У тебя есть все ключи

Если даже рук двух пар нам Не хватает для объятий, Значит, чет благоприятен — Нечет лишний в нашем деле. Мы на всем двуспальном теле Не оставим белых пятен, Поцелуев не оставим — Всё свое возьмем в постели. (Зимовье зверей «Свидетели»)

Гиноза заходит в общественную уборную и там умывается. Он замечает, что бледен, как вампир, а глаза горят нездоровым огнем. Видимо, предвкушением… Гино даже не пытается подумать о пути домой. Ему нужно к Когами, тем более, что тот все же послушался. Пусть в мелочи, но даже это похоже на чудо. Гиноза должен постучать, но не делает этого. Дверь исполнителя всегда откроется его инспектору. Гиноза просто входит. Но ступает в комнату из коридора нерешительно. Ему страшно снова застать Когами за делом образцов. Но в комнате тихо, спокойно и пахнет табаком. Гино смотрит на спящего Когами. А тот снова путает все его планы. И кровати у него нет, только диван, маленький и неудобный. Где он вообще такой достал? Места на диване нет, Гино аккуратно вешает пиджак на спинку стула и присаживается рядом с Когами на корточки. Смотрит в его лицо и на книгу — свою. Он знает, что если коснуться Ко, тот очнется. И поэтому позволяет себе просто смотреть. Во сне Когами послушный и теплый, даже не скажешь, что он вооружен и очень опасен. Гино не хочет нежности, но она приходит сама. А он решает делать все наперекор… Он знает Когами и знает, что тот не всегда любит прелюдии. Когами любит, когда ярко, страстно, резко и на невероятной скорости. Напор Ко способен сразить кого угодно, но сейчас Гиноза собирается сразить Когами. Он хватается за пряжку его ремня и расстегивает, чтобы не дать Когами опомниться, опирается на диван коленом и нависает над Когами сверху, вползая руками под его футболку и только потом смотрит, лишь усилием воли не целуя сомкнутые веки Когами. Когами вздрагивает от прикосновения, пытается поймать чужие руки и открывает глаза. — Гино? Когами ослабляет хватку и больше не думает ни вырваться, ни оттолкнуть. Он тянется к губам Гино, но его встречает упрямый отпор: Гино склоняет голову и прикусывает кожу на шее Когами, высвобождает руки и жадно шарит ими под футболкой. Когами выдыхает уже без вопроса: — Гино… — и выгибается, стараясь стать ближе. Когами, похоже, считает, что прошлый уговор больше не работает, и обнимает. От его горячих ладоней по спине Гино текут волны возбуждения. Но реакция Ко ужасно нравится Гино, он даже решает не мешать Когами трогать в ответ… до поры до времени. Все же это тоже очень приятно. Гино не церемониться: он расправляется с молнией Когами и понимает, что Ко уже возбужден. Это охуенно, и Гино чуть раскрывает пальцами головку, а потом спускается ниже и касается ее языком. Он угадывает желание Когами подняться, задавать какие-то вопросы, поэтому крепко прижимает его вытянутыми руками за плечи к дивану. И чувствует вкус. «Я извращенец, » — Гино и так это знает. Ему нравится чувствовать вкус Когами и с каждым движением языка ощущать, как его член наливается возбуждением и… нетерпением. Гино не настроен на полноценный минет, он просто позволяет себе немного вольности. Это только начало, и по плану всего еще пара движений… Когами пробует подняться, помешать Гино, изменить ситуацию, но все, что ему удается это поймать узел галстука Гино и потянуть вниз… Но Гино слишком хорош, а Когами слишком его хочет, и вот остается только стон. Когами почти замирает и только сжимает пальцы на плечах Гино. Даже это оказывается немного слишком, а Гино не согласен отдаться во власть Когами. Он ловко ловит его за запястья, отпускает, но говорит: — Нет. Только сверху… В этом есть свой кайф, не удерживать Когами, а просто сказать ему «нет». Знать, что он сдерживается сам… Гино улыбается и, отрываясь от Когами резко и внезапно, тянет его за собой, потому что на диване сам черт ногу сломит. Он ловит Когами в кольцо рук, выпрямляется, обнимая его сзади, вдыхая запах его жестких темных волос, целуя в изгиб шеи, в выпирающий позвонок и уже находя его сосок одной рукой, а член другой. Гино напряжен и горяч, он хотел бы видеть лицо Когами, и уже ищет вариант, как его развернуть, но натыкается взглядом на размытое фото беловолосого человека. Человека, который отобрал у него Когами. — Блядь, — ругается Гино совершенно нецивилизованно. Он хочет сдернуть фото со стены и порвать на мелкие кусочки, но это — не то… Это будет его решение, а не решение Когами. Пусть Когами и не сможет помешать, но он распечатает фото по новой, и оно займет прежнее место. Один раз Гино уже разорвал Макисиму. Увидеть его снова было только больнее. Гиноза хотел бы потребовать от Когами, чтобы он убрал фотографию, но молчит. Он не знает, как жить с отказом, как снова так прямо встретиться с тем, что Ко не выбирает его. Гино опускает глаза, смотрит только в плечо Когами и кусает его, потом жадно движется по шее к уху, медленно раздвигая ноги Когами коленом. Гиноза злиться, и эта злость слишком похожа на страсть, а ненависть и обида — на любовь и принадлежность. Он толкает Ко к стене, так что тот упирается в нее ладонями. Гино расстегивает ширинку и упирается в Когами членом. У Гино стоит, но только потому, что он не смотрит перед собой. — Мы точно должны трахаться, глядя на их лица? — спрашивает Гино и снова кусает Когами, и не входит в него, но его член сжимает сильно, возможно, слишком. Гиноза знает, что в его голосе обида, детская и идиотская. И что… Он не может отказаться от того, чтобы хотя бы так. И, кажется, стоит посмотреть в лицо Макисимы, как все опуститься, неужели Когами этого не понимает? Когами слишком в моменте, чтобы по-настоящему услышать, о чем говорит Гино. Он сперва стонет, а потом говорит: — Идем в спальню. Он накрывает ладонь Гино на своем члене рукой, прося не останавливаться и чуть откидывается назад, задавая им направление. Когами обещает себе обязательно потом подумать об этом всем, обязательно, но не сейчас, когда Гино снова так близко. Наконец-то. Долгожданно. Бесконечно нужно. Гино немного теряется, и Когами удается развернуться и все же его поцеловать. Гино — сердитый и непримиримый, но на поцелуй отвечает. Гино хотел бы ударить, но только целует, страстно и жарко, теряя голову. Когами зря беспокоится, Гиноза вовсе не хочет останавливаться. «В спальню, так в спальню, черт с тобой! Главное — подальше от этих лиц.» Когами увлекает Гино за собой, хотя Гино все еще ведет. А Когами уже к нему лицом и в этом, конечно, сплошные плюсы, кроме того, что у Ко очень много воли. И от каждого его прикосновения Гино, как мальчишка, сходит с ума. В спальне есть кровать, и это уже победа. Но она тоже маленькая. И скрипит. Гино понимает это в тот момент, когда опрокидывает на нее Ко безжалостно и рьяно и взлетает над ним, стягивая с него джинсы. Руки отчего-то дрожат, а голос пропадает. Зато член стоит, и Гино, чувствуя, как Ко тянет его на себя, как обнимает, как сплетается с ним ногами, как целует его беспорядочно, хочет его безумно. Хочет, чтобы это продолжалось. Гино входит резко и сразу на всю длину. Он хотел бы не думать о том, как Когами, но замирает и выдыхает сквозь сжатые зубы, боится, что Когами не понравится. Но тот только сильнее толкается навстречу, только обнимает жарче, запрокидывает голову и приоткрывает рот. «Такой…мой,» — думает Гино и делает движение вперед, потом второе. Когами сжимает губы, а потом распахивает их и шепчет: — Гино… Гиноза хочет слышать это бесконечно. Он весь в ощущениях, но все же смотреть на Когами сейчас это важнее, это лучше. Ладно, это и есть правильно. Гино замедляется, зато движения становятся более глубокими, он и не замечает, как они перекатываются набок. И Когами не ждет, он горит и требует, и они ускоряются. Гино не может думать и просчитывать, ему уже не важно, что все не по плану. Он целует Когами отчаянно, чувствует, как тот замирает внезапно, и делает еще толчок. И Когами кончает. Глотая воздух, захлебываясь беззвучным криком. Гино смотрит на него и снова чуть двигает бедрами, продлевая оргазм Когами и уходя теперь в свой. Ко сжимает Гино собой, а его член дрожит в ладони Гино. И это охуительно хорошо, Гино не помнит ни о чем больше и, кажется, даже не может сердиться. Он только выдыхает: — Ты мой. Когами кивает и дышит, целует Гинозу в плечо, притягивает ближе. — Гино, — повторяет он, утыкаясь в Гино носом, вдыхая его. — Это потому, что я был хорошим мальчиком? На грани сознания скользит старая мысль Ваку про кнут и пряник, но Когами вот вообще все равно на все, если пряник будет таким. Гино почти давится этой мыслью, едва дышит от нее, и хочет сказать только: «Это потому, что я люблю тебя». Но он не готов давать Когами это знание. Понимание, что все еще так, будет похлеще любого оружия. Он целует Когами в глаза и в скулы, в виски, улыбается горько. — Ты не был, — констатирует Гино очевидный факт. — И не будешь. Иначе это будешь уже не ты. Ты был великолепным исполнителем. Но… Это… Это просто… Гиноза хочет отмахнуться и не думать. — Тебе же нравится, — находит он аргумент. — И мне нравится. Поэтому и так. Может, ты и плохой мальчик, но ты кончаешь, как бог. И… мне мало, Ко, я только начал. Гино не просто говорит, он обещает, и голос его становится особенным, чарующим и опустившимся. Он гладит Когами, давая ему отдохнуть и снова распаляя по чуть-чуть, блуждает руками по его телу находя то косточки таза, то упругую ягодицу, то кубики пресса, то сосок. — Знаешь… Ты только в постели слушаешься меня. И то… с тобой такое… во второй раз. Гиноза усмехается, проводит пальцами от плеча Когами к низу живота, почти царапая, но ногти коротко стрижены и царапин не остается. На коже Когами все заживает легко, так что и след скоро совсем растает, зато Ко чувствует, и мышцы его восхитительно напрягаются, а из-под пальцев Гинозы разбегаются мурашки. Это странная необычная особенность Когами — идти мурашками по всему телу во время секса. — Я старался, — отвечает Когами. Он знает, что Гино прав: Когами никогда не сможет быть таким, как Гино хочет. Он не умеет слушаться, не умеет просто исполнять… Папаша говорил с ним об этом в первый день, после инструктажа Гино, про то, как надо отпустить все, что можешь отпустить, но… Когами отпускать не умеет. Он обнимает Гино снова, он готов на любые его правила, но пока же Гино не обозначил границ, и можно как раньше, просто его обнимать и любить. Когами осторожно касается губами шеи Гино, поднимается к подбородку, ловит губы. Когами так и не научился оглядываться и думать о последствиях, для него есть сейчас и Гино, который пришел. А значит каждую секунду надо прожить на полную. Когами забирается рукой под рубашку Гино, окончательно выправляя ее из брюк. Гиноза хотел бы поспорить, да только язык не поворачивается. И он отвечает на поцелуй. Отвечает нежно, всем собой. Гино не может словами, но может иначе — и это позволяет ему не растаять немедленно. Потому что его кожа тает под руками Когами и хочется только просить «еще». Но у Гинозы совершенно другой план, ему ведь еще нужны силы, чтобы уехать… домой? Но пока еще есть время для другого, и Гино не хочет его терять, он волевым усилием выдыхает: — Нет. Не так. Он отрывает от себя руки Когами, не дает тому права продвинуться дальше. Гино не уверен точно ли можно в Когами после такого быстрого и сильного… но он гладит Когами и чувствует, как его член снова твердеет под ладонью. — Только так, как я скажу, — Гино расставляет приоритеты и приводит свой план в исполнение. Когами кивает, соглашается, но все равно обнимает, все равно медленно раздевает. Гиноза не может сказать "нет" еще раз, он только отвлекает Когами, доводя того постепенно, любуясь его телом, выгибающимся все сильнее. — Ты дразнишься, — говорит Когами просто, он не обвиняет, зато толкается вперед. — Хорошо? — спрашивает Гино, потому что это очень важно. А ему уже кружит голову, Когами так тянет его за собой, что Гино начинает потихоньку терять проклятую волю. Волю, из которой он, кажется, состоит. Что он без нее? — Ну! Ну же… — просит Когами, и Гино откидывается на постели, утягивая Когами за собой. Ко опускается сверху, Гино не дает ему даже целовать, ловит губами сосок, а рукой продолжает ласкать член. И Когами движется теперь на Гино. Гино движется навстречу и теряет контроль. Что бы ни казалось, но это Когами теперь задает ритм, это он решает, а Гино следует за ним. Он хотел бы не нуждаться и не чувствовать ничего, но чувствует восторг. — Да, — выдыхает Когами. Он будто сходит с ума, ему мало. Мало близости, мало Гино. Когами пытается исправить это, но все еще нужно больше. Когами опирается ладонями о стену, стараясь не потерять ни одно из ощущений. Каждый раз с Гино — это нечто. Когами стонет, почти до крика. Он так скучал, так ждал, так нуждался в этом. Когами помнит, как они ругались, как Гино требовал перестать, как настаивал, что если Когами продолжит расследование, то значит не любит. Но для Когами никогда не было никакого выбора, он любил Гино и просто продолжал. Малодушие знать, что должен сделать, и не сделать этого. Но сейчас все это так далеко, а Гино так близко. Когами закрывает глаза, отдаваясь только одному чувство: Гино в нем, Гино с ним. Когами чуть откидывается, опираясь уже о кровать, выгибается, позволяя Гино оказаться еще глубже. Гино заполняет Когами собой и теряется в нем. Он чувствует себя так, словно, наконец, вернулся домой. Гино хотел бы изводить Когами ожиданием, хотел бы смотреть на него бесконечно, но он кончает и на самом деле мечется, сбивая покрывало. «От тебя так тепло и тесно, так усмешка твоя горька Бог играет всегда не честно, Бог играет наверняка», — стучит в ушах. Эти стихи показал ему Когами. Гино тянет Когами к себе, заставляя упасть на себя всем весом. Это не тяжело, это необходимо. Он зарывается в волосы Когами, и чувствует, как пуговицы рубашки вдруг расстегиваются сами, позволяя Ко дышать ему в грудь, целовать и обнимать его. И Гино не может сопротивляться и не может остановить. Ему лихо и пьяно, он полон от того, что Когами полон им. Гино прикрывает глаза, чего ну никак не входило в его планы. Такое нельзя себе позволять. Гино бы встать и уйти, но Когами припечатывает его к постели намертво, и как отказаться от него? Гиноза хотел бы, но силы оставляют его, и есть только Когами рядом и его горячее дыхание. Когами дышит точно Гино в сердце, и это стоит всего, только бы Когами молчал. Когами чувствует себя так, словно пробежал километров пять. Он почти не может дышать и все же дышит Гино, роняет лоб ему на плечо, целует в ключицу, сползает чуть ниже, чтобы было удобнее обнимать, целовать, вдыхать. Когами — не идиот и знает, что это вовсе не все, что Гиноза вот так просто ему не уступит. Не простит. Гино вообще хреново прощает, а Когами не то, чтобы просил прощения… И потому сейчас он поднимает голову, смотрит на Гино осоловело, но говорит со всей серьезностью: — Прости меня. Гино не двигается с места, но лицо прорезает усмешка, и он понимает, что на нем нет очков. Лицо обнажено, и видно глаза, вот же черт! А Гино очки не снимал, и даже Ко их с него не снимал… Так, где же они? Гиноза бы хотел отвлечься на их поиски, но и это невозможно, поэтому Гино только выдыхает: — Не надо. Ты же не остановишься и не перестанешь, так зачем просишь прощения? И я не прощаю. Гино говорит запальчиво, но не может спихнуть с себя Когами и не может выйти за дверь прямо сейчас. — Не смей извиняться, ты ведь не жалеешь, — Гино звучит звонко и резко, но зарывается поглубже руками в волосы Когами. Гино пытается отпустить, но его руки вцепляются в Когами помимо воли, вовсе не отпуская его. Когами будто обдает холодной водой от слов Гино. Он продолжает смотреть, чувствуя жесткие пальцы в своих волосах. — Жалею, — отвечает Когами. — Но да, не поступил бы иначе. Когами действует быстро, пальцы Гино подсказывают ему, что нужно. Когами опускается вниз, целует живот Гино, спускается торопливо к бедрам. У Когами не то, чтобы много времени, и он касается языком члена Гино, обхватывает его губами. Пальцы Гино невольно напрягаются. Гино обычно не притягивает Когами к себе в такие моменты, лишь замирает, но теперь же все иначе? И Когами бы хотелось чувствовать, как Гино будет им управлять. Но и без этого, Когами скользит руками по ребрам Гино, тянет его к себе за бедра. Когами честен, и Гино знал ответ заранее. Зато все остальное оборачивается для него совершенной неожиданностью. Он должен остановить Ко, запретить ему подобную вольность, но одна рука безвольно застывает на затылке Когами, а вторая впивается в покрывало, комкая его и добираясь до простыни. Гино не может говорить, а жаль, он бы высказал Когами все, все… Но он только дышит, забывая, как это делать, и смыкает веки до дрожи. Разумное и внятное оставляет Гино, и он выгибается навстречу губам Когами. Гино уступает, и не столь важно: насколько долго и насколько до конца. Когами дает себе воли: ласкает, забирает. Чувствует напряжение Гино. Сейчас, наверно, быстро не будет, но это к лучшему. Гино все еще помнит на краю сознания, что Когами нельзя уступать, но… сознание на контроль не отвечает, и Гино не позволяет себе ничего, но сходит с ума. Единственное что в его силах, закусывая губы в кровь, не шептать имя Когами. Гино напряжен настолько, что если бы не это, то уже кончил бы. Но он на взводе, и его не отпускает. Гиноза не умеет отпускать контроль и не хочет отпускать его рядом с Когами. Но чем больше он сдерживается, тем ярче Ко ведет и владеет им без остатка. И Гино стонет, чувствуя привкус крови на языке. Когами чуть замедляется, он ведёт языком по члену, а ладонями по бёдрам Гино. Отрывается и невесомо целует головку, обхватывая ствол ладонью. Гино любит, чтобы такие ласки были лёгкими, не глубокими, но долгими и нежными. И Ко требуется усилие, чтобы не торопиться. Его собственное возбуждение нарастает, и сдерживаться становится все труднее, но Когами ждёт. Ждёт, когда Гино скажет, как он хочет дальше. Гино разрывает между тем, чего он должен хотеть, и тем, что он чувствует. Ему отчаянно мало Ко, и это может длиться бесконечно, но Гино нужно больше, гораздо больше. Он все еще в брюках, и у Когами нет шанса ни на какие другие ласки, но… Никаких отношений — Гино вовсе не хочет, чтобы все повторилось снова! Не хочет, но… так хочет Когами, чувствовать его всего, его в себе. Только секс, и если Гино хочет, то почему же нет? Ведь это просто классное времяпровождение, это удовольствие, и решает только он. — Нет, — голос у Гино хриплый и тающий, — не так! Гино настаивает и почти отталкивает Когами, отрывая от себя что-то важное, что-то чувственное и необходимое. Он встает и роняет с себя брюки, а потом ложится обратно, пониже подушек, стараясь не смотреть на Когами, и раздвигает колени. — Давай, — почти приказывает Гино, и голос дрожит от напряжения. Гино не хочет ни ласки, ни нежности, он хочет резко и жестко, так, как умеет только Когами. Когами удивляется, но не спорит. Не словами. Он встает на колени между ног Гино, наклоняется и целует внутреннюю сторону бедер, чуть сжимая ведет ладонями снаружи. Снова хочет коснуться Гино губами, но тот выгибается и почти шипит. От ласки Когами Гино больно, тело выгибается, ища новых прикосновений, а в груди все сжимается. — Нет! — Гино дергает Когами на себя, заставляя подняться и упереться в него членом. Когами вспоминает, что вообще-то смазку заботливые дроны запаковали вместе с пеной для бритья… но Гино не простит, если Когами отстранится сейчас. И Когами входит в него, быстро и резко, одним движением. А после только гладит Гино, блуждая по его выпирающим ребрам к животу, пока опять не накрывает ладонью его член. Гино машет головой, он не хочет рук, он чувствует себя наполненным Когами, и толкается бедрами к нему, увеличивая глубину проникновения. Ему немного больно на входе, но внутри охренительно горячо и нестерпимо хорошо. Гино захлебывается в ощущениях и двигается еще, задавая ритм. Он вцепляется в плечи Когами и ведет по его спине, царапая. Когами хочет быть осторожным, но Гино требует чего-то другого, и по лицу его не понять даже больно ему или хорошо. — Сильней, — почти приказывает Гино, то ли целуя, то ли кусая Когами в изгиб плеча. И все, что чувствует сейчас тело Гино, абсолютно отражает его чувства. Ему ярко, остро, больно, ему нечем дышать, но так хорошо, и, совершенно без рук, возбуждение дрожит в нем, приближая к оргазму сквозь саднящую боль на входе. Она напоминает Гино, что он поддался Когами, отдался Когами и… должен быть наказан. Гино уже знает, каким будет наказание, он приближается к решению уйти. Но только после, после того, как это продлится еще хоть несколько секунд. Когами подчиняется Гино, тем более что сдерживаться действительно трудно. Гино выгибается дугой, упираясь в постель затылком, тянет Когами на себя — так выходит сильнее и глубже. Когами просовывает руку Гино под поясницу, приближая к себе еще чуть-чуть. Касается губами его уха и не может не сказать: — Любимый… Гино отдается отчаянно, как в последний раз, и эта мысль чудовищна и отрезвляюща. Когами ловит движения Гино, беспорядочно целует его, слизывает капельку пота с его виска. Гино спускает Когами поцелуи, хотя от них словно остаются ожоги, но Гино больше не может управлять Когами. Он и с собой-то не справился. Пусть так! Ко ловит его губы, и Гино сминает его нежность, жадно вползая ему в рот. Гино не слушает и не верит, а потом и не слышит ничего, только дыхание и как стучит пульс. Он бьется прямо там внизу живота, и Гино больше не думает, он теряется в ощущениях и бьется под Когами. От напряжения под сомкнутыми веками вспыхивают и гаснут световые пятна, Гино горит в руках Ко, колеблется на грани оргазма. Его член зажат между их телами и тоже напряжен до предела. Когами задает их ритм, смещая руки с поясницы на бедра Гино, и Гино хотел бы его следов на себе. Может, они даже будут, на нем легко остаются следы. Гино разрывает поцелуй и совсем запрокидывает голову, открывая Когами шею и делает подряд несколько жарких рывков. Глушит крик, потому что он кончает, сжимая Ко собой, не отпуская, и чувствует, как Когами кончает в него. Это усиливает все ощущения еще немного, и Гино сдавленно стонет, кончая уже везде, пачкая их с Когами обоих своим удовольствием. Гино лежит и не может пошевелиться, только прижимает Ко к себе и ждет, что он побудет в нем еще немного. Еще немного и, пока это будет так, хоть оргазм уже окончился, но он все же длится. И можно совсем ничего не решать. Гиноза хотел бы думать, что это охуенный секс, но он знает, что хочет большего. И не получит, значит… пора уходить. Но вместо этого он пока гладит Ко по лопаткам и впитывает его поцелуи. Безрассудные, смелые, так трудно помнить, что верить им нельзя. Когами падает на бок, обнимая Гино и притягивая его к себе, обнимая и не собираясь отпускать. Может, у него и нет уже такого права, но Когами же преступник. Что с него взять? Челка Гино щекочет шею, Когами чуть запрокидывает голову и пробует увидеть лицо Гино. Он точно знает, что стоит сказать сейчас, вот только… Когами чувствует, что, как ни странно, признание в любви вытолкнет Гино из кровати, как взрыв. И Ко, наоборот, прячет лицо на плече Гино, оставляет там легкий поцелуй. Не разжимает рук, но делает вид, что просто устал и вот-вот заснет. Дыхание Когами выравнивается медленно. А Гино знает, что не уснет. И не закрывает глаз, чтобы не случилось никакого «если». Он мог бы вырываться и даже сказать что-то вроде «отличный секс», но хорошо бы быть взрослым и уйти без истерик и драм. Подождать пока Ко заснет, оставив себе еще и эти минуты. Тем более Гиноза знает: в том, что он не справился сегодня, Когами не виноват. Гино же сам пришел. И сам решил. А нельзя было подходить так близко. И уйти, это всего лишь разумное решение — это способ пережить сейчас всю ту боль, что обязательно случиться потом. И будет гораздо больше. Гиноза не готов разрешить Когами делать ему больно, он отлично справляется с этим сам, все сильнее мучая себя мыслями, представляя, как освобождается из рук Когами, подбирает брюки и идет одеваться в другую комнату. И может быть это не стоит повторять. Если даже после пары вечеров расставаться с Когами так нестерпимо… Гино ненавидит себя за эту слабость. И Ко за то, что тот все еще не отпускает его. Когами не спит и потому, когда Гино собирается уйти, чуть удерживает его. Так чтобы не казалось, что он все понимает. Он надеется, что сработает, но у Гинозы как всегда свой план, и его исполнение очень важно. И Когами отпускает. Он позволяет Гино выскользнуть из его рук, слушает, как тот шуршит в темноте, ища свои брюки и ботинки. Гино выходит во вторую комнату, а Когами открывает глаза и смотрит в потолок. Пока Гино собирается, он абсолютно серьезен, четок и собран. Напряжение в нем нарастает с каждой секундой. Он мог бы задержаться и сходить в душ, десять минут ничего не могут решить. Но они решают, поэтому Гино не тратит их. Даже лишние секунды в этой комнате имеют значение. Лампа на столе все еще светится, и Гино специально смотрит и смотрит на эту проклятую стену. Застегивает брюки и видит даже не лицо Макисимы, а так… одно видение. И его собственный коэффициент преступности сейчас скачет, отчаянно приближаясь к критическому значению, потому что он не отказался бы убить Макисиму. Гиноза выходит из комнаты на негнущихся ногах, закрывает за собой дверь очень тихо и даже проходит по коридору неспешно и с достоинством, а потом видит автомат с кофе, заходит за него, и, прижавшись к нему спиной, безжалостно вколачивает кулаки в стену. И что-то внутри него спрашивает: «Зачем ты ушел? Куда ты пойдешь? Что ты станешь делать там, в своем доме?» «Спать, » — отвечает Гино сам себе и находит во внутреннем кармане пиджака таблетки. Когда за Гино захлопывается дверь, Ко шумно выдыхает. Наверное, Когами хотел бы не быть таким ужасным человеком, или чтобы Гино в него не влюблялся, или еще что, но вышло ведь как вышло. И ничего не изменишь. Ко поворачивается на живот и утыкается носом в подушку. Она пахнет потом и недавним сексом. А Гино идет куда-то по коридору, во всем правый, но несчастный, и Когами знает, что это он сделал его таким. И хочется побежать за ним, удержать, хотя бы немного успокоить, пообещать… Вот сейчас Ко готов обещать ему, что угодно, лишь бы Гино… Когами бьет в матрас кулаком. Ну, собственно, лишь бы Гино, что? Не расстраивался? И для этого Когами надо запереть себя в белом изоляторе, глотать таблетки и думать о своем психопаспорте? И, вероятно, когда Когами поразмыслит достаточно и сможет выйти из изолятора полноправным гражданином, он уже не будет тем, кого Гино полюбил. Да и будет ли он сам любить Гино? Гино пьет по инструкции: одну, а потом добавляет к ней еще две. Это много, но зато всегда срабатывает. Работать в таком состоянии нельзя, но думать или чувствовать тоже почти невозможно. Мир подергивается пеленой, словно смотришь на него через старое испорченное стекло, а воздух кажется ватным. Это… это чем-то напоминает палату в изоляторе. Вокруг только мягкие белые стены. Подростком Гиноза отличался слишком высокой эмоциональностью, и ему посчастливилось побывать даже в палате для буйных. Палата его изводила, а вот таблетки помогали. Они стирали время так, что его не было. И больно не было. Ничего не было, и Гино тоже не было. Его мама так и осталась в этом ватном сладком плену безвременья. Она не вернулась обратно даже тогда, когда эффект лекарств по всему выходило — закончился. Гиноза знает, что с тех пор ничего не изменилось, он отличается лабильностью нервной системы, и это не искоренить, только спрятать. Лучшие друзья девушек — бриллианты? А у Гино — таблетки. Они приблизительно такие же неэффективные помощники, зато верные и постоянные. И это не весело, скорее тоскливо. Но тоска скоро отступит. Когами встает с постели, зажигает свет и берет свои сигареты. Под ногой раздается тонкий хруст, Когами наклоняется и видит очки Гино. Он их раздавил. Символично до идиотизма. Когами поднимает очки — это пластик, линзы целы, только погнулась оправа. Возвращать их ни к чему — Гино скорее всего завтра придет в новых, а эти и не починишь. Когами идет в гостиную, чтобы убрать очки в стол, и вдруг видит все это глазами Гино. Точнее не все, а свою доску. И вспоминает старый, еще в шестнадцать лет читаный рассказ: «И почему, интересно, перед его изголовьем не висит портрет какого-нибудь знаменитого физика-академика, лауреата? Значит, он хочет, начиная свой день, прежде всего видеть не соратников по общему делу и не умершую в лифте жену, а мою маму? Как я хочу видеть Ирину?..» Когами определенно хочет видеть лицо Гино. Желательно живое и близкое, но портрет бы сгодился. А смотрит Когами на то, что снова и снова побуждает его расследовать, искать и ловить преступников. И это внезапно так… Когами поднимает руку, срывает размытое, почти белое фото и комкает его в руке. Потом осторожно снимает улыбающегося Сасаяму, что висит на его плече, и убирает его в стол, а вот сломанные очки просто кладет на столешницу, ближе к стене, так, чтобы они не упали, если работать за столом. Гино просто тает: он едет домой, в машине, на автопилоте, и тот, конечно, не может подвести. Это не уход от реальности и даже не эмоциональное решение, просто… Чтобы завтра выйти на работу, нужно сегодня уснуть. А для этого нужны таблетки. И они делают свое дело. Так хорошо, что Гино даже не рискует идти в душ, он только ставит будильник на час раньше, чтобы успеть помыться утром, и сбрасывает пиджак. А потом он падает на кровать и лежит, уставившись в потолок. Гино спит без снов, словно падает в глубокую черную дыру, но ему все же кажется, что все вокруг, точнее он сам, неумолимо пахнет Когами. Этот запах заставляет Гино проснуться. Выспавшимся и бодрым, но злым. Гино не знает, что дальше, и решает, что стоит остановиться на простом ответе: по графику дальше — работа. А перед работой можно выпить только половинку, особенно после вчерашнего.