Ведьма

      Летние дни стали смешиваться в один слишком быстро: девушка утром занималась зарядкой, до трёх помогала бабушке и дедушке в огороде, а потом уезжала к детишкам. И даже их рутина выглядела однотипно – ребятки носились по деревне и искали Валеру, а его самоназванный хозяин на всех обижался, и говорил, что они недостаточно хорошо ищут. Славик вообще смешил Киру, но в тот же момент раздражал. Маленький эгоист, привлекающий к себе излишнее внимание. "Тоже мне звёздочка," – думала Кира, когда тот снова закатывал сцену.       Но Валеру всё же находили. Обычно на чердаках или деревьях. Когда его находили на деревьях, то Юля спешила развернуть целую спасательную операцию и достать бедное животное без участия Киры. Странное проявление самостоятельности и соперничества с тем, кто априори сильнее и выносливее. В итоге бедного кота доставала Кира. Для него это тоже стало рутиной, поэтому он сам шёл к ней в руки, а не шипел. Только иногда царапался, мол, не расслабляйся.       После поиска и кормёжки Валеры, дети о нём чудесным образом забывали и выбирали игру дня. Простым догонялкам и пряткам они предпочитали любые игры, где были хоть какие-то игровые предметы – мячи, клюшки, дротики на липучках.       Однажды Христина принесла с собой много кукол, и все предпочли играть в дочки-матери. Большинство. Возможно, потому что в большинстве были именно девочки. И даже с Кириной поддержкой мальчишек победили дочки-матери, ведь в какой-то момент Егору понравилась одна куколка, и Христина, Оля и Женя переманили его к себе. Тем не менее через час игры молодые отцы неожиданно с палками ушли защищать планету от инопланетных монстров. Кира бы пошла с ними, но её окрестили "бабушкой", и пришлось делать вид, что она очень мудрая и много знает о семейной жизни.       Обычно игры затягивались до самого вечера, но иногда дети ссорились и расходились раньше. Первое время Кира старалась помирить их, предлагала всякие компромиссы, но потом стала замечать, что уже на следующий день всё решалось магическим образом.       Реже всех ссорились Юля, Полина и Егор. Егору не разрешали гулять одному, и он уходил с братом, поэтому иногда на улице оставалась Кира с двумя девчонками, одна из которых была до жути шумной и резвой, а другая спокойной и в какой-то степени ленивой, но умной – она часто лишь делала вид, что искала кота, чтобы никого не обидеть, но и не тратить лишних сил, а в играх предпочитала спокойные роли. В прятках этим двоим не было равных – Юля залазила на крыши домов, пряталась в коробках и бочках, где её и искать бы не подумали, а Полина... да даже Кира её редко находила, но та всегда появлялась, когда ребята договаривались, что они сдаются.       В один из дней ссора снова привела к тому, что Кира осталась с девочками. Те сидели на крыше заброшенного домика и разглядывали облака, пока Юле это совсем не надоело. – Почему они вечно ссорятся, а скучаю я одна? – девочка нервно топала по крыше, не боясь, что та развалится под ней. – Им хочется играть так, как им нравится, – Полина отвечает не задумываясь. У девочки есть дело поинтереснее – несколько муравьёв, которые ползают по её коротким пальцам, а она следит, чтобы те не упали с них. – Но в итоге, они вообще никак не играют... – со скукой отвечает девушка, крутя в руках какой-то стебелёк с маленькими белыми цветочками. – Вот именно, Кирюх! Но Егору и Сашке хорошо, они вдвоём дома. Слава точно с собой Валеру забирает, а у Христины и Оли игрушек много, а Женя то к одной, то к другой бегает. А нам скучно, – девочка садится на корточки рядом с Полиной и следит за муравьями, – Они будто в догонялки играют! – с восхищением кричит она, а Полина кивает с радостью в глазах, – И не кусаются? – Нет, я их не обижаю ведь, — тихо отвечает девочка, касаясь ладонью руки подруги и передавая той насекомых.       Вот только Юля, не ожидавшая этого, вскакивает, вытягивая руку вперёд и рефлекторно хочет отступить назад, но гнилые доски ломаются под её весом, и девчонка уже летит с крыши в траву. Даже если бы Кира могла что-то сделать, она бы и подумать об этом не успела. – Еб твою! – не сдерживается девушка и ловко спрыгивает, легко поднимая хнычущую девчонку на руки, – Где болит? – с не свойственной для себя нежностью спрашивает Кира, проверяя руки и ноги Юли на наличие перелома. Но всё, кажется, обошлось. Только испуг и несколько ушибов. – Кира. Кира, всё хорошо? – Полина тоже аккуратно спускается с домика и с испугом глядит на девочку. Её большие глаза стали ещё больше и, кажется, готовы были выпасть от удивления и страха. – Да нормально... – и было бы смешно, от того, как сильно голос Юли дрожал, но почему-то смеяться не хочется. – Пойдём-ка домой. Ходить можешь? – Кира ловко спрыгивает с досок, помогает решительной, но ещё напуганной и хнычущей девочке, а Полина уже стоит у своего велосипеда, и придерживает велосипед Киры.       Юля обычно едет, стоя на седушке, но в этот раз сидит на ней и крепко держится за футболку девушки. И так до самого дома. – Кирюха, а если мне уже нормально? – вдруг спрашивает Юля, когда они останавливаются у ворот её дома. Он выглядел аккуратно, даже выделялся этим среди ряда других домиков. – А... Ну... – Кира с сомнением глядит на неё. По глазам она читать умела только Полину, но тут даже слепой увидел страх. И страх не падения, а чего-то ещё, – Ты только от родителей не скрывай. Мало ли что-то сломала, – Кира слазит с велосипеда и ещё раз осматривает девочку. – Да нормально же всё, – Юля вскакивает и несколько раз прыгает на левой, а потом на правой ноге, – Вот, видишь! – Ага, вижу, – тяжело вздыхает девушка, с сомнением смотря на девчонку. А той будто это подтверждение жизнь спасло. Юля улыбается ещё шире, будто ничего действительно не было.       Кира решает обратиться снова к серым глазам Полины, но в них непроницаемая печаль. – Я домой пойду всё же, – наконец, выдаёт девчонка, поправляя небрежный хвостик. – Родителям скажи, если всё же плохо будет, – повторно просит Кира, потирая переносицу. – Юль, прости, – Поля, вроде, и кричит, а голос её всё равно тихий. – Да всё крутяк, – она снова демонстративно подпрыгивает на месте и тянет руку с поднятым большим пальцем вверх, а на лице широкая улыбка. Но Кира совсем не верит.       Она даже не боится, что именно её обвинят в падении девочки, а просто опасается, что у той могут быть сломаны рёбра или ещё что-то, чего она не смогла почувствовать из-за страха. Или специально хотела что-то скрыть, а это ведь ещё опаснее.       Хотя Кира ведь сама скрывала многое и от Наташи, и от бабушки с дедушкой.

***

      Кира провожает Полину до дома, по пути пытаясь ей объяснить, почему в загадке про один цвет зимой и летом, ответ всегда "ёлочка". Девочка предложила ещё кучу разных вариантов того, что всегда остаётся одного цвета, но на "небе" они всё же немного поспорили. Из уроков окружающего мира в первом классе, девушка помнила, что осенью небо самое синее, а зимой – светлое. Полина же говорила, что оно всё равно всегда голубое, а остальное – не так важно. Девочка обещает завтра рассказать Кире ещё о других вещах, которые оставались всегда одного цвета, а потом скрывается за калиткой.       По внутренним часам, сейчас не более шести вечера. У Киры ещё минимум час, максимум – четыре, так что она снова запрыгивает на велик и едет к перекрёстку, на второй "ярус" деревни, где проходит шоссе. Ей давно хотелось проехать по нему, выехать за пределы, и посмотреть, что там. Понятно, что ничего, но скука заставляла думать, будто девушка хотя бы этим сможет найти приключения. Если говорить с иронией – подсказывало шестое чувство, но иногда ведь неплохо ему доверять. Особенно когда доверять больше нечему.       Велик кряхтит и скрипит под невыполнимой задачей заехать на гору, но для Киры это теперь главная цель на десять минут. Руководствуясь правилом "кто сдаётся – тот лох" и пользуясь выносливостью, развившейся благодаря адским тренировкам, она смотрит только вперёд, преодолевая два метра в минуту. Мартышкин труд, не иначе. Кира впервые радуется, что в деревне пусто и никто этого не видит.       Старичок справляется со своей работой, и въезжает на ровную поверхность дороги. Он будто вздыхает и расслабляется. И Кире кажется, что она слишком полюбила этот велосипед, раз уже видит его уставшим и вздыхающим. – Вот молодец! Кирюха в деле! – радостная кричит девушка, тут же разгоняясь.       И велику будто самому это стало по вкусу, так что он не препятствует и не кряхтит теперь. Только звенит где-то в колесе, чего раньше не было, но Кира это списывает на то, что у него там что-то отошло от тяжёлой работы, и скоро это что-то встанет на место само.       Асфальт на трассе куда ровнее и имеет меньше трещин, а трава в них растёт только у самых краёв. Кира поэтому бесстрашно разгоняется сильнее, и уже редкие домики прячутся за сплошными соснами. В нос даёт запах пыли и слегка уловимая хвоя. Дорога всё ещё пустовала, да и Кира уже порядком отвыкла от машин. Будто и не было их никогда, будто и без них неплохо живётся.       Разогнавшись достаточно, Кира рывком поднимается с сидушки, раскидывает руки в стороны и изображает полёт, закрывая глаза.       И за пару секунд, как на зло, на дороге вырастает огромная фура, водитель которой, вероятно, тоже решил, что дорога пустует, а теперь летел прямо на девочку с громким сигналом. Кира хватает руль, даже не успев открыть глаза, заворачивает в сторону обочины, а когда смотрит, то уже летит с горки, по которой шла дорога, вниз. С велика она слетает сразу, и тот катится отдельно, болезненно звеня, когда врезается в деревья и камни. Но его мучения продолжаются недолго, ведь того тормозит что-то на половине пути, а Кира врезается во что попало, но продолжает катиться. Она всё больше напоминала безвольную куклу – сначала с громкими матами пыталась остановиться, потом сжималась калачиком, лишь бы не повредить себе что-то серьёзно, а под конец просто смирилась со своим положением и последние метры катилась без сопротивления.       День неудачный до падений и сломанных рёбер. Если Юле легко могло повезти, и она действительно осталась целой, то Кира готовилась подняться, и увидеть перелом руки. Или не подняться, и узнать о переломе ноги. Или вдохнуть глубоко, почувствовать адскую боль, и догадаться, что у неё сломана пара рёбер. На лице что-то мокрое. Если кровь – сломан нос, но Кира совсем не помнит, как ей могло прилететь в лицо. Будет особенно ужасно, если она вообще двигаться не сможет теперь, но ей до этого казалось, что ломать позвоночник – самое болезненное.       Девушка тяжело дышит. Но всё же дышит. И почти без боли. Это точно везение, ведь Кира помнила, как под конец ей под самую грудь пришёлся удар. То ли камень, то ли пень. Она шевелит каждым пальцем на руках. Больно, но терпимо. Поднимает руки к небу, невольно вспоминая их разговор с Полей. От солнечного света больно глазам. Может, сотряс? Но она старательно прикрывала голову почти весь свой путь.       Руки целы, ноги тоже. Только с правой слетел кроссовок, а на левом почти полностью оторвалась подошва. Немного тошнило и клонило в сон. Девушке казалось, что так её организм пытался спастись от скорой боли, которую несколько минут уже заглушал адреналин. Спать нельзя, иначе неизвестно, когда Кира проснётся, и проснётся ли вообще. Никто ещё не отменял того факта, что падение могло повредить внутренние органы девушки.       Спать нельзя.       Кира глубоко вдохнула, резко выдохнула и рывком села. Голова тут же пошла кругом, а в ушах зашумело. Нет, это точно сотряс.       Девушка зарывается пальцами в волосы. Резинка скорее всего порвалась и валялась где-то в траве, так что искать её не имело никакого смысла. Кира сразу нащупывает что-то мокрое и вязкое на затылке, потом где-то на виске. Кулаком проводит под носом и тоже обнаруживает там кровь. Как так вышло, что больше всего она оберегала голову, а досталось всё равно по ней?       На девушку кто-то смотрел. На самом деле, Кира это чувствовала с самого начала, но пыталась убедить себя, что ей лишь кажется. Глюки. Просто глюки. И тревожность, на которую не стоит обращать внимание. Но Кира обращает.       В траве под тенью деревьев сидела девчонка. Возрастом, наверное, как Кира, может, чуть старше. Кожа белая, а волосы чёрные, короткие, неаккуратно остриженные, но красивые на вид, блестящие. С них медленно соскальзывает венок из васильков. Таких ярких и синих, что любой сначала заметит его, а потом уже самому девчонку. И глаза – два чернеющих колодца, в которых, быть может, никогда не измеришь глубины. И лететь тебе в этих колодцах вечность, не зная, когда ты встретишь дно. Глаза почти такие же большие, как у Полины, но в них ничего не было. Они спокойные, без белых крапинок света, без ничего, а вот лицо исказилось в испуге и враждебности. Когда Кира обратила на неё внимание, девчонка прижала к себе большую корзину, набитую разной травой, и отползла ещё глубже в тень. – Эй... – тихо хрипит девушка, вытянув руку к незнакомке, – Помоги.       Чем она поможет? Мало того, что боится и забивается в кусты, словно зверёныш, так и до этого сидела и глазела, хотя человек перед ней истекал кровью. Но Кира всё ещё надеялась, что девчонка хотя бы поймёт, что надо бежать в деревню и звать на помощь.       Тонкие губы черноглазки сжались, а брови поползли к переносице. Она глянула назад, будто за ней мог кто-то следить, и вышла из своего укрытия.       Бежевая туника издалека напоминала мешок из-под картошки. Вблизи оказалось, что она и правда была вышита из подобного материала. Через плечо перекинута старая сумка из кожи, а на ногах ничего, пальцы грязные и изрезанные, кожа грубая, практически чёрная. Девчонка выглядела, как женская версия Питера Пена. Хотя до какого-то бездомного ребёнка ей ближе.       Хотя, почему ребёнка? Незнакомка хоть и была тощей до ужаса, но оказалась ненамного выше Медведевой. Но от взрослой бездомной её отличало отсутствие нездоровых припухлостей и покраснений на лице, а это Кире казалось их неотъемлемой частью.       Девушка чувствует, как ей всё сложнее сидеть, поэтому медленно поворачивает голову назад, ища опору. Незнакомка ставит корзину у своих костлявых ног и роется в сумке, гремя чем-то стеклянным и деревянным, шурша тканевыми мешочками и всем, что в них было. Помощи от неё Кира и не ждёт, а сама ползёт к гниющему пню и опирается на него спиной, продолжая следить за странной особой.       В руках той появляется платочек, расшитый синими нитками, меж тонких пальцев она держит старые мутные склянки, заткнутые деревянными самодельными пробками, всякие сухие цветы, которых Кира раньше и не видела, и тонкую ткань, сложенную множество раз. На землю рядом с девушкой та бросает фляжку и, наконец, садится рядом, снимая с плеча сумку.       Сумка, оказывается, выступает для девушки подставкой под все эти склянки. Черноглазка смачивает платок водой и накрывает им нос девушки. Холод действует – Кире становится легче только от него. Молча девчонка чуть надавливает, заставляя Медведеву запрокинуть голову назад. Вот так нельзя делать, Кира помнит, но и сказать ничего против не может. Голос совсем сел и она лишь тихо что-то хрипит. Девчонке всё равно. Она кладёт поверх платочка холодную фляжку и приказывает сидеть. Кира даже её голос не успевает расслышать, но суть понимает. Просто не двигаться и ждать.       Теперь она не видит девушки. Снова глядит на небо, жмурится, а после и вовсе закрывает глаза, концентрируясь на тонких пальцах, собирающих её волосы, чтобы не мешали. Девушка казалась призраком – её движения невесомы, дыхания почти не слышно и шума от неё никакого. Спокойствие и тишина, что исходят от неизвестной персоны, убаюкивают, а Кира боится спать. В детстве ей не говорили, что незнакомцам нельзя доверять, что нельзя засыпать рядом с ними, нельзя просить помощи у странных девочек в лесу со странными смесями в сумке. До Киры это доходило как-то само в процессе жизни. Видимо, дошло плохо, но куда ей теперь сопротивляться? А спать всё же нельзя.       Руки касается что-то холодное и скользкое, и Кира вздрагивает, а девчонка впервые подаёт признаки настоящей жизни, сжимая её плечо. – Не шевелись, мешаешь, – тихо просит она, размазывая по повреждённой коже холодную субстанцию.       Кира кусает губу и жмурится. Ей не больно, даже не щипет. Но страшно. Плакать Медведеву, конечно, не тянет, но ей ещё не хватало отравиться или занести что-то в кровь. – Это не опасно, – снова шепчет девушка и теперь не сжимает, а гладит чужое плечо. Неужели Кира дрожит? Или что-то в ней выдаёт страх, – Она снимет боль и поможет заживить быстрее. Не бойся. – Не боюсь. С чего ты вообще взяла?.. – девушка демонстративно хмурится, строя злое лицо – признак смелых и сильных людей, как ей кажется.       Но девчонка лишь хихикает и отпускает её руки. Их обжигало холодком, и Кире почему-то верилось, что это и правда поможет их излечить.       Рвётся ткань. Какое-то время слышен лишь шелест листьев и дальнее пение птиц, а потом вокруг головы Киры девушка завязывать, кажется, ту самую тряпочку. Что-то поправляет. Тоже что-то холодное, сильно пахнущее цветами и ягодами. Это приятно. Приятно настолько, что Кира снова закрывает глаза и, кажется, отключается на несколько минут.       Теперь чужие пальцы скользят по ноге девушки. Они сомневаются – Кира это чувствует. Видимо, что-то серьёзное и больше. Рвётся ещё кусочек ткани, на него льётся что-то из баночки, девушка промакивает этим, как оказалось, рану на ноге. Она шла от самого колена и почти до ступы, но не была глубокой. В этот раз щипало неприятно, будто в ранку лили перекись водорода. Но она была явно другой: не шипела и, может, пахла какой-нибудь травой.       Кира концентрируется на звуках и понимает, что девушка неразборчиво шепчет себе под нос что-то. Она не запоминает слова, ведь многие из них звучат незнакомо, а какие-то, может, и схожи с теми, что Медведева слышала раньше, но вместе они никак не собирались. Каша из слов, которую поедает её сознание. Оно тонет в цветочных запахах, холодке на руках и затылке и непонятных словах.

***

      Кира просыпается от лёгкого шлепка по щеке, вздрагивает и рефлекторно отодвигается подальше, но упирается спиной во что-то холодное и металлическое. На том же месте сидит незнакомка с синим венком на голове и уже собранной сумкой. В корзине её появилось чуть больше всяких травок, поэтому Кира понимает, что они тут давно. И почти всё это время она спала. – Тебе стоит посмотреть голову. Я не умею вправлять, а ты могла сильно ей удариться. Но раны скоро заживут. Если будешь аккуратна, то на ноге даже шрама не останется, – спокойное лицо, бездонные глаза. Кире не по себе, ведь она не может понять, правда ли всё это происходит.       Если она спит? Она отключилась ещё когда только падала, ей привидилась девушка, напоминающая кого-то знакомого, а потом сон, сон и сон... Странный, необычный. Кира не увлеклась всякими феями, и даже Гарри Поттера последний раз смотрела лет в тринадцать. Но сны неисповедимы.       Если же всё это реальность, то руки и правда болят меньше, кровь из носа прошла, да и затылок теперь чист от крови. Но голову всё равно стоит помыть. Вся голень правой ноги обмотана тканью, её ещё приятно холодит. На левой ноге красуется куча мелких ссадин, синяков и изодранный кроссовок. А тот кроссовок, что слетел, стоит на пне, на который опиралась девушка, пока её пытались привести в надлежащий вид.       Девчонка сидит на корточках, смотрит исподлобья, теперь совсем не враждебно, но ещё немного со страхом, выжидающе. Но молчание затягивается, и черноглазка теперь точно чего-то пугается. Она, не боясь за свои колени, быстро подползает к Медведевой и касается рукой её лба. – Ты почему молчишь? Что-то не так? Ты меня понимаешь? – и смотрит в глаза, а Кира только и может кивнуть, снова летя вниз головой в колодец. Нет, она не хочет больше падать! – Я... Это... – запинается Медведева, продолжая вжиматься спиной во что-то непонятное и холодное.       Смелости хватает только на то, чтобы быстро коснуться странного предмета и понять, что это всего лишь велосипед. Ох, девушка уже представила, в каком ужасном он состоянии. Теперь ещё страшнее обернуться, ещё страшнее представить, как это объяснить бедной бабушке. "Главное, что живая," — точно не лучшие слова. – Мне надо домой, – наконец, произносит Кира, опуская взгляд на изуродованные ноги. – Да. Но ты не из деревни. Ты другая. Почему ты здесь? – интонация говорит, что ей интересно, а в глазах ничего, будто мертвец смотрит. И Кире снова не по себе. – Здесь бабушка с дедушкой живут. Они будут переживать, если я поздно вернусь, – Кира опускает голову ещё ниже, чувствуя стыд. Будто за стариками прячется, боясь принять ответственность. А ведь тут только она была виновата. – Конечно. Я отведу тебя к тропинке. Ты только иди по ней, никуда не сворачивай, ни на что не отвлекайся. Выйдешь недалеко от моста, а там уже разберёшься, – кратко и строго объясняет девушка, поднимаясь. Она кидает Кире её второй кроссовок, и даже не смотрит, получится ли у неё справится со шнурками.       Девушка поднимает свою корзинку и помогает подняться Медведевой, и та теперь окончательно убеждается, что призрак-черноглазка реальна. У неё холодные руки, – наверное, от мази, – сухая кожа и волосы пахнут цветами. Она правда ненамного выше Киры, костлявая, а ещё точно дышит – девушка теперь это слышит явно.

***

      Шли они молча, почти не смотрели друг на друга. Да у Киры и голова была опустевшей от шока. Но она понимала, что наконец нашла кого-то одного с собой возраста. Да, кого-то на грани реальности, кого-то, кого в школе затравили бы, а Кире бы было всё равно – главное, что на неё меньше гонят. Хотелось хотя бы имя узнать... Хотя бы дом, где живёт эта девчонка, и позвать её гулять завтра. Но та молчит, не стремясь заводить знакомства. Может, в её глазах девушка тоже ещё скучный ребёнок? Киру это даже задевает, но противопоставить она ничего не может – она действительно повела себя глупо, буквально свалившись на голову незнакомке, а потом с жалостью прося помощи. Теперь ещё идёт хромая, опираясь на старый велосипед, которому, видимо, недолго осталось.       Кире казалось, что думает она всё же совсем не о том, о чём стоило.       Девушка мельком замечает, как перед ними расступаются деревья, превращаясь в витиеватую тропинку. Кира глядит на неё с недоверием, будто на глюк, и снова хмурит брови и поджимает губы. – По тропинке. Ни на что не обращай внимание, не отвлекайся, не сворачивай, – повторяет черноглазка свои наставления и снова пустыми глазами глядит на девушку.       А Кира сглатывает ком в горле, ловя себя на мысли, что ей становится опять страшно. Драться с какими-то идиотами в школе или ругаться с матерью – одно, что-то привычное, а теряться в лесу, когда начинало темнеть, – уже совсем другое. Девушка медленно выходит на тропинку, смотрит сквозь деревья и тут же нарушает запрет девчонки, обернувшись. В уходящем свете солнца та казалась живее, хотя ничего в ней и не изменилось толком, а деревья всё пытаются скрыть её в тени. – Как тебя зовут? – Кире кажется, что она говорит очень тихо, но лес отзывается эхом. Громким. А незнакомка на секунду теряется, испугавшись. – Иди. Тебе не надо этого знать, – вкрадчиво повторяет она, вновь глянув на Киру исподлобья.       Где-то за спиной девушка слышит дедушкин голос, зовущий её. И, конечно, поворачивается. Но там всё та же тропа и золотеющие в закатном солнце деревья, только её тень похожа на человека. Единственного человека в этом лесу.       Стоит Кире обернуться, как она понимает, что девушка пропала. И теперь она чувствует себя обманутой, снова чувствует, что собственное сознание решило с ней поиграть. Кажется, Кира запуталась. Окончательно запуталась. Девушке кажется, что всё происходящее с ней вполне реально по личным ощущениям, но вот вопросом во всей этой истории остаётся черноглазый призрак. Кира не особо верит в бога, призраков и чудовищ, поэтому рациональная часть её сознания заставляет сомневаться во всём.       Смотри, – мысленно разговаривала девушка сама с собой, нерешительно ступая по тропинке, – Если это сон, то, по логике, там должен быть конец. А если не сон – то там может быть твоё спасение. Ничего хорошего не будет, если ты останешься в лесу.       И Кира шла вперёд, крутя в голове свои выводы вперемешку с советами девушки. Не смотреть назад, не отвлекаться, не сворачивать. Девушка лишь иногда поднимала взгляд на темнеющее небо, чтобы убедиться, что успевает. Хотя какая разница? Внешний вид Киры оставлял желать лучшего, и стоило бы ей вообще не появляться так перед бабушкой и дедушкой. Только и пойти Кирюхе больше некуда.       За ветвями виднеется свет фонаря, и Кира тут же ускоряет шаг. Скоро её ждёт конец неудавшегося приключения, но она не рада. И оборачивается только когда уже стоит на мосту. Тропинка на месте, будто всегда там была, и Кире кажется, что она действительно напредставляла себе лишнего.       Только вот в лесу, в эпицентре комаров и мошек, её ни разу никто не укусил, но стоило выйти под свет деревенских фонарей, как на открытые участки тела тут же налетели мерзкие насекомые. Совпадение, удача или невнимательность – так объясняло происходящее рациональная её часть.

***

      Киру встречает свет на кухне и встревоженная бабушка. Девять вечера – уже много для них. Кира обычно приходила к половине восьмого, а тут задержалась, да ещё и выглядела, как жертва медведя или волка. – Кирюша, солнышко ты моё, – бабушкин голос дрожит от наступающих слёз, – Кирюша, что случилось? – Я упала, – горло сдавливают подступающие слёзы. Кира абсолютно не понимает, почему ей хочется плакать. Будто одна мысль, что ей надо сдержаться, рвёт её душу на куски, – Ба, правда. Затормозить не успела, – девушка тянется к ней и просит обнять, будто ребёнок шестилетний. Только бабушке на неё не всё равно, что в шесть лет, что сейчас. – Кирюша, ну как же ты так? – бабуля не может осуждать сейчас, хотя старается сделать голос серьёзным. Её дряхлые руки обнимают Киру с такой нежностью, что девочка больше не может себя сдержать.