Чистое небо над головой. Яркое Солнце на голубом фоне. Теплые лучи золотого светила доходят до самой земли, нежно лаская зеленые травы. Вокруг никого нет, кто мог бы нести вред. Прекрасное пение воробьев приятно ласкает уши, а взмах крыльев огромных птиц громко проносятся сверху, добавляя летний эффект. Хочется закрыть глаза из-за освежающего вида природы и лечь на мягкую траву, чувствуя их еле ощутимые щекотки по спине. Нишимура Рики именно это представляет, сидя на скамейке, но всё это воображение в один миг трескается на маленькие осколки, когда рядом садится
сущий дьявол. Омега в этот момент желает только не заговорить с ним, чтобы ничего лишнего случайно не выдавить (а точнее о своём положении). Определенно он бы с радостью сделал этому человеку больно, но сейчас не хочет плакать. Не хочет, чтобы Чонсон узнал про беременность, хотя бы до соревнований.
— Как себя чувствуешь? — как только хореограф Ким выходит из зала, спрашивает Пак, обращая к себе внимание омеги. Ему всю тренировку казалось, что у Рики что-то болит, поэтому хотел уточнить, но младший, как всегда, продолжает игнорировать его.
Японец просто встаёт и забирает свою сумку, даже не повернувшись к альфе. Нужно признать, что Пак Чонсон просто устал всё это терпеть — хотелось остановить омегу и допросить обо всем, чтобы не продолжить жить как привидение рядом с ним. Но он в последнее время и так делает много ошибок. В этот раз нужно очень аккуратно шагнуть вперёд, чтобы, наверняка, не наступить босыми ногами на острые осколки, которые лежат на каждом сантиметре его пути.
— Рики, — Джей останавливает парня, схватив за руку и развернув к себе, — что сказали в тот день врачи? Можешь поделиться со мной? — усталый взор младшего уже говорит о том, что он не желает продолжить эту бессмыслицу, но Чонсон продолжает добиваться своего.
— С чего это? — постояв несколько секунд, играя в гляделки, произносит омега. — С чего это я должен докладывать тебе каждое своё движение? — было сказано с полным презрением, что Чонсону хотелось повернуть время вспять и изменить свой вопрос. — Почему? Потому что ты староста? Потому что ты старше меня? Потому что ты альфа?! Пошёл бы ты куда подальше! — напоследок нервно ухмыляется Рики, а затем просто выходит из студии, сильно захлопнув перед лицом Пака дверь.
Что ещё нужно сделать, чтобы он простил его? Как нужно поступить, чтобы добиться его доверия? Сейчас на ум альфы ничего не приходит, что он просто падает на колени и зарывается длинными пальцами в свои тёмные волосы, крепко сжимая и царапая кожу голову до крови. Желает закричать громко, душераздирающе, потому что сердце разрывается на части, стекая густой кровью. Дыхание сбивается с ритма, и парень теперь просто быстро дышит, открывая рот и закрывая глаза. Пытается успокоиться, но слезы сами собираются к краям глаз, пугая скатиться по щеке и оставить там мокрую дорожку до самого подбородка. Но Пак не должен допустить такого. Этого не было в планах. Ему нужно лишь идти вперёд, не показывая никому своё душевное состояние. Никто не любит, когда жалуются о боли. А особенно когда это делают сильные альфы.
— Ладно... успокойся, Пак Чонсон, — пытается дать себе силу, чтобы встать на ноги и покинуть зал, но тело не слушается его. — Блядь! Просто будь собой, дурак! Веди себя также, как и раньше!! Ты не должен показать свою слабость! Не должен... — и в конце концов он просто тихо плачет, уткнувшись лицом в пол.
Все идёт не так, как надо. У него теперь никого нет — ни омеги, ни родителей, ни друзей, и даже просто знакомых. Все отвернулись от него и пошли отдельной дорогой, полностью забыв про его существование. Больно вдвое, втрое, вчетверо сильнее, обидно до слез, но никто ему не поможет, если это сделает не сам он. В этой жестокой жизни нужно полагаться лишь на себя. Как говорят, ты рождаешься один — ты умираешь один.
Сжав губы, покусывая до крови, альфа встаёт с пола и делает неуверенный шаг в сторону двери, а затем смахивает с лица слёзы, чтобы, вдруг, никто не заметил их. Пытается выдавить улыбку, но кажется, что уголки губ насильно стягивают ниткой вверх, преобразуя смех. И от этого только хуже. Кто это, черт возьми, смотрит на него через зеркало?
Отвратительно...
Правильным ли решением это было, когда он решился рассказать хореографу Ким о
них, находясь в больнице? То, как он издевался над
ним. То, как он относился к
нему. Всё. Всё... но пропустив изнасилование. Чонсону было стыдно, поэтому он просто не упомянул это. Наверное поэтому старший разрешает ему побыть один с Рики. В ином случае даже не позволил бы приближаться к бедному омеге.
Постой...
Он стоит один. Держа в руках сигарету, делает глубокие затяжки и пропускает белый дым через приоткрытый рот. Равномерно дышит, даже не посмотрев на вышедшего из студии парня, а затем сжимает зубы до скрежета и закрывает глаза, опустив голову вниз. Джей стоит в полном шоке, застав младшего за курением. Это на него вообще не похоже. Сам не свой, в последнее время.
— Не надо курить, — быстро подойдя к Рики, Пак пытается забрать эту чёртову сигарету, но омега быстро прячет руку за спину, не давая ему сделать это. — Рики... курение вредит здоровью, — от кого он это слышит? От того самого хулигана, который курил на крыше школы? Смешно. — Бросай.
— А что, если не хочу? — подняв к альфе взор, спрашивает младший. Его глаза полностью пустые, будто замкнутые, отталкивают к краю моста и пугают.
Чонсон стоит молча, смотря на эти бездушные глаза, и боится промолвить ещё одно слово. Тонет в этой пустоте и не может противостоять, потому что боится сделать ему больно. Терпит внутреннюю боль, что зарождается в груди, в районе сердца. Наверное, биение его сердца слышится за километр, что он хочет закрыть уши Рики и попросить его не слушать этот чертов бешеный ритм. Сжимает руки в кулак и, наконец, открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, лишь бы не стоять в этой удушающей тишине, но ни один звук не выходит с горла, что Пак нервно сглатывает. Омега чувствует его волнение, видно по глазам — темные глаза внезапно становятся влажными, к уголкам собираются горькие слёзы, губы вздрагивают. Чонсону хочется обнять его и сказать, что любит его, но эта фраза запрещённая. Желает прикоснуться к нему и стереть слёзы, но это движение запрещённое. Поэтому альфа стоит, не зная, что делать. Ожидает, кажется, первый шаг от младшего — оттолкнёт ли с обрыва или подаст руку помощи?
— Я не знаю, что делать... — внезапно разрыдался омега, выпустив из пальцев сигарету, в результате чего табак падает на холодный асфальт, и закрывает лицо руками, зачем-то сделав шаг к старшему. Наверное, ищет поддержки, но это было лучшим решением, ибо Джей сразу же крепко обнимает его, ласково поглаживая по спине, и целует в макушку своими дрожащими губами, пытаясь дать заботу и любовь. — За что ты сделал это со мной? Почему? — вырывается из его губ нервный крик, но он продолжает плакать и стоять на месте, не желая отстраняться от такого уютного объятия, которое как раз было нужным.
— Прости меня, — тихо произносит старший и ещё ближе притягивает к себе, сдерживая собственные слёзы. — Пожалуйста, прости...
— Я прощу тебя... — через громкий плач говорит Рики, и кажется, что Чонсон не чувствует почву под собой. Ноги вздрагивают, не веря услышанному, и он пытается отстранить от себя младшего, чтобы увидеть в его глаза, желая понять, не послышались ли ему эти слова, но омега продолжает прижиматься к нему, словно боится пересечься с ним взглядом, — но только дай мне деньги, — продолжает он, громко плача. — Дай мне деньги, тогда я прощу тебя! Дай деньги, Пак Чонсон! — Джей крепче обнимает Рики, успокаивая, и быстро-быстро кивает головой, не желая упустить этот шанс.
— Хорошо, — отвечает быстро. — Дам тебе всё, что ты хочешь, малыш... — небрежно целует его в волосы, находясь в полной неожиданности, и сильнее обнимает. — Спасибо... — чувствует, как по щеке скатываются слёзы счастья и радости от того, что Рики простил его. — Я тебя люблю.
— Не говори это! — кричит, перебивая и утыкаясь лицом в крепкую грудь старшего. — То, что я прощаю тебя, не значит, что я принимаю твои чувства, — и после этих слов Пак сжимает губы, неуверенно кивая головой. Знает ведь он, что Рики до сих пор любит Шим Джейка. — Я всё ещё ненавижу... ненавижу тебя... Я воспользуюсь тобой также, как и ты пользовался мной, Пак Чонсон... Мне нужны деньги...
Ох, если б он только знал, зачем так резко омега нуждается в деньгах, он бы был в полном замешательстве. Не согласился бы так быстро и упустил бы свой шанс на прощение. Наверное, это было бы даже хорошо. Было бы прекрасно...
— Врачи установили какой-то диагноз? — после этого вопроса Рики ещё сильнее разрыдается, уже не чувствуя ног, что так хотели отказать. — Не бойся, Рики-я... я полностью оплачу лечение, — продолжает Пак, не услышав ответ. — Не плачь, — вновь невесомо поцеловав в висок, чтобы младший не пришёл в ярость, пытается посмотреть в глаза, но Рики не даёт отстраниться, обвив талию старшего в ответ. — Всё в порядке, Рики...
Он согласится на это. Черт, он готов на все, лишь бы его омега больше никогда не плакал. Разрешит пользоваться собой, своими деньгами, всем, что требуется, лишь бы Нишимура Рики простил его. Сам раньше делал больно, теперь пришла очередь младшего взять в руки острый нож. И Пак точно уверен в том, что омега не упустит возможность показать ему свои окровавленные руки — разрушит его внутренний мир, вырывая выращенные красные розы; положит в сердце взрывчатку и зашьёт так крепко, что никто не сможет оперировать. Чонсон позволит ему сделать это по собственному желанию, тогда первый этап будет пройден — первый этап к пути любви.
Находясь в тёплом салоне, Рики ни разу не смотрит на альфу. Сжимает свой спортивный рюкзак тонкими пальцами и продолжает наблюдать за ночным видом города через окно, временами вздрагивая из-за вызванного рыдания. Не понимает, правильно ли поступил, дав ложную надежду старшему, но точно уверен, что Чонсон не будет против. Ведь он любит его... а влюблённые люди готовы идти на всё, лишь бы угодить своему возлюбленному. Нужно успеть воспользоваться этим и получить своё — огромную сумму, чтобы избавиться от ребёнка. В день соревнования будет уже первый месяц беременности, но у него есть ещё шанс сделать аборт. Правда, ждать до этого времени будет очень тяжело, но это единственный выход, как ему кажется.
— Какие-нибудь лекарства нужны? — нарушая тишину, спрашивает Джей. — Мы можем остановиться в аптеке.
— Обезболивающие, — тихо произносит Рики и прикасается к животу незаметно, чтобы к глазам альфы это движение не бросилось. — И снотворное.
Автомобиль паркуется около аптеки, и между парнями начинается неловкая тишина. Чонсон не может понять, для чего ему снотворное нужно. Он боится. Боится, что младший может кое-что сделать. И поэтому он вовсе не хочет покупать ему это лекарство.
— Рики, — через несколько секунд молчания, начинает Пак, повернувшись к омеге, который сидит с опущенной головой. — Покажи мне показание доктора. Я не могу купить тебе... снотворное. В большей степени эти таблетки вызывают плохие последствия. Наверное, ты понимаешь, о чём я пытаюсь сказать.
— У меня нарушение сна, — отвечает младший, все ещё смотря на свои руки. — Я не могу спать. Мне это нужно, — выдавливает тихо, проклиная себя за то, что оправдывается перед этим человеком. Но ему эти лекарства правда нужны.
— Врач не рекомендовал снотворное, верно? — и омега молчит. — Скажи, пожалуйста, диагноз...
И к уму японца никакой диагноз не приходит, чтобы он обманул его, поэтому продолжает молчать, шумно сглатывая.
«Я беременен» — слова режут горло, заставляя задохнуться. Не должен выдавить. Не должен сказать это. Он должен сделать аборт, не сказав альфе ничего. В конце концов, он имеет на это полное право. Ребёнок разрушит его жизнь, полностью, до пепла...
— Хочешь, прямо сейчас пройдём повторное обследование? — Чонсону кажется, что у Рики все куда сложнее, чем он сам говорит. Смертельная болезнь? Хроническое заболевание? Анорексия? Он не хочет верить во всё это...
— Нет, — крепко сжав ткань своей толстовки, отвечает Рики и поворачивает голову в бок, устремляя взгляд ко входу магазина.
— Может, врачи сделали неправильное заключение? — продолжает альфа, а младший молчит.
Чонсон ещё несколько секунд сидит на машине, обдумывая всё, и только затем выходит, чтобы купить лекарства. А омега сразу же закрывает лицо руками, выпуская наружу слёзы, которых сдерживал все это время в себе. Так больно. С такими темпами Пак точно узнает про беременность. Он не должен допустить такого.
Выходит старший из магазина с двумя пакетами купленных продуктов и оставляет их в заднее сиденье машины, и только потом входит в салон. Рики не смотрит на него, предпочитая устремить взор на улицу, и Чонсон, не спрашивая разрешения, меняет направление. Он не может оставить его в таком состоянии одного, потому что боится потерять. Боится своих мыслей...
— Пошли, — остановившись перед своим домом, говорит Пак, и Рики смотрит на него озадаченно. — Ночуй сегодня у меня.
— Нет. Я хочу домой, — сразу провозгласит омега и, не сдержав эмоции, закрывает лицо руками. Пытается сжать глаза крепко, чтобы слёзы не вышли наружу, но всё безрезультатно, и он уже рыдает, покусывая губы из-за злости.
— Рики, не плачь, — слышит он спокойный голос Чонсона, а затем чувствует его руки, которые тепло обнимают его. — Я приготовлю тебе вкусный ужин. В последнее время ты сильно исхудал.
Неправильно.
Всё идёт не так, как он планировал. Если сейчас Рики согласится на это, Пак точно узнает обо всём, ведь после каждого приёма пищи омегу начинает тошнить. Хочется сейчас же попасть в свою квартиру и лечь спать, ни о чём не волнуясь. Но, блядь, чертовски хочется есть. Что-нибудь такое острое, но такое вкусное.
Одна ночь...
Нужно терпеть всего лишь одну ночь, тогда Чонсон ни о чём не узнает. Нужно хотя бы раз принять чужую помощь, если душа этого хочет. Лишь однажды, чтобы разбавить скучную рутину своей жалкой жизни...
***
Нишимура Рики не хочет вспоминать, как все это произошло, но теперь он сидит напротив Пак Чонсона, в его же футболке и свободных штанах после принятия теплого душа, и смотрит на острое рагу, приготовленное альфой. Губы начинают дрожать, слёзы пугают скатиться по щеке, и омега, взяв в руки ложку, начинает кушать. Эмоции вырываются наружу, хочется плакать от того, насколько же рагу вкусное. Он так долго не ел домашнюю еду — после перелёта в Корею. Скучал по этому вкусу. Парень в очередной раз тихо шмыгает носом и опускает голову вниз, чтобы Джей не заметил его слёзы. Делает глоток вкусного напитка и ест рис с кимчи. Так много всего на столе как в день праздника. Так много всего, к чему он не привык. Боже, с какого момента он стал таким плаксой? Почему не может сдержать свои эмоции? От самого себя становится отвратительно...
— Приятного аппетита, — тихо произносит Джей.
Его взгляд моментально опускается на запястье Рики, которое было покрыто неровными, длинными, широкими, белыми и красными царапинами. Проходит время, а он не избавляется от этого занятия. Чонсону хочется прикоснуться к ним губами, нежно провести по ним языком, чтобы быстрее ожили, целовать каждый сантиметр запястья младшего, чтобы он никогда больше так не делал, хочется выразить свою любовь, причём настоящую и сильную...
Больно смотреть на грустные слезы омеги.
Пак невесомо касается правой ладони Рики, медленно проведя кончиком пальца, а тот перестаёт кушать, поднимая к нему стеклянные глаза. Шумно сглатывает, продолжая тонуть в глубоком взгляде старшего, и сжимает губы в полосочку. Мозг словно отказывается осознавать происходящее, что Нишимура продолжает смотреть на этого
дьявола и молчать, будто вместе с едой проглотил язык. Медленно моргает и только затем поворачивает голову в бок, убирая руку прочь. Небось, он заметил шрамы на руках.
— Я постелю тебе кровать, — заметив замешательство в движениях омеги, Джей встает с места и покидает кухню, оставляя Рики одного, чтобы ему не было некомфортно. Наверное, своими действиями делает только хуже.
Ясно же дал понять, что его чувства не взаимны, так зачем продолжает переходить ему дорогу?! Кажется, пришло время смириться с этим и просто плыть по течению, как судьба повернёт. Здесь нет ничего плохого, иногда даже очень помогает. А именно в таких ситуациях...
***
Парень стоит на балконе, смотря на ночной вид города с высотки, и выкуривает сигарету. Пытается успокоить бешено бьющееся сердце после очередного случая и сдерживает слёзы печали. Очень стыдно перед собой и старшим, что вообще согласился прийти сюда. Снова и снова его начинает тошнить, что в итоге Чонсон, который спал в зале, проснулся и спросил, в порядке ли он. Наверное, он даже близко не догадывается, что омега носит в себе
его ребёнка. Однако он не должен сказать ему правду того, что причина всех болезней Рики именно в этом маленьком
дьяволе.
— Здесь холодно, Рики, — на балкон выходит сам Джей и, увидев, чем занимается младший, тяжело вдыхает, вслед за парнем устремляя взор к ночному городу. — Спать не получается? — меняет тему, чтобы не взбесить омегу, а затем подходит сзади, окутывая его тёплым пледом, и останавливает руки в районе живота, нежно обнимая со спины.
Чонсон даже не знает, зачем он это сделал, но это было похоже на приказ своего влюблённого сердца. А Рики моментально перестаёт дышать, придя в ступор, и еле-еле опускает голову вниз, переведя взгляд на тёплые руки альфы, которые прикасаются к зародышу. Будто невидимая связь проходит между этими тремя, зарождая внутри некое чувство тепла, заботы, нежности (в конце концов, любви), и от этого ощущения страшно до дрожи. Младший опускает окурок вниз, заметно вздрогнув, и отталкивает от себя Чонсона, сразу же вырываясь из объятий.
— Прости, — извиняется Пак и берёт с пола сигарету, чтобы бросить вниз. — Я даже не знаю, зачем это сделал...
Рики заходит обратно в комнату и сразу же ложится на кровать, ни разу не посмотрев на старшего, который шёл хвостиком за ним. Было такое чувство, будто он хочет что-то сказать, но почему-то не говорит. Это на него вообще не похоже, ведь он всегда выражает свои мысли вслух, даже когда от него не ждут, даже когда его не спрашивают.
Волнуется?
— Если очень плохо себя чувствуешь, не бойся сказать мне, Рики. Мы можем поехать в больницу, — сев на край кровати, поправляет одеяло, чтобы Рики не замёрз, и продолжает. — Или если ещё что-нибудь потребуется, скажи.
Рики молчит. Снова игнорирует.
— Если я лягу рядом с тобой, сможешь уснуть? — после этого вопроса сердце омеги начинает ещё сильнее стучать, словно его только что ударили током, а в теле взволнованность врастает с невероятной скоростью. Глаза широко распахиваются и дыхание сбивается с ритма, когда Джей ложится рядом. — Молчание — знак согласия? — ровно так же, как и два года назад, когда они находились в квартире младшего, спрашивает альфа, слабо улыбнувшись. Затем неуверенно кладёт руку на талию Рики, следя за его реакцией, а тот не отстраняется, поэтому Джей уже уверенне обнимает.
Это слишком необычно — спать вот так в обнимку с тем, кого обижал, чью любовь не принял вовремя. Никто из них не оттолкнул друг друга, а оба просто сделали вид, будто для них прошлое сейчас не важно. Возможно, Рики продолжал принимать заботу и тепло только из-за того, чтобы успокоить себя, но Чонсону это не важно. Придёт время — и омега простит его, если посчитает это нужным. Только вот до этого времени Пак должен долго ждать...
Тогда он ещё не подозревал, что всё произойдёт именно так, но теперь, кажется, это время настало — время, когда омега начинает прощать его, спустя два года... Спустя долгих и ужасных дней, месяцев, годов, наконец-то начинает всё стихать. И Пак Чонсон сейчас только надеется, что это не затишье перед бурей, ведь всё идёт слишком гладко. А если идеально — то опасно.
В чём подвох?
