deftones - rosemary
Пить посреди недели было далеко не лучшей идеей гриффиндорцев — к завтраку спустилась едва ли половина тех, кто кутил до последнего. Кёка, Ацуши и остальные ученики, которые рано ушли спать или выпили меньше всех, чувствовали себя довольно неплохо, проснулись вовремя и даже успевали спокойно поесть. Чуя с Тачихарой и сонным Рюноске проспали половину завтрака, а потому, в спешке запаковываясь в форму и кидая в сумки учебники, скакали в большой зал всего за полчаса до начала занятий. Чуя, как староста, не мог позволить себе опоздать на урок. Он не смотрит в зеркало, быстро умываясь, даже не перевязывает волосы по-новому. Всё равно пушистые и кудрявые — в крайнем случае он всегда может уложить их заклинанием. Галстук висит на шее, сумка перекинута через плечо, Тачихара с вековой жаждой и зелёным лицом подхвачен под руку — полный комплект. Потолок в большом зале отражает густые кучевые облака, заслонившие небо над Хогвартсом. Погода за окном по осеннему серая, мрачная, такая, что хочется залезть обратно в кровать и не выползать оттуда. Но Чуе нравится эта серость. Меланхолия. — Боже, как заново родился, — блаженно выдыхает Мичизу, когда выпивает добрых два стакана воды. Чуя следует его примеру, и с усталым стоном опускает голову на локти. — Нечего столько пить, — кривится в презрении Акутагава, прекрасно понимающий, что на меньшем они бы не остановились. — Ой, заткнись, мистер всезнайка. Тачихара в этот раз сидит напротив Чуи. Когда он поднимает голову со стола, немного придя в себя, то замечает что-то странное. Он щурит глаза, никак не понимает, кажется ему, или нет. Накахара чувствует, что на него пялятся, и вскидывает бровь, глядя в глаза другу. — Что? У меня что-то на лице? — Да нет, не на лице, — всматривается Тачи. — Или мои глаза меня обманывают, или ты вчера успел кого-то подцепить? Кто тебя так покусал? Зрачки Чуи расширяются. Акутагава поворачивается к нему, рассматривая, как диковинку в музее. — В смысле? — У тебя вся шея в засосах, — поясняет Рюноске. Мичизу расплывается в широкой улыбке. Он берет полупустой серебряный поднос со стола, убирает с него яблоки и поднимает на уровень лица парня. Блестящая и гладкая поверхность подноса, словно зеркало, показывает его отражение — Чуя видит свои уставшие, невыспавшиеся глаза, слегка запутанные кудри, а на шее — алые, багровые, темные пятна и кровоподтеки. Усыпанная засосами молочная кожа. Дазай, ублюдок. Конечно, Чуя всё помнит. Но в утренней спешке ему было как-то не до этих ночных поцелуев со слизеринским змеенышем. И никто бы ничего не заподозрил, если бы этот идиот не наставил ему меток, кричащих — он, староста Гриффиндора, Чуя Накахара, отлично провел ночь с кем-то. Нихуя подобного. Слава Годрику, что никто не знает, кто именно это сделал. Наверное. Чуя спохватывается, тут же застегивая все пуговицы на своей рубашке. Завязывает галстук, даже надевает валяющийся в сумке любимый чокер. Зелёный камень на его груди не светится, когда он опускает взгляд вниз. Отлично, хотя бы едой его больше не пытаются убить. Тачи уссывается, наблюдая из-за подноса. — Ты мог просто свести их, если так хочешь спрятать, — качает головой он, запихивая в рот блинчик с медом. — Так кто это? — Если бы я сам знал, — кривит губы Чуя и распускает волосы, опуская длинные пряди вперед. — Ха?! Ты что, не помнишь? — восклицает Тачи с набитым ртом. — Че-ерт, ну так неинтересно. Реально, совсем не помнишь? Чуя отрицательно мотает головой. Он всеми силами заставляет себя не думать о Дазае и не поднимать взгляд в сторону слизеринского стола — тогда точно догадаются. Он с абсолютным спокойствием на лице ест свой завтрак, запивая апельсиновым соком. Серьёзно, холодный сок — лучшее, что можно подать на завтрак. Он думает и о том, что сегодня второй парой стоят заклинания, а вечером снова патрулирование… — Может, это Мизуки? Она была там и цеплялась к тебе в последнее время, — рассуждает Тачи. — Или это Дазай? Чуя чуть не выплевывает обратно весь сок, кашляя. — Ты ебнутый? — А что я, вы же сосались в бутылочке. Меня, правда, до сих пор тошнит от этого зрелища. — Меня тоже, — морщится Чуя. — Лучше не напоминай. Акутагава вздыхает, поднимаясь с места. — Давайте быстрее. — А может Джион? Учитывая, как он к тебе клеился, — продолжает Мичизу. Чуя поднимается с места и, закатив глаза, идёт на выход. — Эй! Да ну тебя, горе-любовник. — Джион ко всем клеится, — пожимает плечами Рю, шагая за Чуей. — А ты чего его защищаешь? Ты видел, кто это? Акутагава! Возле кабинета заклинаний стояло две группы студентов — гриффиндорцы и хаффлпафцы. Чуть поодаль — шестой курс Гриффиндора, тоже ожидающий начала занятий. Чуя сразу же замечает розовую макушку Юан, что стоит с парнями в желтых шарфах. Его бывшие друзья — Юдзу и Акира. Они не были так близки, как тот же Ширасе, но Чуя всё равно по своему о них заботился и волновался. Помогал с учебой, не отказывал ни в каких просьбах. Он считал их своими лучшими друзьями. А потом они все его предали, вонзили нож в спину, воспользовавшись его добротой и доверием. Он отводит взгляд. Хаффлпафцы, на самом деле, выглядят как-то очень озадаченно, что-то тихо обсуждают и грустно глазеют друг на друга. Преподаватель ещё не подошел, а кабинет закрыт на ключ, поэтому все толпятся в коридоре. У шестикурсников рядом должно уже начаться занятие по истории магии — одиночное, ни с кем не сдвоенное. Небольшая группа гриффиндорцев с курса младше стоит у противоположной кабинету заклинаний двери. Чуя бегло оглядывает учеников, выхватывая довольно бодрого на вид Ацуши. Он подходит к нему, здороваясь. — Как дела, Ацуши? Что-то случилось? — А, Чуя, привет, — он улыбается. — Со мной всё хорошо. Или ты о том, как все… взволновались? Тот кивает. — Это из-за новостей, — Ацуши достает из сумки утреннюю газету, по одному взгляду понимая, что Чуя не читал её и ничего не знает. — Сегодня ночью убили родителей Наоми и Джуничиро Танизаки. — Чего? — Чуя распахивает рот. — Кто это сделал? Эти двое, брат и сестра, что учились вместе на Хаффлпафе, были довольно милыми ребятами. Они всегда были вместе, никогда не ввязывались в конфликты, но умели за себя постоять. Чуя не общался с ними близко и почти ничего про них не знал. Единственное, что ему было известно — семья Танизаки брала корни из древнейших чистокровных родов. — Я не знаю, — вздыхает Ацуши. Они были его хорошими друзьями, и потому он чувствовал вину, что не может сейчас находиться с братом и сестрой и чем-то им помочь. — Кто-то говорит, что это враги семьи Танизаки, кто-то — что это маньяк, была даже версия с оборотнем. В любом случае, это было именно убийство, а не несчастный случай. — Вот ублюдки, — качает головой Чуя. В самом деле, кому понадобилось убивать невинных людей и зачем — на эти вопросы ни у кого нет ответов. Накахара разворачивает газету, которую ему передал Ацуши. Заголовок гласит: «Жестокое убийство великих чистокровных магов — кто казнил мистера и миссис Танизаки?» Он бегло читает колонку, выясняя, что супружескую пару сначала долго пытали, а потом убили — но не Авадой, а обычными магловскими ножами. Оба скончались от потери крови с разницей в полчаса. Авроры ещё не выяснили виновных, но усердно над этим работают, как указано в статье. Чуя хмурится: по коже против воли пробегает холодок. Если вдруг это серийный убийца, то он не остановится на одной семье. К тому же, теперь и Наоми, и Джуничиро сами в опасности, как единственные и последние наследники четы Танизаки. Чуя думает, что даже в школе уже небезопасно — как минимум потому, что его самого две недели назад отравили в попытке убить. Чёрт возьми. — Доброе утро, прошу прощения за задержку, — наконец появляется преподаватель заклинаний, торопливо шагая к студентам. Это высокий и худой блондин в короткополой шляпе, Поль Верлен. Его длинные волосы собраны в хвост, почти так же, как обычно носит его сам Чуя, мантию Поль не носит, предпочитая лишь строгий серый костюм-тройку. На плечи накинут пиджак, в руках ключи, волшебная палочка, и ничего больше. Вместе с ним идёт и преподаватель истории магии, господин Рюро Хироцу — одетый в теплую мантию седой мужчина в возрасте. Статный, вежливый и воспитанный, он кивает своим ученикам с шестого курса, запуская в кабинет. — Какое же оно доброе, — бурчит себе под нос Мичизу, плетясь позади Чуи. Урок проходит спокойно, несмотря на то, что ученики взбудоражены и напуганы утренними новостями. В голове Чуи — полная мешанина из событий, случившихся так быстро и в одно время. Не зная, за что ему зацепиться, он думает о сегодняшней ночи. Пока они все бухали и веселились, чьих-то родителей убивали. Так некстати перед глазами мелькает лицо Дазая — Чуе вспоминаются его мягкие губы, его руки и теплое дыхание. Как Чуя вообще позволил себя целовать ему, чем он вообще думал? Явно не головой. За него говорил огневиски в крови, запах амортенции в памяти и более яркий и насыщенный запах прямо рядом с ним, вживую. За него говорило желание и скука по ласке. Но это никак не было адекватным, разумным решением. Это была ошибка. Чуя не должен был допустить этого. Чуя не должен был целовать в ответ, цепляться за бинтованную шею, будто утопающий за соломинку. Но, чёрт, как же это хорошо было в моменте. Он прокручивает воспоминания в голове, разрывается между отвращением к себе и желанием почувствовать вкус Дазая снова, жалеет, что это произошло, и хочет поскорее забыть. Молнии по его телу, словно в грозу, пускают острые лучи электричества, вызывая странное ощущение, и Чуя пытается успокоиться, избавиться от навязчивых мыслей — не получается. В его голове калейдоскопом свободное падение, снитч, кровь из носа и головокружение, а потом то же ощущение, но уже от поцелуев. Страх за мать, страх за себя и свою жизнь — понимание, что теперь на совпадение ничего не спишешь. Вероятно, в школе есть убийца или сообщник. Возможно, на Наоми и её брата тоже покушались, как на Чую, пытались убить или предупредить, а теперь их родители мертвы… Меланхоличный день становится ещё более мрачным. Мысли сплетаются тугим узлом. Чуя начинает дышать чаще, умом понимая, что он просто загоняется, тревожится от своих собственных размышлений, пугает сам себя, но ничего не может с этим сделать. Ему кажется, нет, он уверен, что он упал вчера не просто так. Это тоже было покушение. Ему страшно. — Накахара? Вам нехорошо? Чуя вздрагивает на половине вдоха, возвращаясь в реальность, в настоящее время. Он всё ещё на уроке заклинаний, сидит один за партой, впереди — Коё и её подруга с каштановыми волосами, сзади на парте сопит Тачихара, а рядом что-то пишет в тетрадь Акутагава. Кажется, профессор Верлен задал Чуе вопрос, потому что класс погрузился в тишину. Те, кто был на вечеринке Гриффиндора ночью, тихо хихикали в кулак, списывая состояние старосты на дикое похмелье. — Нет, профессор, всё в порядке, извините, — отвечает Чуя. — Тогда скажите, пожалуйста, в каком случае у вас будет преимущество в дуэли с сильным волшебником, использующим в том числе непростительные заклинания? Чуя слегка хмурится, бегло размышляя. — Я думаю, если я буду использовать невербальные заклинания, тогда у меня будет небольшое преимущество во времени, ведь противник не будет знать, какого заклинания ожидать. — Очень хорошо, — кивает Верлен. — Вы хотите добавить, мисс Коё? — Да, профессор. Я согласна с Чуей, но помимо этого я бы постаралась в первую очередь обезоружить противника или попытаться свести с толку, если располагает ситуация и время. — Это может сработать, если вы быстро используете невербальный экспеллиармус. Десять баллов Гриффиндору за ваш общий ответ, спасибо. Что ж, что касается непосредственно непростительных…***
Путь до небольшой хижины на заднем дворе школы занимал порядка десяти минут пешим ходом. Слизеринцы неторопливо спускались по каменным лестницам, выложенным на склоне тускнеющего холма. Трава пожелтела, укрытая под покрывалом багровых опавших листьев. Только ветер играючи поднимает их в воздух, кружит в танце, касаясь шаловливо волос учеников. На плечах Дазая висит бело-зеленый шарф с символикой факультета. Он покачивается на ветру, пока Осаму не спеша спускается по ступеням. За его локоть держится Акико, боясь на своих ботинках на каблуке поскользнуться — спуск довольно крутой, и хорошо, что камни не были мокрыми после дождя. — Ты говорила с Куникидой? Мантия Дазая развевается за спиной от сильного порыва ветра, но он даже не ежится. Поднимает глаза к небу, вглядываясь в серые тучи, совсем будто не замечая, что у него под рукой дополнительный груз в виде подруги. Она дергает его руку, чтобы смотрел под ноги, иначе такими темпами они свалятся в жухлую траву оба и скатятся с горы. В тот день Йосано смогла выяснить чуть больше, чем Дазай с Чуей, и именно на это надеялся сам слизеринец, отправляя её на разведку в компанию умников. Дазай всё ещё считает подозрительными всех, кто странно вел себя с ним самим и с Чуей в последнее время. Он не доверял никому, кроме Йосано. Слизеринка бегло оборачивается назад, хлестнув кончиками своего идеального каре дазаевскую щеку. Он дергает губой, но даже не ноет и не включает сегодня свою любимую драматургию. Остальные студенты идут достаточно далеко, чтобы не слышать их негромкого разговора. — Да, утром. Он не видел, чтобы вчера Цудзимура вернулась со всеми, когда Чуя провожал их. Шум этих пьяниц разбудил половину факультета. Рампо рассказал, что Куникида орал, как банши, — хихикает Йосано. — Жаль, я не видел, такое зрелище упустил! Ах, Куникида, бедный мой мальчик, — усмехается Осаму. — Дальше? — А дальше она из ниоткуда появилась сразу в большом зале утром. Вместе с Анго, который, как хороший мальчик, спал в кроватке всю ночь. — Или нет, — хмурится Дазай. Они спускаются наконец на ровную тропу, но Акико наоборот жмется ближе. Это отличное прикрытие — их никто не тронет, как и никто не рискнет помешать их «интимному» разговору. — Или нет, — соглашается она. — В Хогсмиде они были в компании, разговаривали со всеми, в целом, ничего особенного. Ещё я не видела Ширасе с Юан, но эти двое любовников скорее всего занимались кое-чем поинтереснее. Единственная новая информация, которая у меня есть — это то, что у Мизуки нет алиби на всю ночь после того, как она ушла из гостиной грифов. Возможно, те странные слова Анго с этим как-то связаны. Тогда, в деревушке, пока Йосано обсуждала с Рампо последнюю прочитанную книгу, прямо перед ней пробежала чёрная кошка. Девушка тогда испуганно вздрогнула от неожиданности, но не более — она не была суеверной, даже будучи чистокровной волшебницей, всю жизнь прожившей среди магии и необьяснимых вещей. Лишь Анго позади буркнул странную фразу, на первый взгляд ничего не значащую. Он сказал это тихо, себе под нос, и никто бы не услышал, если бы он не шёл прямо за спиной Йосано — а слух у неё был отличный. — Чего бояться кошки, бойся собаки. Она даже обернулась, чтобы убедиться, не послышалось ли ей. Но Анго вел себя, как обычно. Лишь поправил очки, вовлеченный в разговор с Куникидой. — Да господи, Дазай, я знаю, что ты мог разгадать эту загадку ещё три дня назад, ленивая ты задница, — вздыхает Йосано. — Тебе даже не нужно было подтверждение подозрительных исчезновений нашей русалочки, ты и так об этом догадывался. Дазай молчит, слегка хмуря брови. Думает. В остальном его лицо выглядит обычным, ничего не выражающим. Он не списывает со счетов ни одного человека, даже воочию убедившись в их, вроде как, невиновности. Ему кажутся подозрительными все, кто окружает его самого — что уж говорить о Чуе. Ещё и эти новости с утра. — Я знаю, что значит эта фраза, но сначала я должен проверить кое-что, — говорит Дазай и снова погружается в размышления. — Знаешь, что я думаю? Это всё слишком подозрительно. Она не может палиться на таких глупых вещах. Возможно, мы ищем не там. Возможно, она вообще не виновата, а ты ведешь себя, как ревнивый придурок, что не может разобраться в собственных чувствах — хочется добавить ей, но слова эти повисают на кончике языка. Дазай не стал бы тратить столько времени на изучение и выяснение, не стал бы следить за вещами, не стоящими его внимания. Если бы это не было так важно. Поэтому она верит ему и старается помочь всем, чем может. Йосано отпускает руку Осаму, когда они подходят к месту проведения их занятия — сегодня их ждёт уход за магическими существами и поход в Запретный лес к единорогам. На поляне перед лесом стоит небольшая хижина. Раньше там жил лесничий, а теперь часто бывает преподаватель по УЗМС. Внутри хранятся некоторые инструменты и необходимые для уроков предметы, а также корм для некоторых видов животных. Уютное место для какой-нибудь гриффиндорской малышни, но Дазаю здесь ни капли не нравилось. Зато ему нравился сам лес. Темный, мрачный, совсем, как его собственная душа. Йосано не сомневается, что Осаму выяснит всю нужную информацию сам, додумается до неё по мелким фактам, и помимо этого выстроит план, чтобы вычислить виновного. Или виновных. Дазай всегда был умнее, чем кажется. Намного. Ему не хватало только поговорить с самим Чуей. С ним они не виделись с ночи, к слову. На завтраке выяснились новости о страшном убийстве чистокровной семьи, и Дазай даже испугался битвы на крови — коих не было довольно давно, и лучше бы не было вовсе. Он волновался также и за Мори — его дядя тоже мог быть в опасности, даже находясь в школе. Потерять ещё и его Дазай не сможет. Его родители погибли, в то время как маленький Осаму был в полном порядке — и они погибли, чтобы он жил. Они защитили его, как и Огай Мори в свое время, поэтому своим последним родственникам он не даст погибнуть. Он сделает всё, чтобы не допустить этого. Дазай чувствует, что одним ночным убийством это дело не кончится. Где-то ниже ребер свербит тошнота — Осаму даже не позавтракал из-за этого, до сих пор, впрочем, не ощущая голода. Грядет что-то ужасное — ветер шепчет это пугающим голосом, обманчиво нежно лаская волосы, гладя по голове. Самое страшное — затишье перед бурей, которую никто не замечает.***
— Это твой следующий ход? Увесистый предмет, завернутый в желтоватый пергамент, покоится в бледных руках. Человек смотрит на него, словно размышляет, вертит в ладонях, не раскрывая. — Да, — он прячет сверток в карман сумки. — К сожалению, этого всё ещё недостаточно, чтобы привести к нам последнюю деталь. У нас мало времени, а ключа до сих пор нет. Голос звучит раздраженно. — Обязательно тратить время на то, чтобы избавиться от него? — Он мешает, и ты это знаешь! Только путается под ногами. Он бесполезен. И — да, нам придётся пожертвовать тем придурком, чтобы прийти к цели. Мантия колышется на ветру, срывая капюшон с одного из двух говорящих, открывая взору тёмные короткие волосы. Человек тут же накидывает его обратно, запахиваясь сильнее. — Не волнуйся, я знаю, что делаю. На этот раз мне не помешает никто. Будет весело, ты согласен? Шаги стихают за очередным поворотом, и голоса больше не отражаются эхом от пустынных коридоров. Из-за гобелена выходит Дазай.***
— Чего?! Не может быть, ты сжульничал! Акутагава невозмутимо расставляет поверженные шахматные фигуры обратно на доску. Он победно ухмыляется, бросая взгляд серых глаз на своего оппонента. — Ты просто играть не умеешь, тигр. Ацуши распахивает рот в возмущении. — Я требую реванша! И на моих картах, а то ты сто процентов заколдовал свои варварские шахматы. — Тащи. Я всё равно выиграю. Спорим? Гриффиндорец раздраженно сдувает прядку белой челки, не раздумывая соглашаясь. — Спорим. Если я выиграю, ты позовешь Хигучи на осенний бал как свою пару, — вскидывает бровь Ацуши, улыбаясь. Он тасует колоду и раздает карты на двоих. Рюноске поджимает губы. — Тогда если выиграю я, ты будешь весь следующий месяц называть меня «господин Акутагава» и приносить мне инжиры с кухни. Они пожимают друг другу руки, скрепляя спор, а потом берут свои карты. Каждый из них уверен в своей победе и уже предвкушает исполнение своего желания. В гостиной почти никого нет. Камин греет помещение, ласково играя языками пламени. За столом сидят играющие Акутагава и Ацуши, а недалеко от них расположились Кека и Кое с книжкой зельеварения. Кека попросила старосту объяснить последнюю тему, которую она не понимала. Парни старались особо не мешать девочкам, даже ругаясь потише, когда Кое кидала на них предупреждающие взгляды. В кресле, завернувшись в позу креветки, спал Тачихара. Его уши были закрыты большими магловскими наушниками, которые он взял у Чуи — из них тихо доносилась музыка. Умиротворенная картина — пока в гостиную не врывается ураганом Дазай. — Где Чуя? Ребята поднимают головы, взглянув на нарушителя их спокойствия, но больше никак не реагируют. Продолжают заниматься своими делами. Дазай выглядит как обычно — по его лицу не понятно, разозлён он или обеспокоен, или всё вместе. Он подходит ближе к играющим Ацуши и Рю, складывая руки на груди и молчаливо ожидая ответа. Он терпеть не мог, когда его игнорировали. — Я не знаю, наверное, у себя в комнате спит, — пожимает плечами Акутагава. — Как видишь, здесь его нет. — Спит?! — вскидывает брови Дазай. — Ну конечно. Не хочешь позвать эту тупую собаку? Акутагава, полностью погруженный в игру и намеревающийся выиграть сложную партию, почти не обращает внимания на возмущение слизеринца. — Нет. Он думает, как только отлучится из гостиной, Ацуши, этот наглый волшебник, подтасует колоду и обыграет его нечестным способом. Ацуши только виновато поднимает взгляд на слизеринца. Дазай обиженно кривит губы. Он уже оглядел гостиную, заметив дрыхнущего, как сурка, Тачихару, который обещал защищать Чую чуть ли не ценой своей жизни, а теперь спит здесь и сам не знает, где его друг. Он мог уйти, его могли увести, снова проклясть — что угодно. А теперь, учитывая, что услышал и увидел Осаму, он предполагает чуть ли самые ужасные исходы и хочет обезопасить и себя, и этого бросающегося в пекло рыжего коротышку, который думать не умеет. Гриффиндорцы или слишком смелые для того, чтобы как-то реагировать на последние события, или слишком глупые. Дазай склонен ко второму варианту. — Ах, какие вы бесполезные, всё самому, — отмахивается он, разворачиваясь в сторону лестниц и поднимаясь в спальни мальчиков. — Дазай! — кричит ему вслед Кое, но никак не останавливает. Он поднимается по ступенькам, вспоминая всё, что случилось вчера на этой лестнице. И не забывал. Дазай улыбается своим мыслям — как неожиданно приятно было держать в руках Чую, целовать его, кусать его шею. Как язык его тела говорил за него; как он дрожал, сам чуть ли не набрасываясь на слизеринца. Как Чуя был одет. Так, что хотелось раздеть его и прижать к этой стене, или завалить на пол, и чтобы ни один человек не мешал. Чтобы никто не посмел отвлекать. Вот чёрт. Дазай внезапно осознает, какие мысли посещают его голову, но ему не стыдно. Он удивляется тому, что раньше не задумывался об этом. Возможно, были моменты, но Дазай топил в себе это чувство, прекрасно понимая, что Чуя ему недоступен. Что он не может добиться его — никаким образом. И поэтому Осаму лишь привлекал его внимание, постоянно, пытаясь остаться тем, на кого Чуе не всё равно, пусть и таким ненавистным образом. — Что ты тут делаешь? Дазай оборачивается, сталкиваясь взглядом с невысокой девушкой. Юан. Она одета в теплую кофту и джинсы, и держит в руках свою черную мантию — Дазай обращает на это внимание. Куда собралась на ночь глядя? — Хватит уже разгуливать по нашей гостиной, как у себя дома, — она вскидывает подбородок. — Ох, извини, забыл спросить твоего мнения, — Дазай наклоняет корпус тела, чтобы быть лицом на одном уровне с девушкой. — И что ты сделаешь? Пожалуешься декану? Или, может, старостам? Он победно ухмыляется, не слыша ответа, и оставляет хмурящуюся Юан за дверьми комнаты Чуи. Внутри темно, только лунный свет из открытого окна освещает помещение. Комната гриффиндорцев выглядит почти также, как и у Слизерина в подземельях, с одним лишь различием — у львов из окна открывается невероятный вид на лес и озеро. Помимо этого, стены, балдахины кроватей и ковры выполнены в алых и золотых тонах, как и всё в гостиной. Цвета факультета. Кровати пусты — все, кроме одной. На ней, раскинувшись, спал Накахара. Он был одет в школьную форму, видимо, так и не переодевшись после занятий. Рядом с ним на кровати лежат пергамент с недописанным эссе и три раскрытых учебника. Мерлин, как мило. Уснул за домашним заданием. Дазай улыбается, подкрадываясь ближе. Он аккуратно отодвигает принадлежности подальше, чтобы не порвать и не испортить эссе Чуи — хотя мог бы! Отличная идея для следующего раза. Но сейчас ему интересно посмотреть на спящего Чую поближе. На этот раз он не притворяется и правда спит. Не выспался с ночи, а теперь видит двадцатый сон, уютно расположившись на своей гриффиндорской кроватке. Совсем забыл о патруле. Они уже безбожно опоздали на него. Дазай тянет руку вперед, убирая с щеки мешающиеся рыжие пряди. Это открывает вид на голую шею, украшенную темными пятнами и черным чокером. Красиво — думает Дазай. Красивый. Он проводит самыми кончиками пальцев по хрупкой шее, осторожно, едва касаясь. Чуя сквозь сон тихо мычит, а по его молочной коже пробегают мурашки. Дазай замирает. Надо разбудить его. Интересно, неужели настолько его друзья уверены в Дазае, что они спокойно пустили его в комнату, где Чуя один, ещё и беззащитно спит? Как ему могут доверять после того, как уверены были, что это он подлил старосте яд? Почему они так спокойны, когда по школе ходит какой-то придурок, пытающийся как-то насолить Накахаре — и Дазай сейчас даже не про себя! Ему в голову вдруг приходит гениальная идея, как можно разбудить гриффиндорца. — Чуя Накахара, ты проспал ЖАБА! — резко кричит Дазай на ухо бедному парню. Тот вздрагивает и подрывается на кровати от неожиданности, ничего спросонья не понимая. — Что, куда, подождите… — его голос слегка хрипит после сна, а голова вертится туда-сюда, оглядываясь, пытаясь понять, что происходит. Дазай, наблюдая за его совиными манерами, едва сдерживает смех. Чуя сонно жмурится, а потом понимает, наконец, что в комнате слишком темно для утра, а ещё прямо перед ним сидит улыбающийся Дазай. Откуда только взялся?.. А он начинает смеяться в голос, посчитав свою миссию успешно завершенной. — Какого хрена ты тут делаешь?! — Чуя кидает в него подушкой. Дазай скатывается на пол, хихикая. — Ты ничего не забыл, Чиби? Он не понимает, пытается вспомнить, но ничего в голову не приходит. Чуя поднимается, садясь нормально на кровати и свешивая ноги. — Говори уже, пока я тебя не выкинул отсюда, — он пинает Дазая по бедру. — Ты каждый раз засыпаешь в этот день. Ну? Всё ещё не понял? — Чуя мотает головой. — Ты проспал дежурство. Глаза широко распахиваются. Вот черт, как он мог опять забыть про это! Какой из него ответственный староста, думает Чуя, если он не смог сдержаться и заснул прямо перед патрулированием. Да, он дико устал за день, почти не спал, усердно учился с похмелья, а потом ещё и делал домашнее задание — удивительно, что он не свалился ещё днём. Дазай видит, как меняется в лице Чуя, как на нем проступает вина и ответственность, а ещё отвращение к себе. Дазай тут же перестает смеяться, хватая пинающую его ногу Чуи за щиколотку. Он пытается отцепиться и встать, но Дазай не даёт, тянет слегка, и зовет Чую. — Пусти, придурошный, — ворчит он, стаскивая с шеи душащий его чокер. Взгляд Осаму спускается на шею буквально на секунду, но потом он снова возвращается к грустным глазам. Он пытается скрыть свое плохое настроение за злостью, но Дазай уже всё увидел. — Не пущу, куда ты собрался? Чуя скептично вскидывает бровь. — Ты издеваешься? Патрулировать, куда. — О, ты об этом. Вообще-то, я уже сказал Куникиде, что мы должны помочь Мори, поэтому мы не придём. Он замирает. Нет, конечно, Накахара знал, что Дазай часто пользуется своим положением и может свалить многое на своего дядю-декана, но чтобы замолвить словечко ещё и за Чую — такое и правда было редкостью. — Ясно, тогда что тебе нужно? — спрашивает гриффиндорец. — Почему сразу мне что-то нужно? — Ты ничего не делаешь просто так. Давай, говори. Зачем ты пришел сюда? Осаму все еще сидит на полу у кровати, в ногах, как верная собака, когда сам всегда называл собакой именно Чую. Что ему ответить, если он и правда ничего не хотел от него, кроме разговора? Ну, возможно, ещё один поцелуй. На самом деле, он не говорил ни с Мори, ни с Куникидой. Импровизировал на ходу, когда увидел сладко сопящего Чую. — Я кое-что услышал, когда шел на седьмой этаж, — Дазай тянет его на себя, и Чуя, не удержав равновесие на одной ноге, падает на пол. Вернее — прямо на грудь Осаму. Придурок. Чуя от неожиданности даже не сразу реагирует, вглядываясь в хитрые бусинки глаз напротив. — В коридоре я встретил двух подозрительных личностей, — вкрадчивым тоном начинает он, рассказывая всё, что услышал, спрятавшись за гобеленом. — А минут десять назад я пересекся на лестнице с Юан, которая шла куда-то с мантией в руках. — Может она внизу там сидит, — отвечает Чуя, вырываясь из объятий бинтованных рук. — Сомневаюсь, — качает головой. — За этим явно стоит что-то большее, чем мы думаем. Чуя не отрицает. От директора всё ещё нет новостей, маму Чуя успокаивает в письмах тем, что это был один придурок, который его вечно задирает, и это была глупая шутка, и он уже отомстил — в общем, заговаривает зубы, чтобы не волновалась. Зато волнуется сам Чуя. Слизеринец, тем временем, продолжает тянуться руками к запястьям Чуи, как будто невзначай не желая прерывать с ним контакт. — Ты ничего не попутал? Не трогай меня, мне вчера хватило впечатлений, — ворчит Накахара, отодвигаясь назад от развалившегося, как потрошеная селёдка, Дазая. — О чём ты? Он недоуменно моргает. В смысле, о чём? — Ты прикалываешься? Дазай смотрит на него, как на идиота. Как будто не понимает ни слова из того, что говорит гриффиндорец. Но Чуя знает, что он помнит. Он не мог это забыть. Он видел, как Дазай бросил взгляд на его шею и не скрытые ничем засосы на ней. Видел, как дернулся его кадык. Он… Ему не понравилось. Ему не просто не понравилось, он, возможно, даже не жалеет о том, что это произошло. Для него это вообще ничего не значит. Это только Чуя наивно думал, что что-то может измениться, учитывая их вроде как наладившиеся отношения в свете последних событий. Это только у Чуи амортенция пахнет Дазаем. Это только Чуя мог после квиддича думать о нём, стоя в душе и чувствуя жар в груди, ничего не понимая. Это только Чуя почти смирился с фактом случившегося поцелуя, который ему понравился. Дазай же такой… Такой. Он же флиртует с каждой женщиной в районе двух метров. Он с первого курса ненавидит Чую. Это не изменится. Чуе нужно забыть об этом. Этого никогда не существовало. Это не должно так откликаться в его сердце и острыми когтями царапать глупый орган. Он же сам всё пытался убедить себя, что это ошибка, разве нет? Какой реакции он вообще ожидал? Чуя поднимается, и взгляд его потерянный и очень злой. — Давай меня за дурака не держи, я прекрасно знаю все твои манипуляции! — Но я не манипулирую тобой. Если ты хотел спросить моё мнение, так и скажи. Ему не интересно мнение. Он хочет ответов — зачем это было, почему он не остановил его, и почему теперь делает вид, что всё это неважно, всё это было простым пьяным флиртом. И почему это так волнует Накахару. Да и к чёрту это всё, да? — думает он. Хочет плюнуть Дазаю в лицо, хочет уйти и выблевать свои лёгкие, в которых поселились бабочки с пыльцой сомнения на крыльях, из-за которых он задыхается. — Эй, куда ты, слизень? — на лице Дазая его любимая клоунская маска, он улыбается, взглядом следя за Чуей. Будто наблюдает за непутевым ребенком. А Чуя хватает свою палочку с кровати и выходит в коридор. Дазай шустро поднимается за ним, не понимая его действий. — Видишь? — Чуя останавливается у балкона, с которого открывается обзор на всю гостиную внизу. Акутагава и Ацуши все еще играют в карты, Тачи проснулся, наблюдая за их поединком, а Юан сидит с девочками. Она укутана в свою мантию, просто потому что ей холодно. И никаких тайных заговоров. — Это всё ещё не доказывает её невиновность. — Как и обратное, — вскидывает бровь Чуя. — Если ты нашел что-то ещё, тогда говори. Если нет — я пошел спать. Он уходит от разговора и не хочет сегодня ничего больше обсуждать. Дазай думает, что мог бы показать Чуе воспоминание, но для этого им нужно добраться до омута памяти — он есть в Выручай-комнате на восьмом этаже. И тогда ему придется рассказать все свои догадки сразу, а он в них ещё до конца не уверен. Он предпочитает не делиться сырыми планами ни с кем. Чуя, кажется, читает что-то сомнительное в его глазах, и, развернувшись на пятках, шагает по коридору обратно. — Стой. Замирает. Не оборачивается, смотрит прямо перед собой, и вдруг краем глаза замечает какое-то движение слева от себя. Пальцы крепче стискивают палочку в руке. Дазай всё ещё стоит сзади, у балкона. — Я могу показа-… — Нет! — резко обрывает Чуя. Он разворачивается, глядя прямо в лицо, и глазами делает движение в сторону, так, что это видит один только Дазай. — Я похож на слепую крысу, по-твоему? О. Дазай ухмыляется. — Вообще-то, да. Чуя тяжело вздыхает. — Боже, как ты бесишь, утопись уже, — он с силой распахивает дверь в свою комнату и исчезает за ней. Вот теперь можно выдохнуть. Их подслушивали. Дазай, благо, мозгов хватило, понял, когда Чуя заткнул его. Он заходит в ванную комнату и закрывается на защелку. Взгляд уставших глаз находит свое отражение в зеркале — выглядит он помято. Рыжие волосы растрепанно лежат на плечах, галстук болтается на шее, и только фиолетовые следы под кадыком в очередной раз напоминают о его глупости. Чуя морщится, злясь на себя. С отвращением вглядывается в синяки, оставленные этим невыносимым человеком. Он прекрасно помнит, как это ощущалось. Как приятно это было, какие мурашки по коже пускало одно лишь прикосновение этих прохладных губ к нежной коже. К чёрту. Ни секунды больше не раздумывая, он вскидывает палочку и использует заклинание. Все гематомы растворяются на глазах, будто их никогда и не было — теперь в зеркале Чуя видит только свою чистую кожу. Он медленно выдыхает. Вот так. Гораздо лучше. Так и надо было сделать сразу. — Только попробуй прикоснуться ко мне, ублюдок, — шепчет Чуя в зеркало. — Я не твой. Я не твой.