grimes - 4am enter shikari - quelle surprise
Через неделю в газете написали о новом убийстве. На этот раз это были родители Сакуры со Слизерина, которая в начале года подкатывала к Чуе. Девушка узнала об этом ужасном происшествии сперва из газеты, прямо на завтраке, а не из чёрного конверта, который ей прислала родовая сова всего минутой позже. Такого крика в большом зале ещё никто не слышал. Её сразу же увели однокурсники, обнимая и хватая абсолютно разбитую Сакуру под руки. Среди них были Элис и Хигучи, а также профессор Поль Верлен — никого из остальных преподавателей на завтраке не было. Элис грустно переглянулась с братом, прежде чем выйти из зала: казалось, они одним взглядом обсудили ситуацию. Дазай хмурился, перечитывая статью в Ежедневном Пророке по десятому разу. За прошедшую неделю авроры мало того, что ни на йоту не приблизились к разгадке загадочных убийств, так и допустили то, что «маньяк» продолжил свои страшные злодеяния. В том, что это совершает один и тот же человек или группа людей, никто не сомневался. На первый взгляд, жертвы никак не были связаны между собой, но если соединить все факты воедино, складывалась интересная картина. Во-первых, в обоих случаях погибли оба родителя ученика Хогвартса. К тому же, они принадлежали к чистокровным семьям. Во-вторых, почерк убийцы. Всегда — пытки, круциатус, а после ножевые ранения, что приводили к смерти. Странный способ для волшебника, но имел место быть. Предположения ходили самые разные. Очередная война на крови, обиженный магглорожденный или даже сквиб с магами-сообщниками, тайное общество, подчиненные кандидатов в министры магии, выборы которых должны состояться в следующем году. Всё, что угодно. Почему именно родители — непонятно. У этих людей не могло быть одинаковых врагов для версии о мести. Некоторые склонялись к тому, что это психопат-маньяк, возможно, сирота, которого обижали в детстве, и теперь он мстит школьникам, убивая их родителей. И это тоже была одна из теорий, никем и ничем не подтвержденная и не опровергнутая. После ухода Сакуры большой зал погружается в скорбящую тишину. Испуганные взгляды учеников, панически боящихся за своих родителей и родственников, чередовались с бурным обсуждением последних новостей. Чуя тоже не остался в стороне. — Да какого хрена, что вообще происходит?! Акутагава после прочтения газеты метнулся за слизеринский стол, ни на шаг не отходя от сестры. Тачихара бросился строчить письмо брату — он сильно о нём волновался и просил уехать на время из страны, куда-нибудь в безопасное место. Ему очень хотелось бы сейчас обнять его, как Акутагава мог обнять Гин, но всё, что он мог, это умолять брата не лезть на рожон и побеспокоиться о своей безопасности. Чуя сам был полукровкой. Он тоже хотел написать своей маме письмо, но никак не мог собраться с мыслями, отложив это дело до обеда. Ему тоже было страшно. Он прекрасно знал, что какой-то переворот готовится и внутри школы, но они с Дазаем смогли выяснить совсем немного. Слежка оказалась почти бесполезна — эти крысы очень умело скрывались, ещё и почти не разговаривали на людях. Скорее всего, передавали информацию записками и тайным шифром, а после сжигали их. Дазай сам не писал никакие зацепки на бумаге и попросил Чую этого не делать. Он объяснил это тем, что тогда их детективные заметки можно будет легко обнаружить, и тогда «крысы» поймут, что их начинают вычислять, что за ними наблюдают. К тому же, это можно обернуть и против них самих. В общем — Дазай никому до конца не доверял, даже людям из своего окружения. Он держал все факты у себя в голове, и когда они с Чуей виделись, они обсуждали это, пытаясь прийти к каким-то выводам. Дазай всё ещё не делился главной версией, к которой пришел. Он говорил, что вообще не уверен в ней, и пока не проверит одну вещь, не скажет. Даже под прицелом палочки. Чуя долго пытался его разговорить, даже просил Йосано, но она и сама не знала, что у Осаму в голове. В конце концов, плюнув, он смирился. Главное, что он помогает ему и, кажется, знает, что делает. К теме поцелуев они так и не возвращаются. Чуя окончательно смиряется с тем, что всё произошедшее на той вечеринке было не более, чем ошибкой пьяного семнадцатилетнего разума. Он также решает придерживаться привычной тактики Дазая и игнорировать свербящее чувство в груди. Забыть у него получается до первого момента, когда он остается в одиночестве. Чуя врёт себе, но заставляет себя поверить в эту ложь. На истории магии в кабинет полузасыпающих под бормотание Хироцу учеников неожиданно заглядывает директор Фукудзава. Это очередной сдвоенный урок Гриффиндора и Слизерина, и оба факультета не на шутку всполошились, когда услышали причину визита. — Извините, профессор Хироцу, могу я забрать Дазая? Это очень срочно. За его спиной виднеется светлая копна волос Элис, обеспокоенно заглядывающей в класс семикурсников, и тогда сердце Дазая ухает куда-то вниз. Что-то случилось. Что-то случилось с дядей. Его руки мгновенно леденеют. Он переглядывается с Йосано, которая озадаченно поджимает губы, разделяя тревогу друга. Дазай поднимается, чувствует спиной, что весь класс смотрит на него. Все молчат, но слизеринцу кажется, что он слышит их мысли. На выходе он оборачивается только чтобы встретиться взглядом с голубыми безднами, ставшими почему-то роднее любых других. И пусть он ненавидит его за его маленькую ложь, и пусть Дазай повёл себя, как полный мудак, но зато Чуя находится в относительной безопасности. Пока никто не знает о его бесконечной привязанности и о заполошно колотящемся в присутствии гриффиндорца сердце, он будет спокоен. Чуя взволнованно хмурится, и Осаму читает в его глазах свои же опасения. Да, Чуя, я тоже думаю, что они что-то сделали. Я тоже думаю, что это был следующий ход. Фукудзава ведет учеников на первый этаж, в сторону больничного крыла. Дазай не выдерживает, спрашивая почти сразу, как они выходят из класса. — Что с ним? Элис берет Дазая за руку, крепко сжимая. — Всё в порядке, профессор Мори жив и здоров, — уверяет директор. — Простите, что так пугаю, кое-что всё-таки произошло. Сейчас сами узнаете. В лазарете Фукудзава провожает учеников к дальней кровати, закрытой от посторонних лиц ширмами. На ней, обложившись подушками, полусидит Мори. Его голова забинтована на затылке, и полоска бинтов проходит прямо по лбу — почти также раньше был забинтован сам Дазай, только повязка Мори не закрывает глаз и служит в медицинских целях. Он в сознании, мягко и ободряюще улыбается, когда видит детей. — Папа! — бросается к нему Элис, осторожно обнимая отца. Он тихо шипит, и девочка извиняется, тут же отодвигаясь. Дазай садится рядом и берет дядю за руку. — Что случилось? Огай рассказывает, что рано утром, когда он заходил в свой кабинет, чтобы забрать какие-то вещи, на него кто-то напал сзади. Его хорошенько приложили по голове, пару раз ударили заклинанием и заодно обездвижили петрификусом, поэтому сам Мори ничего не увидел, а потом потерял сознание от удара. Помимо ушибов и небольшого сотрясения, никаких ранений не было, и в целом состояние Мори было стабильным. Его кабинет уже проверили кучей заклинаний, но не обнаружили ничего странного. Ни одной вещи не было украдено, всё лежало на своих местах. Кроме одного — колдография Элис и Дазая, которая всегда стояла на столе зельевара в его кабинете, была разорвана на кусочки. Это предупреждение — думает Дазай. — Как ты себя чувствуешь? У тебя болит голова? — причитает Элис. — Всё в порядке, я уже совсем здоров, дорогая. Фукудзава говорит, что придётся отменить занятия по зельеварению на ближайшие пару дней, пока профессор Мори не восстановится. — Жаль, я так хотел сегодня показать образец оборотного зелья седьмому курсу, — вздыхает Мори. Дазай тут же вскидывается. В его голове только что родилась гениальная идея. — Я могу заменить тебя, дядя, — предлагает он. — Ты же знаешь, я отлично разбираюсь в твоем предмете. Мори переглядывается с директором, в удивлении вскидывая бровь. — И правда, как я об этом не подумал. Что скажете, профессор Фукудзава? — Дазай очень умный и старательный ученик, думаю, ему можно доверить провести занятие, — кивает он, подумав. Мори, конечно, лучше знает своего племянника, а потому даёт Дазаю карт бланш на проведение сегодняшних зелий. Он ни капли не сомневается в нём. Слизеринец довольно улыбается. Это будет весело. Он, конечно, ожидает, что его однокурсники будут ворчать, потому что гораздо лучше, когда пару отменили, а не когда её заменяет другой ученик. Но Дазай не был бы Дазаем, если бы уже не заготовил все варианты ответов и аргументы, как заткнуть этих лентяев. Поэтому, когда Дазай спускается в подземелья и открывает кабинет своего дяди, запуская слизеринцев и гриффиндорцев внутрь, никто поначалу не подозревает подвоха. Ученики шумят, что-то обсуждая, рассаживаясь за парты. Дазай закрывает за собой дверь в кабинет, а потом проходит за учительский стол, останавливаясь перед ним, лицом к классу. Он стоит так, скрестив руки на груди и оперевшись поясницей о стол, и наблюдает за галдящими ребятами. Вот спереди усаживается аловолосая Коё, аккуратно раскладывая свои учебники. Сзади неё что-то обсуждают Чуя и Тачихара, а на последней парте переругиваются Йосано и Каджи. — Ты че встал? — замечает Марк, усаживаясь за одну парту с Широ. — Жду, пока вы заткнетесь, — отвечает Дазай чуть громче положенного. Шум постепенно стихает, но не исчезает до конца, даже когда все уселись и разложились. — Минутку внимания, любимые одногруппники! — обращается ко всем Дазай, опуская руки на столешницу. — Профессора Мори сегодня не будет по уважительной причине. Ученики начинают недоуменно переглядываться, предполагая, что занятие будет отменено. — И пока вы не обрадовались раньше времени, этот урок зелий проведу я. Об этом знает директор и он же дал своё разрешение. Если вы уйдете с урока или не будете ничего делать, об этом узнает Мори, и в лучшем случае он снимет баллы, в худшем — отправит на отработку. Есть вопросы? — Да, — поднимает руку Ширасе. — Почему это ты заменяешь профессора Мори, а не кто-то из преподавателей? — Потому что я лучший ученик школы, конечно, — мило улыбается Дазай. — У тебя есть возражения? Подожди-подожди, извини, но они меня не волнуют. Слизеринцы смеются. Ширасе оскорбленно фыркает, а Дазай, не обращая на него больше внимания, обходит учительский стол. Он опускается куда-то к ящикам и достает оттуда стеклянную бутыль с зельем. — Есть предположения, что это? — спрашивает Осаму. — Без понятия, — сразу сдаётся Тачихара. Чуя рядом с ним пожимает плечами. — Веритасерум? — Может, напиток живой смерти, — загадочно тянет Хигучи. Дазай оглядывает взглядом каждого присутствующего, чтобы выцепить хоть одного, в чьих глазах мелькнет узнавание. — Ладно, хватит, — он устало вздыхает от неверных попыток. — Это оборотное зелье. Оно позволяет принять облик другого человека. Довольно сложное зелье, оно очень долго готовится, поэтому мы его делать не будем, просто посмотрим. — Спасибо за урок, выглядит не очень, ставлю этому зелью пять из десяти за полезность. Можно уходить? — шутит Чуя, откидываясь на спинку стула. Тачихара хихикает рядом. На лице Дазая появляется ухмылка, и он вдруг в два шага подходит к Чуе, несильно дергая того за волосы. — Ау, ты че, охуел?! — возмущается Накахара, уже собираясь с кулаками мстить Дазаю. — Извини, это для чистоты эксперимента! — Дазай уворачивается от удара и быстро убегает обратно к столу. В его голосе нет ни капли раскаяния. Ублюдок. Дазай, тем временем, ставит на стол какой-то стакан, наливает туда из бутылки оборотное зелье и добавляет выдранный у Чуи рыжий волос. Лежащей там же чистой ложкой он размешивает эту бурду, которая превращается в зелье нежно-голубого цвета. Почему-то даже совсем не уродливое. — И кто это будет пить? — хмурится Чуя. — Я, конечно! — улыбается Дазай, поднимая стакан. — За ваше здоровье. Он делает два крупных глотка под завороженные взгляды учеников. Они, распахнув рты, смотрят на их временного учителя, ожидая реакции. Дазай тем временем кривится, отставляя недопитое зелье на стол. — Ужас, на вкус как лирный корень. Его тело тут же начинает меняться — волосы удлинняются и светлеют, обретая медный оттенок, рост уменьшается, ладони становятся чуть тоньше, а пальцы короче, бинты исчезают со всего тела. Зеленый галстук меняется на гриффиндорский, а глаза становятся голубыми. Проходит едва ли минута, когда Дазай перед ними полностью превращается в точную копию Чуи. — Ахренеть, — выдыхает восторженно Каджи с последней парты. — Так вот как выглядит мир с гномьей высоты… — комментирует Дазай. У Чуи диссонанс: как абсурдно на своём лице видеть выражение лица Дазая, совсем Чуе не свойственное. Как дико и непривычно видеть самого себя, говорящего голосом Дазая. — Я тебя убью, — шипит настоящий Чуя. — Какой-то ты очень маленький, я чувствую себя ребенком. Дазай с наигранным интересом рассматривает свои руки, вернее, руки Чуи — как будто никогда не видел их. Он зачем-то проводит рукой по волосам, чувствуя, какие они мягкие и пушистые, в душе ликуя этой возможности. Какой гениальной идеей было обратиться в объект своей влюбленности. — Мерлин, это так странно, — хмыкает Акутагава. — Выглядишь, как Чуя, но совсем на него не похож. — Сильно, брат, — хохочет Мичизу. Чуя с тихим вздохом «придурки» роняет голову на руку. — А как долго будет длиться эффект от зелья? — интересуется Йосано. Дазай, который выглядит, как Чуя, рассказывает всё, что сам знает об этом зелье. У него был — и есть — прекрасный учитель, и Осаму сам отлично справляется с этой ролью. — Вообще, от нескольких минут до половины суток, смотря, сколько выпьешь. Можно просто пить его постоянно, тем самым поддерживая облик, кто-то может месяцами так жить. Единственное условие, обратиться можно лишь в человека, который жив. В мёртвых не получится. Дазай обводит взглядом ребят. Йосано с интересом слушает, отмахиваясь от приставучего Каджи. Ширасе, обиженный, о чём-то изредка шепчется с Юан. Из него едва искры не вылетают. Акутагава внимает каждому слову, как старательный ученик, ещё и заметки пишет на полях своего учебника. Чуя спокоен, он расслабленно откидывается на спинку стула и только недовольно кривит губы — потому что какого хрена Дазай тут эксплуатирует его тело! В очень невинном смысле, но Чуя всё равно не давал согласия становиться экспонатом в музее. Благо, не на него самого сейчас направлены эти двадцать пар глаз. — И кстати! Если вы заметили, когда я добавил в зелье волос, оно поменяло цвет, — продолжает Дазай, засовывая руки в карманы брюк. — Помимо цвета, зелье меняет и вкус, и констистенцию — это зависит от личности человека, в которого вы собираетесь превратиться. — И какое на вкус зелье Чуи? — перебивает Хигучи. — Красивое такое, голубое, ещё и переливается, неужели оно может быть невкусным? Дазай в возмущении ахает, словно его слова, как преподавателя — временного, вообще-то — оскорбили. На лице Чуи это выглядит комично. — Ещё как может! Оно вообще отвратительное и горькое. На вкус, как болото. Откуда вы знаете, что этот рыжий гном не скрывает чего-то ужасного? Чуя показательно хрустит кулаками. На самом деле он соврал, конечно. Вкус оборотного зелья был вполне себе приемлемый, сладковатый и терпкий, будто недозрелое манго. Осаму в очередной раз убеждается, каким хорошим человеком был Чуя — зелье не обманешь. Его сердце, вероятно, ошиблось с выбором, потому что такой, как Дазай, попросту не заслуживает его. Чуя всегда был добрым, отзывчивым, улыбался, когда его хвалили, когда у него что-то получалось. Улыбался, только не ему. Он мог и постоять за себя, и защитить своих друзей, он силён в магии. Дазай в глубине души считал Чую одним из самых светлых людей в своей жизни, хоть и бесящим до дрожи. Он очень умный, как бы Осаму ни обзывал его, какие бы слова ни говорил. Все они стекали с его языка ядом. Я не достоин этого — думает Дазай. Он заслуживает лучшего — думает Дазай, и мысли эти въедаются ржавчиной в подкорку. Я не могу любить его. Это больно, это не даёт дышать полной грудью, это — невыносимо. Ему хочется касаться, ему хочется целовать каждый сантиметр жемчужной кожи, но он должен заставлять себя забыть об этом. Вынужден притворяться, что ничего не было, что всё это бред, не вспоминать даже, потому что иначе — захочет повторить. Потому что он не ненавидит Чую. Никогда не ненавидел, наверное. — У меня есть вопрос, — Накахара смотрит прямо в душу, будто читает мысли слизеринца — что невозможно, потому что Осаму искусный окклюмент. — Слушай, Дазай… — Профессор Дазай, — с умным видом поправляет он, будто и вправду является ученым со степенью, а не семнадцатилетним учеником. — Да-да, профессор Зельехуй. Так вот, ты сказал, что нужно продолжать пить зелье, чтобы продлить его эффект. А можно ли моментально отменить его действие, не дожидаясь, пока вернётся истинный облик? Дазай улыбается. — Да, — он берёт свою палочку, взмахивает ею — и тут же возвращает себе своё тело. Он снова высокий шатен с бинтами на запястьях и значком старосты Слизерина на мантии. — Это было довольно сложное заклинание — «гибель воров». Оно отменяет вообще любые чары. Ещё можно попробовать проверить Фините, но ещё раз превращаться в это крошечное насекомое я не хочу. — То есть ты всё это время мог вернуться в свой облик, но половину урока был в моём теле? — шипит Чуя, наклоняясь вперед, почти к краю парты. Дазай не может удержаться от шутки и знает, что не пожалеет об этом даже под угрозой избиения от рыжего засранца. — Я ещё не был в твоём теле, Чу-у-я, — он хихикает, наблюдая, как сначала вскидываются рыжие брови, а потом до него доходит смысл сказанного. Глаза темнеют от злости, а Дазай не может сдержать смех — и вместе с ним смеется кто-то ещё в кабинете. Но это неважно. Важно то, что Чуя подрывается и фурией надвигается на Дазая. — Ты пожалеешь, что родился на свет, ошибка природы, иди сюда, блять! — Подожди, подожди, — Осаму пятится, обходя стол по кругу, чтобы до него не достали коротенькие злые ручки. — Я пошутил! — Дошутился! Чуя метает молнии взглядом и нисколько не успокаивается. Теперь его ничем не отвлечь. Он всё ещё смеется, когда под гневные крики Чуи выбегает из класса, чуть не запнувшись на пороге. — С кем я учусь, — вздыхает Акико, провожая их взглядом.***
Небольшую комнату освещает тусклый свет свечей, что покоятся на ажурных узорчатых подсвечниках. Пламя едва заметно колышется от сквозняков в подземельях Хогвартса, лаская своими языками темноту помещения, отбрасывая теплые блики на каменные стены. Раньше это был кабинет зельеварения, теперь — заброшенное помещение, не используемое в силу неудобного расположения. Оно было небольшим, внутри без согревающих заклинаний было холодно, как зимой, зато из окна открывался неописуемый вид на глубины Чёрного озера. Где-то вдалеке проплывает гигантский кальмар, сонно передвигая щупальцами. Школьные парты и старые котлы, богом забытые, были давно перенесены в кладовую неподалеку, а стулья трансфигурированы в удобные диванчики. Некоторые из присутствующих постарались сделать это место пригодным для будущих встреч, но ничего большего, кроме света, резного круглого стола в центре и кожаных диванов, здесь не было. У стен стояли шкафы, на полках которых завалялись старые учебники по зельям и закупоренные флакончики с ингредиентами. Многие из них потеряли свой срок годности и покрылись толстым слоем пыли, но они никого и не интересовали. Единственный котел с варящимся зельем стоит недалеко от окна, и лишь одна девушка с зеленым перстнем на пальце аккуратно помешивает его. — Вам не кажется, что это уже слишком? Тонкие пальцы отрывают с веточки виноград, закидывая в рот. На столе стоит несколько кубков и открытая бутылка с огневиски. — Хватит бухать в одиночестве, — ворчит девушка, не отрываясь от помешивания. — Лучше бы делом занялся! — А что? Я не виноват, что никто из вас ко мне не присоединился. Какие вы скучные. Он делает глоток, покачивая бокал в руке. Слева от него на этом же диване сидит парень в очках с затянутым на шее галстуком, всегда одетый с иголочки. У него в руках книга по травологии, которую он внимательно читает, не обращая никакого внимания на соседа. На столе также лежит выпуск ежедневного пророка, развернутый на странице с новостью об убийстве, произошедшим парой дней ранее. — Так вот, вы так и не ответили, — продолжает парень, жуя очередную ягоду. — Мы уже чуть не потеряли Сакуру, а она, истеричка, чуть не спалила нас. Почему именно её родители? Вдруг мой отец будет следующим? Девушка устало вздыхает. — Или на нашем корабле завелась крыса? — Если бы здесь и была крыса, я бы не медлила с планом, а Дазай уже был бы здесь, — она откидывает волосы назад, оборачиваясь к развалившемуся на диване парню. — Ты прекрасно знаешь, кто из нас мог бы сойти за предателей, но… — Но ты их запугала, — вскидывает бровь в усмешке. — …но они разделяют наши взгляды, — с нажимом произносит девушка. Все, кто когда-либо был в этой комнате, спрятавшись за чёрными длинными мантиями и масками, походя на дементоров — все они думают, что Дазай должен присоединиться к ним. Он — ещё один их союзник, шестерёнка в плане, выверенном до мелочей их предводителем. Им нужно имя Дазая, его кровь и влияние, и именно он является последним звеном в цепочке, именно он должен замыкать их круг. Все они верят в это. — Единственное, что меня смущает — как Дазай со своими гениальными мозгами ещё не додумался. Я думала, его очень сложно обдурить, — девушка задумчиво постукивает ногтями по столу, хмурясь. В руках поблескивает серебряный нож, который ей подарил отец. Кончики пальцев поглаживают вырезанные на металле слова — это фраза на латыни, фраза, которую она так ненавидит. Memento mori — помни о смерти. О, она помнит. Каждый день. Холодный клинок успокаивает. Дарит ощущение контроля — желанное, терпкое — которого ей так не хватает в последнее время. Парень наконец закрывает бутылку огневиски пробкой, поднимаясь с места. Он прячет её между свисающей с учебников паутины, на средней полке старого шкафа. Нечасто они выпивали здесь, но ему можно. — Не недооценивай его, — подаёт голос третий человек, не отрываясь от своей книги. Он сидит так тихо, что о его присутствии почти забыли, но девушка, взглянув на него, недовольно фыркает. — Этот идиот до сих пор таскается за Накахарой, пф. Я ждала другой реакции. Он должен был забыть о нём, а что в итоге? — Мм, почему тогда Чуя ещё жив? — спрашивает первый парень. Челка неудобно спадает ему на глаза, и он сдувает её, морщась. — Я не сомневаюсь, что ты легко сможешь убить его тихо, а не напоказ. Тогда скажи, почему? Она поднимает светлые, отливающие фиолетовым глаза. В них — уверенность в том, что она продумывает каждый свой шаг, и её действия и поступки, которые она делает, нисколько не должны вызывать сомнений. Это её неоспоримая тактика. Почему передумала, не убила? Почему подставляет другого человека? Почему что? Она не отвечает, оставляя волю его фантазии. — Где там носит этих слизеринцев?***
— Они здесь! Ацуши резво бежит по ступенькам, перепрыгивая через одну и едва не спотыкаясь. Куникида несётся за ним, сжимая в руках свернутый лист пергамента. Ему, как старосте школы, нужно было срочно передать слова директора Чуе Накахаре, поэтому он торопливо искал его. На помощь вызвался Ацуши, прекрасно знающий все места, где могла прятаться троица друзей. Они находят ребят во внутреннем дворе школы сидящими на скамейках. Чуя и Рюноске уютно расположились в самом центре, жмурясь, как коты, под солнечными лучами. На небе сегодня не было ни единого облачка — такая хорошая погода в октябре радовала каждого ученика, и многие повылезали на улицу. Солнце едва греет макушки парней, даря мимолетное ощущение тепла, а прохладный ветер развевает их красно-желтые шарфы. Самое сердце осени в Хогвартсе. Сумки с учебниками одиноко лежат рядом на той же скамейке, пока парни в перерыве между занятиями расслабленно отдыхают. Перед ними стоит Тачихара, засунув руки в карманы своей мантии, и рассказывает о том, как им всем нужно подготовиться к Осеннему балу, который будет совсем скоро. — Вы только подумайте! Это наш последний бал в честь Хэллоуина и последний год в Хогвартсе, ну, пацаны, блять! Мы обязаны пойти. Чуя задумчиво грызёт зелёное яблоко. — И кого ты позовешь? — А вот это — верный вопрос, коллега! — Тачи вскидывает руку и указывает пальцем на Накахару. — Я хотел позвать Гин, вообще-то. Акутагава тут же поднимает голову, прищуривая серые глаза. За свою сестру он всегда горой, особенно, когда на её честь посягают сомнительного вида парни. Тачихара к таким не относился, да и сама Гин могла постоять за себя, но в свете последних событий Рюноске был только сильнее обеспокоен. — Ну, как подругу, конечно, — он начинает оправдываться, почесывая затылок. — И не факт, что она согласится… — Лучше ты, чем кто-либо ещё. Мичизу лучисто улыбается, рассыпаясь в благодарностях. Солнце прячется в его глазах, делая их ещё светлее, и он жмурится от света. — А ты? С кем пойдешь? — спрашивает Чуя у Акутагавы. Чуя одет сегодня в чёрную рубашку, так красиво сидящую на его стройном теле. Мантия висит на его плечах, чокер снова украшает шею — кто-то ему сказал, чтобы он надевал его почаще. А на голове покоится шляпа с узкими полями. На контрасте с рыжими волосами и галстуком она идеально вписывается в его осенний образ. Шляпу он нашел когда-то в Хогсмиде, в одном из магазинчиков, и она так ему понравилась, что Чуя не раздумывая купил её. Но по школе с головным убором не походишь, почему-то все преподаватели были против и косо смотрели на него, а вот на улице, к тому же, в осенний день — имеет место быть. Ему хотелось бы ходить так всегда. Шляпа словно добавляла ему несколько сантиметров роста, помимо высокой подошвы ботинок, а ещё уверенности в себе. И, конечно, он собирал взгляды всех девчонок в округе, появившись в таком образе как раз во время подготовки к балу. — Эм… С Хигучи. — Чего?! — ахает Тачихара. Чуя рядом давится яблоком, и они оба, распахнув глаза, поворачиваются к другу. — Это не то, что вы подумали, идиоты! — рявкает Акутагава и даже отклоняется назад, к спинке скамейки. — Просто я… проиграл в карты Ацуши, и теперь я должен пригласить её на бал. Его лицо выражает вселенскую скорбь и отвращение, а в голосе — непринятие собственного проигрыша. Он обязательно отыграется, и тогда блондинистому ублюдку мало не покажется. Акутагава ненавидит Ацуши за это желание. — Серьёзно? И как, уже позвал её? — улыбается Тачи. — …Нет. — Да ты че, давай! — смеется Чуя. — Может, Ацуши тебе личную жизнь устроить пытается, молодец пацан, я бы ему баллов добавил за охерительное желание! Акутагава устало вздыхает, закатывая глаза. — Это не смешно. Сам-то с кем пойдешь, умник? Чуя тут же поджимает губы. — Да хрен его знает. В этом году я свободен, как ветер, ни девушки, ни свободных подружек. Он откидывает огрызок в урну неподалеку, точно попадая в цель. На балу всегда собирается много людей: почти все ученики и преподаватели, все они в этот день будут в красиво украшенном Большом зале. Но в свете последних событий Чуя думает о том, что этот день идеально подходит для какого-нибудь очередного покушения. В толпе не заметят, или наоборот, в тишине коридоров замка, пока вся школа развлекается в зале. Конечно, он не собирается сидеть в гостиной и пропускать такое мероприятие. Но — правда, в этом году у него не было любовного интереса. Ни одна девушка из школы его так не привлекала, да и сам Чуя в последнее время об этом не думал. Об отношениях тем более речи не шло. Если не считать Дазая, о котором он даже думать себе запрещал. Нет, это даже в самом безвыходном случае не вариант. Точно нет. Он ни за что не пошёл бы с ним на бал. Они оба парни и они ненавидят друг друга — и этого должно быть достаточно. Даже если в школе были толерантны к однополым отношениям, Чуя не хотел делать таких громких заявлений с тем, с кем всё это ничего не значит — а этот выход, вероятность которого составляла меньше одного процента, точно произвёл бы фурор. Ничто и никто не изменит его мнения, к тому же, Дазай наверняка уже давно нашел себе спутницу. О чём он вообще думает? Сам себе уже напредставлял картинок и придумал оправдания, хотя его никто и не спрашивал. Идиотский Дазай со своими идиотскими поступками, из-за которых он поселился в его голове, как у себя дома. И самому Накахаре, по правде сказать, было из кого выбирать. Многие девушки, которым он нравился или как минимум был симпатичен, звали его в качестве пары — а некоторые хотя бы в качестве друга. Хотя на этот бал необязательно было приходить с парой, всё же Чуя был старостой, в какой-то степени подающей пример младшим ученикам. И ему тоже хотелось выглядеть не одиноким и лишним в глазах других. — Да ладно, за тобой столько девочек гоняется. Не хочешь девочку — выбирай мальчика, — предлагает Мичизу. — У меня даже есть отличный вариант. — Да что ты? И кто? — Джион! Он хороший парень, мы с ним очень сдружились. И ещё вы уже целовались, поэтому… Чуя устало стонет. — Боже, замолчи. Я не пойду с ним, он ведёт себя, как сексуальный маньяк. — Тогда, может, с Коё? Или с Элис? Если пригласишь её сейчас, может, даже успеешь быстрее её толпы поклонников. Тачихара явно настроился быть свахой для своего лучшего друга, и он обещает, что они найдут ему пару для бала в ближайшие пару дней. Чую это особенно не волнует, и он позволяет Мичизу заниматься этим бесполезным делом. Он даже смиряется пойти с первой встречной. А вот над образом явно придётся постараться. Чуя всегда умел выглядеть стильно и красиво, умело подбирая для себя одежду, такую, что выгодно подчеркивала все его преимущества и скрывала недостатки — в виде низкого роста, к примеру. Сам он по этому поводу не комплексовал, но дико ненавидел, когда кто-то пытался акцентировать на этом внимание, будто бы делая его хуже и ниже в социальном плане лишь из-за роста. Как Дазай со своими шуточками, например. Он прикидывает в голове пару образов, которые он мог бы осуществить в день бала, и одобрительно хмыкает своим мыслям. Может, заглянуть в «Шапку-невидимку» в Хогсмиде?.. — Ну наконец-то, — запыхавшись, произносит Куникида. Чуя оборачивается, замечая старосту и шестикурсника Ацуши рядом с ним, оперевшегося на свои колени. — Вы что за марафон устроили? Куда так несётесь? — спрашивает он, поправляя падающую на глаза челку. — Вообще-то, я искал тебя, Накахара, — Куникида протягивает пергамент гриффиндорцу. — Директор сказал, что ждёт тебя после этого урока у себя в кабинете. Сказал, нужно обсудить кое-что важное. А теперь прошу извинить, у меня есть ровно две минуты и сорок секунд, чтобы вернуться в свой класс. Увидимся. И, поправив очки на переносице, Куникида удаляется быстрым шагом, оставив ребят в недоумении глядеть ему в спину. — Да, я, наверное, тоже пойду, — неловко улыбается Ацуши. — Расскажи потом, что там случилось такого важного! Он машет рукой на прощание. На пергаменте написана только одна фраза — пароль от директорского кабинета. Он меняется каждый месяц, да и сам Чуя редко бывает в этом кабинете. Он комкает бумагу, сжигая прямо в кулаке, а потом рассыпает пепел на серую жухлую траву. На травологию гриффиндорцы спускаются в хорошем настроении, обсуждая по пути свои возможные наряды — тема хэллоуинского вечера никак не отпускает учеников. Возле теплиц стоят их однокурсники-слизеринцы, и все они, как ни странно, сегодня сплочены в один круг, бурно о чём-то переговаривающийся. Среди них, очевидно, нет Сакуры — она временно уехала к своей тёте, решая вопросы погибшей семьи. Чуя не вдавался в подробности, он нечасто разговаривает со слизеринцами, не считая, конечно, старост. Йосано приветливо улыбается и машет рукой, когда замечает спускающегося по каменной лестнице Накахару с двумя друзьями позади него. Он здоровается кивком в ответ. — Классная шляпа, тебе идёт, — говорит она ему, отмечая внешний вид. Только после фразы Йосано его замечает Дазай, до этого спиной стоящий к дорожке из замка. Он оборачивается, чтобы взглянуть в первый раз за сегодня на чиби-Чую и его свиту. И — замирает. Застывает каменным изваянием, а его сузившиеся от света зрачки жадно рассматривают подошедшего Накахару. Его мантия полами распахивается назад, но с плеч не спадает, зато так видно его выглаженную чёрную рубашку, заправленную аккуратно в брюки. Сзади его подсвечивают лучи солнца, играясь бликами в его рыжих волосах, и весь он сейчас похож на бога, спустившегося по этой самой лестнице с небес. И эта шляпа. Ох, теперь Дазай ненавидит её — потому что нельзя быть таким охуительно красивым. Потому что ему идёт. Очень. Но он в жизни этого не скажет вслух. Рыжие пряди кудрями обрамляют его лицо, а строгие глаза бегло обводят всех учеников, тепло улыбаются Йосано и ещё нескольким друзьям с Гриффиндора, но тут же щурятся в подозрении, когда замечают пристальный взгляд Дазая. Чуя подходит ближе к ученикам, что остановились возле закрытой теплицы в ожидании преподавателя. Взгляд его быстро покидает лицо Осаму, отчего ему становится грустно, и неприятно, и одиноко, — и жизненно необходимо его позвать и привлечь внимание. — Эй, Чиби! Что за котёл у тебя на голове? Дазай шагает в его сторону, невинно улыбаясь. Чуя со вздохом оборачивается, чтобы тут же возмущенно воскликнуть. — Какого?!.. Дазай, ублюдок, верни на место! Осаму снимает с его головы шляпу, пятясь на шаг назад, и придирчиво рассматривает. — Какой ужас, кто вообще носит такие отвратительные шляпы? Ты её из могилы Годрика Гриффиндора достал? Чуя угрожающе надвигается на слизеринца, а в глазах его разгорается дикое пламя. Как чудесно он ведётся на эти провокации. Прелесть. — Её надо сжечь, Чу-уя! — и надевает её себе на макушку. Дазай хихикает, вдруг подрываясь с места и убегая за теплицы. — А ну стой, придурок! — Чуя бросается за ним: он обязан вернуть себе шляпу и отстоять её честь. Желательно, ещё сломать пару костей Дазаю за жестокое обращение с его любимой вещью. — Ласты поотрываю! Бегает он быстро, с такими-то длинными ногами. Но Осаму не для того убегал, чтобы пропустить урок или взаправду сжечь шляпу или даже утопить в чёрном озере, отдав на съедение кальмару. Добежав до конца последней теплицы, он вдруг резко сворачивает влево, за каменную кладку, останавливаясь, и через пару секунд его догоняет Чуя. Там его ловят бинтованные руки, моментально прижимая к себе и целуя в губы. Пока Чуя не успел понять, что происходит и возмутиться, его обветренные губы мягко и нежно сминают в поцелуе, а руки крепко обнимают за шею, прижимая тело к себе. Дазай и сам не понимает, что творит, но удержаться не может. Чуя не отвечает, позволяя себя целовать ещё несколько мгновений, пока до него окончательно не доходит абсурд ситуации. Он отстраняется, пытается вырваться и бьет Дазая кулаками по груди — но тот даже не думает расцеплять свои забинтованные клешни. — Ты совсем уже?! Пусти меня! Он тянется к шляпе и снимает с головы Дазая, надевая обратно на себя. Дазай обиженно дует губы. — Хватит целовать меня, как будто тебе всё можно, — шипит змеей Чуя. Когда он находится так близко к лицу Осаму, он не может даже думать. Дазай чувствует его кружащий голову запах, вишнёвый, смешанный со свежей осенней прохладой, и неосознанно задерживает дыхание. У Чуи сердце колотится быстрее обычного от недолгого бега, но Дазаю хочется думать, что это он сам вызывает такую реакцию. И — он снова хочет его поцеловать. — А что, нельзя? — Нет! — злится Чуя. А не надо делать вид, что ничего не было, а потом первым лезть с поцелуями и проявлять инициативу. Это так не работает, блять. Чуя, может, тоже в глубине души хочет целоваться с ним, но разумная часть его мозга вопит, предупреждает, что ничем хорошим это не закончится. Он вообще сейчас ничего не понимает. А Дазай всё равно улыбается и всё равно держит Чую в каком-то подобии объятий. — Потому что я забрал твою страшную шляпу? — Не только, — рычит Чуя. — И потому что я забинтованный мудак? — Да. — И потому что ты ненавидишь меня? — продолжает. — Да! — И ты поцелуешь меня? — Да! Что… Нет! — спохватывается Чуя, но уже поздно. Дазай хитро улыбается, засчитывая себе победу. — Давай-давай, ты уже согласился, — он слегка склоняет голову. Вот хитрожопый обмудок. Чуе хочется залепить ему пощечину, а потом утопить в озере, чтобы никаких больше провокаций не вырвалось из его тупого рта. — Пошел ты нахуй, понял? — Обязательно, после поцелуя. — Я не собираюсь тебя целовать. Не отпустишь — задушу, — угрожающе хмурится Чуя, кладя руку на шею Осаму и прижимая его к стене теплицы, чтобы не рыпался. Дазай сдаваться не намерен. Он вплетает пальцы в волосы на затылке Чуи, где они не скрыты шляпой, перебирает его кудряшки и нежно касается тонкой кожи. Прикосновения мгновенно пускают по телу мурашки, и Чуя невольно вздрагивает. Они уже опаздывают на урок, и Накахаре, как старосте и прилежному ученику, очень не хочется получать выговор и терять баллы. Одно радует — он вместе с таким же старостой Дазаем, а значит и отдуваться будут вместе. Хотя, конечно, можно попытаться свалить всю вину на слизеринца… Мерлин, они просто теряют время, пока все остальные уже наверняка начинают занятие. Чуе, конечно, очень не хочется идти на ненавистную травологию, и если быть совсем честным, он бы мог простоять здесь с Дазаем весь урок, целуясь и обнимаясь — но. Всегда есть это но. Он не должен. Ему будет больно, потому что для Дазая это лишь игра, это ничего не значит. Чуя не хочет быть очередным в списке достижений, не хочет быть тем «одним из», напротив которого можно поставить галочку, закрыть гештальт и забыть. И — Дазай опять его подловил. Чуя опять повелся. И Чуе очень сложно сдержаться, когда его обнимают теплые руки, когда карие глаза смотрят с неожиданно неприкрытым обожанием, когда губы мягко изогнуты в улыбке. Стоит. Ждёт. Чуя сдается, раздраженно закатывая глаза. — Как ты меня бесишь, придурок, — вздыхает и подается вперед, целуя улыбающиеся губы. Дазай почти по-собачьи радостно прижимается ближе, но ладонь Чуи на шее не дает ему сделать большее, сжимаясь на мгновение. Поцелуй совсем невинный, Чуя не собирается искушать себя, поэтому только недолго мажет по прохладным губам. Дазай недовольно мычит, когда гриффиндорец в его руках быстро отрывается от губ, стаскивая ослабленные руки со своих плеч. Он не хочет возвращаться в теплицы, не зацеловав Чую до состояния стонущего от удовольствия, поэтому снова припадает к его рту. Теперь он целует нормально, большим пальцем держа за подбородок и раскрывая его рот шире, сталкиваясь с языком и вылизывая его изнутри. Чуя даже пискнуть не успевает, когда его почти пожирают, желанно сминая губы, кончиком языка проходясь по кромке зубов, пуская импульсы по всему телу. Какой же он вкусный — думает Дазай. Какой же я идиот — думает Чуя. Пальцы тянут за коричневые волнистые волосы на затылке, отрывая от себя больно радостного Дазая. Чуя с вызовом смотрит ему в глаза, как может с высоты своего роста — и правда выглядит угрожающе, но Осаму совсем не пугается. — Ты не понял, что я сказал пять минут назад? — Вообще-то, у меня для тебя есть отличная новость, — меняет тему Дазай, тут же смиренно отпуская злого гнома, пока он совсем не поотрывал ему ручки-ножки и заодно пряди волос. — Наш виновный во всех грехах преступник найден. — Что? — Чуя моментально меняется в лице, вся злость спадает, заменяясь удивлением и неверием. — Откуда ты знаешь? — Директор сказал Мори, а он сказал мне утром. В его вещах нашли пустой бутылёк от яда, который подлили тебе в еду, и ещё несколько следов улик, указывающих на его причастность. — И кто это? Дазай хмыкает. — Акира Торияма. У Чуи моментально портится настроение. Вот, значит, что хотел с ним обсудить директор. Его бывший друг, что уже предал его один раз, теперь предал его снова, чуть не убив. Они не общались с пятого курса, и даже это не помешало ему зачем-то поиздеваться над Чуей. Что это было — месть, зависть, продолжение того предательства или ещё какая-то старая затаённая обида — Чуя даже знать не хотел. Ему вдруг становится так противно от того, с какими людьми он учится в одной школе. А Ширасе наверняка всё знал с самого начала. Возможно, это даже был его план, потому что Акира никогда бы до такого не додумался. Свалить всю вину на Дазая и скрываться ещё целый месяц — нужно быть достаточно умным для того, чтобы обмануть всю школу и не спалиться. Дазай сказал, это отличная новость? Что ж, пожалуй. По крайней мере, теперь Чуя мог быть спокоен. Но для начала ему хотелось взглянуть Акире в глаза, может, понять его мотивацию, а может, увидеть сожаление и раскаяние. Его извинения ничего не решат, конечно, но это даст Чуе повод отвести душу и немного успокоиться. Он думал, что не может ещё сильнее разочароваться в человеке. Оказывается, может. Дазай видит прекрасно весь мыслительный процесс Чуи — он отображается на его лице, как буквы в книге, чёрным по белому. Он не хочет продолжать, но ему нужно кратко обрисовать Чуе всю официальную версию, которой с ним поделился дядя. — Ещё кое-что… Там был листок с каким-то древним заклинанием, которое он наложил на твою метлу в день квиддича, перед игрой. Он сам признался, что сделал это. Так что — да, ты не случайно упал, это было проклятие. Чуя хмыкает себе под нос, слегка качая головой. Ему кажется, что не может быть всё так просто, но он сразу верит в слова Дазая. А он выдаёт вдруг такую грустную фразу, что у Чуи сердце пропускает удар. — Ты… не надел кулон, да? Ты не носишь его? Потому что с ним на тебя не подействовало бы ни одно проклятие такого типа — невысказанным висит в воздухе, когда Накахара поднимает взгляд голубых глаз на него. — Нет! Я просто… — он не знает, как объясниться, и видит, что для Дазая это и правда важно, и Чуе становится так стыдно, что он просто говорит правду. — Я снял его только на время игры, потому что боялся потерять. Я не думал, что что-то случится. Дазай… А он меняется в лице, снова светясь ярче солнца, и до Чуи доходит — этот ублюдок опять притворялся, чтобы услышать то, что ему хотелось. — Вау, Чиби умеет оправдываться, как мило! Он уже пожалел, что сказал что-то. Благо не успел извиниться, иначе Осаму пришлось бы отскребать своё лицо от каменной дорожки у теплиц. — Ты…! Как же ты раздражаешь, — Чуя сжимает руки в кулаки и уходит в обратном направлении, к первой теплице. — Мы уже двадцать раз опоздали на траву, и я больше не собираюсь здесь с тобой стоять. Дазай идёт за ним, пряча руки в карманы брюк. — Но… — Никаких но. И не смей трогать мою шляпу, ясно тебе? Осаму лучисто улыбается, расслабленно шагая за Чуей. Он радуется, потому что его персональное солнце идёт впереди, отсвечивая ярко-рыжими волосами, и упрямо дуется на дазаевские провокации. И он радуется, потому что ему нравятся поцелуи Дазая, и потому что он всё ещё носит подаренный им кулон. А на травологию они благополучно опаздывают, теряя по пять баллов со своих факультетов.