Stay in the shadows

      Тренировочный полигон предстал перед студентами в своей безукоризненной холодной пустоте и молчании, когда те забежали туда шумной компанией после занятий; Устинов долго не хотел идти на уступки своим ученикам, но наличие двух золотых студентов школы не могло не подкупить, а потому им было позволено использовать полигон на свое усмотрение следующие пару часов. Да и завуча нимало удивил факт того, что студенты сами об этом попросили — когда это такое было, чтобы кто-то рвался на своеобразные дополнительные занятия? Да, это было в стиле Разумовского, но никак не Волкова — тот предпочитал заниматься более интересными для себя вещами, оставляя учебу чуть дальше положенного.       Данное заговоренное пространство понадобилось лишь за тем, что Олега взяли на «слабо» — Вадим знал, куда давить, и Волков это понимал, а потому лишь с легкой улыбкой повелся на данную провокацию. К тому же, ему и самому давно хотелось вернуться к практическим занятиям по боевой магии, но без Морозовой это было проблематично, ведь практиковать родовую магию без представителя этого самого рода малость невозможно, а учебный курс по боевой магии Олегом был закрыт досрочно. Вадиму же, и без этого прекрасно осведомленному, что за фрукт его друг, было просто интересно посмотреть на Волкова в деле, ибо он сам редко демонстрировал свои навыки — не видел в этом смысла, ведь, как и всякое боевое искусство, оно изучается для защиты, а не для бахвальства.       Компания, желающая на это посмотреть, была чуть больше привычной: если не считать вернувшегося в компанию Димы, то в компании объявились Айдар, наслышанный о навыках своего «подопечного», и Маша с Аней, решившие составить компанию Юле, ибо негоже оставлять такую красавицу одну с горсткой кошмарных мальчишек! Очевидно, это была всего лишь уловка, позволившая им без угрызений совести смотреть на красавца Волкова, принявшего свой серьезный, сосредоточенный вид. Влюбленный взгляд Сережи в такие моменты описанию не подлежит — он очевиден и непоколебим, а автору сей работы просто не хватит всех слов русского языка, чтобы описать всю ту палитру чувств и эмоций, что испытывало молодое сердце в наблюдаемую минуту.       Когда вся нужная подготовка и обсуждения были закончены, была пора приступать к своеобразному поединку. Предложение Вадима о состязании без колец было отклонено всеми — это представлялось небезопасным не только для всех присутствующих, но и для самого юноши, да и Олег сделал пару замечаний по этому поводу, из-за чего Вадим и сам отбросил предложенную собой идею, а сразу после и выпалил первое заклинание. У Волкова это вызвало только быструю усмешку — он слишком хорошо знал друга, чтобы ожидать, что тот сделает именно так. Но вот сам Олег изменил себе, чем заставил напрячься и оппонента и Сережу. Волков предпочитал невербальные заклинания, практиковал и использовал их чаще, нежели что-то еще, но сейчас… сейчас из него полился град быстро произносимых заклятий, что скорее должны были заставить Вадима потерять координацию, нежели нанести реальный урон. Парень решил ответить тем же, сделав их маленький поединок ослепляюще ярким, чего бы при реальной битве не случилось. Но они развлекались, а потому и могли позволить себе сию маленькую шалость, не скрывшуюся от взгляда Юли, даже занятую интересным разговором с Машей; на деле же Мария жаловалась на свои отношения с Ромой, которые начали портиться, ведь Вестник сворожич, кажется, любит больше, чем свою девушку. Но в разговор вступил Игорь, полностью понимающий и разделяющий боль Маши, ведь сам проходит это с Юлей из раза в раз, когда у той появляются гениальные идеи для статей. Эта маленькая смена собеседников позволила Пчелкиной заснять небольшой момент с поединком и загрузить в свой блог, после чего вернулась к разговору с подругой в попытке успокоить ее беспокойства.       И пока вышеупомянутая троица так равнодушно относилась к сему зрелищу, оставшаяся компания следила за развитием событий с неподдельным интересом. Очевидно, они не болели ни за одного из противников, но, как и во всех подобных случаях, в груди поднимался азарт и желание поскорее узнать развязку, что из раза в раз оттягивалась, ко всеобщему удивлению. Ко всеобщему, кроме Олега, очевидно. Он видел и знал о других чуть больше, чем им казалось, а потому и ожидать от Вадима быстрого проигрыша было бы низко, хотя Волков все больше предвкушал какой-то маленькой подставы в стиле друга, но чего не происходило. Вадим решил играть честно, что делал довольно редко, — сейчас был его личный интерес быть честным, понимать, на что ты на самом деле способен, и с кем это пробовать, если не с Волковым, образцом чести и достоинства?       Поединок закончился вничью — все, чему учил школьный курс закончилось, а переходить на неизвестную для Вадима магию, то есть родовую, Олег не мог и не хотел — это было бы уже нечестно. Оставалось только пожать друг другу руки и похвалить друг друга.       Вадим рухнул на пол и вытащил из рюкзака воду. — Знаешь, я думал, будет хуже. — Решил, что я буду сразу непростительными валить? — хмыкнул Волков, зная, что друг часто пугает подобными россказнями о нем малышей. — Конечно! — с совершенно серьезным видом, заявил тот. — А что, честной игры от тебя ожидать? Это когда такое было, а? — Кстати о честной игре, — к парням подошел Айдар, — завтра тренировка с новым капитаном. — И кого одобрил тренер? — спросил Игорь, все так же продолжая сидеть со сворожичками. — Это мы узнаем завтра, — вздохнул Асанов.       Больше никто не изъявил желания попробовать себя или Волкова на твердость, да и в целом начали расходиться — как-никак, обязанности и домашка ждать не будут. Наша же компания осталась. Удостоверившись, что никого постороннего больше нет и не объявится, Юля достала из своей бездонной сумочки две шпаги и вручила их Сереже с Олегом; Разумовский случайно обмолвился, что хотел бы этому научиться, а знать магов не сильно отличалась от знати простецов, и потому подобные интересные, но довольно бесполезные навыки у них были. Ну и как в таком случае Олег мог отказать своему лисенку?       В этот раз прекрасная Юля была инструктором и объясняла азы владения сиим изящным оружием, пока Волков наблюдал за этим чуть издалека, когда рядом с ним не раздался смешок, выдернувший его из теплой пелены размышлений и созерцания. — Что? — Олег повернулся к Игорю. — Ничего. Просто забавно наблюдать за влюбленным тобой. — Да ну тебя, — буркнул тот, закатывая глаза. — Будто ты лучше был. — Я этого не говорил, — хмыкнул Гром, покачивая головой. — Просто, ты сам знаешь, какое впечатление создаешь, а тут вот что. Боюсь даже представить, каким ты станешь, если вас разделить, или с Серым что-то произойдет. — Ну, хорошего мало, очевидно. — От Колдовстворца ничего не останется? — Вероятно, — согласился Олег, хотя оба прекрасно понимали, что это ужасное преувеличение и упрощение. Но проверять подобное на практике не хотелось от слова совершенно.       Тренироваться с Волковым было сплошным удовольствием, особенно такому тревожному и зацикленному на идеале человеку, как Сережа — Олег не давил, не ругал, не осуждал, а терпеливо из раза в раз повторял, помогал и поддерживал, попутно вбрасывая дурацкие шутки для разряжения атмосферы. Разумовский же схватывал на лету, но, как это часто с ним было, ему не хватало поставленной, твердой руки, которая была у практиков и чистокровок. Само собой, это все решалось тренировками, как и многое в магическом мире, и даже зная это, Сергей ужасно злился, что у него не выходит с первого раза (и часто за этим следовал отказ от дальнейшего развития какого-то навыка, если он изучался ради общего развития).       И вот в такую вспышку злости от очередной неудачи Сережа не заметил, как Волков исчез из его поля зрения и оказался за спиной, мягко придерживая за талию и говоря вполголоса: — Ты опять не слышишь, что я тебе говорю, лисенок, — он аккуратно повернул его в нужную позицию и, встав сбоку, поднял чужую руку. — Ноги не должны быть прямыми, тебе нужно пружинить, как минимум. Это раз. С рукой та же история — ты не можешь всегда сражаться на расстоянии вытянутой руки, и ей тяжело, и тактика проигрышная. Это два…       Олег продолжал говорить, поправлять, но, как он сам сказал ранее, Сережа его не слушал — его отвлек приятный полушепот с легкой хрипотцой, который совершенно не давал сосредоточиться на смысле всего того, что ему говорят. Волков это понял скоро, и, пока Разумовский находился в своеобразном полусне, вытянул из его руки шпагу, без церемоний закинул на плечо, после чего вернулся к друзьям в другой конец залы. — Вы уже закончили? — спросила Юля, весело посмеиваясь с этой картины. — Он меня не слушает! — возмутился Олег, хлопнув парня по бедру. — Грешен, каюсь, — раздался голос Разумовского из-за спины. — Нечего со мной своим этим соблазнительным голосом разговаривать, Волков! — Вообще больше с тобой разговаривать не буду, — хмыкнул он, протягивая шпаги Пчелкиной и возвращая Сережу на землю. — Волков! Ну вот кто так делает?! — парень сложил руки на груди. — Ты сам сказал, что я мешаю тебе учиться, — лукаво заулыбался Олег. — Больше не буду.       Разумовский с самым возмущенным видом повернулся к Юле и тыкнул в Волкова. — Ну вот и как с ним общаться?! — О-о, — сделав опечаленный вид, Пчелкина обняла друга, — этот большой злой волк тебя обижает? — Да! — жалобно ответил Сережа, опуская голову. — Волче, ну как ты можешь? — Леший, ну лиса… — наблюдая за этим всем спектаклем, протянул Игорь. — Хоть кто-то меня понимает! — всплеснул руками хорсич. — Еще бы, два камушка, — буркнула девушка и, набросив на плечо сумку, потянула Сережу с полигона. Тот, уходя, обернулся и вредно показал им язык, совершенно не сожалея об учиненном кошмаре.       Студенты Хорса, переглянувшись, только тяжело вздохнули и отправились следом. Но, увы, Олегу с ними встретиться уже не удалось — Монохром желал его видеть на своем собрании. Что же такое собрания клуба Монохром? О, это то, куда вы желаете попасть, даже не зная о его существовании. Юные отпрыски самых влиятельных магических семей, только чистокровные и самые достойные представители отделения приглашаются, чтобы провести время в компании таких же как они. Казалось бы, с чего бы хорсичам с их извечной конкуренцией учреждать нечто подобное? На это ответов было множество и каждый, кто имел честь сюда попасть, выбирал свою причину. Из знакомых нам студентов здесь были только Олег и Вадим. Последний использовал подобные встречи, чтобы собрать последние сплетни или любую интересующую его информацию, которую он после либо использовал, либо сохранял на будущее. Для Олега же это был способ ненавязчиво попасть в привычное с детства общество, которое было приятнее всех прежних — это была распространенная проблема всех детей знатных семей, которые были вынуждены носить различные маски в высшем обществе. Здесь же… это все было проще и ощущалось безопаснее, для многих это было мягкое средство адаптации между домом и школой — местами, что часто имели совершенно разные правила и накладывали разные обязанности.       В этот раз сие мероприятие было в одном из отдаленных залов библиотеки, куда обычно редко кто заглядывал, а потому переживать, что их потревожат, не приходилось. Встреча шла спокойно, за светскими разговорами: кто-то делился новостями из высшего общества, кто-то рассказывал что-то о политике, кто-то — о загранице, но никто не смел нарушить негласное правило об отсутствии разговоров на тему учебы. Кто-то завидев Волкова, завел с ним разговор о квиддиче и поделился информацией, что, прошел слушок, зимой намечается межшкольный турнир с иностранными школами. — Если это так, — согласился Олег, — то, скорее всего, это будет Дурмстранг. Только они пока с нами соревнуются.       Но в этот раз с юношей не согласились, ведь, опять же согласно слухам, есть возможность, что это будет британская школа магии. Волков на это лишь усмехнулся — в голове непроизвольно всплыли события прошлого года и мысль, что Гермиона давно ничего не писала. — Что ж… если слухи окажутся верными, я буду только рад. — Неужели? — усмехнулся собеседник. — Что, Волков себе там подружку нашел? — Да, вот только этим и занимался, что кадрил британок, — парировал Олег.       Большую часть вечера юноша провел, если не в одиночестве, то в молчании, сидя в кресле и предаваясь либо своим мыслям, либо слушая чей-то разговор, происходящий по соседству. Здесь размышлять о своем было приятнее и спокойнее — никакие негативные и тревожные мысли в голову не лезли, что с Волковым происходило только здесь либо наедине с друзьями.       С наступлением игрового сезона расписание студентов, играющих в квиддич, обычно менялось, позволяя равномернее распределить нагрузку в течение недели. Класс, в котором учились Олег, Вадим и Игорь, почти полностью состоял из подобных студентов, входящих в разные команды, а потому и их расписание перекроить было проще, нежели у остальных учеников. Так, стандартные шесть занятий в день сменились восемью уроками по четным дням недели и четырьмя — по нечетным. Само собой, была возможность занять свободное время студентов перед ужином и отбоем, но завучи выступили против, зная, что при подобной нагрузке отсутствие свободного времени пагубно скажется что на учебе, что на самих студентах. Стоит также отметить, что, несмотря на подобное расписание, многие игроки вопреки предписанию администрации занимали свое свободное время тренировками, особенно, если их команды входили в топ-7; говорить о командах, которые входили в топ-3 не имеет смысла, — там тренировки имели большую важность нежели учеба, а потому проводились и вне обязательного расписания.       Команда, куда по своему счастью попал Волков, была наиболее профессионально-ориентированной; выбирать долго не приходилось — он всегда знал, что свяжет свою жизнь с профессиональным спортом, если не найдет новую страсть, что перекроет его любовь к квиддичу, игре, риску и адреналину. Вариантов на подобную замену было немного и все они имели возможность угрозы жизни, чего Олег хотел, но не мог себе позволить. Поэтому выбор пал на относительно безопасный риск, если проквиддич можно таковым назвать.       Это не была первая тренировка в году, но определенно была самая волнующая — капитан не менялся три года, хотя, если бы капитаном старшего состава можно было назначить кого-то из младшего, тренер так бы и сделал, ведь бывший капитан Булата был слишком хорош, чтобы вот так просто найти ему замену, особенно после того, как его преемник не оправдал ожиданий. Многие ожидали увидеть на месте капитана Асанова, так же думал и Олег, прекрасно понимая, что это нецелесообразно — Айдар выпускник, зачем же тренеру брать себе лишнюю проблему, которую бы пришлось решать в следующем году снова? Вариантов оставалось не так много, но и себя Волков видеть капитаном не хотел — взваливать на себя дополнительную ответственность и стресс? Он мог, но не хотел.       Решение тренера было неожиданным, но вполне обоснованным: на следующие два года капитаном стал студент отделения Сварог, бывший игрок Авангарда, Александр Воскресенский, более известный как Шура Мальвина, ибо сам именно так и представлялся; он был великолепным игроком на своей позиции, а как человек ничуть не уступал Айдару в дружелюбии и добродушии, или, по крайней мере старался создать такой образ. Но сказать наверняка было сложно — сам Саша был той еще темной лошадкой, меняющей настроение и отношение к человеку по щелчку пальцев. Характерной чертой булатовцев на поле как раз и была молниеносная адаптация к ситуации, а потому капитан с подобным характером был необходимой встряской на тренировках, не дающей расслабиться до самой последней минуты. Это и делало колоссальную разницу между ним и Айдаром.       Что же касается самой тренировки, ничего необычного не происходило, все шло в привычном темпе и последовательности: пробежка, разминка, игра, после которой тренер собирал игроков, отмечая, на что стоит обратить внимание во время игры, где есть слабые стороны, которые необходимо исправить и прочее. Естественно, без парочки наказаний не обошлось, а потому, пока несчастные были заняты ими, остальные вернулись к тренировочному матчу.       После дневной тренировки все начали расходиться, чтобы посвятить себя остальным школьным активностям, друзьям или урокам, а после ужина вернуться обратно на стадион. Олег уходил одним из последних — Вадим и Игорь давно ушли, как раз по просьбе Олега не ждать его, — когда юношу нагнал новоиспеченный капитан. С Шурой они были знакомы примерно столько же, сколько с Вадимом, разве что общались меньше и редко встречались вне тренировок. — Волч! — окликнул его Мальвина, чем заставил остановиться. — Шура, — Олег обернулся с легкой улыбкой. — Чем могу помочь? — Как я?       Со стороны вопрос мог показаться странным и даже идиотским, но Олег прекрасно понимал, что от него хочет собеседник — Волков для Шуры был неким подобием старшего брата (как и для многих из своего окружения), чье мнение он уважал и прислушивался чаще других.       Продолжая идти, Олег молчал, вспоминая тренировку и обдумывая, что именно стоит сказать Мальвине. — Лучше, чем могло бы быть, — наконец произнес он. — Очевидно, есть над чем работать, но это придет с опытом. — Да, организатор из меня такой себе, — согласно хмыкнул парень. — Это больше особенности Булата, которые не может даже тренер искоренить. Не сильно на этом зацикливайся, — заметил Волков. — Просто держи их в узде, а ты, как я заметил, неплохо с этим справился сегодня. Поэтому нареканий нет, ты молодец. Продолжай в том же духе. — Понял, принял. Слышал новости? — после небольшой паузы поинтересовался Мальвина. — В этом году у нас турнир с Хогвартсом, а не Дурмстрангом. — Я думал, это слухи. — Теперь официально. На днях должно появиться в Вестнике. Рома обещал этим заняться. — Известно почему сменились? — уточнил Олег, останавливаясь у Дуги, где им приходилось расходиться. — Насколько я знаю, говорят, что понравилось с нами сотрудничать, — пожал плечом. — Правда, у них там мутки какие-то еще с Турниром Трех Волшебников, но тут уж ничего не знаю. — Надо будет поинтересоваться, — тихо заметил Волков.       На Дуге Олег появился только с одной целью — встретиться с Сережей. Нашел он Разумовского в довольно странном состоянии, которого в Пинакотеке у него никогда не было: беспокойство. Подойдя к другу со спины, легко провел пальцами по позвоночнику, зная, что его это отвлечет и вызовет табун мурашек. При виде Волкова напряженные плечи расслабленно опустились, но из глаз тревога никуда не ушла, что было дурным признаком. — Что случилось?       Сереже потребовалось время, чтобы собраться и выразить мысли, вызвавшие его беспокойство. Дело, как не странно, заключалось в Воротынской, которая уже несколько дней не появлялась не только на занятиях, но и в общежитии, а Хазин заявлял, что Асю забрали домой по каким-то семейным проблемам. В связке с последними событиями такое исчезновение не могло не тревожить, и Разумовский даже не мог сказать, чего боится больше: того, что Ася расскажет сначала родителям, а потом всему высшему обществу о тайне Олега, или того, что она в своем разбитом состоянии могла с собой сделать. Последнее пугало лишь из тех соображений, что, если не вину, то ответственность за ее подобный поступок Олег мог неосознанно повесить на себя, а после оставшуюся жизнь мучиться укорами совести, как было с ним после исчезновения родителей. Даже понимая, что это вне его контроля, юноша не мог заставить себя снять с себя подобную ответственность — нужно было кого-то винить, а, за неимением подозреваемых, оставался только он один. Вытягивать Волкова из этого состояния пришлось долго, и тем не менее Сережа знал, что Олег до сих пор себя винит в их пропаже, страдает кошмарами, хотя каждый раз говорит, что это не так и что он в порядке.       И даже если сейчас в его голове эта ситуация приняла привычный оборот, Разумовскому он сказал совершенно иное: — Будем надеяться, что Асе станет лучше, потому что я уверен, что ее забрали по причине ее плохого эмоционального состояния. Воротынские довольно критичны и строги к своему имиджу, чтобы позволить Асе показывать свою «слабость» публично. Вероятно, ее родителям отзеркалил Хазин. — Думаешь, так дело обстоит? — уже спокойнее, но все еще довольно скептично уточнил Сережа. — Полагаю, — согласился он. — Твоя уверенность в ее чести и достоинстве меня поражает, Олег. — Привык судить людей по себе. — Но они не такие как ты! — Я знаю, — все с тем же присущим ему спокойствием снова согласился юноша. Развивать эту тему не имело смысла — Волков не менял своего мнения до тех пор, пока лично не убеждался в обратном. Да, это было опрометчиво и он это понимал, но так уж он был воспитан.       Волнения Разумовского сошли на нет, когда через пару дней вернулась сама Ася. Она все еще не была привычной стервой, но холодность и высокомерность к ней вернулись, что, если не радовало, то позволяло чувствовать себя в привычном состоянии, чувствовать, что ничего не произошло. Вернулось также ее противостояние с Сережей на занятиях, по которому и он, и она, и в целом преподаватели и студенты успели даже соскучиться, хотя никогда в жизни бы этого не признали. Казалось, все вернулось на круги своя, а всей той драмы в начале года не было — это была лишь общая массовая галлюцинация.       Однако, с возвращением Аси к самому Волкову вернулось странное поведение его чуйки. Он все еще не понимал, как трактовать то, что его тревожит, но и избавиться от этого не мог. Его всегда раздражала неопределенность, и поэтому, чтобы не срываться на невинных окружающих, Олег вернулся к тому, что в таких ситуациях делал всегда: частые практики с Володаром и усиленные тренировки по квиддичу. В такие периоды Волков не вылазил со стадиона, оттачивая меткость и скорость, чуть ли не до посинения, пока в десять вечера, за час до отбоя, его буквально не выгоняли оттуда. Подобные нагрузки позволяли отключить мозг и уставать так, что на мышление в принципе не оставалось сил; возвращаясь в общежитие, юноша едва заставлял себя принять душ и отключался, стоило ему только оказаться в кровати.

***

      Библионочь, любимое после Интеллектуального марафона мероприятие Сережи, подкралась быстрее, чем ожидалось. Обратить на это внимание заставило только возбужденное в тот день состояние Разумовского, что был глубоко возмущен, когда друзья поинтересовались, почему он такой радостный; у них и без этого дел хватало: у Волкова и Грома на носу был первый в этом учебном году матч по квиддичу, перед которым тренер гонял их нещадно, Юля была занята в Вестнике, где за быстрой сменой новостей, которые нужно было осветить, девушка теряла счет времени, напрочь забывая какой вообще день. Да и сам Сережа возмущался только ради приличия, чтобы скрыть собственный промах — ведь о празднике он вспомнил только благодаря календарю над кроватью и напоминанию в чарзеркале.       Как Сережа рассказывал в прошлом году Гермионе, библионочь была его синонимом ко всему теплому и приятному, что только было в его жизни; библионочь означала для него безопасность, уют, спокойствие и принятие. Самое близкое к тому, что он чувствовал сейчас, было его нахождение в поместье Волковых, когда он был еще маленьким. Впервые это окутывающее тепло он почувствовал именно там. Там же он впервые встретился с Екатериной, мамой Олега. Натурой маленький Волков пошел точно в мать — за ее внешней холодностью и сдержанностью была пылкая натура с большим добрым сердцем, идеальный баланс между рационализмом и эмоциональностью. Да и мятежные настроения у Олега тоже были от нее.       В юные годы Екатерина была образцовой Морозовой, приверженкой чистоты крови, высокомерной, горделивой, закрытой и невероятно злобной девушкой, которая мало с кем считалась, мало кого любила и воспринимала на равных — она знала о статусе своей семьи, знала о ее власти, знала о своей собственной силе и способностях, коими не могла не гордиться. Не только в характере, но и все в ее внешности сквозило стервозностью (если вы мыслите стереотипами, то она идеально в них вписывалась). Ей пророчили высокое место у власти, пророчили хорошую партию для брака, если бы она только слушала то, что говорят ей родители. И она слушала и даже следовала всему, чего от нее ожидают, пока в ее жизни не объявился Давид Волков — полная противоположность ей самой, как она считала. И он был противоположностью, но лишь ее образу, ее маске, которую нацепили на нее Морозовы. Юноше удалось разглядеть в этой Снежной Королеве то, что она прятала от самой себя, открыл ее мягкую, нежную сторону, меняя ее незаметно для самой же себя.       Первым, что всем бросилось в глаза, были кудри; привыкшие к безукоризненно идеально прямым волосам Екатерины, воспринимать ее с мягкими волнами было тяжело и непривычно. Но это было тем, что ознаменовало ее полное преобразование — после этого привычной Екатерины Морозовой не видел никто. В холодной зиме ее души наступила оттепель. Дома на это старались закрывать глаза родители, думая, что это всего лишь такой период, но брат с сестрой понимали, что девушка изменилась совсем. Виктор, самый старший из детей, осознавал, к чему может привести подобное и пытался говорить об этом с родителями, но те его не слушали, ссылаясь на то, что он еще слишком юн. Маленькая Юля наоборот только радовалась, что ее сестра, которая и до этого питала к ней только теплые чувства, наконец-то перестала быть такой холодной для всех остальных.       К неудовольствию родителей, Виктор оказался прав. Надежды родителей на то, что отношения с Давидом временные, не оправдались. Ситуация в доме обострилась, когда Екатерине попытались запретить, попытались заставить закончить эти отношения; родителям пришлось столкнуться с тем, что дочь перестала им повиноваться, выбрала себя и свои желания. В знатных семьях, особенно таких консервативных, это не проходит бесследно — Екатерину назвали осквернительницей крови, предательницей рода и семьи. Подобного оскорбления и отношения она терпеть не стала и покинула родительский дом.       Прошло много времени, прежде чем вмешался старшина рода, призывая восстановить семью и вернуть Екатерину домой. Девушка пошла на это лишь с тем условием, если получит благословение на брак; к тому моменту, она уже была беременна. Ожидался скандал, которого, к счастью, не последовало, но напряженные отношения с родителями остались. Виктор, хоть и скептично относился к Волкову, сестру принял — ее счастье было для него важнее. Юлия была просто счастлива за пару, но, как и брат с сестрой, прекрасно знала свою семью и родителей. К тому же, Юля успела стать маленькой копией Екатерины, разве что характер начала показывать раньше, лишь бы досадить родителям за ту несправедливость, что произошла с сестрой.       И вот, после всех этих дрязг и драмы, Екатерина наконец-то обрела душевный покой в новом доме. Семья Волковых приняла ее со всем радушием и теплом, зная, что выбрать себе в спутницы Давид мог только особенную и достойную девушку. И со временем именно такой она и проявлялась.       Маленький Олег принес в дом сначала суматоху и шум, что вскоре сменился веселым смехом и приключениями, которые не исчезали больше ни на день из их жизни. Отпускать его в Колдовстворец было тревожным, но правильным решением; обернулось оно, конечно, конфликтом в первый же день, но появление друга, о котором ее мальчик говорил с восторгом в глазах успокоило материнские страхи, помещая на их место странное предчувствие, что много лет она пыталась подавить.       Маленький Сережа был вторым солнцем в ее жизни, которого она любила не меньше родного сына. Именно она была той, кто помогал ему развивать свое творческое начало; пока Давид воспитывал из Олега благородного воина, Екатерина удовлетворяла потребность Сережи в прекрасном, занималась с ним искусством и литературой. И сейчас Разумовский считал, что этой женщине он обязан всем, считал, что без нее он не смог бы стать тем, кто он есть.       Но вернемся к библионочи.       Сережа еще сидел в Гнезде, когда его чарзеркало начало бесконечно вибрировать от получаемых писем. Он надеялся закончить чтение параграфа по Общей истории, но после пары минут осознал, что сделать ему этого не дадут. Со вздохом захлопнув книгу и отложив ее в сторону, он взял в руки зеркало и смахнул к иконке Письма. Все послания были одного содержания: «Где тебя Леший носит»? Глянув на время, Разумовский подскочил с кровати — он слишком углубился в учебу и напрочь забыл о встрече с друзьями, они должны были вместе идти в библиотеку.       Оставшаяся же компания, что только что бомбардировала письмами друга, вернулась к молчаливому ожиданию — другое не представлялось возможным; Плац всегда был местом шумным, живым, как впрочем и все Школьные Ярусы, но, будучи основным «холлом», он был основным примером, когда кому-то нужно было сравнение с хаосом.       Юля молча сидела на лавочке, пока скука не заставила ее распластаться по ней, уложив голову на колени Игоря, в то время как сама девушка была занята написанием очередной статьи. Гром мягко перебирал яркие пряди, иногда накручивая их на больные пальцы; на самом деле, болело все тело, а там, где лежала Юля, тем более, но юноша не жаловался, молчал, мужественно выдерживая все тяготы любви. И Олег наблюдал за этим с легкой усмешкой, пока не положил руку на плечо друга и не зашептал Исцеляющее заклинание. Этому его очень давно научил Сережа, возможно, сразу после начальной школы, когда начались первые магические дисциплины, а Разумовский дорвался до библиотеки. — Олег, — начал Игорь, подняв голову, когда понял, что делает Волков. Но тот лишь покачал головой и легко улыбнулся, мол, все в порядке. Но в порядке он не был — Олег был измотан, весь побит и перевязан. Медсестры наконец-то вспомнили, за что так не любили Волкова каждый год — зелья на нем не работали либо работали слабо. А со своей одержимостью квиддичем и членством в Булате он был такой занозой в одном месте, что иногда ему было очень неловко, если не сказать некомфортно, обращаться за помощью после особенно жестких матчей. И сейчас, к неудовольствию Грома, друг к своим собственным повреждениям забирал чужую боль, делая вид, что совершенно ничего не чувствует.       Игорь собирался начать с ним серьезный разговор о том, что Олег намеревается умереть еще до первого матча, но его прервал запыханный Разумовский, буквально влетевший в спину Олега. Волна боли прокатилась по телу, заставив юношу на мгновение прикрыть глаза, лишь бы не издать ни звука и не выдать свою проблему, особенно при Сереже. — Что, снова зачитался? — спросил Олег, уже спокойно выдыхая. На самом же деле, он прекрасно знал ответ, а сейчас пытался просто отвлечь внимание Грома, что мог что-то заметить. — Да, — чуть смущенно признался Сережа. — Ну что, идем? — Да, — Юля поднялась, еще что-то дописывая в чарзеркале. Через минуту она кликнула «отослать» и вернула внимание друзьям. — Уже придумали, чем будем заниматься? — Читать? — встал Игорь, протягивая ей руку. — Или у тебя другие предложения? — А что читать будем? — продолжила она, поднимаясь и утягивая друзей в сторону Скважины. В этом году, чтобы добраться до библиотеки приходилось спускаться на пару Ярусов.       Этот вопрос стал предметом дискуссии двух рыжиков — хорсичи отказались принимать участие, ссылаясь на то, что им все равно. Юля с Сережей другого ответа и не ожидали, хотя были бы безмерно рады, если бы от этих двух камушков была хоть какая-то помощь. В итоге, так и не сойдясь во мнениях, они согласились с Волковым, что вдруг влез в их перебранку: — Так, давайте без конфликтов. Сделаем так: один закрывает глаза и ведет рукой вдоль полки, второй в случайный момент останавливает. Что выпало, то и читаем.       Но до выбора книг еще стоило найти местечко, где они проведут эту бессонную ночь. Хотелось найти достаточно уединенное место, но недалеко от стола с чаем и угощениями. И такое нашел Игорь — небольшая пустая ниша, показавшаяся ему знакомой. Юля же усмехнулась, подойдя к своему парню — он неосознанно вернулся в то место, где случилась их первая встреча; она, стоит сказать, была не самой лучшей: их взаимоотношения начались с конфликта. Никто из них уже не помнил его причину, но помнили, что это привело к долгой «войне», взаимным пакостям и подставам, которые продлились пару месяцев и сошли на нет — появились более интересные дела, друзья и все забылось.       Поставив чашки на стол, компания сгрузилась с одеялами и подушками рядом. Юля с Сережей отправились за книгами и вернулись через пару минут со сборником поэзии и романом Гюго. Забравшись к друзьям под пледы, рыжики вынудили хорчисей раскинуть «камень, ножницы, бумага», чтобы выбрать с чего начинать. Выбор пал на вытянутого Пчелкиной Гюго. Воспринимать его было сложно, с его любовью к бессмысленным многостраничным лирическим отступлениям, иногда совершенно не связанным с сюжетом, по скромному мнению наших юных умов. Но вышло так, что вся компания читала это произведение, что позволило им поделиться своими любимыми моментами, если таковые имелись.       С поэзией было чуть веселее, опять же, рыжики были тонкими, нежными натурами, и слушать их было сплошным удовольствием, в котором хорсичи решили себе не отказывать. Правда, такое безучастие не нравилось их друзьям, а потому Юля впихнула в руки Игоря сборник. — Твоя очередь. — Ты просишь двоечника по литре читать стих? — хмыкнул он, открывая содержание. — Да. Соизволь хоть раз в жизни побыть романтиком!       Олег скрыл смех за кашлем за кулак, чего сам Игорь сделать не смог, — уж слишком уморительно это было, — за что оправданно получил от своей девушки подзатыльник. — Та ладно, ладно, — он поднял руки вверх. — Без рукоприкладства.       Он еще пару минут искал что-нибудь подходящее, что бы могло задобрить Юлю и снять с него подобные полномочия до конца ночи. Гром не любил читать вслух так же, как озвучивать свои чувства, а сейчас от него требовали и того и другого. Сплошная пытка!       Чуть откашлявшись, он начал: Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный Волны, плеснувшей в берег дальный, Как звук ночной в лесу глухом. Оно на памятном листке Оставит мертвый след, подобный Узору надписи надгробной На непонятном языке. Что в нем? Забытое давно В волненьях новых и мятежных, Твоей душе не даст оно Воспоминаний чистых, нежных. Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я…       Ничего другого от своего друга Олег не ожидал, а потому с легким интересом следил за реакцией Юли, что только закатила глаза и что-то пробурчала; несмотря на всю любовь, которой его окружала Пчелкина, Игорь был свято уверен, что Юля заслуживает лучшего, кого-то, кто на нее похож больше. Он никогда этого не озвучивал, никогда не заговаривал на эту тему, но, когда ты достаточно долго общается с Громом, ты начинаешь это чувствовать. — Не умеешь ты выбирать стихи, мой друг, — усмехнулся Олег, решив спасти ситуацию и друга от праведного гнева Пчелкиной.       Забрав книгу, он бегло изучил содержание и скоро открыл нужную страницу. Сережа с интересом заглянул в сборник и улыбнулся уголком губ, как бы одобряя выбор. Есть что-то в ней, что красоты прекрасней, Что говорит не с чувствами — с душой; Есть что-то в ней над сердцем самовластней Земной любви и прелести земной. Как сладкое душе воспоминанье, Как милый свет родной звезды твоей, Какое-то влечет очарованье К ее ногам и под защиту к ней. Когда ты с ней, мечты твоей неясной Неясною владычицей она: Не мыслишь ты — и только лишь прекрасной Присутствием душа твоя полна. Бредешь ли ты дорогою возвратной, С ней разлучась, в пустынный угол твой — Ты полон весь мечтою необъятной, Ты полон весь таинственной тоской.       Юля улыбнулась, а Игорь лишь фыркнул: — Мой стих правдоподобнее. — Наглая ложь! — возмутилась Пчелкина. — Ни разу не совпадает с реальностью! — Так, сладкая парочка, давайте без боевых действий, — Олег поднял руку в примирительном жесте. — Это всего лишь стихи. Будете так себя вести, будете слушать нудятину, которую я притащу. — Советую его послушать, — заметил Разумовский, молча наблюдавший за происходящим. — Даже я засыпаю от того, что он читает.       Немного побурчав, друзья все же согласились прекратить конфликт. Олег еще немного полистал сборник, но, не найдя ничего примечательного, ушел за чем-нибудь другим. Вернулся с небольшой стопкой всего самого разнообразного, где и половине прочитанным стать не удалось — медленно разговоры возобладали над чтением. Сначала они были связаны с книгами, потом Сережа вдруг вспомнил про Британию, а оттуда разговор перетек к Гермионе, межшкольному матчу по квиддичу и Турниру Трех Волшебников.       Также их маленькая компания ненадолго была разбавлена знакомыми, которые внезапно их обнаружили, когда искали что бы почитать. Так они скоротали еще пару часов, пока те не ушли, а Юлю не начало клонить в сон, хотя та божилась, что будет сидеть всю ночь. Сережа знал, что подруга не выдержит — бессонные ночи в редакции возьмут свое. Игорь тоже не смог держаться долго — на нем уже сказывались изнурительные тренировки в преддверии матча. Ожидалось, что и Олег скоро уснет, но этого не происходило — Олегу было просто больно лежать, он только нашел более-менее комфортное сидячее положение и расставаться с ним был не намерен. — Что еще почитаем? — тихо спросил Сережа, когда понял, что Волков спать не собирается. — Ты спрашиваешь, чтобы узнать мое мнение или предложить? — Первое, — хмыкнул он, убирая выпавшие пряди за уши.       Немного помолчав, Олег вытянул из стопки начатого Гете и с вопросительным взглядом повернул к парню. Тот кивнул. — Почитаешь?       Сережа устроился поудобнее в ворохе подушек и, подперев голову, принялся слушать. Спокойный, тихий голос Волкова успокаивал и убаюкивал, окутывая коконом тепла, вне зависимости от того, что он читал сейчас. Мягкая, влюбленная улыбка не сходила с лица Разумовского, пока тот медленно погружался в сон.       Заметил это Олег только когда дошел до логической паузы истории и поднял взгляд, чтобы узнать, читать ли дальше. Бесшумно усмехнувшись себе под нос, юноша отложил книгу и, наклонившись вперед, поправил на Сереже плед.       Оставшись единственным бодрствующим, парень вновь взялся за сборник поэзии, начав читать вполголоса то, что он нашел пару часов назад. То, что в нем внезапно откликалось. Храни меня, мой талисман, Храни меня во дни гоненья, Во дни раскаянья, волненья: Ты в день печали был мне дан. Когда подымет океан Вокруг меня валы ревучи, Когда грозою грянут тучи — Храни меня, мой талисман. В уединенье чуждых стран, На лоне скучного покоя, В тревоге пламенного боя Храни меня, мой талисман. Священный сладостный обман, Души волшебное светило… Оно сокрылось, изменило… Храни меня, мой талисман. Пускай же ввек сердечных ран Не растравит воспоминанье. Прощай, надежда; спи, желанье; Храни меня, мой талисман.       Он не мог бы с точностью сказать, что в нем его так привлекло. Но оно казалось таким правильным, таким уместным. Лишь за пеленой сна он смог уловить слабую мысль о том, что на стих откликнулся не он сам, не его чувства, а чуйка. Возможно, бодрствуй он, это заставило бы его погрузиться в мрачные размышления, но сейчас он засыпал по мерное сопение спящего рядом Сережи и чувствовал себя в самом безопасном месте на земле.