Colors of the wind

      Василиса помнила тот день, когда впервые увидела индейцев. Пауни, — весьма миролюбивые и спокойные, — показались ей настолько необычными, настолько диковинными, что она пялилась на них как самая настоящая дикарка, рассматривая прически, лицо, одежду и даже их лошадей с достойной лучшего применения дотошностью. Сейчас же, находясь в лагере своих новых пленителей, она почувствовала на себе это мерзкое ощущение, когда на тебя глазеют, будто на экзотическое животное, которое, скорее всего, будет обречено на смерть. Она сидит вместе с Белой Голубкой возле большого шеста в центре стоянки племени; их руки были связаны, на щеках обеих девушек алели свежие следы пощечин. Оплеухи были мерой скорее вынужденной, нежели желанной, поскольку обе пленницы брыкались и кусались с невиданной силой, а Белая Голубка так и вовсе умудрилась достать нож и полоснуть похитителя по бедру. Когда ее хотел облапать один из молодых да горячих воинов, Василиса с неожиданной для себя самой солидарностью оттолкнула мужчину от нее, обозвав его на родном языке самым грязным словом, которое только знала. Белая Голубка тоже вступилась за подругу по несчастью, когда ее слишком грубо вязали веревками, и в итоге за считанные сроки девушки сдружились куда быстрее, нежели можно было себе представить. Сидя в окружении людей, которые, — по воле случая, не по собственному желанию, — жаждали избавиться от белого человека любыми имещимися в арсенале способами, Василиса думала о том, что будет с ней дальше, а также, к собственному удивлению, вспоминала своего другого пленителя, с которым у нее была уже пускай и маленькая, но совместная история. Она не разбиралась в межплеменных воинах, но по словам Маленькой Выдры быстро поняла, что индейцы не щадят друг друга, а значит спокойно предъявить своих требования на девушку Черный Ворон не мог. От осознания того, что она уже сама себя считает товаром и чужой собственностью, по щекам Василисы потекли слезы. Она понимала, что коренное население страдает от ненасытности и коварства захватчиков, но какое ко всему этому отношение имела она, простая девушка из Иркутской губернии? Или же не простая и не из Иркутсткой, коли ценить больше прошлое, связанное с теткой, нежели горестные годы в отцовском доме. Все одно: Василиса отказывалась принимать подобное отношение как данность, но не знала и понятия не имела, как спастись из этой ужасной ситуации. Еще одним ужасным осознанием был тот факт, что девушка стала высматривать вдалеке знакомую фигуру, которую, как ей казалось, она узнала бы из тысячи, и сердце при этом наполнялось приятной надеждой. Она ждала, она хотела, чтобы Черный Ворон ее спас. В этом чуждом ей мире не было никого, кто мог бы стать некой опорой или поддержкой для Василисы, и надеяться на внезапно объявившихся белых поселенцев не приходилось. Тем более, что их появление могло обернуться залпами орудий и обыкновенной резней, в которой не уцелеть, а вот Черный Ворон отчего-то ассоциировался со спокойствием и умиротворением, некой константой, дарующей тень стабильности. И от этих мыслей, наводнивших разум, Василисе стало на редкость некомфортно. Глас рассудка говорил о том, что она просто выбирает из двух зол меньшее, однако какая-то часть девушки была согласна с тем, что в сложившихся обстоятельствах, в условиях безнадежности и неизвестности жизнь среди племени Черного Ворона могла казаться самым лучшим варинатом из тех, что преподносила ей судьба. — Как ты? — Спрашивает Василиса Белую Голубку, слегка улыбнувшись. Улыбка вышла натянутой и до жути неестественной. — Наши мужчины спасут нас. — Уверенно говорит индианка, минуя заданный вопрос, но отвечая на другой, невысказанный. — Они скоро будут здесь. И Черный Ворон обязательно придет, ведь они украли тебя. Василиса смущенно кивает в ответ, в душе надеясь на тоже самое. «Черный Ворон обязательно придет, ведь они украли тебя», — повторяет про себя чужие слова девушка. Неужели она и впрямь так дорога ему? Или же это простое желание вернуть свою собственность? — У меня нет другого выхода. — Шепчет Василиса себе под нос, обреченно и устало вздонув, мысленно возвращаясь к тому времени, что она провела в лагере Абсарока и тому путешествию, что пережила со своим пленителем. С тем, на кого теперь уповала в спасении. Она слышит вдалеке воронье карканье, и оно эхом отзывается в ее собственной душе, где теперь только образ одного высокого воина со смоляными волосами мог даровать надежду на лучший исход.

***

      Он мог сдать войскам белых стоянку лакота в любой удобный момент, поскольку знал маршрут их передвижений, а также куда именно они столь упорно держат путь. Сидящий Бык собирался отправиться со своим племенем в тот край, который поселенцы звали Канадой, а значит поражение вражеского племени было не за горами. Бешеный Конь был сломлен, триумф над Кастером весьма быстро забылся и сменился чередой новых сражений. Многие из тех, кто страдал от Сиу оказали бы и себе, и бледнолицым услугу, направив в честь столь удобного повода солдат по нужному следу; многие, но не Черный Ворон. Он вернулся с победой, преисполненный ожиданий начать новое сражение, теперь уже куда более приятное, а в итоге был вынужден вновь наносить боевой раскрас на лицо и собирать лучших воинов для набега, поскольку точно знал — просто так лакота не отдадут своим врагам даже хромой собаки. — Нападем на рассвете. — Скомандовал Черный Ворон, ласково поглаживая своего коня по морде, дабы тот не выдал их присутствия вражеским разведчикам. — Старый Койот поможет нам разбить их, если мы будем следовать плану. Молодые воины, услышавшие последние слова предводителя своей кочевой общины, заметно расстроились, что не получится самовольничать и спешить засчитать новые ку на ненавситном племени; в отличие от белых, индейцы сражались мелкими группами, рассыпаясь по равнине, точно муравьи, либо заманвая в засады, а молодежь старалась как можно скорее снискать славу в битве, дабы вернуться домой с победой. Победа также была понятием относительным, ибо обратить врага в бегство и засчитать множество ку было равнозначно полноценному триумфу, однако Черный Ворон имел конкретную цель и имел конкретный план по ее достижению. — Мне было видение, и если мы поступим как надо, то вернем и наших женщин, и лошадей. Наших женщин. Черному Ворону безумно хотелось назвать бледнолицую гордячку своей, хотелось видеть в ее глазах трепет и нежность; он пришел преимущественно за ней, следуя по следам врага в чужие земли на свой риск, прекрасно понимая, что могут сделать некоторые Лакота с белой пленницей. От мысли, что девушку уже насилует какой-нибудь из вражеских воинов, сердце Черного Ворона пропустило удар, но он сумел взять себя в руки и велел отряду отдохнуть перед утренним нападением — индейцы никогда не вели битв ночью. Он бросает последний взгляд на стоянку и вдруг, среди мельтешащих женщин и мужчин видит знакомую фигуру, привязанную к какому-то столбу, и в этот момент весь мир для Черного Ворона перестает существовать. Она что-то говорит сидящей рядом Белой Голубке, ободряюще ей улыбаясь, и даже не подозревает, что ее спаситель уже рядом. — Подожди еще, Раненная Волчица. — Тихо шепчет он, сжав ладони в кулак. — Я слышу твою боль, но не бойся. Я буду рядом, только подожди.

***

      Крики. Бешеные, дикие, пугающие. Всадники стекаются с небольшого холма, точно снежная лавина — стреляют из ружей, поджигают траву, пугают коней. Начинается паника; женщины убегают вместе с детьми, молодежь помогает старикам укрыться от нападающих среди кустарников и груд камней. Василиса озирается по сторонам, судорожно хватая воздух губами, но из-за поднявшейся пыли и в окружающей ее суете не видит ничего, за что можно зацепиться взглядом. Страх. Холодный, липкий, ползущий по коже, как сотни муравьев. — Кто это? — Кричит Василиса Белой Голубке, которая сидела спокойная, с умиротворенной улыбкой на губах. — Кто эти… И тут она видит его. В своей боевой раскраске он выглядит устрашающе прекрасно, а черные глаза горят злостью и некой внутренней силой, которая будто была дарована свыше и вела смелого воина к победе, минуя любые невзгоды. Девушка теперь уже не смотрит по сторонам, не замечает творившегося вокруг нее беспорядка. Все ее внимание приковано к лишь одной фигуре, и молодой индеец замечает это, чувствует чужой взор, встретившись с Василисой глазами как раз в тот момент, когда прямо на него летел на своем краденом жеребце один из лакота. И этой секунды замешательства хватает, чтобы пролилась новая кровь. Василиса слышит свой крик будто через пелену, как во сне, словно и не она кричала вовсе. Она видит, как Черный Ворон получает ранение в голову совсем рядом с виском, как заостренная дубинка рассекает его бровь и щеку, возможно полностью выбив глаз. Он пострадал. Из-за нее пострадал. Черный Ворон не падает, не теряет ружья из рук и убивает соперника ножом, метко пущенным прямиком в горло. Он не спешивается до тех пор, пока не обращает Лакота в бегство, и лишь тогда сходит с коня как раз рядом с побледневшей от ужаса Василисой. — Не бойся, Раненая Волчица. — Бормочет он, освобождая девушку из пут. — Теперь тебе не должно быть страшно. Обеих пленниц освобождают, после чего идут забирать коней Сиу, причем не только тех, которых те украли у самих Абсарока. Попутно проверяя на ценность и оставленное ими имущество, мужчины были слишком заняты, чтобы сразу заметить то, что происходило между их предводителем и его пленницей, чьи нежные прикосновения теперь ласкали его мужественное лицо, часть которого была покрыта свежей кровяной коркой. — Тебе очень больно? — Василиса аккуратно касается пальцами щеки Черного Ворона, опасаясь, как бы ранение на глазу не оказалось серьезным увечьем. — Он… твой глаз… — Все хорошо. — Криво усмехается молодой воин, наслаждаясь нежностью, которую дарила ему эта девушка, чей обеспокоенный взгляд скользил по его мужественному лицу, а пальцы холодили еще пылающие жаром битвы щеки. — Я буду видеть. — А если нет? — Едва слышно произносит Василиса, шумно сглотнув. — А вдруг… — Тогда ты будешь глазами этого человека. Если согласишься стать моим… другом. Черный Ворон улыбается — широко, белозубо — и протягивает девушке свою руку. Его словно совершенно не волновало ранение и вообще все, что происходило вокруг него, лишь ответ этой бледнолицей красавицы, в чьи ладони он был готов вложить собственное сердце. — Да. — Говорит в ответ Василиса, уверенно кивнув. — Я согласна стать твоим другом.