Песни познания

Вергилий никогда не привыкнет к своему лицу без глаз. Ему отвратительно так же, как в первый раз, когда он его увидел. И во второй. И в третий… Вергилий не уверен, что привыкнет к этим гомункулам. — Встань за мной, — велел он своей человечности. И самое противное, что история повторялась, как набивший оскомину этюд: Вергилий сам вымостил свою дорогу в Ад. Потому что он бросил вызов Мундусу, когда был ранен. Потому что проиграл — и дал себя изуродовать. Потому что изуродовал себя сам, и его демоническое нутро посмело создать отражения прошлой боли. Потому что он, в конце концов, взял на себя подвалы, когда мог бы остаться наверху с Данте, по времени всё равно не выиграют… В подвалах его ждал кошмар. У кошмара было его лицо — губы, скулы, линия челюсти, нос. У кошмара не было глаз — только какие-то рёбра. То ли гофрированный металл, то ли борозды от когтей на плоти. У кошмара был его голос. Вергилий хотел обнажить клинок, шагнуть вперёд, сделать хоть что-нибудь… но нет. Тело будто задеревенело. Не слушалось. Стало такой же марионеткой, как в руках паршивого бога годы назад — и снова Вергилий над собою не властен. Меч в руках кошмара потрескивал электрическими разрядами. Тяжёлый, громоздкий. Как скол от камня, лишь немного подогнанный под руку. Что ещё ждать от демонов, которым проще нарастить себе десяток-другой когтистых лап, чем создать хоть одну вещь? — Эй, может, что-нибудь сделаем?! — закричала птица. — Наш подражатель явно хочет крови! Вергилий почти пожалел, что вместе с Ви вернул и его «фамильяров». Как безрассудно — использовать свои кошмары как оружие. Своё поражение, своё рабство, своё убийство — как оружие! И — какое святотатство — эта тварь смеет говорить «мы». Но у Вергилия есть более насущные проблемы, чем Грифон. Ви коротко сжал его плечо, заставив Вергилия судорожно вздохнуть. Он до этого не понимал, что почти не дышит. — Это подделка, — напомнил им обоим Ви. — Это — ничто. Но если эта тварь, которая дышит как они, двигается как они, выглядит — как они, ничто… то что же такое они? Плевать. Это можно выяснить и позже. Вергилий сменил Ямато на Беовульфа, собираясь оставить от комшара кровавое месиво.

* * *

Вергилию есть чего бояться, есть о чём болеть — но всё было давно и так надоело, что он перестал думать об этом. Мать и отец умерли три десятка лет назад. Отношения с братом и сыном пугали, но вряд ли сильнее, чем остальных людей — если не учитывать, что Данте мог и хотел когда-то убить его. Собственные преступления заставляли стискивать зубы и вглядываться в своё отражение с немым вопросом: «почему ты ещё здесь?» — но это ничего не значит. Никто не в силах осудить Вергилия по-настоящему. Так, чтобы это имело значение. В одном из свежих демонологических трактатов Вергилий нашёл статью о той твари, в которую его превратил Мундус. Там красивыми витиеватыми буквами написано: Нело Анджело. «Чёрный ангел». И иллюстрация — такая подробная и яркая, такая… настоящая, что горло сдавило. Если бы Ви не дремал у него на плече — Вергилий бы бросил книгу в стену. И какова шутка — ведь он, он сам создал подобия того ужаса, который ненавидел до дрожжи, до желания распахать свою плоть Ямато! Ведь это Уризен создал Прото и Скудо Анджело! И, уму непостижимо — дал им своё лицо! Как после этого Ви мог считать «настоящим Вергилием» Уризена, а не себя — Вергилий не понимал. После падения Клипота Анджело встречались крайне редко. Но эти редкие встречи выбивали из колеи настолько, что весь день дробился на осколки. Будто нет ничего, кроме изуродованных лиц и прошлого Ада. И как с этим справляться — Вергилий просто не знал. Мундус мёртв. Воскресни он, вернись из небытия — не представлял бы угрозы, ведь плод Клипота принадлежит им обоим, а сыплющийся от древности многорукий остов — посредственное оружие. Что было — то прошло. Если дом сгорел тридцать лет назад, то на голову падать нечему. …жаль, Вергилий ни во что из этого не верил. Жаль, что даже Ви — такой стойкий, отважно глядящий в бездну и улыбающийся своим кошмарам — не мог поверить. Поэтому Вергилий смотрел в потолок чужой тесной комнаты и вслушивался в глухой разговор Ви и Данте. Под пальцами — тугое плетение рукояти Ямато. Вергилий чувствовал, что кто-то идёт наверх, и пошатал меч в ножнах — на случай, если братцу захочется тряхнуть стариной. Ви захлопнул дверь — резко, до дрогнувшего косяка — и лёг рядом, бесцеремонно подвинув меч. Долгий выдох вырвался из неплотно сомкнутых губ. — Что там? — спросил Вергилий, ощутив, как неприятно резануло пересохшее горло. — Всё то же самое, — Ви ткнулся лбом в его плечо. Вергилий, чувствуя разочарование Ви — ожидаемое и слабое, но довольно назойливое — погладил его по волосам. — Он никогда не поймёт. — Пусть благодарит судьбу за это. Вергилий почувствовал, как губы сами собой растянулись в калечную улыбку. Никто и никогда не поймёт, каково это — быть Нело Анджело. Потому что это значит не существовать. Не быть. Была оболочка, в которой по мановению руки Мундуса протекали какие-то процессы. Но если труп ударить током в нужный нерв, то труп дёрнется, может, задвигается, может, что-то сделает… станет ли он от этого живее? Чем-то ценнее, чем кусок гниющей плоти? Станет ли он кем-то? Это невозможно понять. И невозможно справиться.