оставить раз и навсегда кровоточившие раны:«Вероятность отцовства составляет 99,99999995%»