Холодно. Там, где пальцы на витрине рисовали твое имя. Так холодно Кто-то взял и размыл границы, Так легко и с курса сбиться, Мне пора отыскать для себя, Дорогу, но без тебя.
Москва. Девять лет назад. После долгих месяцев, проведенных в следственном изоляторе, солнце казалось слишком ярким, слепило глаза, но даже этот дискомфорт приносил удовольствие— потому что Барышников наконец-то мог его видеть. Свобода была такой долгожданной, и теперь этот миг наступил. У ворот СИЗО его уже ждали: неприметная черная машина с тонированными стеклами и гражданскими номерами. Водитель вышел навстречу, как только заметил Барышникова, а приблизившись, кинул ему ключи, которые Леша с ловкостью поймал. — Неплохой подгон, старший лейтенант Комаров, — усмехнулся Алексей, разглядывая машину. — Только по имени. — Напомнил ему собеседник. — У меня для тебя неприятные новости. Твоя бабушка умерла, покончила с собой в камере. — Когда? — В начале недели. — Алексей широко улыбнулся. Новость, которую он ждал. Вот истинная свобода, не выйти из стен СИЗО, нет — избавиться от Рауберг, вот чего он так долго ждал. — А что насчет моей второй просьбы? — Нашел, — охотно откликнулся лейтенант. — Виктория Кузнецова, студентка Пирогова, идет на красный диплом. Из-за прошлых заслуг в разоблачении нацистских преступников и успешных проектов во время учебы попала в зону внимания. Возможно, ей будет сделано предложение. — Нет. Она будет работать только на меня. Это мое условие. Настоящее время. Берлин, Германия. Берлин встретил моросью прохладных капель дождя и темными тучами, затянувшими небосвод, вокруг звучала немецкая речь, от которой Алексей уже успел отвыкнуть, российский паспорт можно было убрать подальше. Теодора Рауберг и ее дети жили на две страны, но Алексея намного больше порадовало бы жаркое солнце Адлера, ведь там сейчас находилась Даша. Однако обстоятельства привели в страну, с которой его связывали не самые простые отношения. Барышников шел сквозь толпу людей, спешивших на рейс или наоборот желающих поскорее выйти из здания аэропорта, но его мысли оставались в далекой Москве. Он много раз целовал Вику, стремясь вызвать страх у той, кем не мог обладать, показать собственное превосходство. Он поцеловал ее в бункере, затерявшемся в тайге Североуральска, не зная, увидит ли снова, и что будет дальше. Но никогда она не целовала его, с тех пор, как узнала, что Алексей внук Рауберг — никогда до прошлой ночи. Они оба изменились, когда компания «Гемини» перестала существовать: Леша готов был отпустить ее и идти дальше, а она сделала шаг ему на встречу и оставила в памяти отпечаток мягких губ. Кузнецова всегда умудрялась перевернуть в нем все нутро в самый неподходящий момент. — Леша! — В сотнях звуков огромного Бранденбурга звонкий голос сестры он услышал сразу. Тася пробиралась навстречу, уворачиваясь от уходящих пассажиров, копна ярко-рыжих волос выделялась огненным пятном среди почти монохромных красок. Сестра увидела его, широко улыбнулась и ускорила шаг, но Алексей вместо того, чтобы пойти навстречу, замер, пораженный внезапным открытием. Эта улыбка была ему знакома, только ее обладательнице едва исполнилось семь лет. Теперь он понял, почему маленькая Даша так напоминала Тасю в том же возрасте — по их венам бежала одна кровь. — Леша, как же я рада тебя видеть! — Тася настигла его и заключила в крепкие объятия, имея все шансы придушить, но как же Алексей был рад ее видеть! Сестра повзрослела, стала больше походить на мать, но было в ней что-то, отличавшее от них всех. В ее мире не было Теодоры Рауберг с ее планами закончить начатое Третьим рейхом — только бабушка, читавшая на ночь сказки на немецком языке; не было проектов «Ингрид» — только фармацевтическая компания; и брата-монстра тоже не было. Алексей оградил ее от всего, в чем увяз сам, настолько, насколько мог. — Как твой проект, законен? — Закончен, — ответил Барышников. «Проектом» для Таси были полтора года, проведенные на Лубянке, но сестре об этом знать не следовало. Ложь слетела с губ так привычно и непринужденно — мастерство, отточенное годами. — Расскажи про себя, как ты? Как учеба? Тася весело щебетала, рассказывала истории одну за другой, такая эмоциональная, живая, что было даже непривычно — обычно люди сторонились Алексея. Но только не его сестра. За разговорами она привела его на стоянку, по пути с восторгом описывая свой новый автомобиль — приметный, ярко-красный, подходящий Тасе как нельзя лучше. В отличие от Алексея, она пользовалась наследием Рауберг и не понимала до конца, почему он отказывался это делать. Леша ссылался на конфликт, а Тася в душу не лезла. — Ты же остановишься в нашей квартире? — спросила Тася, лавируя в автомобильном потоке, будто догадавшись, что у него другие планы, но в ее глазах сияла такая надежда, что Барышников не смог отказаться. Квартира, где жила Тася, всегда принадлежала Теодоре Раубер, еще с довоенных времен — все там было пропитано ее духом. Алексей предпочел бы там не появляться, если бы не Тася. У него было собственное жилье, но не зная, что вскоре представится поездка в Берлин, Алексей оставил лофт Авдееву, сам себе удивляясь. Был, конечно, вариант с отелем, но тогда Таисия бы точно придушила, она могла. Когда Алексей был в квартире Рауберг в последний раз, бабка еще была жива. Тогда здесь витал аромат сигарет и ее духов, а теперь так непривычно пахло клубникой и свежей выпечкой — это Тася оттачивала кулинарные таланты, готовясь к приезду брата. Он так отвык от всего этого, было дико странно видеть проявление заботы, нормальных человеческих чувств, которые в его нечеловеческую жизнь совсем не вписывались. Но насладиться обществом сестры получилось недолго, Тася спешила на учебу — пообещала ужин, такой же вкусный как завтрак, — наспех собралась и упорхнула птичкой. Оставшись один, Леша прошелся по квартире, воссоздавая в памяти все то, что запомнилось из предыдущей поездки — Тася особо ничего не меняла, но атмосфера изменилась, больше не была такой гнетущей. В Тасе жил лучик солнца, так Алексей говорил о ней в детстве, и солнце вытеснило мрак, исходивший от Теодоры. Ноги сами привели к кабинету Рауберг, но кабинет Алексея не интересовал. Он пробежался взглядом по книжным полкам, пока не отыскал небольшую статуэтку — все было так, как показывала мать, и нажал, приводя в движение скрытый механизм: шкаф отъехал в сторону, открывая проход в маленькую комнату, которой не было ни на одном квартирном плане. Леша не знал, что хотел здесь найти, но комната была пуста. Остались только письменный стол и деревянный стул да старый плакат на стене: скандинавская руна Отал, переплетенная с мечем. От этого вида стало не по себе — будто он вернулся в прошлое, будто сейчас раздастся грозный голос бабки и щелчок ремня, ведь у нее любое непослушание требовало сурового наказания, а заходить в рабочий кабинет было строго настрого запрещено. Десятилетний Алексей провел взаперти в потайной комнате сутки, глядя на символ, который знал по учебникам истории, за то, что ослушался запрета. Методы воспитания у Теодоры Рауберг были весьма специфичные. Часы на руке завибрировали, извещая о входящем вызове, и Алексей поспешил вернуться в гостиную, прежде чем ответить на звонок — звонил Авдеев, сообщить место встречи, ведь это из-за него Барышников вернулся в Германию, информация от Андрея и была той самой зацепкой.***
Местом, которое выбрал Андрей для встречи, оказался ресторан с незнакомым названием, таким же помпезным, как и само заведение. Барышникова проводили на второй этаж, откуда открывался обзор на часть зала первого. Авдеев уже ждал, и как только Алексей занял место напротив, перед ними появились две чашки ароматного кофе. — Ты стал любителем модных заведений? — поддел Леша по привычке, но беззлобно. — Вынужденно, — откликнулся его старый враг. — Смотри. — Авдеев кивнул на входную дверь, и Алексей проследил за его взглядом. В фойе ресторана вошли Эрих Эстерхази, его старый знакомый, и Вадим Уваров. Вернее, человек, который выглядел точь-в-точь как Вадим. — Знаешь, кто это? — Авдеев не выглядел удивленным, не принял за Вадима его близнеца, а вот второго не знал. — С Антоном Уваровым барон Эрих Эстерхази-младший. Он возглавил фармацевтический холдинг после смерти своего отца. Но интересно не это. Ради него когда-то и работали лаборатории «Гемини». Прежде чем я продолжу, хочу прояснить: эту информацию лучше не знать, если узнаешь, обратного пути не будет. Если попробуешь с ней что-то выкинуть, станешь у себя на родине государственным преступником. Если выслушаешь и решишь остаться, то придется работать со мной. Комаров и «контора» не знают о том, что я собираюсь сделать, это моя личная инициатива. — Я готов. — Авдеев, если и удивился, то вида не подал. — Почему? — Вика тебе доверяет, — ответил Андрей со свойственной ему прямотой, и Леша с трудом сдержал рвущийся наружу смешок. Кузнецова доверяет ему? Ну-ну. — Ладно. Когда Теодору Рауберг и Петра Морозова объявили в розыск, они успели частично замести следы. Многое было известно благодаря вам, но один важный момент удалось скрыть. У них был куратор и спонсор, и находился он за пределами России. Заняв свое место в «Гемини», я продолжил семейное дело, но на самом деле целью было другое. Я ждал, кто же выйдет на связь, чтобы продолжить сотрудничество. Прошло несколько лет, мы уже засомневались, что план возымеет успех. — Авдеев тут же изменился в лице, напрягся и даже подался ближе, словно жаждал впитать в себя каждое слово. — Но потом Эстерхази вышел со мной на связь. Он прилетел на медицинский форум, по официальной версии, но на самом деле интересовался разработкой «Ингрид». — Что за разработка? — Это не важно, — отмахнулся Барышников, но Андрей смотрел на него с интересом. — Препарат, который замедляет старение клеток в организме. Барону не хотелось стареть. — И вы действительно создали такое? — Удивить Авдеева все же удалось. Он покосился по сторонам, опасаясь, вдруг повысил голос, но никому не было дело до двух мужчин, говоривших на чужом языке. — Почти. Попытки были, но закончить не удалось. Когда стало понятно, что Эстерхази вели дела с моей бабкой, я послал Эриха, отказал в сотрудничестве. Он был не особо рад. — Теперь его встречи с Антоном выглядят еще интереснее… — задумчиво протянул Андрей, наблюдая за Уваровым и бароном. — Я уверен, что эта ниточка ведет к нашему «лебедю». — Я тоже. Осталось только это доказать. — Если докажем, то докажем и непричастность Жени. — Андрей ухватился за мысль, которая имела для него самое большее значение, но Барышников не был в этом так уверен. Он не верил, что эта история выйдет на уровень международного скандала, скорее Эстерхази тихо и тайно устранят. Но делиться с Авдеевым своими рассуждениями не стал. Попрощавшись с ним, вышел на улицу — до собственного дома идти было полчаса, а погода благоволила к пешей прогулке. Черный джип, что ехал следом, Алексей заметил очень быстро, а вскоре, как только людная улица сменилась тихим местом, появился второй автомобиль и перегородил путь. Заметив на машинах герб Эстерхази, Алексей не удивился. Эту встречу он тоже ждал. Люди Эстерхази не трогали его, пригласили сесть в машину даже почти вежливо — младший барон звал на разговор, но не спешил развязывать войну — он опасался Барышникова, не знал, чего ожидать от этого сумасшедшего русского внука Теодоры Рауберг. Эрих ждал Алексея в просторной столовой, слабо освещенной желтоватым светом настоящих, не электрических свечей — Эстерхази подражал своему отцу, пытаясь создать таинственную атмосферу, но выходило слабо. Барон ничего не создавал, он сам был этой атмосферой, Эрих же так сильно вцепился в столовые приборы, хоть и старался выглядеть непринужденно, но маленький жест выдал его с головой. — Присаживайся, Алексей, составь мне компанию за ужином. — Барышников занял место в другом конце длинного стола, где было накрыто, но к еде и не думал притрагиваться, он здесь не за этим. — Не думал, что увижу тебя в своем городе. — Отчего же? Я половину детства провел здесь. — Барышников мог бы поклясться, что помнил этот зал другим: с множеством знамен и руническими символами, людей в карнавальных масках — на собраниях «Потомки солнца» — так называли свой культ Рауберг и ее соратники — скрывали свои лица; множество разговоров, которым не стоило звучать, заговоры, договоренности, объединение семей — вся элита и верхушка власти собиралась когда-то в доме барона. Алексею было около трех лет, он едва ли мог помнить подобные мероприятия, но они сохранились отдельными кусочками картинок, как детали пазла, который не составило большого труда собрать. Теодора водила внука на собрания, чтобы взрастить в нем саму себя, но смогла посеять только зерна ненависти. — Алексей, давай договоримся. Ты сотрудничаешь со мной и спокойно находишься в Берлине. — Чтобы спокойно находиться в Берлине, — Барышников поднялся на ноги расслабленной походкой приблизился к Эриху, — мне не нужно ни с кем сотрудничать. — Увидел ли барон Эстерхази младший среди отблесков свечей в глазах своего оппонента смертный приговор? Если не был глупцом, то увидел. В разговоре с Авдеевым Алексей лукавил, ему не нужны были никакие доказательства, слишком хорошо знал схемы и методы культа, которым когда-то руководила его бабка, и этого было достаточно. Эстерхази назовет все — схемы, имена своих подельников в Германии и в России — и умрет, как только прозвучит последнее слово. Проекта «Ингрид» больше не было, «Гемини» теперь существовал только в памяти тех, кто о ней знал, Барышников вплотную подобрался к «Потомкам солнца», и начался обратный отсчет.