Shapeshifter

⊱·•∽∽∽∽·:≼☤≽:·∽∽∽∽•·⊰

— Мне тут на днях птичка нашептала, что ты решил заделаться в няньки!.. — Длинная история, но если коротко: да, у меня теперь есть ребенок. — Ты реально собрался воспитывать отпрыска пациента! Совсем с ума сошел?! — Как я уже сказал, это длинная история. — Дай угадаю, вы двое спали? Трахались, так ведь? И она, черт возьми, покончила с собой, и теперь ты чувствуешь себя виноватым — это твоя длинная история?       Какими могут быть преимущества социальной жизни? Неплохое прикрытие. Видимость нормальности. А что насчет недостатков? Рональд Нокс. Сплетни. Шумные вечера в ирландских пабах, которые я предпочел бы провести, работая или убивая. — Верно, я и мои длинные истории. Хочешь послушать о тех, в которых фигурируешь непосредственно ты? С любой из твоих трех подружек. — Прекрасно, я отключаюсь. Чао!       Я усмехаюсь и убираю телефон обратно в карман. Сиэль зашел внутрь один. Если бы я курил, то закурил бы одну из Lucky Strike или Marlboro и с беззаботным видом прислонился к капоту своего автомобиля. Подобно Анджелине Даллес, я бы втягивал в легкие длинные струйки дыма и неторопливо мечтательно выдыхал, стоя в ожидании перед ее фешенебельным белым особняком в Эрлс-Корт. Но я не курю, и Сиэль уже через шесть минут выходит из дверей, в любом случае у меня едва ли было бы время насладиться сигаретой.       Я смотрю на компактный черный чемодан, который мальчик несет вниз по лестнице. От Мидфордов он тоже мало что привёз. — Это все?       Он пожимает плечами. — Раньше в доме было много хорошего серебра и дорогих произведений искусства, но моя тетя снесла все в Чайна-таун. Жаль.       Я не могу сказать, шутит он или нет. Другие люди намекают на сарказм с помощью ухмылок и поднятых бровей, но с Сиэлем не будет все так просто. Его лицо до конца остается большим чистым холстом. Стал бы он шутить о пристрастии своей покойной тети к азартным играм, которое разрушило жизнь обоих? Мне никак не удается его понять. Но, опять же, разве не в этом суть? — Полагаю, тогда нам не понадобится целый грузовик, — саркастически заметил я, загружая чемодан в багажник своего Aston Martin — роскошной марки и модели, но не такой броской, как Ferrari и Lamborghini, которыми богатые детишки любят щеголять по Кенсингтону. Это элегантный черный лакированный шик с изящными изгибами.       Заводя двигатель, я бросаю последний взгляд на ряд зданий с террасами вдоль улицы. Меблированный и наполненный мрачным прошлым дом будет продан за внушительную сумму даже без картин и серебра. Как только крошка Фантомхайв достигнет совершеннолетия, он унаследует колоссальное состояние после всех своих умерших родственников.       Жаль, однако, что деньги никогда не смогут вернуть ему счастье.       Едва мы достигли первого поворота, как я сигналю серебристой Toyota, и Сиэль решает завязать разговор. Мне казалось, что он будет сидеть задумчивый и молчаливый всю дорогу до Хампстеда, но у меня каждый раз возникает неверное представление. — Почему тебя назвали в честь французского инквизитора?       Ах, он, должно быть, искал информацию обо мне. Весьма надеюсь, что ему понравилось просматривать мои профессиональные достижения, лестные фотографии и хвалебные отзывы пациентов. — Возможно, и нет. Михаэлис — чаще всего немецкая фамилия, а Себастьян может быть простым совпадением. — Так ты не знаешь, какие у тебя корни — немецкие или французские? — Я вырос в детском доме. И ничего не знаю о своих биологических родителях, да и не стремился это выяснить. — М-м-м, — безразлично мычит он, глядя на шумные улицы за окном. Значит, мое печальное детство не произвело особого впечатления? Никакого сочувствия к собрату-сироте? О, вот же ледышка.       Я останавливаюсь, дабы пропустить через переход троицу подростков, которые, по всей видимости, прогуливают уроки и ненамного старше Сиэля, одетых в мешковатые джинсы, кроссовки Nike и нелепые рэперские бейсболки. Я бросаю взгляд налево и представляю мальчишку в похожей одежде: бомбер вместо его хорошо скроенного пальто, безразмерная футболка вместо джемпера с высоким воротом, джоггеры с низкой посадкой вместо плиссированных облегающих брюк, и это настолько абсурдно, что мне хочется откровенно хмыкнуть. — Я думал, ты будешь больше настроен против идеи поехать со мной, — говорю я, переключая радиостанцию, как только новости превращаются в автоматическую волну поп-хитов. Я такое не слушаю и слушать не желаю. — Хм? О, что угодно, только не Мидфорды, — Сиэль рассеянно машет рукой. — Они хотят как лучше, но слишком много суетятся. За весь месяц у меня не было ни минуты покоя, в особенности когда рядом была Элизабет. Я решил, что проще иметь дело с одним психиатром, пытающимся залезть мне в голову, чем с целым сборищем настойчивых родственников, пытающихся сделать то же самое.       Боже, какое похвальное стремление к независимости. По его мнению, взрослые не оправдали его надежд, и три года, проведенные в одиночестве, доказали их ненадобность.       Ему, должно быть, ненавистен тот факт, что мне известны его самые глубокие и мрачные секреты, в то время как все, что он знает, — это набор поверхностных мелочей из Google. — Так ты думаешь, все дело в этом? Чтобы залезть к тебе в голову? — Тогда по какой же еще причине ты не позвонил в социальную службу по поводу моей тети? Почему ты не позволил им позаботиться о моем особом уходе? — После всего, на что ты пошел, чтобы сохранить это в тайне? Я решил, что тебе не захочется принимать от них помощь.       Он выдыхает через нос. — А затем решил, что взамен я захочу принять твою? — Захочешь? Нет. Возможно, соизволишь отдать предпочтение. И будешь нуждаться в ней. Люди, как правило, платят огромные суммы за мои услуги, и я не слишком суетлив. Обещаю.       Мои глаза остаются прикованы к дороге, однако я думаю, что слова возымели свой эффект: не совсем улыбка, скорее крошечный изгиб в уголке его рта, но это уже хоть что-то. — Если отбросить все это, разве терапевт не должен быть нейтральной стороной? Разве это не будет не этично — лечить знакомых и родственников? — Да, но на данный момент мы не являемся ни теми, ни другими. В действительности мы ближе к соседям по дому, чем к чему-либо еще, и в твоем случае ни один терапевт никогда не сможет оставаться нейтральным. Так или иначе, здесь обязательно будет эмоциональная вовлеченность и конфликт интересов. — Говоря иными словами, суета, — он вздыхает. — Ну что ж. Ты оказался прав, я не испытываю неприязни к этой договоренности. По крайней мере здесь будет больше возможностей избегать тебя, нежели у моей тети.       Мы въезжаем на территорию Хампстеда, и Сиэль не ошибся: здесь достаточно места, чтобы укрыться от посторонних глаз. Я живу в двухэтажном доме с передним и задним садом, который заставляет не столь успешных лондонцев вполголоса бормотать: «Мерзкий богатый ублюдок». Интерьер не менее внушителен, чем экстерьер: традиционная викторианская мебель в богатой темной палитре с изысканной деревянной отделкой, узорчатой плиткой и шикарной парадной лестницей с ажурными перилами; он украшен ценными картинами, коврами ручной работы и кессонными потолками; заполнен антикварными креслами, пуфиками и миниатюрными диванчиками с подушками; освещен настенными светильниками, абажурами и искусно продуманными люстрами, проливающими по вечерам самый теплый свет.       Иначе говоря, да, я мерзкий богатый ублюдок.       Заезжая под навес для автомобиля, мне вспоминается день моего переезда в особняк на Бишопс-авеню к Гринхиллам. Я помню их усталые неуверенные улыбки и неловкие жесты, которые были видны как на ладони в течение первых двух недель. Собравшись вместе в карикатурное подобие семьи, мы быстро вошли во взаимовыгодный ритм, притворяясь, что все всегда хорошо. Наша идея игры заключалась в том, чтобы оставить друг друга в покое.       Сиэлю, однако, не так повезло. Я не стану его беспокоить целую неделю, дабы он успокоился, освоился и разведал обстановку. Но затем ему придется подготовить себя не к простой психотерапии, а к полному вскрытию. — С возвращением, мистер Себастьян! — прощебетала Мэйлин в знак приветствия, когда мы входим в холл. Она занимается уборкой два раза в неделю и относится к этой работе как к величайшему стремлению в своей жизни. У нее карминно-красный цвет волос, очки с толстыми линзами и безнадежно очевидная влюбленность в меня.       Девушка наклоняется, чтобы обратиться к загадочному гостю, ее голос переполнен чистым ребячеством: — И вам добрый день, юноша! Боже, вы просто очаровательны! — ее лицо вытянулось, как только она полностью осмотрела его. — Но что же случилось с вашим правым глазом? — Я споткнулся и упал на колючую живую изгородь, — говорит Сиэль сдержанным скучающим тоном. На этот вопрос он, должно быть, отвечал уже тысячу раз. — О, бедняжка! — сожалеет она, хватаясь за лицо. У нее есть склонность к мелодраме. — Идемте, идемте, мистер Себастьян очень занятой человек. Я провожу вас в вашу комнату!       Он переводит взгляд на меня, я многозначительно смотрю направо, где стоят открытые двустворчатые двери в мой кабинет. — Мы начнем на следующей неделе. По одному часу за раз. Ты можешь на это согласиться?       Мальчишка даже не успевает кивнуть, как Мэйлин начинает тащить его вверх по лестнице, радостно болтая о том, как она рада, что отныне он будет жить здесь, и как добр мистер Себастьян, что приютил его.       И впрямь, чрезмерно добр.