Colors of the wind

      Василиса жила среди Кроу уже достаточно давно, чтобы привыкнуть ко многим вещам, но случалось так, что девушка либо не понимала каких-либо традиций, либо не принимала их всей душой. Если представление о расчете происхождения по линии матери девушка даже уважала, то иные моменты ставили ее в тупик. Черный Ворон стремился обучить Василису всему, что мог, и рассказывал ей про обычаи и воззрения племени почти каждый день. Так, девушка узнала, что к родственникам матери относятся с чувством глубочайшего уважения, а ее сестер также называют матерями. Уважение и неприкосновенность проявлялись даже в том, что им, после возвращения из успешного похода, воин дарил некоторых своих захваченных лошадей. — Если у женщины нет детей, она берет ребенка сестры. Ее муж — его отец. — А настоящий отец тогда кто? Черный Ворон широко улыбается, глядя в недоумевающее лицо бледнолицей, и, точно неразумному ребенку, говорит: — Его брат. А ты подумала кто? Василиса уже не думала, а просто молча слушала. Закипела она при упоминании о прекрасном обычае воровать чужих жен, причем это существовало даже внутри племени. Муж, у которого увели супругу, даже не мог возмущаться по этому поводу, так как это считалось малодушием и слабостью. — То есть, если вдруг кто-то захочет вдруг украсть твою жену, ты ее легко отдашь? — Сощурив глаза, спрашивает Василиса. Черный Ворон тотчас понял, что вопрос с подвохом, а потому ответил как можно спокойнее: — Никто не уведет у этого человека жены, потому что боятся его и уважают. Но если жена захочет уйти, я не буду держать ее. — Я не о том тебя спрашивала. Я хочу знать, отдашь ли ты свою жену другому, если она будет против. Повисает неловкое молчание, которое совершенно не говорило о какой бы то ни было трусости или слабости молодого воина. Традиции и обычаи, в которых он вырос, в данный момент претерпевали первые испытания на прочность в его сознании, а он намеревался быть с очень упрямой и сильной духом женщиной, которая явно не жалала полностью перенимать чужие представления о жизни. — Нет. — Наконец твердо говорит Черный Ворон. — Жены не отдам, хотя то будет слабостью моей. Моя жена будет моя любимая слабость. На губах у Василисы против воли расцветает улыбка, и она слегка краснеет от чужого ласкающего взора. — А если бы Раненую Волчицу решили увести? Она бы пошла? — Если моим мужем будет тот, кого люблю, то я скорее умру, чем буду жить с другим. В этом можешь быть уверен. Настала очередь Черного Ворона улыбаться, и парочка, соединив руки, решила отправиться подальше от любопытствующих глаз, где никто не мог им помешать. Дикая Кобылица проводила их с радостным волнением в глазах и в тайне стала расшивать для будущей жены сына красивую рубаху, украшенную иглами дикобраза, бусинами и ракушками. Она не сомневалась, что Василиса обязательно войдет в его типи, и также была уверена, что именно она его истинная судьба. Оставалось дело за малым, но то уже была забота Черного Ворона. Молодые люди гуляли почти до заката, и то был первый за долгое время день, когда Василиса была освобождена от любых хозяйственных дел, полностью посвятив время общению с Черным Вороном. Он кормил ее ягодами, которые сам же для нее собрал, рассказывал про свое детство и юность, также с интересом слушая истории бледнолицей девушки, а потом он затаскивает Василису в речку, где они, точно маленькие дети, плещутся, беззаботно играясь и смеясь. — Скажи, — спрашивает Василиса потом, когда они слегка уставшие лежат на залитой лучами заката траве, — а это ты вчера играл на флейте возле типи? — Да. Раненой Волчице понравилось? — Черный Ворон переворачивается на бок и задумчивым взором смотрит на девушку рядом. — Ведь это было для нее. — Очень. — Тихо отвечает она, закусив губу. — А я немного умею играть на пианино. Я бы сыграла тебе, но здесь, наверное, нигде в округе не найти даже старого. — Что такое «пианино»? Они были такие разные, будто заново открывали для друг друга целый мир. Рассказы про Москву сменились описанием далеких губерний, а перед глазами засуетились знакомые образы, которые вызвали щемящую боль в груди. — Я хочу забыть. Я не могу возвратиться, да и не ждет меня там никто. — Сморгнув набежавшие слезы, Василиса с благодарностью ощутила на щеке теплое прикосновение мужской ладони, слегка улыбнувшись. — Но я не могу. Хочу, но не могу… Мягкие губы касаются ее подрагивающих век, а шелковые волосы, упавшие сверху с обеих сторон лица, укрывают от внешнего мира черным покрывалом, мерцавшем синеватым светом из-за бликов восходящей на небе полной луны. — Ты не будешь там так свободна, как здесь. Никто не будет любить тебя так, как я. — Губы касаются тонкой шеи там, где учащенный пульс лихорадочно стучал в бешеном ритме, и Василиса с шумом вбирает в легкие воздух. — Никто не будет ласкать тебя так же, как этот человек. Широкая, мозолистая рука движется ниже, огладив каждый изгиб чужого тела, пока не доходит до обнаженной кожи бедер и там замирает. — Я хочу, чтобы ты доверилась мне. Позволь мне показать, как может любить этот человек. Василиса понимает, что если сейчас согласится, что перешагнет рубеж и обратной дороги уже не будет. Ее не примут в цивиллизованное общество, если она будет уличена в добровольных сношениях с краснокожим, а при условии, что она может от него понести, страдать будет не только сама мать, но ребенок, появившийся от такого союза. Но кто будет ее уличать? И есть ли ей до того какое-то дело? Хочет ли она уйти, или же давно желает обрести счастье с тем, кто даже сейчас спрашивал у нее разрешения на близость, нежными поцелуями покрывая внутреннюю сторону бедер, но не брал силой? — Если хочешь, чтобы этот человек остановился… — Нет, — тихо, но твердо говорит Василиса, — не хочу. В ответ на это, чувственные губы вновь дарят девушке поцелуй, — тягучий, точно мед, но волнующий, — а ловкие пальцы уверенно скользят между ног девушки, подарив новые, еще прежде никогда не изведанные ощущения. Черный Ворон ловит каждый стон Василисы, чувствуя, как по его собственному телу пробегает дрожь возбуждения и волнения, но он не хотел испугать ее, наоборот, желал подчинить себе любовью и лаской, которые шли от самого сердца. — Я обещал себе увидеть Раненую Волчицу обнаженной, если она ступит в мое типи как жена. — Слегка прикусив нижнюю губу девушки, хрипло шепчет Черный Ворон на родном языке. — Пусть эта ночь будет нашей, а завтра я скажу всем, что ты моя… Василиса не поняла даже половины, затуманеным сознанием желая только одного — чтобы эта сладостная ночь не прекращалась никогда. Она была вынуждена не раз даровать кому-то удовольствие, но сама доселе даже не подозревала, как может быть хорошо с тем, кто готов подарить тебе всего себя. Она лежит нагая на собственном платье, слегка поежившись от дуновения прохладного ветра, но тотчас забывает о дискомфорте, когда Черный Ворон согревает ее весом собственного тела, лаская языком затвердевшую от возбуждения грудь. Слегка раздвинув ноги Василисы, молодой воин вводит во влажное лоно девушки сразу два пальца, действуя неспеша, дабы не причинить ей лишней боли. — Ты не знала мужчин до меня? — Скорее констатируя факт, нежели спрашивая говорит Черный Ворон. — Не знала… Василиса слегка сжимается вокруг юрких пальцев внутри себя, но чувственные губы спешат отвлечь ее, тотчас накрыв ее собственные, в то время как свободной рукой молодой мужчина ласкал грудь девушки, посылая горячие волны желания по ее телу. Он входит в нее плавно, заполняя собой без остатка, с неизменной любовью глядя в ее наполненное наслаждением лицо, озаренное яркими лучами ночного светила. Василиса обнимает его, притягивая ближе, словно боится, что индеец исчезнет и она останется здесь одна, поруганная и беспомощная. Словно прочитав чужие мысли, Черный Ворон игриво прикусывает девушку за мочку уха, тотчас жарко зашептав слова любви, в которых он сам ни капли не сомневался. — Этот человек любит тебя. И никогда не отпустит… Никогда, никому… Тихий стон удовольствия вновь слетает с губ Василисы, и она сама вовлекает Черного Ворона в поцелуй, который, как ей казалось, длился вечно, и был тем самым, который, как считали некоторые индейцы, передает часть души человека партнеру, навсегда связывая людей друг с другом. И в тот самый момент, когда Черный Ворон изливается в нее, Василиса говорит то, что давно хранила в сердце, но лишь сейчас могла сказать: — И я… я тоже очень люблю тебя…