Shapeshifter

⊱·•∽∽∽∽·:≼☤≽:·∽∽∽∽•·⊰

      Толпа удивляет, особенно учитывая минусовую температуру и пронизывающий ветер. Доктор Даллас, судя по всему, пользовалась популярностью, однако, лавируя между скорбящими, я не вижу слез и слышу лишь сплетни. И в самом деле некоторые люди даже не в состоянии дождаться поминок, чтобы не начать перемывать кому-нибудь косточки прямо здесь. Как типично. — ...ей так и не удалось опамятоваться после случившегося с семьей Фантомхайвов... — ...ходила к психиатру и много пила... — ...бедный мальчик...       Я поднимаю воротник своего шерстяного пальто и продвигаюсь вперед, бормоча извинения, пока не достигаю плотного переднего круга, окружающего гроб.       Под роскошными венками из символически красных цветов я мельком замечаю полированное красное дерево и позолоченные ручки. Мидфорды, безусловно, не пожалели средств. Рядом с еще пустой могилой стоит священник, читающий последние обряды таким монотонным и напыщенным голосом, что мне хочется столкнуть его в трехметровую канаву и скинуть сверху гроб, дабы у мисс Даллес появилась компания.       Я нахожу все религии абсурдными, но христианство берет верх над остальными. Затхлое устаревшее вероучение, не имевшее права сохраниться в век эмпиризма и науки, пропагандирующее филантропию и аскетические идеалы, которые противоречат всему, что заложено в моей природе. Это религия агнцев, которым нечем поддерживать собственное существование, кроме наивных грез о рае и божественной благодати; религия простаков, которым требуется инструкция о том, как действовать, думать и отличать добро от зла; религия благочестивых лицемеров, которые выставляют напоказ свою набожность, но грешат направо и налево, маскируясь под воплощение добродетели. Я, например, никогда бы не опустился так низко, чтобы скрывать свой порок пением в хоре или бросанием нескольких пенни в урну для пожертвований каждую воскресную мессу.       Мой пристальный взгляд отрывается от священника и скользит по собравшимся. Я замечаю своего подопечного именно там, где и ожидал его застать, стоящего рядом с Милфордами на противоположном конце круга. Он невысок для своего возраста и такой же худой, как я и думал, но далеко не на грани истощения. С этого ракурса мне позволено лицезреть лишь макушку его опущенной головы, и она не поднимается ни разу за всю службу; либо чтобы скрыть отсутствие печали, либо чтобы вообще укрыться от толпы.       Когда массивный гроб окончательно опускается в землю, он не шевелит ни единым мускулом. Только золотокудрая девушка сопит и несколько раз всхлипывает в салфетку, первой и последней выражая свою скорбь. Я тоже стараюсь казаться опечаленным, в конечном итоге, предполагается, что я достаточно хорошо знал покойницу. Единственный, кто мог бы знать истинную причину ее самоубийства. Мои губы сжаты в тонкую линию, когда похороны подходят к концу, но в душе я рад, что священник наконец-то заткнулся.       После того как скорбящие начинают расходиться, я направляюсь к Мидфордам. Приветствуя их коротким кивком, я полностью намерен, чтобы он показался неохотным. Именно так, на этой неделе мы имели сомнительное удовольствие познакомиться друг с другом. Наши пылкие разногласия у адвоката означают, что они не получат ни одной из моих фальшивых улыбок, нет. — Доктор Михаэлис, — произносит миссис Мидфорд сквозь стиснутые зубы при моем нежелательном появлении, — мы не видели вас в церкви. Полагаю, вы не религиозный человек? — Отнюдь, — тактически лаконично отвечаю я, ибо вера — это минное поле, которое я бы предпочел не пересекать в данный момент.       В конце концов, я пришел сюда не для того, чтобы спорить о религии или опеке. Я пришел сюда, дабы наконец взглянуть на свой приз.       «Вы не можете судить о книге по обложке, — скажут люди в тщетных попытках превзойти собственную мелочность, — ведь дело не только в этом». Однако обложки говорят сами за себя, притягивают, и Сиэль Фантомхайв — это книга в обложке, которая неумолимо привлекает внимание. Он — та самая редкая бесценная жемчужина на полке, блестяще выделяющаяся среди бесчисленных рядов посредственности.       В его чертах есть подлинное благородство и изысканная утонченность, очарование в равной степени мальчишеское и женское, бледная кожа, наделенная безупречностью ранней юности. Обворожительно раскрасневшийся на осеннем холоде, он выглядит ангельски. Портрет совершенства и восхищения во всех отношениях.       Теперь мне стало понятно, почему он получил такую высокую цену на аукционе.       Не похоже, чтобы ему понравились поглаживания по головке или щипки за щеки, поэтому я протягиваю ладонь, чтобы поприветствовать его как равного. Я уверен, что он вздрогнет от такого контакта, но, похоже, мальчик не против прикоснуться ко мне через два слоя перчаток. Пожатие маленькой ручки настолько крепкое, насколько это возможно для него. Он держит спину прямо, не сгорбившись, голова высоко поднята и больше не опущена.       В самом деле? Не боится незнакомцев, когда так много людей причинили ему боль? Он без труда выдерживает мой взгляд, настороженный, но неустрашимый, отвечая тем же на каждое внимательное изучение с моей стороны. И каким притягательным был бы этот взгляд, если бы только его фиалковый глаз мог дополнить одинокую синеву! Я не нахожу в нем ни следа печали, ни тени испуга, ни даже смущения, однако я вижу любопытство, больше, чем проблеск интеллекта и что-то, что можно назвать высокомерием.       Это не то, чего я ожидал. Мне следовало ориентироваться не только на обложку или на бездонные признаки внешности. Со всеми моими знаниями я ожидал, что обложка начнет трещать по швам: изорванная, ветхая, нуждающаяся в срочной починке. Никто не смотрел на этого мальчишку и не думал, что с ним что-то не так, потому что мальчишка не выглядит так, будто с ним вообще что-то не так. В действительности он выглядит с точностью до наоборот: здоров как умом, так и телом, бдителен и собран, хорошо одет и сыт. Правда, половина его лица скрыта повязкой, но несчастные случаи случаются постоянно. Он выглядит во всех отношениях богатым, избалованным ребенком, которым он когда-то был, а не измученным, брошенным сиротой, которым он должен был стать.       Прошло немало времени с тех пор, как мои предвидения оказались неверными. Я могу сделать множество выводов исходя из внешности, но она имеет тенденцию вводить в заблуждение, и люди склонны не всегда быть теми, кем кажутся. Я тоже не похож на человека, которому нравится убивать ради развлечения, так ведь? Должно быть, он такой же мастер маскировки. Весьма рад нашей встрече! — Нас не представили друг другу. Я Себастьян Михаэлис, психотерапевт твоей тети. Она назначила меня твоим законным опекуном... — Нет, пока у нас все еще есть право голоса, — холодный тон прерывает любой последующий обмен высказываниями. Я прищуриваюсь и перевожу взгляд на миссис Мидфорд.       Ах, она. Я привык к тому, что женщины беспрекословно мне подчиняются, однако этот экземпляр, похоже, совершенно невосприимчив к моим чарам и манипуляциям. — Я как раз собиралась связаться с вами по этому вопросу, доктор. Мы решили оспорить завещание.       О, дорогая миссис Мидфорд, на каком основании? Неужели тебе и впрямь нужно поднимать настоящую шумиху? Я немного полюбопытствую и покопаюсь в голове у твоего драгоценного маленького племянника, и тогда ты сможешь забрать его, необязательно в лучшем состоянии, но ты получишь мальчика обратно. Скорее раньше, чем позже я отправлю его прямо в твои гостеприимные объятия, посему как мой интерес длится крайне недолго.       Я сурово хмурюсь. — Возможно, мы могли бы обсудить это в более подходящее время и в более подходящем месте?       Ее голос становится лишь громче. — Нам бы не пришлось это обсуждать, доктор, если бы только у вас была хоть капля порядочности и вы передали опеку над ребенком его собственной семье!       Пара голов поворачивается в нашу сторону, и о, мне известно, что она делает, поднимает шум на похоронах, я понимаю, к чему все это. Бесспорно, я оскалю зубы. — Не думаю, что вы тот человек, который должен говорить о приличиях, миссис Мидфорд, учитывая, что вы не умеете вести себя прилично на похоронах. — Тогда скажите мне, чего может хотеть одинокий мужчина в возрасте тридцати с лишним лет от чужого ребенка? По-вашему, это приличие?       Ах, вот это уже грязный ход. Хорошо сыграно. Она нарочито придает вопросу извращенный подтекст, зная, что каждый в пределах слышимости остановится и спросит себя о том же: а что, собственно, я могу от него хотеть? Эта женщина — грозный противник, надо отдать ей должное.       Ее слова вызвали раздражение по двум причинам: во-первых, мне только в прошлом месяце исполнилось тридцать. Во-вторых, мысль о том, что я должен быть женат, целиком абсурдна. Я много думал о создании жизнеспособной социальной идентичности, и заключить брак лишь для того, чтобы избежать подозрений, было бы не только непрактично, но и на грани глупости. Богатый, привлекательный, умный... и вдобавок ко всему счастливый жених? Люди не идеальны, и я решил, что Себастьяну Михаэлису не помешали бы явные проблемы с обязательствами и история неудачных отношений, дабы соответствовать им.       Всякий раз, когда меня спрашивают о моей личной жизни, я всегда держу наготове множество ловких отговорок: «По-видимому, из этого ничего не выйдет, может быть, я слишком требователен?» «Они все боятся, что я подвергну их психоанализу или что-то в этом роде». «Я трудоголик, и мало кому понравится иметь второстепенный приоритет». Достаточно произнести одну из этих фраз с соответствующим печальным выражением лица, и вуаля, мои собеседники кивают головой в знак глубокого понимания: «Да, разумеется, у каждого есть свои проблемы». Поэтому должен сказать, миссис Мидфорд, что большинство вещей, которые я делаю, спланированы с превосходной проницательностью, и это, к сожалению, означает, что ты с самого начала была обречена на поражение.       Тем не менее хорошая попытка оклеветать всегда смотрится довольно неплохо. В современном обществе даже малейший намек на девиантные наклонности может запятнать чье-то доброе имя на всю жизнь. Если бы кто-нибудь другой публично столкнулся с подобным обвинением, думаю, он бы сошел с ума. Зачастую люди покрываются потом, ощетиниваются, и, заикаясь, возмущенно размахивают руками. И чем усерднее мы что-то отрицаем, тем хуже это выглядит. У меня нет такой проблемы. Что бы ни случилось, я всегда неподвижен, словно камень. Даже если бы меня обвинили во всех моих убийствах прямо здесь и сейчас, я бы и глазом не моргнул. Или если бы под моими ногами разверзлась пропасть, которая поглотила бы все, я бы не проронил ни слова. — Я сделаю вид, что понятия не имею, на что вы хотели намекнуть, миссис Мидфорд, — холодно отчеканиваю каждое слово. — Анджелина не была для меня чужим человеком. Я заботился о ней как о пациентке и, в профессиональных границах, в равной степени как о друге. И могу заверить вас, что ее решение было принято небезосновательно или не по прихоти.       Женщина открывает рот, чтобы возразить, но я поднимаю руку, давая понять, что еще не закончил. Ее муж продолжает переводить взгляд с меня на нее и обратно, прекрасно осознавая, что ему следует попытаться усмирить свою жену, но, по-видимому, боясь встать у нее на пути. Теперь понятно, кто в их браке главный. — Не сочтите за оскорбление, но вы также отсутствовали большую часть жизни Сиэля, а семья — это нечто большее, чем просто кровь. С таким же успехом мы оба можем являться для него незнакомцами, но как психиатр я понимаю его состояние, которого вы не... — Тогда, будьте добры, объясните... — И он требует особого ухода, который вы просто не в силах обеспечить, не в то время, когда управляете двумя компаниями и уже воспитываете двоих детей.       Она бледнеет. Я провел свое исследование: после внезапной кончины Винсента и Рэйчел Фантомхайв право собственности на их компанию Funtom перешло прямиком к Мидфордам. Какое-то время они пытались управлять ею из Франции, но длительная борьба с расстоянием недавно вынудила их вернуться в Лондон. Воистину, на данный момент у них работы по горло. — Какая наглость! Вы считаете, что вам известно о нас все? Вы не имеете права вмешиваться в наши дела! — Точно так же как и вы не имеете права намекать на непристойности или оспаривать совершенно законный акт последней воли. Впрочем, милости прошу, если вы хотите потратить больше времени в суде.       Мистер Мидфорд сжимает руки в бессилии. Миссис Мидфорд выглядит так, словно собирается ударить меня, но в конечном итоге не муж останавливает ее от того, чтобы поделиться со мной еще одним своим мнением, или кулаком. Сиэлю, стоящему между двумя взрослыми, спорящими о его благополучии, приходится упрекнуть свою тетю за то, что она устроила сцену перед похоронной толпой. Говорят, что детей нужно видеть, а не слышать, и все же именно его голос — спокойный, ровный, властный — каким-то образом становится решающим в этом вопросе. Как подобает старшему главе семьи, молчавшему на протяжении всего разговора, он прерывает спор и объявляет свой вердикт: — Прошу, тетя Фрэнсис, хватит. Все будет хорошо, правда. Я буду навещать вас.       Добро пожаловать, маленький Фантомхайв: из огня да в полымя.