***
Кира открывает глаза, когда бабушка тихо заходит зашторить окна. Солнце уже встало и пускало свои лучи в маленькую комнатку. Те бегали по кровати девушки и её лицу. Бабушкина забота не позволяла будить девочку, которая вернулась в таком состоянии. Только хрупкий сон Медведевы разрушить оказалось просто. С громким вдохом она рывком садится на кровать и ощупывает себя. Совсем обычная, если не считать ран на теле. По логике, если бы не странные вещи, то она бы не паниковала так и ночью бы выспалась. – Кира, что же ты меня пугаешь? – рассеянно спрашивает Рита, подходя к внучке, – Болит что-то? К нам в час придёт моя знакомая, она и Наташу лечила, и тебя маленькую. – Да нет, ба. Я нормально... – врёт девушка, опуская глаза. Кажется, всё вокруг неё вполне себе реально. Она до сих пор жива, до сих пор не было подтверждения, что происходящее – один большой глюк, помимо странной девчонки. Старушка заметно мрачнеет и печально смотрит на девушку, поджимая сухие губы. Кире кажется, что у них обеих есть вопросы, которых они боятся. Они были и вчера, но вчера казалось, что спрашивать ещё страшнее. – Ба, я видела девочку, – начинает Кира, потому что знает, что женщина может ей сказать хоть что-то и как-то приблизить к разгадке, – Когда я упала, она мне помогла. Ты про неё вчера спрашивала? Кто она? В деревне её никогда не видела. Кира видит, как старушка вжимает голову в плечи, опуская взгляд всё ниже и ниже. Рот её то открывается, то закрывается, будто она вот-вот что-то скажет, но в последний момент обдумывает и не решается. – Кира, не стоит тебе о ней думать, – наконец выдаёт Рита, и Кире кажется, что это самая правдивая и безопасная вещь для неё. Отчасти, ведь отступать она всё ещё не готова. – Она из плохой семьи? – задаёт девушка очевидный вопрос, на который бабушка лишь кивает. Действительно, оборванка какая-то. Картинка могла бы сложиться, если бы не её исчезновение. Но картинка начинает складываться на другом холсте, подготовленном кириным сознанием: незнакомка точно есть, а не являлась игрой больного сознания. И, в принципе, вывод этот самый очевидный из всех. – Она меня проводила до тропинки. А эта тропинка буквально под ногами сама появилась. А потом эта девчонка ещё и исчезла. И говорила она странно, и нашёптывала себе что-то, – девушка вдруг почувствовала, как её прорывает. Хотелось вывалить бабушке всё, рассказать в мельчайших подробностях, в надежде на то, что она расскажет что-то в ответ. – Кирюша, не лезь ты в это, – лишь тихо просит женщина, поглаживая внучку по голове, – Незачем тебе знать о ней, да и не встретишь ты эту девочку больше. Я так думаю. Бабушка уходит, говоря напоследок, что Кире лучше полежать и отдохнуть до прихода её знакомой. Так девушка и поступает – падает на подушки, приложив руки ко лбу. Диалог, что сначала казался малоинформативным, на самом деле помог прояснить несколько вещей. Девчонку не любит не только бабушка Киры, но и вся деревня, ведь видела её Медведева только в лесу. Кире этот вывод кажется вполне очевидным. Плохая семья. Настолько плохая, что даже среди оставшихся алкашей не прижилась? Киру это слегка удивило, ведь всё же девчонка казалась ей вполне здоровой. Да, тощей, но не до ужаса. Она не была ослабленной или побитой кем-то, а Кира знает, что в плохих семьях женщины ходят побитыми. В голове закрепляется первый пунктик, который она уточнит у компашки, когда ей разрешат выйти из дома. Девушка уже чувствовала, что это будет проблемой связанной не только с синяками и ранами, но и со страхом бабушки.***
Пришедшей ровно к часу женщине, представившейся Кире Людмилой, оказывается лет шестьдесят. Низкая и тучная, с седым пучком на голове и маленькими глазками. Она смотрит на Киру, как на ребёнка, говорит о том, что она стала уже совсем большой и откровенно сюсюкается, словно с шестилеткой. Тётка осматривает тело девушки по нескольку раз, удивлённо цокая языком. – И что, совсем ничего не болит? – спрашивает женщина, выпучив голубые глаза. Кира лишь с раздражением кивает, скрещивая руки, – Вот ведь... Синяков-то, царапин, а на ноге... – женщина прижимает к щекам толстые пальцы с громким вздохом и смотрит на бабушку, – Ритка, чем вы таким её мазали? Тут бы и лежать тяжело было, а она стоит, как будто ничего не случилось. Вот неправда – Кира помнит, что хромала. И сейчас её нога пусть и не болела, но двигать ей было тяжеловато, о чём пришлось рассказывать тётке. – Пойдём, покажу. Кира, ложись пока, – бабушка, что всё время стояла в дверном проёме и опиралась о косяк, быстро пошла на кухню, а за ней женщина. Кира легла и прислушалась. Бабушка даже не достала лекарств, а ведь это стоило сделать хотя бы для вида. Она что-то тихо стала рассказывать, да с такой скоростью, что девушка и слов не смогла разобрать. – Да ты что?! – вдруг вскрикивает её собеседница. На секунду обе замолкают, а потом тихий и более тревожный по интонации разговор продолжается, но для девушки он остаётся таким же неразборчивым. Вскоре в зале включается телевизор, что лишает Киру возможности хотя бы понять, когда обсуждение подошло к концу. Но ясным остаётся тот факт, что обсуждали женщины не лекарства. И девушка уверена процентов на восемьдесят – говорили они о незнакомой девчонке, которая и помогла чудесному восстановлению Киры. – В общем, девочка моя, – начинает тётя Люда, как только входит в спальню. Её улыбка теперь Кире казалась напряжённой и грустной, что будто подтверждало догадки девушки, – Повезло тебе, как я вижу. Ничего не сломано, даже сотрясения нет. Гулять пока не ходи, а то вдруг плохо станет, – она кладёт ладонь на плечо девушки, будто желая поддержать. Но выглядело это ещё нелепее, чем можно было представить, – Бабушке твоей я мазь дала. Просто раны не расчёсывай, а то заживать долго будут, – снова сюсюканье. – Я знаю, не маленькая, – всё же не сдерживается девушка, когда отношение, как к ребёнку её окончательно выводит из себя. Она хмурит брови и смотрит в окно, потому что знает, что бабушку эта её грубость расстроит ещё сильнее, а на женщину уже всё равно. – Ну вот, молодец, – с меньшим энтузиазмом говорит Люда и чем-то шуршит в своей сумке. Оказывается, достаёт пачку аскорбинок.***
Четыре дня. Четыре дня девушке не разрешали даже заниматься зарядкой и выходить на улицу больше, чем на тридцать минут. Кира буквально чувствовала, как её мышцы растворялись в подушках и одеяле. Зато ей разрешили перейти на диван в зале и смотреть телевизор, потому что иначе она бы вовсе загнулась от скуки. Правда, сериалы на СТС и ТНТ скоро перестали веселить, новости Кире не были интересны, поэтому со временем она стала тянуться к книгам на полке. В основном, там стояли маленькие томики со стихами поэтов серебряного века и Пушкин. Его стихи, сказки, тощая биография, "Евгений Онегин" и "Капитанская дочка". Кира читала сказки, потому что считала, что тот же Онегин вгонит её в ещё большую скуку. Она вообще не любила литературу в школе, а под монотонные рассуждения училки засыпала каждый раз. В её дневнике гордо стоит еле вытянутая на стихах четвёрка. Их она учила неплохо, но тоже терпеть не могла. Иногда, когда было особенно лениво сидеть за учебником и выучивать однотипные строчки, она придумывала способы, как подсмотреть, но часто её ловили на этом. "Литература всё равно не особо важный предмет," – со злой усмешкой пожимала она плечами перед училкой, получая новое замечание в дневнике. Ещё Кире пришлось сбрить волосы с висков и затылка, чтобы было удобнее мазать раны на голове. Девушка не была против – давно хотела, по правде сказать. Через какое-то время она и длину самостоятельно убрала кухонными ножницами, и теперь была окончательно довольна. Ещё бы не было краснеющих болячек на виске и затылке – и вообще идеально. Маргарита к концу второго дня, кажется, уже совсем забыла про девчонку из леса. Кира при бабушке и не говорила о той, а дедушку спрашивала один раз. Он проигнорировал вопрос и сменил тему в тот же миг. Ждать от них новой информации бесполезно, поэтому девушка решила к пятому дню выпросить себе хотя бы час или два, чтобы выйти на улицу и встретиться с ребятами. Наивных детей было бы куда проще вывести на диалог, чем и хотела воспользоваться Кира. – Ба, ну можно завтра погулять? – измученно спрашивает девушка за ужином, – Дома жарко и скучно. А у меня уже ничего не болит. Даже раны некоторые почти затянулись. – Что? Где? – эта информация только сильнее пугает старушку. Она тянется через стол, чтобы посмотреть на руки, на которые тут же указала Кира, – Не к добру это, – качает Рита головой и смотрит на мужа. Мелкие ранки выглядели так, будто им уже больше недели активного лечения, да и с ранами побольше была та же ситуация, – Не должно так быть, неправильно совсем. – Не должно, – кивает дедушка, и Кира уже жалеет, что вообще это упомянула. – Ну... У меня же иммунитет молодой, – пытается девушка хоть как-то вытянуть ситуацию, вспоминая старые дедушкины слова. Но оба молчали, пока в итоге старик тяжело не вздохнул. – Рит, ну серьёзно. Чего бояться? Уже случилось всё. Кира – девочка у нас умная, больше так не попадёт, правда же? – обращается он к внучке. Кира не может сдержать улыбку и кивает, – Да и не сунется Кирюша больше в лес, – дедушка улыбается шире, когда видит поддержку со стороны девушки. – Да знаю я... – бабушка говорит тихо, явно сомневаясь. Кира видит, как её лицо снова тонет в морщинах, но в этот раз вызванных печалью и глубокой задумчивостью, а не радостью, – Только недолго хотя бы. – И без велосипеда придётся. Там колесо погнулось. Я починю скоро, ты не переживай, внуча, – дедушка кладёт руку на Кирино плечо и легко трясёт, пытаясь подбодрить. – Да и так схожу, мне-то нормально, – девушка с улыбкой смотрит на них. – Точно? А нога? – удивляется женщина, а Кира ловит себя на мысли, что уже и хромать перестала. Нет, тут уже серьёзно что-то не так. И на иммунитет не спишешь. В голове появляется ещё один пунктик, о котором она спросит у ребят завтра.***
Кира смотрела на новые кроссовки, что ей купила бабушка следующим утром. Старые, как решила женщина, уже и восстанавливать стыдно. Девушка сначала удивилась, но старушка ей объяснила, что в хозяйственном магазине можно найти буквально всё, что не относится к еде – детские игрушки, одежду, диски, фломастеры, краску для волос и, конечно, всякую хрень для дома. Кроссовки явно были какой-то палью, но в деревне это обычно мало кого волновало, да и Кира переживала лишь о том, что они тоже быстро износятся, как и старые. Стыдно перед бабушкой, которая отдала пусть и небольшие, но деньги. – Спасибо, они очень-очень классные, – с улыбкой говорит Кира, обнимая женщину, и она даже не врёт, ведь выглядела обувь вполне в её вкусе. Ярко-красные, с белыми носками и подошвой. Выяснилось, что на Кире они смотрелись немного нелепым акцентом, потому что в остальном её одежда не пестрила красками. Ещё и на ноге кроссовок выглядел, как продолжение раны, которая хоть и заживала с необычной скоростью, но оставалась слишком заметной. Но бабушка заставила Киру перевязать ногу бинтами, когда та уже собиралась уходить. Сослалась на возможное заражение, да и, вероятно, её тоже смущал этот огромный след. Та девчонка сказала, что шрама, возможно, не останется, но Кире в это верилось с трудом. Она исправно обрабатывала все ранки, мазала их мазью, что оставила тётя Люда, но в голове всегда держала слова именно незнакомки. Та смесь, что она наносила, холодила приятно и точно всё то время, пока впитывалась. Обычная же мазь была холодной лишь потому, что принято её хранить в холодильнике, да и приятным эффектом это не назвать. Девушка, конечно, не верила во всякую безумную традиционную медицину, но кто сказал, что это была именно она? На уроках ОБЖ Сергей Дмитриевич с миллионом историй иногда рассказывал, как кто-то терялся в лесу во время походов. Мужик классный, на самом деле, даже говорил не занудно. Именно от него Кира узнала, что некоторые растения правда могут быть лечебными и снимать боль. Вот только точно не заживлять с такой скоростью! Да и не говорил учитель про непонятный шёпот в процессе "лечения". Выходя из дома девушка замечает свой велосипед у забора и грустно вздыхает. Тот стоял без заднего колеса, которое, видимо, и погнулось, весь разъебанный – по-другому не скажешь. Кира, что уже начала воспринимать его, как своего верного соратника и друга, подходит ближе и проводит рукой по рулю. – Ну ничего, ты всё равно классный, – с ухмылкой шепчет она, а после выходит на улицу. На погулять ей дали всего-то час, за который Кирюха должна успеть узнать как можно больше. Теперь, правда, она была почти полностью убеждена, что не умерла, ей повезло, карты сошлись, удачно сыграли. И теперь тёмным пятном действительно оставалась только странная девчонка. И Кира могла бы забыть про неё, но её целеустремлённость бы не простила такого отношения. Где-то в стенах бабушкиного дома она обещала себе, что просто узнает, кем была незнакомка, и тут же забудет о ней. Ей казалось, что будет достаточно просто всё прояснить и расставить на полочке в своей голове. Но стоило выйти на улицу и снова увидеть тёмный лес, окруживший деревню, перекрёсток, по которому промчался огромный грузовик и скрылся за соснами, и на душе сразу стало как-то неспокойно. Если бабушка и дедушка никогда не знали про издевательства и драки, не догадывалась, как их внучка с Наташей игнорировали существование друг друга, то получится ли скрыть от них ещё один поход в лес? Кира вспоминала, как с возрастом всё чаще играла на их доверии. Изначально это была ложь во благо, потом ложь, которая скрывала её ошибки и неудачи, а теперь ложь исключительно для своей выгоды. Кире хоть и нравилось иногда носиться за малышами, казаться им самой крутой и умной, но хотелось хотя бы немного пообщаться с тем, кто с тобой наравне. Девушка, возможно, уже позже это придумала для себя, пока лежала в кровати и скучала, но ей отчётливо казалось, что она почувствовала лёгкость, когда говорила с девчонкой. Лёгкость, не похожую на ту, что она испытала, когда встретила родных или безмятежно играла с детьми. Девушке будто встретился человек, который сможет её понять, если она скажет что-то на своём шестнадцатилетнем языке. Но манил не только возраст незнакомки, конечно. Кире казалось, что она медленно погружается во что-то интересное. Единственное интересное, что есть в этой деревне. И если получится разобраться, лето пройдёт, может, не так и спокойно, но точно дни больше не смешаются в один.