I know I expect too much

Чонвон просыпается на разложенном диване с Сону, в гостиной. Принимает сидячее положение и оглядывается — солнечный свет начинает понемногу пробиваться свозь плотные шторы. Ян сонно потирает глаза и пытается нащупать в кармане спортивных штанов мобильный, но там пусто. Ладно, придётся вставать. Аккуратно перебрасывая ногу через мило сопящего друга, Чонвон упирается ступней в мягкий ковёр. Значит, остальные должны были занять свободные комнаты. Даже хорошо, что получилось именно так, потому что идти мимо гостиной и кого-то будить в планы не входило. В доме стоит гробовая тишина, и только с улицы из приоткрытой форточки глухо доносится птичье щебетание. Четырёхкомнатная квартира у Хисына маленькая, что объяснимо — в маленьких городах площадь, тем более в многоэтажках, не такая уж большая. Зато, если Джей рассказал правду (да и к чему ему лгать?), самый старший из их весёлой компании заслуженно получил каждый квадратный метр. Ухаживать за пожилой родственницей шесть лет было трудно. Во рту сухо, но это не главное. Сильнее всего желание выкурить хотя бы одну сигарету и после думать о последствиях. Последним, что отпечаталось в памяти, было неловкое пожелание спокойной ночи, когда Джейк и Сонхун уже легли спать, а зевающий хозяин квартиры клевал носом. Тот зрительный контакт выжжен под сетчаткой странностью происходящего — тем, что сказал Джей. «Сладких тебе снов», — разве обычно он выражался таким образом? Чонвон не додумывает лишнего — Боже упаси, нет, — но воспринимает если не в штыки, то с автоматической опаской. Было бы шутливо — ладно, но его серьёзный тон и пальцы правой руки, едва заметно сжавшие предплечье… Что это было? Зачем пожелал сладких снов, вместо «спокойной ночи»? Мобильный оказывается на кухонном столе. Ян всё-таки выпивает воду из полупустого стакана, стоящего возле прозрачного кувшина с нелепой оранжевой крышкой, и спешит к выходу. Идея паршивая, потом будет вынужден долго и очень сильно извиняться. Но не сейчас. Сумка Джея с документами, ключами и прочими важными мелочами лежит на тумбочке в прихожей. Чонвон находит пачку сигарет, зажигалку и мысленно успокаивает зов совести тем, что они друзья. Да, чужое брать плохо, но если вы близки — кое-что допустимо. К тому же, если и придумывать достойное оправдание, трудностей почти не возникнет. Голова раскалывается из-за спиртного (правды здесь вполовину), нужно сбросить накопившееся напряжение. Первый этаж — о балконе и речи нет. Чонвон тихо открывает дверь и, заминая на кедах пятки, спускается на улицу. К счастью, железная дверь в подъезд не закрывается на магнитный замок, и нет надобности вводить код или дожидаться, пока выйдет или зайдёт кто-нибудь из жильцов. Но что поражает — на улице ни души. Чиркает зажигалка. Чонвон присаживается на лавку и расслабляется. Какое блаженство. Затылок ощутимо тянет, и теперь общая картина выстраивается сама собой. Пробудился, потому что непривычное место для ночлега, а вдобавок организм нуждался в порции воды — сухость во рту до сих пор ощущается. — Почему ты здесь, хён? — раздаётся совсем близко знакомый голос. Чонвон поднимает голову и искренне удивляется, когда видит идущего к нему японца. В руке у Ники пакет с какими-то банками, напоминающими пиво или сильногазированные безалкогольные напитки типа колы. Показать молча сигарету и специально подвинуться, чтобы освободить место и предложить Нишимура сесть рядом? — да. Чонвону ни капли не хочется болтать попусту, развлекать кого-то, пока тяжесть вчерашнего давит на плечи грузом ответственности перед пожилыми родственниками и Досо. Вдруг бабушке и дедушке нужна помощь? Погулял ли кто-то из них с неугомонным псом? Принять бы душ и поехать домой как можно скорее, невзирая на удовлетворение вечеринкой и благодарность по отношению к пригласившему, организатору. Причина «смешанного» состояния проста — давно ничего такого не случалось. Чонвон почти что разучился веселиться из-за забот вечно занятого студента, так что потребуется некоторая практика. — Будешь? — предлагает Ники пиво и, получая отрицательный ответ, открывает баночку. Мгновенно всплывает вопрос: «Какой идиот продал несовершеннолетнему алкоголь?». Разумеется, Чонвон и сам выпивал в более юном возрасте тайком от всех взрослых, да и Ники не выглядит на реальный возраст. Но с позиции старшего как-то не по себе. Стоило ли чересчур откровенничать? Джей смутился — плохо, ведь в итоге может настать жуткая фаза неловкости. Либо Чонвон слишком масштабно думает, чего делать априори нельзя, потому лучше бы выкинуть ненужное из головы. — Сколько времени? — Половина шестого, хён, — лаконично отвечает он, глядя в одну точку перед собой, и делает очередной глоток. — Прежде чем ты спросишь, откуда я знаю, я скажу тебе, что это предположение. Я вышел из квартиры ровно в пять утра. — Спасибо. — Пожалуйста. Ники чем-то похож на Чонсона — буквально чуть-чуть. Не по внешности, конечно, но вызывает некоторые идентичные чувства — например, бешеную уверенность и нечто привлекательное, что вынуждает обращать на него внимания. Ян справедливо относил себя к серой массе, однако сильными сторонами называл трудолюбие, внимательность и упорство. — Это сигареты Джея, — звучит, скорее, как утверждение. — Когда уезжаете? Хён сказал мне, что вы в любом случае вернётесь в Канмо пораньше. Ты же не любишь быть в гостях долго, верно? Переброс с темы на тему поразительный. Чонвон привык подстраиваться под порой неугомонного и перевозбуждённого новостями Сону, который любит сочетать разное. Но процесс притирания с кем-либо ещё занимает долгие недели, иногда пару месяцев. Выучил, какие сигареты курит Джей? Или догадался, потому что понял, что они достаточно сблизились за короткий период со дня знакомства? Чонвон осознаёт, что ему нечего ответить. Из уст младшего прозвучало так, словно Ян сходу поставил условия, согласно которым обязан был быть возвращён в Хольхон до обеда и никак иначе. Будто бы заранее настроенный на вероятный конфликт или же вовсе манипулятор, не считающийся с желаниями близких и друзей. — Мне-то всё равно, что и у кого происходит в личной жизни, — честно делится Ники и нечитаемо усмехается. Он по-ребячески ковыряет мыском кроссовка углубление на асфальте, а Чонвон продолжает не понимать. — Зато ты нравишься Джею. Бычок отправляется в мусорное ведро. — С чего ты взял? — На тебя он не злится. Вообще, насколько я понял из рассказов о тебе. Титанически непоколебимое заключение. Не совсем ясно разве что на чём основанное и почему Нишимура озвучивает это. Не было ни единой причины называть Чонсона злым или раздражительным, потому что он… милый? Не как Сону, а абсолютно в ином значении этого слова. Разумеется, люди обсуждают всех — знакомых, незнакомых. Но услышать, что Чонсон говорит о тебе с другими, говорит часто и наверняка в подробностях, неуютно. Именно неуютно — равнодушным не останешься, как и ничего приятного не испытаешь. Что конкретно было поднято в беседе? Какой кусочек из прошлого? Скрежет открывающегося окна. Оба оборачиваются на звук — чуть помятый Ли жестом просит вернуться. Если честно, сталкиваться лицом к лицу с кем-то, кто Пак Чонсон, невелико желание. Вскоре оно испарится, как туман, и отношения вернутся на круги свои. Ну а пока. — Постой, — обхватывает Ники за запястье и не позволяет уйти. — Есть что-то, что мне знать не положено, но ты можешь этим поделиться? Я сохраню в секрете, обещаю. Японец колеблется. — Он показался нам расстроенным, когда ты не захотел переночевать с ним.

***

— Ты в норме? Чонвон отнимает кулак от лица — локоть так хорошо упирается в дверь — и удивлённо смотрит на Джея. Кто кажется более обеспокоенным, можно смело поспорить, потому что его глаза говорят о многом. Глаза у него всё ещё самые красивые, и это отныне волнует. «Ты нравишься Джею.» Чонвону нравится Сону за свою нежную натуру и мягкую, обволакивающую теплом поверхность, что состоит из сладких улыбок, ласковых прикосновений. Нравится за твёрдый стержень, целеустремлённость и разрушение предрассудков по поводу мужчин, которые занимаются шитьём и прочими «женскими» штуками. За ранимость, способность сопереживать и понимать, как никто не сумеет. Алые закаты, когда лучи пробиваются сквозь могучие деревья, Чонвону тоже по душе. Когда дышишь свежим воздухом, пропускаешь меж пальцев высокую траву и стоишь по щиколотку в студёной воде, не боясь заболеть. Нравится делать фотографии природы и дорогих людей, неугомонного Досо и чьих-то кошек. Если подумать, любому человеку много кто и что нравится. Неудивительно, что Ники сказал это, потому что люди, готовые построить дружбу, при любом раскладе обязаны испытывать взаимную симпатию. Но. — А ты? — Вопросом на вопрос… — Чонсон пожимает плечами. — Я просто вижу, что ты о чём-то думаешь весь день. Напрямую связано с нашей поездкой в Мульджо или косвенно? …Отвечать несправедливо. Ян отворачивается, чтобы перевести внимание на зеркало заднего вида. Ким не занял место спереди, так как знал заранее, что вскоре после начала пути непременно бы отключился. Сону укачивает, особенно если не с кем поболтать (согласно наблюдениям, он и Чонсон не пересекаются в нужном ключе). Ему хватило буквально пятнадцати минут, чтобы провалиться в сон и практически оставить их наедине. Если озвучивать в шутливой форме откровения Ники, Чонвон рискует его крупно подставить. Ян действительно ни разу не сталкивался с раздражённым Паком, да и пробовать не хотелось. Для него никаких явных фаворитов у старшего не было, невзирая на двойное «на тебя он не злится». Что за глупость? Как думалось, у Джея до настоящего момента и не было достойного повода, чтобы злиться. Знать друг друга меньше месяца не означает знать досконально, успеть выучить все особенности и скрытые болевые точки человека. — Нет, с чего такие мысли? — Просто. «Он показался нам расстроенным, когда ты не захотел переночевать с ним.» Кому «нам»? Неужели даже вчера-сегодня ночью Чонвон становился предметом обсуждений или немых осуждений, пусть и формулировка абсурдная? Чонвон не привык загоняться без повода, но осознаёт: грубый поступок становится катализатором. Почему проигнорировал его пожелание сладких снов? Почему после лёгкого румянца на скулах Чонсона смутился больше сам? — Я собирался… — Чонвон начинает уверенно, но вскоре сдувается. Ложь ложится на язык складно, побуждая открыть рот и изменить свои намерения в иные предложения. — Есть фрагменты, которые мне непонятны. Я не помню, как собирался лечь спать, но чётко помню, что ушёл одним из первых. Как всё было? Чонвон поступает ужасно, фактически оправдывая себя якобы потерей нити происходящего из-за превышенной нормы алкоголя. Но в противном случае не сумеет, не рискуя своими расспросами вернуться к исходникам и заставить Чонсона смутиться. Порой маленький обман способен уберечь от большой беды. Старший согнутым указательным утирает кончик носа — бессознательное движение — и неловко усмехается. Чувствовать себя первым подонком омерзительно, как и выбивать из человека полупризнания. Ревность естественна для любого, тем более когда она знает границы и не переходит нормы. Да? — Ну, ничего особо и не случилось. Если переживаешь из-за Хисына, не нужно, — скупо приподнимает уголки губ. — Он гостеприимный, а вы ему понравились. — А ты с кем засыпал? — Один. О, вот и расставили по полочкам. Чонвон облегчённо выдыхает, скрываясь за смешком. Конечно, Джей мог расстроиться из-за перспективы ночевать в одиночку, ведь остальные получили свою «пару». И теперь, когда нюансы учтены и частично оговорены, картинка представлена полноценной. Выходит, ему не понравилась перспектива становиться одиночкой и вместо разговоров перед сном считать овец. — И как оно? — То есть? — Быть единственным, кто ни с кем не вынужден тесниться? Пак держит руль левой рукой, правой стараясь пощекотать под подбородком, отчего Чонвон мгновенно скукоживается. Смех душит изнутри больше как данность, нежели истинное веселье. Что-то неумолимо не отпускает — чонсоновы взгляды прошлой ночью и шероховатость подушечек пальцев, разговор с Ники и собственные ощущения. Чонвон становится серьёзным и перехватывает чужую ладонь, чтобы аккуратно сжать её. Короткое замешательство длится не дольше пары секунд, потому что потом Джей резко прекращает дурачиться. Будто бы становится другим человеком — челюсть крепко сжата, но руку он не отнимает. Заметно, как старший деревенеет. Почти белая и приятного бежевого оттенка, нежная кожа. Чонвон делает вид, что рассматривает, старается отыскать очередные отличия, но упускает время. — Нормально, — прочищая горло, наконец, отвечает Пак. — А что насчёт тебя? — Не помню, говорю же. — У тебя отбило память, Чонвон-а? Как вращение по замкнутому кругу без возможности выбраться. Джей сосредоточен, внешне абсолютно и безукоризненно собран, но это — жалкая маска. Как заметно теплеет его ладонь, как пальцы оказываются почти переплетены, а дыхание учащается. Держать за руку Сону, когда вдвоём находитесь на чердаке, а под вашими телами мягкий плед или старое одеяло, тоже иначе. С ним подобное сродни обычным вещам, поступок без задней мысли или каких-либо смущений, ведь настолько сдружились, что из жизни выкинуть никогда не получится. Ким Сону — брат, которого никогда не было по крови. Вечеринка закончилась. Из того, что придётся доедать так же, как пиццу и прочие закуски, остаётся осадок. Самая неприятная часть, когда отделившееся — какая ирония! — неприятно на вкус. — Ты спросил, в порядке ли я. Но ничего не рассказал про себя, — вслух замечает Чонвон и заканчивает это. Сону может вот-вот проснуться — такое давно умеет определять. — По-моему, ты выпил слишком мало, чтобы повеселиться. Если наступит следующий раз, давай устроим классную вечеринку. Чтобы надо было возвращаться домой день в день. Чтобы выбирать: уходить одному или с кем-то. Для Чонвона свобода выбора была приоритетом, пускай она не предполагала множество вариантов из-за морали в виде «можно» и «нельзя». Безупречная иллюзия того, что ты не скован. Беглый взгляд — Джей облизывает нижнюю губу. Какое счастье, что трасса пуста, а на встречной полосе машины пока далеко, потому что авария была бы идеальным воплощением разрушающих мыслей: «Почему не шутит с тем самым уклоном? Кто из них двоих должен начать? Необходимо ли это?». — Почему ты вместо «когда» используешь «если»? — Потому что неизвестно, что случится завтра? Через час или меньше?.. — поворачивается к нему всем корпусом бессознательно. Ремень безопасности неприятно давит на шею. Он соглашается, сухо кивнув. А Чонвон не в силах не обращать внимания на его напряжённые руки, побелевшие костяшки и наигранную невозмутимость. Это не одностороннее, не померещилось после насыщенного вечера чисто в мужской компании, где ровно половина — незнакомцы, коих впервые увидел лишь сутки назад. Может ли быть такое, что?.. Нет, чистый бред, не имеющий никакой почвы. Чонвон чуть ли не мотает головой, дабы отряхнуться от необоснованных то ли обвинений, то ли предрассудков. Но каким образом получится сохранять спокойствие и мирно существовать в собственных грёзах и наслаждаться видом из пассажирского окна, когда рядом человек, к которому нет равнодушия? Джеевы вероятные переживания волнуют, подначивают хотя бы с наступлением темноты, набравшись смелости, узнать о важном. — Чонвон, — почти шёпотом зовет он, — хочешь приехать ко мне в гости? Вечером я мог бы заехать за тобой. Да, очень. — Мы не школьники, неудобно как-то, — колеблется младший, держась ещё за какие-нибудь условности. — Твоим родителям вряд ли понравится, что я… Вся жизнь построена на «нравится-не нравится». — Живу отдельно, — перебивает Чонсон. — У меня своя квартира. И это меняет если не всё, то отчасти. — Может, послезавтра? Свой лимит на веселье я исчерпал.