У тебя есть все ключи

Солнце моё, взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак. И если есть порох — дай огня, Вот так! (Кино «Кукушка»)

В кабинет Гиноза входит до тошноты серьезным и молчаливым. Кивнув в пустоту и ни с кем не здороваясь, он уходит в работу с головой. На Когами Гино даже не смотрит. Не из вредности, а потому что знает себя достаточно хорошо, чтобы понимать — этого делать нельзя, а то времени до срыва не останется ни у кого. Масаока размышляет, что если бы какой-нибудь умный сенсор считывал фон их отдела и, например, перекрашивал стены в нужный цвет, то сегодня они бы сидели в абсолютно черной комнате. А вчера комната была печально-синей, а вот позавчера, когда Когами светился, ослепительно желтой. Но сегодня Когами не просто печален — он будто раздавлен. Таким он уже бывал, все помнят когда. Нобучика выглядит немногим лучше, даже признаться хуже. Можно уже всерьез переживать за его оттенок, если он продолжит в этом ключе. Гиноза тем временем решает заняться делом: распределяет их по заданиям. Берет на выезд Кунидзуку и Кагари, отсылает Когами к судебным медикам, а Масаоку к Караномори. — Проанализируете вместе материалы, — бросает Гино. — Почему не наоборот? — спрашивает Когами и ловко поворачивается на своем стуле. — Папаша не любит все эти компьютерные штучки, но лучше разбирается в медицинских отчетах. Гино меняется в лице, краснеет то ли от того, что пойман на ревности и смущен, то ли просто от возмущения. — Если бы я выбирала, кто будет работать с Сеон, я бы тоже не тебя послала, — озвучивает вдруг Кунидзука и даже поясняет для недогадливого Ко, — ты слишком… брутален, а Масаока… ну это Масаока. Масаока посмеивается, но тон делает оскорбленный: — Я, между прочим, еще вполне могу заинтересовать женщину. Эти сосунки, — Масаока кивает сразу и на Гино, и на Ко, — мне и в подметки не годятся. Так что пусть идет Кагари. — Это еще почему? — тут же возмущается тот. Кунидзука смотрит на него своим мрачным взглядом и объясняет просто: — Ты совсем не в ее вкусе. Все они знают, чем закончится этот разговор — и точно, Гино хлопает папкой по столу. — Хватит! — Он смотрит на Масаоку пристально. — Мои приказы не обсуждаются, Старик! Гино размашисто шагает к двери, сдергивая по дороге пальто. А вслед ему летит удивление Кагари: — Но это Когами обсуждал твои приказы… — А ты идешь за мной, — чеканит Гиноза. — Гино, — окликает его Когами и встает с места. Гиноза разворачивается резко, его ужасает мысль о том, что Когами подойдет к нему сейчас. — Стой там, — бросает Гино и продолжает гораздо более сдержанно, — что ты хотел? — Что я должен найти? На что обратить внимание в экспертизе? Гиноза моргает за новыми очками. Об этом вопросе он и не думал. Ему просто было необходимо оказаться подальше от Когами, ну и от Масаоки, от греха… Поэтому он не брал их на выезд, а остальное… Гинозе не хотелось, чтобы Когами и Масаока зависли в отделе вместе, не хотел он, и чтоб они обсуждали что-либо, лучше бы им и вовсе не разговаривать! Когами поразительно нравится Масаоке, именно его Старик выделяет из всех. Они спелись еще давно и очень быстро, а Гиноза не хотел этого, а сейчас даже пытается лишить их контакта, как и сам себя лишает возможности сближаться с ними обоими. — Нестыковки, — кашлянув, вклинивается Масаока. — Ищи то, что укажет тебе на особенности преступника. В наше время случайные преступники попадаются не часто, а ловятся быстро, не думают о камерах и об осторожности, то есть мы всегда имеем дело с предумышленным. Ты же знаешь, Ко. Просто постарайся понять, как он это делал и почему, какими физическими возможностями, может особенностями, преступник обладал? Ты все это отлично делаешь. Гораздо интереснее, чем я могу помочь Караномори? Я не обладаю скоростью мышления или всеобъемлющим вниманием ее компьютеров, не разбираюсь в этих новых технологиях и не возьму в толк, как еще мне себя применить, кроме как составить даме компанию и принести ей кофе. Она же любит американо? «Блядь,» — думает Гино про себя. Он знает, что нужно просто поменять их местами. Это логично и внятно, это лучше для дела, а ревность к Караномори совершенно неуместна. Но Гино уже просто не хочет идти у них на поводу и менять собственное решение. — У нас в команде все высокие профессионалы, с большим опытом, — говорит Гиноза, поправляя очки. — И универсалы, так что на месте разберетесь. Вы же передовики, отличники службы, и энтузиазма вам не занимать. Так делайте. Кунидзука собрана и уже стоит рядом с Гино, а Кагари все сидит и Гиноза смотрит на него строго из-под хмуро насупленных бровей: — Живо, — велит он прежде, чем закрыть за собой дверь. Масаока переводит взгляд на Когами: они все же остаются вдвоем. Масаока поднимается с места, поводит плечами, разминая их. Ему ужасно хочется спросить у Когами, что происходит и как долго им ждать примирения? Раз уж у Гино он ничего подобного спросить не может. Когами берет себе новый блокнот, его прежний так и остался у Гино, когда тот вчера его выставил. Он чувствует на себе взгляд Папаши, пытливый, чтоб его. Когами вздыхает, на мгновение сжимает край стола и все-таки срывается: — Ну что? Когами звучит вовсе не сердито, скорее устало и обреченно, а смотрит на Масаоку, как побитый щенок. Масаока не любит ходить вокруг да около, хотя умеет, но зачем с близкими все усложнять экивоками он не понимает, поэтому решается: — Ко, я же не слепой. Ты сам не свой, а у Гино из ушей вот-вот пар повалит. Но… еще позавчера было заметно, что лед тронулся. Я было подумал, что господин инспектор собрался и перестал капризничать, но он с каждым днем все хуже. Знаю, это не мое дело, но… вы не чужие мне. Оба. Может, я могу чем-то помочь? Масаока смотрит пристально, въедливо. — Разойтись на задания мы всегда успеем. Можем даже поменяться, ведь только гордость не позволила Нобучике изменить свое решение, — Папаша задумчиво потирает переносицу. — Даже если мы потом успеем обменяться с тобой не только записями, но и мнениями, Гино заметит. Не хочу злить его еще больше… Он тогда… — Когами осекается, ну не говорить же вслух, что Гино его наказывает? Впрочем, когда Гино его поощряет — выходит все равно криво. — Я не думаю, что тут можно помочь, Папаша. Он же и с тобой не разговаривает нормально. Мне просто надо научиться… Когами внезапно оборачивается вокруг себя. Черт возьми, ну чему он должен научиться? Слушаться? Не разговаривать с Гино тоже? Реагировать, как Папаша? Не любить Гино? Когами не может ничего из этого, даже перенять философское отношение Масаоки, ведь ему нужно от Гино гораздо больше, чем просто знать, что он жив. — Я пошел, — тяжело роняет Когами. — Спасибо тебе. Масаока вздыхает снова. И думает, что Гино, пожалуй, и сам не понимает, как несправедлив к Когами. Не замечает очевидных вещей. Вот, например, что Когами действительно старается для него, готов ради его хорошего отношения держаться на расстоянии. Видимо, ото всех, если Нобучика захочет. Ото всех, но не от самого Гинозы. И упорство Когами восхищает Масаоку, почти так же, как печалит идиотизм сына. Масаока не возьмет в толк зачем? Зачем Нобучика бросил Когами, если сам от этого не свой? Если его чувство не то, что не прошло, но, по всем признакам, стало только ярче после разрыва. Масаока не может злиться на Гино, он позволяет себе лишь видеть отсутствие логики в его поступках. Тем более, что Масаока подозревает — это он во всем виноват. Он хотел бы все исправить, но для этого говорить нужно с Нобучикой, а не с Когами. Когами не может вести себя еще лучше, как бы ни хотел. Как поговорить с тем, кто с тобой не разговаривает? Масаока давно решил, что Нобучика не может помешать ему быть отцом. И Масаока остается им: он оберегает, старается заботиться, он знает о сыне достаточно, и тот все же у него на глазах. Этого достаточно. Для Масаоки, но, видно, не для Гино. И остается только применить все свои умения и придумать на какой кривой козе можно подъехать к Гинозе. И если не заставить его говорить, то принудить хотя бы слушать! Масаока даже вздыхает: насколько проще ему было бы, если бы он мог просто дать Нобучике по заднице. Но тот, к сожалению, давно вышел из этого чудесного возраста. А какой был прекрасный, чуткий ребенок. Не так уж часто к нему приходила злюка-капризка. Теперь же это второе имя Нобучики. Масаока невольно улыбается. Он любит вспоминать Гино маленьким. И жену. Что бы ни случилось, но честь Караномори в безопасности, потому что браки свершаются на небесах. И Масаока точно знает, что все еще любит свою жену. И он виноват в том, что они не вместе. Но… у Гино с Ко совсем другая история. И ужасно жаль, что никто, даже хваленый искусственный интеллект, не сможет ответить на вопросы Масаоки. Потому Масаока решает последовать примеру Когами — не раздражать Нобучику лишний раз. Может быть, тогда у него снизится бдительность? Правда, она не снизилась ни разу за столько уже прошедших лет. «Ну, так и Нобучика не бывал еще в столь расстроенных чувствах, » - утешает себя Масаока и вместе с чашечкой крепчайшего американо и с настоящей шоколадкой в кармане отправляется к Караномори. Работа действительно позволяет Масаоке жить дальше и не зацикливаться на сыне. Когами выходит из отдела быстро, так же быстро поднимается в морг. Ему действительно невыносимо сегодня. Невыносима холодность Гино по контрасту с его вчерашней страстью, от которой тело все еще сладко ноет. И не помогли ни тренировка, ни душ. Ничего потому, что помочь не может. Когами на мгновение останавливается, прикрывает глаза и решительным усилием стряхивает с себя все эти чувства. Сосредотачивается на стенах вокруг, на деле и на поиске несостыковок. Караномори удивляется Масаоке, но компании рада. Когда Масаока расписывается ей в своей бесполезности, Сеон только машет рукой: — Я просто буду озвучивать тебе все то, что нашла, Папаша. А ты слушай. Когда я проговариваю, то замечаю больше. Да и ты тоже - мужчина не промах, может зацепишься за что-то интересное. Караномори выводит на экран схему преступления, и Масаока сознает, что в некоторых вещах он не хуже компьютера. По крайней мере о том, где можно устроить засаду, чтобы совершить преступление, он знает больше. К возвращению Гинозы они практически полностью воссоздают картину преступления. Выезд проходит без приключений, фактически Гиноза обошелся бы в этот раз и вовсе без помощников. Люди, с которыми он говорил были скорее встревожены и напуганы, чем что-то скрывали. Видимо, все эти ниточки вели не туда. Гиноза возвращается в отдел и понимает, что ему все еще невыносимо. Когами пытается подойти к нему, но Гино и в этот раз останавливает его, теперь жестом. — Напиши в отчете, — требует Гиноза, — но потом, сейчас сходи вниз, в архив. Караномори считает, что в базе нет части того, что нам нужно, зато оно может быть прямо у нас под носом — в архиве. Изучи все, пока не… найдешь. Гино понимает, что Когами скорее всего ничего не найдет. И что он мешает отличному сотруднику заниматься реальной работой. Но Гино нужна передышка. — После Архива можешь идти к себе, все равно за два часа ты не управишься, а рабочий день закончится. До ночи там не сиди, — зачем-то добавляет Гиноза. Нобучика опять выставляет Ко, и Масаока лишь качает головой. Кто-то уже должен остановить Гино, потому что его распоряжения начинают отдавать безумием. Масаока всерьез подумывает сказать Нобучике: «Или отдай его Айонаги, чтобы он приносил пользу и занимался нормальной работой, или… возьми уже себе и используй по назначению.» Но решает пока смолчать. Посмотреть, может, завтра Гино отпустит? Масаока привык давать своему сыну шансы. Много, целую бесконечность. Но его тревожит, что Когами-то на самом деле ни в чем не виноват перед Гино, а значит его терпение может и кончится. Тем более, что терпение и так не числится среди добродетелей Ко. Гино готов кидаться на людей, и это очень-очень плохо. Тем более, что причин для злости сегодня нет. Когами послушен, но этим изводит лишь сильнее. Гино был уверен, что без Когами будет легче, но теперь Гино все время натыкается взглядом на его пустой стул, и напряжение все равно нарастает. Гиноза скучает. Скучает так, словно вчера ничего не было. И это тоже невыносимо. Старик после своей работы с Караномори молчалив. Она сама послала Гино их отчет. Очень подробный и емкий видеоотчет с моделью преступления. Гино косится на Старика, но тот на него не смотрит. Хвалить его Гиноза не собирается. У Старика и так самомнение величиной с небоскреб. Он ценит себя как сотрудника, и это бесит. В архиве тихо и пусто, но у Когами есть кофе и сигареты. И куча папок, которые так и не оцифровали. Когами просматривает и их, и компьютерные записи. Смешно, конечно: Гино сам послал его в место, где можно погрузиться в дело об образцах, Когами хранит у себя только их отчеты, а в архиве есть кое-что из похожего старенького. Еще смешно то, что с архивами лучше всех работает сам Гиноза. Когами просто физически не может быть настолько дотошным. Когами честно смотрит только то, что может помочь нынешнему делу. Даже находит пару каких-то мелочей. Он высиживает ровно до конца своего дежурства, а потом идет в отдел, надеясь, что Гиноза уже уехал, и можно будет сделать отчет по медэкспертизе. Гиноза уходит сегодня с работы даже раньше, чем часы отбивают. Ему нужно оказаться подальше от всех, ведь Гино знает — еще немного, и он начнет кричать. Почему… Наверное, потому что не видит Когами. И плевать, что сам отослал его. Гино нужно выпустить пар. И он решает пойти в тренировочный зал. Гиноза позволяет себе закрыть зал, чтобы никто ему не помешал. Можно сказать, что Когами везет: из отдела выскальзывает Кунидзука и смотрит вопросительно. — Он ушел? — спрашивает Когами, и она кивает, но вопрос в ее глазах становится еще больше. — Хочу доделать отчет, а то время потеряем. Кунидзука снова кивает, она молчалива и понимающа, легонько хлопает Когами по руке и удаляется. Гино дерется неплохо, не зря же учился, и способен вполне ловко справится с тренировочным дроном среднего уровня. Но Гиноза не хочет победы, он хочет драться в полную силу и, может быть, дойти до изнеможения. Он выставляет дрону высший уровень и не может не думать, что Когами еще вместе с Сасаямой провел в зале достаточно много часов. Поговаривают с восхищением, как он уделал этого совершенного железного монстра. Неужели Когами совершеннее даже железных монстров? Гино знает, что так и есть. Когами живой и горячий, когда Когами говорит, его невозможно не слушать. Гино встает в стойку и наступает. В нем сейчас так много запала, что хватило бы на маленькую армию. И он игнорирует боль, чувствуя ее в полной мере только тогда, когда дрон сбивает его с ног и замирает над ним. У Гинозы болят ребра и саднит скула, техникой безопасности он пренебрег. Дрон выучен так, что лежачего, что не пытается встать, бить не станет. Это специально, чтобы не калечить сотрудников. У Гино в кармане пульт, и он в любой момент может выключить дрона, но упрямо встает на ноги. Хотя сейчас трудно уже не только нападать, но и защищаться. Гиноза все же умудряется уронить дрона, но не может удержать его в нокауте. Гино снова падает, и голова гудит даже от удара о маты. Гино стирает кровь с рассеченной губы и все же выключает дрона. Споласкивается в местном душе, мажет мазью из аптечки припухшую скулу и даже уезжает домой. В доме Гино четыре стены. Там еще полно всего, но Гино видит четыре стены, и ему начинает казаться, что он в них заперт. Также как когда-то в изоляторе. Он даже может выйти, наверное. Однако, все равно все время заперт в четырех стенах своей черепной коробки. Гино усмехается и смотрит на свои таблетки. Если снова выпить три, он уснет. Если снова выпить три, то завтра он будет в два раза медленнее. Гребаные таблетки влияют на внимание и скорость реакции. А завтра не выходной. Гинозе нужно что-то… Что-то другое, что бы отвлекло. Его машина может развить запрещенную правилами скорость, так уж она устроена, что годна для погони. Но она не может развить скорость выше допустимой вообще. Есть некий предел, установленный на современных машинах системой. Это очень-очень хорошее, безопасное решение. Но Гино нужно рискнуть. Гино точно знает, что ему нельзя к Когами, ему нужно от него подальше, но он возвращается в Бюро. Он законопослушный гражданин, он лишь следит за автоматическим управлением, только пальцы его лежат на руле, и Гино следит, чтобы они не дрожали. Скула от мази почти совсем заживает. Когами работает часа полтора, почти закончив, встает и чуть разминается, подходит к окну и, к своему удивлению, видит машину Гино. И даже самого Гино, что вылезает из нее и идет к зданию Бюро. Когами кидается к компьютеру, его ужасно тянет доделать, но… он нажимает «сохранить», отчеркивает в блокноте, где остановился и торопится к жилым комнатам. Если Гино придет к нему, и не найдет… Если Гино идет в отдел и найдет его за компьютером… Если Гино… Куда еще может идти Гино? Гино не объясняется в приемной, лишь пикает пропуском. Он не должен объяснять, зачем вернулся в Бюро. Он поднимается на нужный этаж и… вынужден пройти мимо комнаты Когами. Гино инстинктивно чуть жмется к противоположной стене, а потом стучит коротко в одну из дверей и входит, не дожидаясь ответа. Когами доходит до лифтов и следит за тем, как один из них ползет вверх. На жилой этаж. Когами спешит к лестнице. Он вбегает на этаж, как раз вовремя, чтобы заметить, в чью дверь входит Гиноза. И это… Наверное, успокаивает. Когами во всяком случае сползает на пол и дышит. Теперь есть время даже подумать о том, что делать дальше. Идти к себе и надеяться, например. Идти в отдел и делать отчет. Зайти к Масаоке как бы просто так. Или вот посидеть тут еще и подождать. Так Когами неминуемо встретиться с Гино. Наедине, а не при Папаше. Потому что при Папаше Гино с ним говорить точно не станет. Когами подбирает ноги и утыкается лицом в колени, невольно закусывает большой палец. И думает, что, если и сегодня ничего не изменится, надо просить о переводе. Причем через голову Гино. У Старика в комнате полумрак, и пахнет так… как раньше пахли дома и квартиры. У него в комнате довольно много настоящих вещей, а сейчас еще и разит настоящим алкоголем. Старик сидит на диване, а перед ним на столе пасьянс. Настоящий, не на компьютере. Потертые карты и стакан с толстым дном, простой, квадратный. Гино бьет в нос и, кажется, что от одних испарений можно опьянеть, а ведь Старик, судя по полному бокалу, только пригубил. Что он там пьет? Старик встает ему навстречу, и брови его ползут вверх. Пожалуй, даже эта его реакция стоила того, чтоб прийти. Тем более, что Гиноза все еще не собирается разговаривать с Масаокой. Тот делает к нему шаг, протягивает руку, Гино машет в ответ упрямой челкой. — Нобучика, что-то случилось? На тебе лица нет, — выдает Старик, а Гино в ответ усмехается. Масаоке он тоже не верит, также как и Когами. Усмешка у Нобучики такая, словно его лицо вот-вот треснет, и сам он рассыплется, зато его слова звучат уверенно и жестко: — У тебя есть мотоцикл. Я знаю, — Нобучика не терпит возражений. — Дай мне ключи. Гино требовательно протягивает руку, Масаока поглядывает на нее с восхищением — давненько такого не было! Он цокает, отворачивается, роется в тумбочке, прихватывает со стола свой бокал и вкладывает его в руку Нобучики. — Я рад, что тебя внезапно заинтересовали мои увлечения, и не прочь поучить тебя, но сейчас… с какой стати? Твой вид располагает к виски, а не к ночным катаниям по городу на стареньком моте, где нет никакой системы безопасности. — Ты и в этом мне откажешь, — цедит Нобучика, отставляя бокал в сторону. — Как всегда. Масаока знает, что Гино говорит так специально. Бьет по больному. — Ты жесток, но прав. Мне очень жаль. И ты можешь сердиться на меня, не прощать и даже ненавидеть, если хочешь. Но, поверь… «Бу, » — на ум Масаоке само собой приходит это детское милое прозвище сына, и он сдерживает себя, вполне осознанно: — Ты заметишь разницу между Ко и мотоциклом… — Это не твое дело, Старик, — взрывается Нобучика. — А отказать мне ты не можешь, иначе я его конфискую, — обещает Гиноза зло, повышая голос. — Если бы я мог, то дал бы тебе хороший подзатыльник, Нобучика. Я ведь обещал твоей маме присматривать за тобой… — Не смей говорить о маме! — голос Гино становится выше и звенит. — Хорошо. Прости, — Масаока извиняется искренне. — Или не прощай. Я и правда очень виноват перед тобой. И… Гино, я знаю, что ты… ты и мама — я оставил вас. Пусть я не хотел, но я очень виноват, что так вышло. Я ведь правда бросил тебя. И я буду твоим отцом, даже если ты никогда не подаришь мне счастье быть моим сыном. Малыш… — Не смей, — Гино шагает к двери, упираясь в нее спиной. — Я испортил твою жизнь? Что ж, пожалуй. Я не ропщу и не стану перечить, даже если ты конфискуешь мой мотоцикл, сошлешь в другой отдел, так и не заговоришь со мной и продолжишь запрещать мне встречи с твоей мамой. Но я задам один только вопрос. Очень важный. Кто-то же должен его задать. Нобучика, зачем? Зачем ты делаешь это? Зачем так мучаешь… ладно Ко, но ведь и себя тоже?! — Масаока всплескивает руками. — Ответь, и я отдам тебе ключи, слово даю. Нобучика, я оставил тебя, и ты ничего не мог с этим сделать, только смириться и жить дальше, уже без отца. Лицо Гино искажается, но Масаока уверенно продолжает. — Даже хуже с отцом, клейменным системой. Да, все так. И, поверь, мне ужасно жаль. Я бы хотел все изменить. Но это не важно сейчас. Ты вырос, у тебя своя жизнь. Только вот Когами не бросал тебя. Это ты его бросил, когда его разжаловали. Так почему ты ведешь себя так, словно это он предал тебя? Гино стоит и дышит сквозь зубы, а щеки его пылают так, словно Масаока дал ему не подзатыльник, а полноценную пощечину. К скуле тоже приливает кровь, и синяк наливается снова. — Что? — только и выдыхает Гино срывающимся голосом и моргает так растерянно, будто и правда никогда не смотрел на ситуацию с этой стороны. — Ко всегда был с тобой, всегда на твоей стороне, всегда защищал, вы были вместе много лет, встречались больше года, а теперь… Свободен ты, и ты принимаешь решение. Ведь моя жена там, очень далеко. Но Когами никуда не исчез, он вот тут — в нескольких метрах. И ты оставляешь его. — Не надо, — вдруг просит Гино раздавлено, наваливаясь на дверь всем телом. — Я виноват перед тобой. Но он не я. Так раздели нас в своей голове и наказывай все же меня одного. Гиноза закрывает лицо руками, а потом тихо шепчет: — Я пойду. Масаока вздыхает и ловит его за плечо. — Куда? В таком-то виде. Инспектор… Совсем голову потерял. Гиноза стряхивает руку, но с места не двигается. — Я плохой, я не стану трогать тебя, хорошо. Но… как же ключи? — Ты же не дашь, — Гино говорит очень тихо. — Дам, я же обещал. Ты выслушал меня, а я дам тебе ключи. Только… Ты же никогда не ездил на мотоцикле. В детстве, очень давно… Я дам тебе ключи, но ты поедешь не один. — А с кем, с тобой? — выплевывает Гиноза высокомерно, но Масаока не обижается. — На такую щедрость я и не рассчитывал, — Масаока не может удержаться от усмешки. — Я бы выбрал Ко. Ты же этого хочешь, а он еще и мотоциклом управлять умеет. Но можешь хоть Кунидзуку взять. Если поедешь сейчас один — разобьешься. И это будет всего лишь экстравагантный способ самоубийства. А ты все же лучше подумай, почему ты оставил Ко. И что ты от него хочешь? Когами и так уже бегает за тобой и слушается, как пес. — Заткнись, — Гино кричит, и волосы его наэлектризованные чуть встают дыбом. Масаока устало вздыхает, наверное, не быть ему хорошим отцом. — Я правду говорю. Он не смеет ослушаться тебя. Просто работу свою делает хорошо. И больше не может перестать, Гино. Но тебе, видимо, подходил лишь блестящий инспектор. Парень — латентный преступник не годится, так же как такой отец. Гино стекает вниз по двери. Он никогда не думал, что Масаока молчит так много не потому, что ему нечего сказать, а потому что он может поставить весь мир Гино с ног на голову и, кажется, убить. Гино дышит сквозь зубы, а синяк заполняет уже пол лица. Масаока протягивает ему раскрытую ладонь: — Ты просто подумай, чего же ты хочешь, — просит Масаока внезапно мягко и тепло. — И вставай, по полу дует, и надо уже намазать синяк, а то никакая мазь его не спрячет. Гиноза не смотрит на Масаоку и руку не берет, только снова вытягивает свою. Масаока хочет погладить Бу по голове, но вкладывает в его ладонь ключи со словами: — Ты должен пообещать, что будешь не один. — Обещаю, — говорит Гиноза и выталкивает себя с пола. — Я зайду в ванну? Масаока улыбается: — Куда хочешь. Я всегда жду тебя. Гино скрывается в ванной. Он неминуемо встречается со своим отражением: бледным, растерянным. Очки на нем перекошены и разбивают лицо на разрозненные куски. Гино снимает очки, и все проясняется: он видит свое лицо, так похожее на мамино и свои глаза — они, напротив, почти в точности повторяют глаза отца, им достался и их редкий, такой странный цвет. Гино не только умывается, но и вскрывает опасной бритвой Старика — тот, конечно, ей не пользуется, а лишь хранит, как сувенир, — вспухший синяк. Потом намазывает порез снова и даже клеит на него пластырь. Гино старается не думать ни о чем, только греет в ладони ключи и думает, что слово свое сдержит, даже если дал его Масаоке. Очки остаются забыто лежать у раковины, мыслей у Гинозы слишком много, чтобы помнить о них, а для того чтобы видеть — очки ему не нужны.