Colors of the wind

      Военные общины, — небольшие части одного целого племени, — возглавлялись самым сильным, смелым и удачливым воином, который имел не только талант стратега, но и обладал харизмой, способный вести народ за собой. Они не столь часто сражались вместе, но если выходили все вместе, то череда поражений, либо одно крупное, было способно уничтожить сообщество целиком. Дабы выиграть сражение, предводитель воинской общины также должен обладать сильной магической защитой; с учетом количества засчитанных ку и отсутствия крупных поражений, никто не сомневался, что Черному Ворону благоволил сам Великий Дух. Старейшины еще помнили, как юноша рассказал про свой первый магический сон, — неохотно, вначале поделившись лишь с теми, кому более всех доверял, — в итоге признавшись, что зрел своего духа-покровителя уже в раннем детстве, при том что для этого ему не пришлось изнурять себя так, как остальным молодым людям его возраста. Ворон слетел к нему с небес сразу и стал верным спутником с самого отрочества; с тех пор молодой воин неизменно носил на поясе перо священной птицы не снимая, доверяя ему во всем, в том числе и в подобном, не самом легком деле. Он шел к Василисе неуверенно, точно зеленый юнец, никогда не знавший женщин. Она наконец вышла из типи в окружении нескольких молодых девушек, одна из которых развлекала хмурую бледнолицую какой-то явно интересной беседой. Судя по лицу Василисы, услышанное ей категорически было не по нраву. Девушку, которая сопровождала белую пленницу к реке, Черный Ворон тоже узнал. То была та самая красавица, которая когда-то согревала его своим гибким телом под светом звезд, — рано овдовевшая Маленькая Выдра, и молодой воин не сомневался, что даже с ее ужасным английским она сумеет рассказать Василисе самое важное. С ее личной точки зрения. Ступая бесшумно, словно тень петляя между кустов и низкорослых ив, Черный Ворон слышал часть разговора. И, прекрасно зная об обычаях белых, подозревал, что после этого купания, девушка напрочь откажется даже обмолвиться с ним словом, не то что дать объясниться. — Он быть в ее типи. Много раз*. А она огненная вода пить и со многими лежать. Теперь с белыми жить. Василиса коротко кивнула и плотно сжала губы. Индианка продолжила. — Мы с ним тоже лежать. Он любить красивых. — Черноволосая кокетка грустно улыбнулась, поправив длинные косы. — Но он ушел. Он всегда уходить. Все девушки разделись и свободно плескались в воде, в то время как Василиса, прижимая к груди выданную ей Дикой Кобылицей одежду, так и не решалась раздеться. «А вдруг за нами кто-то подглядывает?», — думала она. И была недалека от истины. — Плавать! Давай! Василиса еще раз огляделась по сторонам, боязливо и осторожно наконец стягивая с себя одежду. Ей безумно хотелось нормально искупаться, смыть с волос и тела грязь да пыль, а по возможности еще и простирать свое старое платье, а потому она старается действовать быстро, на этот раз стянув с себя в том числе и посеревшие, ставшие совсем тонкими панталоны — простенькие да невзрачные, без каких-либо ажурных рюшек, шелковых лент или кружева — выданные ей как-то женой Малькольма. — Ты такая тонкая! — Тотчас отмечает уже резвящаяся в воде Маленькая Выдра, у которой были весьма пышные формы, а на фоне миниатюрной да изможденной тяготами Василисы полная грудь индианки казалась просто необъятной. — Меня все устраивает. — Тихо отвечает девушка, все же смущенно отвернувшись. Ей было неприятно ощущать на себе оценивающие взгляды и слушать весьма учтивые комментарии касательно своей внешности. Если бы она знала, каким взглядом смотрел на нее затаившийся близ берега мужчина, чье тело жаждало ее в этот момент больше всего на свете, то девичьи щеки заалели бы уже по совершенно иной причине; но о свидетелях со стороны Василиса не знала и спокойно купалась, тем не менее, не заходя слишком далеко. Девушка не умела плавать, хотя находила в водоемах любого толка божественную красоту и умиротворение. Черный Ворон смотрит на то, как его пленница тщательно натирает тело песком, не упуская из виду не единого участка своего тела, и молодой воин чувствует, как кровь начинает бежать по телу еще быстрее, бьет в голову, а желания стремятся завладеть разумом. Но выдержка и умение держать свои чувства под контролем не подвели Черного Ворона и на этот раз, а потому он весьма обоснованно решает удалиться обратно в лагерь и подождать девушку там, совладав с собой в достаточной степени, чтобы спрятать бушующие эмоции за маской ледяного спокойствия. Окончательно он расслабляется как раз в тот момент, когда девушки возвращаются, и молодой индеец ловит себя на мысли, что ему безумно нравится, как выглядит Василиса в платье из кожи оленя, которое было богато украшено иглами горностая и яркими бусами. Если уж Дикая Кобылица дала ей такой наряд, то она точно пришлась мудрой женщине по нраву. — Стой! Этот человек хочет поговорить с тобой. Он приближается к девушке быстрым шагом, уверенно и твердо вознамерившись поговорить с ней здесь и сейчас, и даже не думает теряться под высокомерным и недовольным взглядом своей пленницы. Как и почти все Абсарока, Черный Ворон был высок и обладал элегантной фигурой, но вкусом в одежде отличался от соплеменников, точно белая ворона. Тот же Большой Медведь часто носил богатый и искусно расшитый наряд: рубаха и легинны из выделанной добела шкуры горного барана, украшенные лосиными зубами и морскими раковинами; он срезал волосы над лбом, дабы потом, смазав жиром, носить их стоймя, а с каждой стороны головы на уровне уха у него опускались нити с бусами. Сын Большого Медведя вкусов отца не разделял совершенно, и даже в уши, проколотые с детства, никогда не вставлял любимых Абсарока круглых, гладко обточенных морских раковин, отливающих зеленоватым или голубым цветом. Тем не менее, глядя на такую нарядную и величественную бледнолицую, стоящую перед ним в богатом платье, он не чувствует смущения из-за простоты своей набедренной повязки и обычной косы, с вплетенными туда перьями. Скрестив руки на груди, молодой индеец преграждает девушке дорогу, а догадливые индианки шустро скрываются внутри типи, оставив Василису одну со своим пленителем. — Нам не о чем разговаривать. — Этот человек так не думает. — А этот человек, — указав пальцем на себя, цедит Василиса, — именно так и думает. Удивляясь собственной дерзости, девушка хотела было прошмыгнуть внутрь типи — эдакого временного убежища — и скрыться от этого пронзительного черного взгляда как можно скорее, но ей не удалось даже сделать пару шагов. С прежней маской невозмутимости и спокойствия, Черный Ворон перекидывает строптивицу через плечо и под улюлюканье своих соплеменников уносит ее обратно к реке, где они могли бы поговорить наедине. Василиса брыкается, бьет маленькими кулачками по широкой мускулистой спине, но тщетно. Ее щеки горят алым от злости и унижения, а сердце стучит с такой силой, что еще чуть-чуть и вырвется из грудной клетки. — Ты дикий, самодовольный, наглый… — Прости меня. — Тихо, но четко произносит Черный Ворон, глядя девушке прямо в глаза. — Этот человек хочет извиниться перед тобой. Василиса тотчас замолкает, но злость никуда не девается из ее глаз. Высокомерно вскинув подбородок, она подбоченивается, ожидая продолжения, но молодой мужчина не спешит с продолжением, только рассматривает девичье лицо с уже привычным интересом, любуясь каждой чертой. — Ты очень красивая. И свободная. Я хочу быть с тобой. Тебя не будут стеречь, не будут бить. Ты будешь свободна. Со мной. Он говорил это искренне, нисколько не сомневаясь в собственных словах. Для его племени любовь никогда не приносила трудностей в жизнь, а ее выражение любого толка не несло позора. Он мог бы сделать эту женщину счастливой. Он бы расчесывал ее волосы перед сном, смазывал ее красивые волосы маслами, после чего собственными пальцами красил пробор в яркий красный, — действо наполненное любовью и нежностью, священное и интимное. Пожалуй, даже более интимное, нежели соитие, в каком-то плане. Возвращаясь из битвы, он украшал бы лицо красавицы яркой краской и дарил самых красивых скакунов на свете. Только вот Черный Ворон наивным простаком не был и видел, что лед в чужих глазах нисколько не таял, с какой бы лаской он на нее не смотрел. — Прости меня. Я не хочу для тебя зла. — Тогда отведи меня к поселениям белых. Дай мне шанс прожить жизнь так, как мне привычнее! Я не смогу выполнять работу ваших женщин! Я не научусь и не хочу учиться! Неужели ты не понимаешь, что мое место не здесь? То было правдой, которую девушка поняла сразу, как только увидела быт здешних людей, где слабым места не было. Если ее не сморит хворь, то точно убьет тяжелый труд, а лентяйничать ей просто не позволят. Что она будет делать? Учить это племя русскому языку? Рассказывать сказки по вечерам, сидя у костра? Быть наложницей у этого дикаря, пока она ему не надоест? Лицо Черного Ворона тотчас меняется, и он отступает на несколько шагов назад. — Я уеду. А ты останешься ждать меня. Ты не уйдешь отсюда, даже если захочешь. Наши пути связаны, и скоро белая женщина это поймет. Василиса кричит ему что-то вслед, но Черный Ворон не понимает ее родного языка. Чувствует, что хорошего в ее словах мало, но старается об этом не думать. Он должен вернуться победителем, и тогда он сумеет, точно сумеет сделать эту женщину своей.

***

      Ротчев** был другом деда Василисы, — человек предприимчивый и серьезный. Отца девушки он видел пару раз и знал весьма поверхностно, а потому, когда тот решил вдруг плыть в Новый Свет искать лучшей жизни, многие отнеслись к такой инициативе весьма скептически, особенно с учетом того, что с собой он брал и свою юную дочь, лишая ее последней надежды на счастливое будущее. Крепость Росс уже давно была продана, русских там не было. Отец Василисы да еще около десятка таких же отчаянных голов решили плыть сначала на уже изведанные земли, после чего судьба вынудила их отправиться с другими переселенцами дальше на запад. Девушка до сих пор помнила фруктовый сад своей тетки: яблоневые, персиковые, грушевые деревья, айва и вишня. Как же было тягостно осознавать, что более она не увидит ничего, напоминающего о родном доме, и научится стирать белье прямо на себе, носить воду на собственных плечах, рубить дрова и доить коров, — словом, все то, что прежде казалось ей невыполнимым и тяжким трудом. Однако труд краснокожих женщин был не меньшим, хотя, стоило заметить, эти дикарки обладали куда большим почетом в своем племени и свободой, чем любая белая женщина. Маленькая Выдра, как оказалось, могла быть весьма интересным рассказчиком, и жаловала пленницу множеством баек о быте Абсарока и войнах с другими племенами. — Они хотеть наша земля. Наш бизон, наша лошадь. У них нет такой земли и они хотеть нашу. Василиса слушала эти истории с неподдельным интересом, сама не замечала, как погружалась в жизнь этих людей, наблюдала за ними и постепенно перестала их бояться. Ее никто не насиловал, даже не домогался, не бил и более не связывал. Когда какой-нибудь горячий молодец проявлял к пленнице слишком явный интерес, за девушку заступалась Дикая Кобылица, и — к удивлению Василисы — тот слушался ее, больше не докучая «сердитой бледнолицей». Ее так и звали, Хмурое Лицо, на что Василиса старалась не обижаться, дабы не прицепилось еще более едкое прозвище. — Наши мужчины красть друг у друга. Жен красть, лошадей. Это весело. — Но это же чужие жены! Пускай вы из одного племени, но так нельзя! — Почему? Василиса лишь пораженно замолкла, пообещав себе перестать удивляться чему бы то ни было. Но то, что Абсарока позволяли друг другу, не разрешалось другим племенам. Потому Черный Ворон и уехал на войну — вершить месть над врагом. — Он не доверять бледнолицым. Но мы должны иметь друзья. Мы жить как мы хотим, вы нам помогать, а мы помогать вам. Тогда будет хорошо. — А если белые перестанут вам помогать? Или запретят что-то, что вы так цените? — Не будет так. Великий Дух любит нас. Он помогать. — И любит Черного Ворона, не так ли? — Аккуратно спрашивает Василиса, медленно, словно пробуя на вкус произнося имя своего пленителя. Удивительно, но его имя она узнала уже давно, а свое умудрялась держать в секрете. — Да. Он хороший воин. Девушка лишь кивает в ответ, и покорно идет за Маленькой Выдрой дальше собирать землянику. — А Хмурое Лицо любит Черного Ворона? — Нет. И не зови хотя бы ты меня так, это ужасное прозвище! — А как тебя звать? «Сказать или не сказать?», — думает про себя Василиса и, глубоко вздохнув, все же расскрывает свой маленький секрет. — Откуда ты? Ты не быть англичанка? — Нет. Но я знала много англичан. — Они быть хорошие? Василиса непроизвольно морщится, вспомнив сальные да грязные прикосновения к своему телу, и шумно, через зубы выдыхает. — Не все. Есть хорошие, но есть очень плохие люди. — Но ты хотеть к ним уйти. — Маленькая Выдра непонимающе хмурит свой очаровательный лобик, надув полные губы. — Почему? На это Василиса ничего не отвечает и дальше сбор земляники проходит в молчании. Окончательно потерявшись в собственной жизни, девушка проводит вечер в слезах, прячась в кустах возле тихой, залитой предзакатным солнцем рекой, пока не замечает на противоположном берегу движение. Койот! Все тот же, крупный с горящими огнем глазами! Он будто бы звал девушку пойти за собой, издавая при этом слабое потявкивание, и Василиса, твердо решив, что растратила остатки разума в этой глуши среди дикарей, не убегает в страхе обратно в поселение, а следует за ним на дрожащих ногах, неуверенным шагом двигаясь в сторону темнеющего леса. «Кто ты такой?», — мысленно задается вопросом она, когда зверь кивком головы указывает на небольшое озерцо, окруженное крупными камнями по кругу. Он сам смотрит на гладкую поверхность и словно просит девушку сделать тоже самое. И она, точно в тумане, опускается на колени, заглядывая в неподвижную водную гладь…