7 столбов разрушения

      Если бы кто-то знал, что значит внутренняя неуверенность до дрожи, сжирающая всё на своём пути, рушащая образы и просачивающаяся в каждые мысли, вызывающая ужас о будущем у самого, казалось бы, беспроблемного, бесконфликтного и похожего вообще на лабрадора парня… Но она именно такая. С самых ранних лет Боря слышал слово ответственность. Она — его стержень и внутренний столб. Ты не можешь иначе, вся стая в будущем на тебе, тебе нужно решать вопросы сейчас, не справишься — значит будущего нет. Никто не должен занять место вожака кроме сына вожака. Он должен быть достойным: никаких отбросов, только самые лучшие вокруг. Наташа Баранова, с которой Боря подружился, юная ведьмочка, дочь Проповедника, такой не считалась. Отец сделал всё, чтобы маленький Боренька перестал получать 《дурное влияние》. И они с девочкой почти перестали общаться. Но они иногда сидят вместе и периодически обсуждают важные новости. Впрочем, это Боря ввязался в ещё более ненормальную по мнению отца компанию, так, чтобы тот явно жалел. Боря пил, даже косяки иногда раскуривал, но, конечно, не баловался слишком, так, пару раз по приколу. А Наташа нет. Она далека от вечеринок, вот у неё Илюша есть. Отец намекал на возобновление отношений дружеских, заодно с Кудиновым. Но — нет, не повернуть. И если бы Боря знал, в чём же дело, что идёт не так с ним, что, наоборот, идёт как надо, но он не знал. У Хэнка было ощущение, будто бы круг постоянно замыкается и мешает идти далее. Ему сие не нравилось. Он же стремился всей душой к новому, вечному, хотел оставить какой-то след. А лет с 15 понял, что всё есть круг, и его жизнь есть круг, тогда он перестал будто чего-то желать. Ему нравилась природа, нравилось использовать возможности для того, чтобы поменять что-то для лучшей жизни. Борис в целом был мечтателем.

Но Константин Анатольевич не понимал этого. Для отца Хэнка не существовало понятия вне логики финансового благополучия его сына.

Боря периодически по этой причине думал, что иногда они с отцом с разных планет. Он — чёртов вожак стаи, чёртов полицай, вечно доводящий его друзей. Но он его отец, а Боря всё равно Константина Анатольевича любит. А логики тут нет, это просто семейное, должное. Ему постоянно приходится вытаскивать юных щенков-оборотней из ловушек и передряг в школе. Ему постоянно приходится решать проблемы стаи, так как отец даёт часть обязанностей ему. Только Оксана в семье его работой не закидывает, она тоже работает и учится, занимается спортом. Удивительная, откуда столько силы? Ей даже нравится, чёртова трудоголичка, этим она в отца. А за отца постоянно волнуешься, переживаешь… То вампиры, то сами оборотни, то у людей множество проблем, и это тоже решать нужно. Ведь отец же полицейский… Почему он всё ещё не хотя бы глава отдела… С другой стороны, Боря тогда его вообще видеть не будет. А ещё он догадывался, что мама, Марина, которая всё время тоже в магазине, потому что некуда в Коктебеле податься, уже отца не привлекает никак. Их отношения становились всё более формальными, чем больше Боря вырастал. Как будто бы они дожидались условного знака. Еда всегда есть зато, Хэнкин толстел немного, но большинство всё же стало в мышцы уходить, потому он за вес свой особо не переживал. Он же оборотень, задач у него много, вот Боре и не стоило. Мышцы оборотню важны. И всё равно, раз есть домашний очаг, то всё воспринимается как присутствие семьи. А ведь он любил маму очень. Она была удивительно ласковой и понимающей. Хотя с ней всё равно важным не поделишься. Боря честно не знал, почему вроде бы самые близкие могут быть столь чужими. И для него тоже чужими. Потому что он закрывался и отдалялся. Это ощущалось, когда по телевизору шли новости, мол, гей-парады, очередные домыслы и вымыслы. Или очередная провокация в сторону Украины. Всё больше и больше истерии. Боря привык, считая это шумом в ушах и тем, что он не должен принимать на веру. Но некоторые высказывания от отца и матери пропустить не мог. Благо, они болтали мало об этом и телевизор редко смотрели. Куда серьёзнее отец дрючил за обязанности и оценки. Ему надо было, чтобы у Бори всё было хорошо, обязательно, может даже и красный, если нет — хотя бы без троек. А что тут сделаешь... Тут только закуришь, запьёшь, пытаясь себя проявить иначе... Хэнкин талантливым был слесарем и инженером, помогал всё чинить и создавать новое. Наверное, это и было призвание Бори: что-то руками сделать. Он хотел помогать природе, чувствовал как оборотень её зов, знал, что нужны хорошие очистные сооружения. Всё готовился. И даже по литературе, столь не то что бы не любимой и непонятной, а скорее казавшейся бесмысленной, тоже, когда оказалось, что надо. Но всегда и всего недостаточно. Врагов нет, оценки хорошие, всё делает... Но недостаточно. Отцу недостаточно. Оксана гордость семьи, но она-то, очевидно, на всё забила уже давно, просто делала и для себя, не для родителей. Тяжело иметь такую яркую старшую сестру. Но Боря её очень любит. Она его тоже. У них нет секретов, на тусах они вдвоём как два главных маяка. Она бы лучше стала королевой оборотней, главой, но отец так консервативен... Впрочем, Хэнк думал, что надо стараться дальше переубеждать, что он надёжен. И что Оксана правда лучше подойдёт. Ей можно и в убийстве признаться, покроет тебя. Плечо, опора его. Боре ещё опора нужна. Кто-то способный огонь зажигать внутри. Почему это его близкий друг и Пам Киса? Что Ваню полюбил, Боря понял совсем не сразу. Даже влюблённости не было, сразу как в сон, омут. Раз — и ты не можешь без человека, будто кислород отнимут. Вот и он без Вани никак. Киса — его героин, кокс, гагиш и все наркотические вещества сразу. Без него нельзя. Но они разрушают друг друга... Им тяжело, учитывая, что они как Ромео и Джульетта — сын полицая и малолетний дилер. Дерутся, ругаются, ведь Киса вообще никак и никогда не сдерживается, вечно его несёт. Но любят же друг друга, да? Боря боялся. Вдруг нет. Страшно было. Потому, наверное, и убил Игоря. Гомофобия внутренняя. Страшно быть. Существовать. Ты итак оборотень, а сейчас ещё и гей? Бисексуал? Хэнк не хотел даже разбираться. Просто быть с Кисой вместе. Они как-то выбрались вдвоём на базу. У Кисы ни ломки, ни прихода, но Ваня слегка затих и отстранился немного. Боря это заметил. — Вань, чё случилось? Ты погрустнел? Подумал о чём-то или снова голова? Киса вздохнул. Хэнк бы в голову хотел его залезть, понять, о чём тот думает. — Да так, всё же заканчивается когда-то… — Ну да, но начинается новое. — А если совсем с человеком ну не получится после общаться? — Так а ты пробовал? Пока не попробуешь, не выяснишь. Погоди, ты что, влюбился в кого-то, а говорить страшно? Киса взглянул на Хэнка и заметил, что тот чуть напрягся. Руки, чуть сжатые, выдавали. Господи, как же они хорошо друг друга знали. Боре так хотелось, чтобы это всё было шуткой, и чтобы это была не очередная пассия Кисы... — Ты прав, сказать надо. Будет проще. Пан или пропал. А после они снова пили пиво, допили и, покурив, пошли по домам. Боря тогда задумался над тем, что отец ничего не делает. А ведь Боря во всём сознался, что убил. И отец увидел мудачество сына. Ну, оно всё равно было. Зато теперь он совсем не тот сын, которого так ценят и любят. Даже легче. На следующий день на базу заявились Бабич и Хэнкин-старший. Боря признаётся, что он рассказал. Ваня его бьёт, а тот даже почти не сопротивляется, так, немного, чтобы слишком было больно. С каждым ударом Ваня выплёскивает злость на всё. Голоса в голове будто говорят ещё больше сделать. Ваня это ненавидит, он ненавидит всё это. Его сейчас раздражает всё. И он уходит с базы. Но Хэнку было хреново в последние дни. А Киса даже не подумал его послушать. Вероятно, это убийство так повлияло. И ему было морально хреново. Всё это, все их слова о чести, вся их база — блажь. Деньги Илюшки Кудинова могут понадобиться, Хэнк их убирает подальше. Берёт спичку. Давно пора. Сжечь всё, забыть как страшный сон, похоронить вместе с детством. Он идёт на пирс. В бухте сидит возле моря, смотрит в даль и пытается что-то понять будто. Долго, выдыхая, отпуская. Окрик слышит через час где-то, очевидно чей. — Хэнкин блять! На это даже не поворачивается. Зачем. Итак подойдёт. И Ваня правда подходит, заглядывает в глаза Боре и резко обнимает. — Я нахуй думал, что ты погиб. — Разве тебе не наплевать бы было? Поплакал бы и всё. — Дибил. Ваня смотрит и гневно, и ласково, как на нашкодившую сбежавшую собаку, как Боря подмечает, но он, Киса, рад, очевидно. И Ваня снова обнимает. Хэнк несмело сначала, после сильнее, в ответ обнимает. — Прости, — говорит Ваня куда-то в плечо. — И ты меня. Я мудак. — Отец тебе сказал? Нет, не мудак. Кислов через минуты две таких объятий всё же слегка отлипает, берёт лицо Хэнка в свои руки. — Ты чего так пугаешь? Что не рассказывал ничего? Если тебе плохо было, какого чёрта тогда не делишься? — Я сам. — Нет, не сам блять. Я у тебя есть, Мел есть, Оксана с Генычем. Не сам, понял? Хреново — делись. Кстати, Игорь вообще не в обиде, чтоб ты знал. Хэнк приподнимает брови, мол, что? — Да, я общался с ним сегодня. — Ебать ты собеседника выбрал, конечно, — говорит Боря и впервые смеётся за эту неделю. А Ваня тоже с улыбкой смотрит. У него глаза на золотистый шоколад похожи, солнце когда отражается. Боря пытается понять, очевидно, что Киса сейчас выкинет, от него всего ждёшь. Ваня наклоняется слегка и целует Хэнка. Боря сначала не отвечал, видимо, привыкая, а после тоже целовать стал. Ванины губы как ежевичное вино, терпко, сладко. Хэнка тянет, тянет вниз, в низу живота впервые приятно так тянет, как будто одеялом накрыли. Любит. Киса его, а Хэнк — Кисин. Очевидная вещь, аксиома. Они не так долго целуются, потому что есть ещё новости, и Ваня рассказывает что узнал. Они идут из бухты, вызывают такси, едут к Мелу. Они в него верят. И в себя тоже. Держатся тихонько за руки, не видно же. Лишь бы Мел выжил.