florence + the machine - no light, no light
К вечеру Чуя замерзает и укутывается в свою огромную серую толстовку, греясь возле камина. В гостиной он не один — его сокурсники делают домашнее задание, шугая малышню, чтобы улеглись уже спать и не мешали восторженными шепотками. У них ещё вся жизнь впереди, целых семь лет учебы в этом замке. Чуя сам сегодня объяснял первокурсникам-гриффиндорцам основные правила и порядки. Третий год подряд у старост начинается одинаково. К концу дня он уже настолько выдыхается, что еле доползает до своей кровати. Падает лицом на красное покрывало и тут же вспоминает — дежурство. Чертово патрулирование с Дазаем. Он поднимает голову и устало стонет, переводя взгляд на часы — у него в запасе ещё около часа, а ведь они со слизеринским придурком даже не договорились, где встретиться. Придется спускаться за ним в подземелья, потому что сам этот глист не соизволит даже пальцем пошевелить. Чуя не удивится, если он вообще забыл про дежурство. От своих обязанностей он, в отличие от некоторых, не отлынивает, а потому, устало вздохнув, Чуя переодевается, хватает мантию и палочку и спускается в гостиную. Оставшиеся до отбоя сорок минут пролетают секундами. Чуя чуть было не засыпает, пригревшись у камина, но его будит знакомый голос над ухом. — Чуя, — шепчет кто-то, тыкая пальцем в мягкую щеку. — Слизняк… слизень… псина… Чибик… — Блять, убери свои грабли, — вскидывается Чуя, слабо отпихивая руку Дазая. Его голос хрипит, как после сна, пусть он даже заснуть не успел. Дазай стоит прямо над ним, возле кресла в гостиной Гриффиндора. Он так с утра и не переодевался, остался в школьной форме и мантии поверх. Сна ни в одном глазу, бодрый и ничуть не растрепанный. Как будто не бегал по школе с раннего утра. — Чего ты сюда приперся на… десять минут раньше? — Чуя мельком поглядывает на часы, надеясь, что сам он не успел уснуть и проспать дежурство. — Меня привело шестое чувство! Как ты мог забыть о своей работе, Чуя? Я так и думал. Всё самому, всё самому… — Дазай прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу, разыгрывая драму. Чуя поднимается, потягиваясь. На них уже косятся их знакомые гриффиндорцы, что стали случайными свидетелями этой сцены. Никто не сказал и слова, но взгляды говорили сами за себя. Никто ничего и не скажет, думает Чуя, и усмехается. Их слегка побаивались даже некоторые одногруппники, а младшекурсников и вообще пугали рассказами о двух врагах-старостах. Друг друга они всегда горазды ненавидеть, но не дай Мерлин в их перепалки вмешается кто-то третий. Злой Чуя — нередкое явление, а вот мстительный Дазай — то, чего и правда стоит бояться. Мстить он умеет, и больно. — Я не забыл, ты, червяк подзаборный, — шипит Накахара. — Мы идём или может до утра тут стоять будем? Он не дожидается ответа, нарочно отпихивая Осаму локтем, и выходит из гостиной. — И как ты успел узнать пароль в первый же день? Коридор седьмого этажа молчалив и пуст. Тьму разгоняет один Люмос на конце палочки слизеринца. Чуя свою оставил в кармане мантии в гостиной. Поторопился, гордо уходя вперед Дазая, а теперь и без палочки, и без теплой мантии жмёт устало кулаки в карманах. Замок после отбоя кажется совсем пустынным, даже странно, что в первый же день в коридорах так тихо. Дазай идёт чуть впереди, ведя за собой, и Чуя доверяет его выбору. Декан сказал им патрулировать только три этажа — всё же, они не старосты школы, а лишь помогают им. — Фокусники не раскрывают своих секретов, — тянет Осаму, не оборачиваясь. Его походка расслабленная, рука слегка помахивает палочкой, будто он вышел на прогулку и никуда не торопится. А Чуя хочет спать. Он с шести утра на ногах, а завтра ЗОТИ, на которой ему ещё хочется блеснуть знаниями, а не зевать на ходу. Дазай, тем временем, мурлычет под нос какую-то дурацкую песенку, и нервы Чуи с каждой секундой натягиваются, как струны. Бесит. — Замолкни уже, раздражаешь, — не выдерживает Чуя, но погоды это не меняет. Тот продолжает напевать незнакомую мелодию, ничего не слыша. — Дазай, блять! — Тшш, ты слышал? — вдруг замирает он, навострив уши, как кот. — Вот не надо переводить тему! Если ты весь из себя полон энергии, это не значит, что я… мпхф! — рот Чуи накрывает прохладная ладонь Дазая, пока он шепчет «нокс», и коридор погружается во тьму. Чуя замолкает и прислушивается, но всё, что он слышит поначалу — это ровное дыхание Дазая над ухом и своё же сердцебиение. А потом чувствует, как его тянут куда-то в сторону. Чуя чуть было не запинается, возмущенно мыча, а потом замирает — голоса раздаются в мутной густоте ночного коридора. Он мог бы давно врезать слизеринцу между ребер и освободиться, но наощупь без него и палочки не пойдешь, а отлынивать от своих обязанностей Чуе не было свойственно. Поэтому он мстительно кусает его за руку, и Дазай с недовольным шипением одергивает ладонь. С лестницы недалеко от парней кто-то поднимался на седьмой этаж, негромко разговаривая. — Это лишь слухи, профессор Мори. Вы знаете, я не могу рисковать жизнями учеников. — Вы вправе самостоятельно провести какие-либо проверки, директор, вашему слову никто не станет перечить. Два знакомых мужских голоса. — Это же наши деканы, придурок! Зачем мы прячемся? — шепчет Накахара. Он оказался прижат к стене в небольшом проёме за гобеленом. Позади — стена, спереди — Дазай. Чуя вдруг осознает, как близко они стоят. Рука Дазая, которая раньше зажимала ему рот, опускается на плечо. Вторая — почти на талии, прижата к стене сзади Чуи. Он чувствует, что задыхается. Дазай везде. Его запах везде. Древесный, тот самый, густой, тягучий. Пахнет прямо перед носом — его слизеринский зеленый галстук, белая рубашка, обмотанная бинтами шея и скрытые под ними угловатые ключицы. Чуя не видит ничего из этого, как не видит и лица напротив, но прекрасно может всё это представить. Кровь приливает к его щекам, и ему хочется отодвинуться, вдохнуть прохладного, чистого воздуха, в котором не растворен до молекул Дазай. Он ощущает, как слизеринец приближается, опускает руку по талии ниже, едва касаясь — а Чуя сам не замечает, как задерживает дыхание — какого вообще черта он творит? И голоса в коридоре ушли на второй, третий, последний план, и вообще они уже давно стихли, но Накахара не замечает. Ничего не замечает, только ощущает остро каждое действие от человека, находящегося в сантиметрах от него самого. Рука скользит ниже, и пальцы Дазая цепляются за свободно висящую кисть гриффиндорца. Он всё ещё удерживает его за плечо, почти вжимая в стену, и Чуя вздрагивает. Крупно, от одних движений пальцев Осаму по его руке. Легких, будто задело крыльями бабочки. Дазай замечает. Он двигается ближе буквально на миллиметр, но Чую будто обдает жаром — его тела или заклинания, он понятия не имеет, и голова его уже нихрена не соображает. — Чуя. Чуе бы собрать остатки мозгов в кучку, а не плавиться прижатым к стене в темном коридоре. — Что, — отзывается он, приподнимая подбородок. По его предположениям, где-то там должны быть глаза Дазая. Какой бы ни была ситуация, он не отступится. Он не покажет своей слабости, пусть он уже и дышать не может, чувствуя, как любимый запах пропитал его легкие изнутри. Отравляя. Осыпаясь пеплом на дне его легких. — Ты замёрз? Вопрос, который невозмутимо задаёт Дазай, погружает Чую с головой в сугроб. Вот что он чувствует. Отрезвляюще донельзя. Да, он замёрз. Сначала сгорел, как фитиль свечки, а потом застыл, погребенный навеки под льдами арктики. Теперь он слышит. Тишина. Спокойное и ровное сердцебиение Осаму — ни на секунду не сбилось. Такое же спокойное теплое дыхание рядом. И тишина во всём коридоре. Как долго они вот так стоят? Чуе хочется вернуться в гостиную и погреться у камина снова. А потом помыться. Избавиться от этого непонятного и неприятного ощущения. Вот чёрт. О чём он вообще думает. Чуя не успевает вставить и слова, как по его телу пробегает теплая волна. Дазай сам отходит на шаг назад, невербально наложив на него согревающие чары, а потом зажигает Люмос. — Идём, — слизеринец разворачивается и выходит в коридор. Патрулирование они продолжают в относительном спокойствии, встретив по пути на третий этаж старост школы. Перед Куникидой Дазай тут же включает клоуна, на что тот отвешивает ему подзатыльник. — Упырь! Вы должны были закончить обход ещё десять минут назад! — гневается староста с Рейвенкло, на что Дазай снисходительно, по-детски улыбается. — В следующий раз я сниму с вас баллы. — А я тут при чём? Ничего не попутал, очкарик? — Чуя складывает руки на груди. — Дазай виноват в задержках, с него и снимай баллы. О том, что никто не заканчивает патруль ровно в срок по часам Куникиды, он не говорит. Дазая он защищать не подписывался. — Вообще-то, мы разбирались с очень важным делом! На седьмом этаже за лестницей мы нашли крысу. — Крысу?! — восклицает Куникида. Накахара вздыхает и прикладывает руку к лицу. — Да, и она была такой противной и пищащей, совсем как Чуя, — рассказывает Дазай, и голос его вкрадчивый, негромкий, словно он увидел что-то по-настоящему страшное. — Она что-то жевала в том тёмном углу, громко чавкая… Кажется, это были чьи-то мозги. А потом она ка-ак выпрыгнет — и прямо на его голову! — Да-да, хорош заливать, идиот, не было никакой крысы, — перебивает Чуя. Йосано улыбается, наблюдая за ними — Дазаю она, очевидно, не верит. Являясь второй старостой Слизерина и лучшей подругой Осаму, она знает его чуть лучше остальных, а потому сразу замечает, когда тот разыгрывает свои фантасмагории. Будучи практически единственной женщиной, к которой Дазай не клеится и с которой не флиртует, она с легкостью различает его настроение и даже причины поведения. К ней же он иногда обращается и за советом, как к представителю противоположного пола. И, каким бы бездушным мудаком он ни казался, об Акико он тоже заботится. По-своему, по-слизерински, не явно, но дорожит подругой. — Он так говорит, потому что испугался и завизжал, как девчонка, — хихикает Дазай, уклоняясь от очередного подзатыльника, на этот раз от гриффиндорца. Чуя шипит в сторону Дазая проклятья и, напоследок толкнув его в бок, поднимается обратно наверх. Свою часть задачи они выполнили, как и старосты школы, поэтому Накахара мог со спокойной душой вернуться в свою комнату. — Эй, Чиби, ты не потеряешься без палочки? Тебя проводить? Ну конечно, Дазай не мог молча попрощаться и уйти уже в свои подземелья. — Нет! К твоему сведению, я с закрытыми глазами могу дойти до гостиной, — ворчит Чуя. Он хочет спать, он не понимает, какая ворона укусила слизеринца и какого хрена произошло там, за гобеленом седьмого этажа, а ещё он собирается подумать обо всём этом позже, в спокойной обстановке своей комнаты. Точно не сейчас, пока раздражитель всё никак не заткнется. — Ага, не споткнись по дороге, Чу-у-я! — тянет Дазай, вглядываясь в темноту лестницы. Коридор затихает, когда и Чуя, и Куникида расходятся по своим гостиным. Стрелки часов показывают почти двенадцать. — Как мило, — Йосано улыбается, играя палочкой между пальцев. Дазай свою убрал и сложил руки в карманы мантии, неторопливо вышагивая рядом. Как и Чуя, до своей гостиной они могут дойти и без света, и наощупь — один и тот же маршрут семь лет подряд. — М? О чём ты? — О Чуе, — отвечает. — Чего не проводил? — Не заслужил такой чести, — пожимает плечами Осаму, не реагируя на провокации. Мыслями он снова погружается в тот момент за каменной стеной. Как сам завел их в такое положение, потому что захотелось проверить реакцию Чуи. Потому что ему показалось, что на зельях он странно вел себя. Но, конечно, совсем не потому, что Дазаю нужно было проверить, не принадлежит ли такой знакомый запах рыжему коротышке. Проверил. Принадлежит. Он лишь сделал вид, что ничего необычного не произошло. Сдержался, не допуская ничего, о чем он мог бы пожалеть. Испытывать терпение Чуи он умеет с первого курса, но в этот раз на кону стояло что-то другое, что-то совсем неясное, чего Осаму ещё сам не понял.***
Неделя проходит в быстром темпе, пролетает снитчем, пока седьмой курс вспоминает, как это — учиться. Через две недели намечается первый в этом году матч. Сезон открывают Гриффиндор и Слизерин, и школьники взбудоражены ожиданием их игры. Это последний год Дазая на посту капитана команды — в следующем на его место придет другой человек. На самом деле, почти каждая игра Слизерина автоматически означала выигрыш, благодаря мозгам Дазая. Единственная команда, которой удавалось нередко обыгрывать их — Гриффиндор с ловцом Чуей Накахарой. Он был очень быстрым и юрким, благодаря своему росту и компактному телосложению. Он легко обходил любого ловца Слизерина, которого назначал Дазай, пока на это место не встала младшая сестра Рюноске. Гин отлично играла; молнией она проносилась между летающих в воздухе бладжеров и метел, острым зрением выцепляя блеск снитча. Ей проигрывать Чуя никогда не стеснялся, но выслушивать потом ближайший месяц подколы Дазая было невыносимо. Капитан команды Слизерина теперь делал упор на то, чтобы быстрее набрать 150 очков — победить, даже если снитч поймает Чуя. Он, в свою очередь, старался поймать снитч практически в самом начале игры. Да, команда не успевала разогреться, да, смотреть почти не на что, зато Гриффиндор всухую обыгрывал змеиный факультет. И именно поэтому вся школа с замиранием сердца ждала игру между ними. — Завтра утром тренируемся, я договорился, — зевает Тачихара, садясь за гриффиндорский стол. На завтрак Мичизу пришел позже, после разговора с преподавателем по квиддичу. Он был капитаном их команды, и, к слову, очень умело с этим справлялся. — Ты придешь? — Угу, — согласно бурчит Чуя, прожевывая кусок омлета. — Соскучился по полётам. Тот хмыкает, набрасываясь на еду. — Я тоже. Я, кстати, разработал одну новую тактику, завтра попробуем. Сука, не отдам первую победу в этом году Дазаю, пусть подавится! Чуя отпивает из бокала сок, заканчивая с завтраком. Он переводит взгляд на Коё, вторую старосту Гриффиндора. До прихода Мичизу они поговорили, обсуждая домашнее задание по истории магии. Преподаватель задал написать эссе на пару страниц, и Чуя, понятия не имея, за что зацепиться, спросил совета у однокурсницы. Озаки Коё всегда с теплом относилась к Чуе и никогда не игнорировала его просьбы. Она была самой красивой девушкой на их курсе, общалась и дружила, казалось, со всеми, но вместе с тем была какой-то обособленной, возвышенной. Словно недосягаемый идеал, до которого ещё нужно суметь дотянуться, чтобы дышать с этой великолепной девушкой одним воздухом. За ней бегали все; в свое время даже Чуя. Позже он, правда, понял, что испытывал к ней лишь симпатию и дружескую привязанность, не больше. И благодарность. Они бы не смогли быть вместе, скорее, Чуя воспринимал и воспринимает Озаки как хорошую знакомую, лишь схожую с ним по духу. Она улыбается ему, и Накахара тоже поднимает уголки губ, вполуха слушая бормотания Тачихары. В горле что-то першит, и Чуя откашливается, не обращая на это никакого внимания. — Конечно, Рю, она твоя сестра! Я прекрасно помню. Но квиддич — это битва умов, так что никакой Гин на тренировке. Ничего личного, но это же сила, стратегия, это целое искусство! А она играет за команду противника. — Она же ловец, не капитан команды. Ты слишком зациклен на победе. — Я?! Чуя, скажи ему! Мы и так в прошлом году проиграли в решающем матче, мы не можем проиграть сейчас. Чуя не сразу вникает в бурное обсуждение, что ведут его друзья. Он чувствует, как по его губам течёт что-то теплое, и касается их пальцами. Кровь. — Чуя? Что с тобой? Он хмурится, зажимая рукой нос, но кровь не перестает течь. Чуя начинает кашлять и не может остановиться — ему вдруг становится так тяжело сделать даже малейший вдох. — Эй-эй, чувак, успокойся, — Тачи встает, поднимая Чую за собой, и отнимает его руки от лица. Акутагава протягивает чистый платок, которым Мичизу судорожно пытается зажать нос друга. — Все хорошо, я тебя отведу в лазарет, только держись. Чёрт, нихуя не понимаю. Ученики за их столом, что сидели рядом, зашевелились, замечая что-то странное. За столом Гриффиндора резко стало шумнее обычного, и уже студенты других факультетов стали оборачиваться посмотреть, что там происходит. Коё, что ещё пару минут назад видела старосту-сокурсника в полном здравии, шокированно прижимает руку ко рту. А Чуя судорожно и часто вдыхает, пока с его губ, изо рта, стекает кровь. Из носа — тоже, алые ручейки стремительно пачкают белую рубашку, капают на светлые дрожащие ладони Накахары. Тачи волнуется сильнее, наблюдая, как тот слабеет и даже шагу сделать не может. Он пытается тянуть его на выход из большого зала, Акутагава, перебежав стол, тоже оказывается рядом, чтобы помочь. — Я не могу дышать, — на выдохе шепчет Чуя и вдруг оседает вниз, теряя сознание. — Чуя! Твою мать, — Тачихара ловит того под руки и садится вместе с ним на пол. Галдеж вокруг только усиливается, люди поднимаются со своих мест и подходят ближе, чтобы узнать, что случилось. Но ничерта не помогают. Только шумят, смотрят и мешают. — Разойдитесь! — декан Гриффиндора прорывается сквозь толпу учеников, не очень аккуратно раздвигая их руками. Он присаживается рядом с Чуей, доставая свою палочку и накладывая какие-то заклинания. — Что случилось перед этим? — Я… Я не знаю, профессор Фукудзава, — нервно отзывается Тачихара. — Мы просто сидели, завтракали. Ещё пять минут назад всё было в порядке. Или… вы думаете… Янтарные глаза распахиваются шире. — Его отравили, — кивает директор, подтверждая догадку, мелькнувшую в голове гриффиндорца. Ещё через минуту к ним подбегает Рюноске и школьная медсестра, мадам Харукава. Когда он успел за ней сходить, Мичизу даже не заметил. Они вместе с профессором Фукудзавой забирают Чую — Тачи поднимает друга на руки и несёт к выходу. Директор также берет с собой бокал, из которого пил Чуя, и уходит вслед за медсестрой. Шепот учеников превращается в бурное и громкое обсуждение, и никто в этой суматохе не замечает, с каким ужасом в глазах смотрит на это всё один слизеринец. Дазай провожает взглядом бессознательного Чую, которого уносят из зала, и картинка в тот же миг отпечатывается у него на обратной стороне век: его спокойное лицо, испачканное в крови, и свободно свисающая рука, такая же окровавленная. Он и сам ничего почти не замечает, пока до его слуха не доносится имя. Его имя, что шепчут взволнованные ученики. — Дазай? Вы думаете, это правда он? — твердят они. — Это Дазай отравил Чую! Кто же ещё, они же заклятые враги! — твердят они. — Дазай пытался его убить? — твердят они. Убить? Осаму застывает, и слух его выхватывает всё больше и больше сплетен, что плетутся прямо на его глазах. А он к этому даже не причастен. Чёрт возьми. Кто-то отравил Чую, и Дазай этого точно не делал. Он непривычно для себя ощущает затягивающуюся пружину в груди, тяжелую и почему-то болезненно тянущую. Что это — понять он не может. Никогда такого не ощущал. Кажется… Кажется, он волнуется. — Дазай? Он поворачивает голову влево, сталкиваясь с пронзительным взглядом Йосано. Её фиалковые глаза всматриваются в лицо Осаму, и девушка хмурится всё сильнее. — Это был ты? — Нет, — честно отвечает парень. Он и сам бы хотел знать, кто осмелился на такой поступок. Кто настолько ненавидел Чую, или позавидовал ему, что пожелал ему смерти. Какой бы мразью ни был Дазай, он бы не стал в крысу покушаться на его жизнь. Подшутить — да, разозлить, посмеяться над ним, даже подраться — но не молча вонзать нож в спину. Хотя некоторые только этого от него и ожидали, глядя на то, как играючи ведет себя Осаму с людьми. — Хорошо, — кивает Акико, и взгляд её смягчается. — Прости, я должна была спросить. Я тебе верю. — Есть идеи, кто это мог быть? — спрашивает Дазай, но у него самого на уме уже несколько вариантов, и этих людей он хочет проверить в первую очередь. — Ты и сам уже знаешь, на кого стоило бы обратить внимание, мои слова погоды не сделают, Осаму, — отвечает Йосано. — Но, если ты хочешь знать моё мнение, поговори об этом с самим Чуей. Она поднимается и берет в руки свою сумку. — Пойдём, на заклинания опоздаем.***
— Недопустимо! В стенах этой школы помышлять таким — недопустимо! — Мы разберемся с этим, миссис Накахара, — уверенный голос директора успокаивает мать Чуи. Она, только получив письмо, рванула в школу, беспокоясь о благополучии сына. Сейчас с ним всё было в порядке — яд из организма выведен, и Чуя просто крепко спал. Женщина ласково гладит сына по щеке. — Я хочу в это верить, директор Фукудзава. Тот, кто это сделал, должен быть наказан. Она целует Чую в лоб и спешно идёт на выход из лазарета, бросив напоследок строгий взгляд. — Вы думаете, это мог быть Дазай? Юкичи наблюдает за ровно вздымающейся грудью мальчика. Он выглядит бледным, но в целом его состояние в норме. — Это я хочу спросить у вас, профессор Мори, — он держит руки перед собой. — Дазай — ученик Слизерина, вы знаете его лучше меня. Преподаватель зельеварения подходит ближе к койке. В изголовье стоит небольшая тумбочка, на которой стоит графин с водой и какие-то бутыльки с лекарствами. Рядом лежит волшебная палочка Чуи. Его сумка с учебниками унылым мешком разместилась на соседней, пустой кровати. Мори проводит кончиками пальцев по краю тумбы. — Я не думаю, что это мог быть он. Знаете, говорят, яды — удел женщин. Фукудзава молчит, показывая, что слушает. — Кто-то, скажем, очень обиженный на отсутствие внимания со стороны Чуи, подлил ему в бокал с соком крысиный яд. — На что вы намекаете? — О, это лишь предположение. На первом занятии я продемонстрировал студентам седьмого курса амортенцию. Я наблюдал, как многие после этого занятия, скажем, не смогли справиться со своими чувствами. — Безответная любовь, — хмыкает Юкичи. — Драматично. Но зачем влюбленной девушке травить объект её симпатии? Скорее, я бы подумал, что это был завистник. Зельевар кивает. Он не совсем это имел в виду, но пускаться в размышления об этой неподтвержденной версии не горит желанием. — Я должен проверить свои запасы в кладовой. Мори покидает помещение, оставляя директора наедине с его мыслями. Да, Фукудзава тоже подумал, что, скорее всего, кто-то из учеников мог выкрасть яд из запасов преподавателя зельеварения. Но пока нет доказательств, они не могут найти виновного. Друзья Чуи, два гриффиндорца Тачихара Мичизу и Акутагава Рюноске, не сказали ничего толкового. Они назвали пару имен бывших друзей, назвали имя Дазая — но о соперничестве с ним знают все. Имена двух бывших девушек. А врагов как таковых у него не было. Юкичи вздыхает. Первым делом он решает исключить то, что бросается в глаза — и вызывает Дазая Осаму к себе в кабинет. Словам Огая он верит, но хочет проверить самого очевидного врага сам. Посмотреть ему в глаза и убедиться, что неправ в своих подозрениях. Он передает свою просьбу тихо, через Мори, но о том, что Дазая вызвали в кабинет директора, всё равно узнает вся школа. Слухи разлетаются, как горячие пирожки. На студента смотрят косо, бросают осуждающие и ненавистные взгляды, но слизеринец ведет себя, как обычно. Спокойно, словно ему нет дела до всей болтовни вокруг. На самом деле, так и есть, и он просто абстрагируется от шепчущихся на каждом шагу учеников. Ему нет дела до того, что о нём думают люди — его волнует реакция лишь одного человека. Самого Чуи. — Ты знаешь, зачем ты здесь, Дазай. Благодаря вашей с Накахарой репутации, ты всегда главный подозреваемый. Поэтому я должен спросить тебя: причастен ли ты к случившемуся? Фукудзава смотрит внимательно в карие радужки напротив, его лицо серьёзное и строгое. Дазай видит, что тот не собирается обвинять слизеринца во всём, не разобравшись, а искренне хочет узнать правду. — Нет, директор. Я не травил Чую и понятия не имею, кто это сделал. Он хочет добавить, что согласен даже подтвердить свои слова под Веритасерумом, но директор верит. Он задает ещё пару вопросов, тех же, что задавал друзьям Чуи, а после отпускает невиновного. Весь оставшийся день Дазай прилежно учится и занимается своими делами, даже никак не реагирует на вопросы тех смельчаков, которые справлялись о Чуе. Он выглядит абсолютно равнодушным, но сам следит за каждым, кто громче всех кричит о вине слизеринца. За каждым, кто тихо наблюдает издалека. За каждым, кто трусливо прячется за спинами однокурсников, кто шугается от ледяного взгляда Дазая. В гостиной вечером он пишет эссе по истории магии вместе с Гин, а после отбоя срывается из подземелий. Он — староста, а поэтому за небольшую прогулку по замку никто его не накажет. Никто даже не узнает. Дазай идёт в больничное крыло. В лазарете темно и пахнет лекарствами. Мадам Харукавы здесь нет, она уже ушла в свою комнату в глубине медицинского отдела и видит десятый сон. Дазай проходит внутрь, бесшумно закрывая за собой дверь. Кровать Чуи он замечает сразу — она единственная занятая в пустом помещении. Тот лежит на спине, укрытый одеялом; рыжие кудри его разметались по подушке, дыхание ровное и спокойное. Спит. Умиротворенное лицо, больше не испачканное алым. Дазаю думается, что быть тихим Чуе совсем не идёт. Он стоит в полуметре от его койки, наблюдая за сном гриффиндорца. — Хватит спать, Чиби, хорошие собаки столько не спят. Никакой реакции, очевидно. Вглядываясь в лицо Чуи, Дазай замечает в полумраке комнаты одну деталь. Он улыбается и наклоняется к нему совсем близко. — Ты притворяешься, — шепчет он, и от его дыхания прядь рыжей челки соскользает по щеке. — Или ты хочешь, чтобы я разбудил тебя поцелуем, как принцессу? Голубые глаза моментально распахиваются, точно глядя в светлое лицо Дазая. Слишком близко. — Фу, боже, — хрипло отзывается Чуя. Дазай хмыкает и отодвигается обратно на безопасное расстояние, садясь на соседнюю кровать. — Что ты тут забыл посреди ночи? — Пришел проведать свою собачку, конечно! Ведь я хороший хозяин. Чуя грустно вздыхает, отворачиваясь от него. — Не делай вид, как будто это не ты подлил мне яд. Это уже перебор даже для тебя. Брови слизеринца удивлённо взлетают. — Но это не я! — Ага, конечно, так я тебе и поверил. Уходи. Дазай поднимается и обходит кровать, чтобы посмотреть ему в лицо. — Чуя, — он опускается на корточки. — Я тебе клянусь, это не я. Я бы придумал что-нибудь поинтереснее, чтобы пошутить, но точно не стал бы пытаться тебя убить. Сам подумай, зачем мне это? Чуя поднимает глаза. Перемена в голосе Дазая его напрягает. Только что на нем словно была маска, но теперь он больше не улыбается, а лицо выглядит серьёзным. Может ли он верить ему, или это тоже один из его образов? Видя сомнение в синих глазах, Осаму продолжает: — Если не веришь мне, спроси у директора. Или у Акутагавы, Гин тоже подтвердит мои слова. Я на твоей стороне, Чуя. Он хочет, чтобы Чуя ему поверил. — Тогда кто это сделал? Чуя садится на кровати, скептично поднимая одну бровь. Как будто он надеялся, что этот отвратительный поступок сделал Дазай, потому что если не он — то у него вообще нет идей, кто это мог быть. С другой стороны, Чуя уже успел расстроиться и разочароваться в слизеринце, ставя его на место обидчика и как минимум наполовину в это веря, поэтому сейчас слова Дазая подарили ему и облегчение, и тревогу. С ним он хотя бы знал, что делать и как отомстить. — Вот именно! — в глазах Осаму загорается огонек азарта. — Это нам и нужно выяснить. — Нам? Тот кивает и садится на кровать рядом с Чуей. — Вся школа думает, что это я тебя отравил, но это был не я, и правду знает только узкий круг людей — наши друзья, директор, Мори, мы и сам отравитель. Следовательно, этот человек находится в максимально выгодном положении, ведь он может сделать всё, что угодно, и свалить всю вину на меня. Потому что на меня подумают в первую очередь. Как уже и случилось, мысленно соглашается Чуя. — Допустим. И как мы его вычислим? — Сначала нужно понять его мотивацию! У меня примерно 75 причин, по которым на тебя можно обидеться, 148 причин, чтобы отомстить, еще около сотни — чтобы подраться… — начинает перечислять Дазай, загибая пальцы и усердно размышляя. — Ублюдок! — он пихает его локтем, уже не слушая. — Это у меня сейчас появилась ещё одна отличная причина вышвырнуть твою тощую задницу отсюда. — …и, в общем, нам нужно перестать общаться. Да хватит меня бить, дослушай. Чуя замирает с максимальным недоумением на лице. — Пф, с радостью, поэтому вали, пока я добрый. — Глупый Чиби с его крошечным мозгом, — Дазай драматично вздыхает и закатывает глаза. — Я имею в виду, нам нужно сделать вид, будто мы абсолютно равнодушны друг к другу. Вообще не разговаривать на людях, не шутить, не драться — ничего, понимаешь, о чём я? Как будто сейчас они не равнодушны друг к другу. В голове у Чуи, словно демон на плече, усмехается ехидный голосок — нет, ничерта. Равнодушием тут даже не пахнет. — Чего ты хочешь? — Проверить цель нашей крысы. Возможно, он хочет подставить меня, обвинив в грехах, к которым я не причастен, а может, его цель — только ты. И, так как ты жив и всё в порядке, крыса будет действовать дальше. Мы просто слегка подыграем. Чуя не совсем верит в то, что это может сработать, но с идеей соглашается. По крайней мере, у него будет немного спокойного времени без дурацких шуточек Дазая, и он этому очень рад. Слизеринец задумчиво теребит конец сползших за день бинтов и ничего больше не говорит. Он и не уходит — а Чуя не прогоняет. В какой-то момент Дазай поднимает руку к шее и выуживает из-под бинтов и рубашки серебряную цепочку, снимая через голову. На ней висит небольшой прямоугольный камень зеленого цвета. Красивый, блестящий, с мраморными светлыми прожилками, будто бы даже светящимися в лунном свете. — Держи, — он протягивает его Чуе. — Что это? — Магический амулет. Он начинает светиться, если к тебе в еду, например, подмешали яд. Ещё это оберег от сглазов. Накахара берет кулон в руки, рассматривая его. — И… ты отдаешь его мне? — Нет, показываю просто, — фыркает Дазай. — Он твой. Это… неожиданно. Оказывается, приятно получать подарки. Не то, чтобы он никогда и ни от кого их не получал, просто такого рода внимание от бинтованного придурка для него — словно солнце во время грозы. Удивительное явление. Чуя зажимает ещё теплый камень в руках, украдкой улыбаясь. Дазай уже доходит до двери, когда тот его окликает. — Спасибо. В груди словно солнце разливается, растекается разводами, и Дазаю хочется подарить Чуе ещё что-нибудь, только чтобы услышать эту спонтанную радость в его голосе. — Не за что, слизняк.