***
В типи верховного шамана всегда было так жарко, что голова начинала быстро кружиться, а легким не хватало воздуха. Он редко приглашал к себе сразу после окончания ритуала, чаще оповещая о чем-то воистину важном лишь на общем собрании, но был среди племени один любимчик Сизого Крыла, которому он доверял даже больше, нежели вождю всего племени. Молодой мужчина заходит внутрь бесшумно, осторожно переступая через лежащие на земле перья да кости, и настороженным взглядом смотрит на все еще отходящего от экстаза шамана, тело и лицо которого покрывала обильная испарина. То было не только воздействие жары, ибо остатки настоя из пейотля все еще блестели на дне отброшенного в момент транса черпака, ровно как и немного смеси мулато да сумани — дабы духи защитили ходящего меж миров от смерти и иных ударов судьбы. Опьяненный действием священного кактуса, Сизое Крыло блаженно улыбался, его тело покидали последние судороги. Обостренные чувства сразу сообщили ему, кто вошел в его типи, и шаман приветствовал избранного им воина с закрытыми глазами, так и не приняв сидящего положения. — Ты хотел меня видеть, Сизое Крыло? — Черный Ворон, парящий над миром. Как далеко ты сможешь улететь, если тебе обрежут крылья? И сумеешь ли ты вернуться назад, если духи запутают тропы твои? Шаман наконец обращает взгляд на сидящего рядом с очагом молодого мужчину, жестом приглашая того придвинуться ближе, — его собственный голос был слишком слаб, а знамения, что явились этой ночью, обязательно должны быть услышаны. Он знает, что воин колеблется сесть на шкуру койота, Великого Творца, ибо лишь шаман мог убить священное животное и после касаться его меха, однако Сизое Крыло вновь манит гостя слегка дрожащей рукой, и тот, слегка склонив голову в почтительном жесте, занимает место подле шамана. Как и многие мужчины своего племени, Черный Ворон знал, что такое богато украшенные бисером да иголками дикобраза ноговицы из одеял, любил носить крашенные рубахи из шкур, отделанные бахромой; однако в типи Сизого Крыла он заходит лишь в набедренной повязке, какие носили враждебные племена Черноногих, да высоких мокасинах, украшенных мелкими бусинами да зубами убитых на охоте животных, — простой как в одежде, так и выражении своих чувств, не терпящий лжи и лицемерия, которым были подвержены столь многие люди. Взгляд его сосредоточен, а губы плотно сжаты. Он терпеливо ждет, пока шаман заговорит снова, и все это время сердце молодого воина билось подстреленной птицей. — Тот, Кто Бегает Быстрее Всех взял себе в жены женщину из Хункпапа. Ее сын явится за ней, а с ним прибудут и другие наши враги. — Но она пришла к нам по своей воле! Хункпапа сами похищают наших женщин и убивают мужчин! — Когда это могло остановить войну? Когда реки крови переставали течь, повинуясь истине? Черный Ворон молча кивает, признавая правоту слов шамана, но несколько иные мысли беспокоили молодого воина, которые он не единожды безрезультатно гнал из головы, и которые все больше волновали его с каждым месяцем, в то время как бледнолицые уверенно продвигались по индейской земле, захватывая новые территории. Сизое Крыло чувствует чужое волнение, читает его душу в серьезных черных глазах, и эти страхи являлись отражением его собственных тревог, шепотом десятков голосов являясь в видениях, где кровь текла рекой, обогряя почву и водоемы. — Я много думал о своих снах. — Тихо шепчет молодой воин, обхватив колени руками. — Белая женщина придет с великими духами, но за ней я вижу кровавое марево и мертвые тела наших братьев. Значит ли это, что она приведет за собой смерть? — Белые люди не чтят духов наших земель и не верят в древние силы. Ты же видишь ее с теми, кто оберегает великие пути. — Она не одна из нас. Белые обещают нам многое, и многие верят их словам. — Черный Ворон презрительно кривит губы, и злоба мелькает в его глазах. — Три Буйвола торгует с ними и продает им лошадей. Скоро все его племя будет возле ног чужаков. Сизое Крыло согласно кивает головой, поджав тонкие губы, и кладет широкую ладонь себе на грудь. — Этот человек на твоей стороне. И он говорит тебе следовать тому пути, что указывают тебе духи. Ворон приведет тебя туда, где лежит истина.***
Племя Черного Ворона, чьи кони славились своей статью, а воины храбростью да отвагой, давно враждовало не только с Черноногими, но и с Дакота-сиу, в частности Хункпапа и Оглала, которые время от времени совершали рейды для захвата лошадей Абсароков да совершения подвигов, в ходе коих молодые люди могли доказать свою доблесть, дабы достичь звания вождя. Межплеменные войны были делом частым и кровопролитным, уносящим много жизней, в том числе женщин и детей. Однако Черный Ворон верил, чувствуя то своим сердцем, что главная опасность исходит от чужаков, что сошли с кораблей и теперь жаждали заполучить земли племен, еще больше настраивая их друг против друга; он часто высказывался на общих собраниях против бледнолицых, тем не менее, постепенно презрение его народа к захватчикам сменилось на терпимость, ибо те обещали им поддержку в борьбе с враждебными племенами. Вождь племени, Храбрый Волк, потерявший в одной из стычек с Шайенами свою молодую жену, скорее был готов породниться с белыми, нежели с теми, кто лишил его возлюбленной супруги, и не позволял даже заикнуться о том, что племенам следовало примириться в борьбе с общим врагом. Черный Ворон не надеялся на понимание даже друзей и остерегался спорить со старейшинами, но от бездействия его сердце наполнялось печалью и злостью на самого себя, особенно, когда видения вновь приходили к нему во сне, — полные крови и горечи потерь. В них он все чаще видел бледнолицую девушку, которую охраняли койот и медведь, и никак не мог понять, несет ли она благо или же погибель.***
Он долго смотрел на нее, лежащую почти без дыхания под нещадно палящим солнцем, и не верил своим глазам. Это точно была она, молодой воин знал это, однако никак не мог поверить в происходящее. Присев рядом с девушкой на корточки, Черный Ворон принялся рассматривать ее, жадным взором впитывая каждую деталь чужого облика. Она была измождена, почти убита жаром пустыни, худощава и высока ростом, но особенно выделялись на красноватой почве ее волосы — темные, густой копной укрывших иссушенную землю, среди которых виднелись светлые, будто выжженые пряди. Черный Ворон метался, точно загнанный в ловушку зверь. Он мог оставить ее умирать, а мог спасти, но как поступить правильнее, мужчина не знал. Ее пение, которое и привело к ней возвращающегося в родные земли воина, было преисполнено тоской и печалью, хотя Черный Ворон и не знал значения оброненных ей слов. Когда-то он слышал легенду, будто Ночная Птица, — одна из тех женщин, что наравне с мужчинами ездила на охоту и ловко управлялась с оружием, — во время засады на ее отряд с помощью пения воззвала к Старому Койоту, и тот прислал им на выручку вапити и бизонов, кружащих вокруг и поднимавших облака пыли, так что Абсарока смогли скрыться, не потеряв ни одного воина из своих рядов. В пении была заключена великая сила, а раз он, Черный Ворон, пришел на женский зов, точно как Старый Койот к Ночной Птице, значит то было великое знамение, и чужая жизнь должна быть сохранена. Он берет ее на руки, точно младенца, и уносит в укрытие, где девушка могла бы восстановиться, а в это время где-то неподалеку раздается уже знакомое молодому воину воронье карканье.