***
Сладкая трава, или Дыхание Матери Земли, была весьма распространена среди индейцев, и часто использовалась в ритуалах на очищение и выздоровление, а потому именно этой травой окуривали типи Черного Ворона, изгоняя оттуда злых духов перед тем, как молодой воин и его пленница вошли внутрь. — Хмурое Лицо должна знать, как лечить такие раны. — Говорит Дикая Кобылица, протягивая девушке завязанные вместе пучки, которые было необходимо растолочь в мелкие порошок. — Я научу позже, сейчас нужно работать. — Эта женщина больше не Хмурое Лицо. Ее зовут Раненная Волчица. Так сказал этот человек. Все женщины оборачиваются на Черного Ворона, чей голос прозвучал несколько резко, будто прозвище Василисы не понравилось ему в высшей степени; он ударяет себя кулаком в грудь, а затем переводит взгляд на девушку, глядя с теплом и искренней симпатией в ее обескураженное лицо. — Почему ты не хочешь звать меня по имени? Настоящему имени. Настала очередь удивляться Черному Ворону, а его мать при этом едва ли не цвела от счастья. Когда Василиса представляется, молодой мужчина словно смакует его на своем языке, произнося неуверенно и слегка коряво, но это был еще один шаг навстречу друг другу, который так много значил для Черного Ворона. — Василиса была раньше. Теперь у нее есть индейское имя. — Говорит молодой воин, внимательно наблюдая за чужой реакцией. Когда он замечает, что девушка будто бы посмурнела от этих слов, то быстро добавляет. — Но она имеет право зваться так, как ей захочется. Дикая Кобылица одобрительно кивает своему сыну, радуясь тому, что тот, кажется, начал понимать, каким путем стоит добиваться расположения этой строптивой чужестранки, и тем более расцветает мать, когда бледнолицая идет ему навстречу и одаривает улыбкой, которую прежде даже не подумала бы подарить своему пленителю. — Тебе нужно обработать рану. — Василиса поворачивается к матери воина и уверенно берет в руки мису с горячей водой. — У нас принято сначала промыть, потом уже накладывать повязку. Черный Ворон доверяет своей пленнице настолько, что Дикой Кобылице даже становится слегка страшно за сына. Ей нравилась эта девушка, и она будет счастлива, если ее сын отыщет с ней свое счастье, но в тоже время Василиса была еще чужой для Абсарока, и индианка не хотела, чтобы та разбила Черному Ворону сердце или использовала его для своих целей. Тем не менее, женщина мудрая не спешит делать выводы, и потому Дикая Кобылица будет наблюдать за Василисой, читая мотивы ее сердца не через громкие слова, а при помощи слов несказанных, неосторожно брошенного взгляда и легкого касания, которые покажут, что на самом деле затаено в чужой душе.***
Когда на землях Нез-Перс было обнаружено золото, на их территорию старатели ринулись точно разъяренные быки, которым было абсолютно безразлична судьба племени, даже учитывая тот факт, что доселе с этими индейцами у белых не было никаких конфликтов. Они не только добывали золото, но и угоняли лошадей, которых у Нез-Перс было много, ибо те были умелыми коневодами; а посему напряжение между индейцами и старателями нарастало. Но не смотря на свою храбрость и даже несколько малых побед, противостоять бледнолицым они не могли, и искали помощи. Эту помощь они ждали получить от Кроу, ожидая поддержки в трудную минуту, но вместо этого Нез-Перс прогнали прочь, притом самым категоричным способом. Племя было обречено, и осознание этого факта резало острым ножом сердце Черного Ворона, прекрасно осознающего тот факт, что если Абсарока помогут Нез-Перс в таком деле, то бледнолицые объявят им войну. Речные Кроу, одну из военных общин которых вел Черный Ворон, сочувствовали несчастным, но Храбрый Волк даже слышать не хотел о какой бы то ни было помощи тем, кто теперь в немилости у белых. Василиса, незнающая о подобных перипетиях между индейцами достаточно, чтобы делать выводы, все же понимала их положение с приходом поселенцев и старалась вести себя в стойбище тихо, хотя никто не выказывал ей враждебности. После того, как она стала часто появляться с Черным Вороном вместе, сдружилась с некоторыми индейскими девушками и стала ходить по ягоды с ними, ее положение стало гораздо лучше. Теперь она уже не была чужачкой. К ней постепенно привыкали и ей начинали доверять. Однако важным было также то, могла ли она доверять кому-то, а на этот вопрос девушка не могла ответить уверенно. Чего она точно не могла отрицать, так постепенного сближения с Черным Вороном, чьи метания по поводу помощи другому племени Василиса буквально прочувствовала сердцем. Сын Большого Медведя был как всегда спокоен, когда мужи и мудрые жены совещались не в пользу Нез-Перс, но в его черных глазах плясало неистовое пламя возмущения и негодования. Умом принимая правоту большинства, Черный Ворон все же отказался брать на совете и покинул его, уйдя к реке побыть в одиночестве. Василиса долго не решалась следовать за ним, но когда во тьме она увидела горящие глаза койота, то уже не испугалась, как прежде, а будто самая настоящая индианка увидела в этом знак. Койот советовал ей пойти за Черным Вороном. Молодой индеец сидел возле реки сгорбившись, тяжелые думы одолевали его разум и грызли сердце. Девушка подходит тихо, но недостаточно, чтобы воин Абсарока не услышал ее шагов, и когда он видит ее, то плотно сжатые губы трогает легкая улыбка. — Ты пришла, Раненная Волчица. Я рад. — Он указывает ей на траву, предлагая присесть рядом. — Побудь со мной. Мне нужно быть рядом с другом. У Черного Ворона было много друзей, верных боевых товарищей, но когда он называл Василису другом, то явно вкладывал несколько иной, более романтический смысл в это слово. И девушка понимала это. — Думаешь о тех индейцах, что приходили к вам? — Они наши братья, но мы не можем им помочь. Иначе потеряем все. Но сердце мое болит, потому что им нужна эта помощь. — Бесполезно сейчас им помогать. Вам всем следовало объединиться еще раньше, когда белые люди только прибыли. Сейчас же выживет умный, а не смелый. Слова слетели с губ Василисы до того, как она подумала над тем, какую реакцию потом стоит ожидать от своего собеседника. Ведь она говорила не о каких-то абстрактных вещах, а о проблеме всех краснокожих: белые наступали, и неважно был ли ты с ними заодно или же выступал против, исход обещал быть один. Черный Ворон это знал, чувствовал душой, и это знание терзало его изнутри, как и невозможность что-либо изменить. — Белые хотят запретить Пляску Солнца. Это наши традиции, наша культура! — Ударив себя кулаком в грудь, говорит молодой индеец. — Я лучше умру, чем стану жалкой тенью своих предков. Черный Ворон может умереть. Удивительно, но это вызвало у Василисы странную гамму чувств, и ни одно из них не было хотя бы отдаленно напоминающим облегчение. — Тебе не нужно умирать, чтобы твои предки гордились тобой. — Тихо говорит девушка. — Ты будешь примером для потомков, расскажешь им о том, что они не услышат от белых людей. Ты передашь им культуру и традиции, но для этого нужно жить. Да, я знаю, что для вас важно умереть в бою храбрым воином, но порой польза приходит не от битвы, а от умения выжить. В глазах Черного Ворона мелькает неподдельное изумление, а губы растягиваются в широкой улыбке. От его взгляда, извечно теплого и мягкого, ласкающего и вместе с тем преисполненного желанием, Василиса против воли краснела, но теперь в чужом взоре горело ярче всего другое. Восхищение. — Ты говоришь, как одна из нас. Духи открывают для тебя истину и мудрость, скрытую от чужаков, а значит Раненная Волчица принята ими. — Взяв девушку за руку, молодой индеец говорит уже тише, но с тем жарче, неизменно глядя Василисе в глаза. — Ты проделала великий путь и имела много бед. В тебе гордость и храбрость, большая смелость. Теперь же этот человек видит, что Великий Дух даровал тебе знание. По коже пробегают мурашки от прикосновения Черного Ворона, но Василиса не одернула руки. Она смотрит на этого гордого индейца слегка смущенно, но доверительно, поражаясь тому, как по-разному они реагируют на казалось бы простые вещи, на простые слова и не менее простые жесты. — Этот человек рад, что Раненная Волчица его друг. Девушка улыбается в ответ на его слова, и на какое-то время все тревоги и переживания отступают. Они идут гулять по лесу, освещенные лишь луной и звездами, и впервые за долгое время Василиса чувствует себя словно дома.