***
Светлая железная дверь открывается вовнутрь с тихим скрипом. — Это твоя квартира? Вопрос дурацкий, потому что Чонсон не откроет чужую квартиру. Он не знает код от подъездной двери, не будет непринуждённо подниматься на третий этаж и здороваться не со своей соседкой. Но в голове упрямо не укладывается, как в двадцать два года Пак достигает того, чего некоторые не достигают за целую жизнь. Несомненно, ему помогают родители. Однако нет ни капли скрытой зависти или раздражения из-за якобы несправедливости, мол, нечестно. Чонсон хороший человек, родившийся в семье, которая умеет воспитывать хороших сыновей, невзирая на высокий доход и завуалированные привилегии. — М, — кивает, но не спешит подталкивать или подгонять словами. — Я относительно недавно переехал. Тётя подбирала дизайн, мебель… Бежевые деревянные полы и тёмно-серый коврик для обуви в прихожей уже нравятся. Чонвон ныряет в темноту, где лишь небольшой кусочек коридора освещает лампа на лестничной площадке, и вдыхает приятный запах. В следующую секунду дверь закрывается на замок, ещё через одну включается свет. Каждое жилище пахнет по-своему. Как с человеком ассоциируются особенные запахи, вещи, так и с домами. Чонсон — естественный аромат загорелой кожи, отголоски его привычного парфюма, раскалённый асфальт и пыль. На самом деле, чертовски приятно. Теперь Чонвон аккуратно снимает свои кеды и, посмотрев на едва заметный залом на заднике, стыдливо закусывает щеку. Вообще-то, в планах было не уничтожать любимую обувь за лето. Хватило штанов с уродливыми каплями кофе, что не оттёрлись. Родственница старшего постаралась на славу. Интерьер не пестрит, но становится понятно, что мебель дорогая и качественная, фотографии на стенах атмосферные. Чонвон с детства не особо-то жалует сниматься, зато никогда не отказывает родственникам или Сону, просто потому что они важны. Важно сохранить счастливые моменты с ними, впитать в себя. — Мне нравится, — Чонвон лениво разворачивается на триста шестьдесят градусов и сталкивается взглядом с хозяином дома. Улыбка появляется сама по себе. — Почему ты смотришь на меня? Всё равно не скажу, что впечатлён сильно, но ты меня порадовал. О, нет. Сону на данное высказывание победно поднял бы подбородок и непременно похвалил бы. Без обид и прочего — чистая констатация факта, — но если бы Ким родился девушкой, это была бы адская смесь. Внешне невинная и милая, но дерзкая сплетница в реальности. Неудивительно, что среди одногруппниц (трудно учиться, когда процентное соотношение парней и девушек равно двадцать на восемьдесят) он пользовался огромной популярностью. Истина: разные люди не сумеют подружиться. Не бывает, чтобы противоположности по всем фронтам чувствовали себя комфортно в компании друг друга, шутили и постоянно находили темы для разговоров. — Правда, что ли? — выгибает бровь. Чонвон вспоминает про кое-что очень важное. Точнее, про кое-кого пушистого и довольно большого по сравнению с собратьями. Он согласился прийти не исключительно из-за кота, но почему бы не использовать аргумент как будущее оправдание в случае непредвиденной ситуации? — Ага, — натягивая по привычке рукава тонкой кофты на кисти рук, медленно шагает к распахнутой двери в спальню. — А можно мне туда?.. Ну, к коту. — Он живёт не здесь. Неадекватная реакция со всплеском эмоций в виде стонов, восклицаний и тому подобного — не конёк Яна. Закатить глаза или состроить рожицу — да. И разочарование из-за сорвавшегося «знакомства» не соизмеримо с горем вселенского масштаба, но чуточку грустно. Придётся довольствоваться соседским рыжим котом с рваным ухом. Бабушка Лим отлично его кормит, ведь заботиться ей не о ком, а с животным банально поговоришь, не сойдёшь с ума от скуки и одиночества. Вот бы и из мира Чонвона никогда не исчезли кошки. — Что? Как не здесь? — У родителей. Когда я переехал, — усмехается, — сразу купили себе кота. — Понятно. Чонвон опускает глаза в пол и слегка покачивается на месте. Ему до сих пор комфортно находиться наедине с Чонсоном, но некомфортно от собственных мыслей. Некрасиво думать о мотивах человека — что крутится у него на уме и что именно он говорит о тебе. Молчание застаёт врасплох тиканьем настенных часов — в противном случае голоса заглушают их. Ян решается побыть если не джентльменом, то хотя бы правильным гостем. Не зря настаивал на посещении магазина, зная, что Джей наверняка не ограничился бы простым ужином (тем, что есть в холодильнике). Разумеется, в отличие от столичного выбора вкусностей и круглосуточной возможности заказать еду на дом быстро, здесь дела обстоят иначе — в Канмо люди не избалованы удобствами. Младший забирает пакет с упаковками лапши быстрого приготовления, и прикосновение пальцев к тёплой коже Пака сродни удару током. Чонвон пребывает в замешательстве долю секунды, ощущая, как вроде бы незаметно большой палец мажет по тыльной стороне ладони. Между телами не наберётся и полметра, чужое дыхание обжигает скулу. Не мерещится. Когда положено начало? Чонвон не паникует и не планирует отшатываться от Джея как от прокаженного, потому что первым начал. Разве не так? Невидимый пузырь образовался после задания в игре и высказанной правды. Только не всегда надо озвучивать это. — Мы заработаем себе гастрит, — без тени грусти произносит Ян и немного нервно усмехается, сменив тему. Уже на кухне он игриво оборачивается через плечо, создавая жалкую видимость того, что ничего не происходит. — Тебе целиком приправу добавлять или нет? Будет остро. Чонвон отчасти рад, что сейчас нет острой необходимо в обсуждении. Чуть позже попробовать стоит, но определённо не в момент, когда есть настроение. Его тихие шаги позади и непринуждённый тон — благословение: — У меня есть здоровая еда, которую придётся готовить. Хочешь, могу что-нибудь организовать? — Не-а, — Ян выкладывает купленное и отрицательно качает головой. — Лучше поставь, пожалуйста, воду. — Ты начинаешь командовать. — Разве не знал, что кого попало приводить к себе не надо?***
В двенадцатом часу спать не хочется, тем более через открытое окно видны звёзды. Чонсону чертовски повезло стать обладателем квартиры, которая «смотрит» не на соседний дом, а пока что на пустырь. Не исключено, что при выделении денег и наличия спроса здесь в будущем также появятся здания, ну а пока можно вдоволь наслаждаться простором. Что может быть лучше, чем ясная и свежая ночь? Чонвон постоянно отвлекается, стоит краем глаза заметить, как колышется тонкий тюль. О чём думает Джей, когда едва заметно ковыряет обивку на подлокотнике дивана, на котором они сидят? Почему он всё равно кажется не таким, как в третью встречу (потому что знакомство и случайное столкновение в магазине не считается)? Ян смотрел эту часть, где действия разворачиваются в Риме, не меньше пары раз. Но всё равно этого оказывается мало, потому что фильм одновременно будто бы идёт в ускоренном режиме, но также тянется мучительно медленно. И почему-то предчувствие подсказывает: здесь не ограничатся, до последнего стараясь создавать иллюзию, что дружеская посиделка замечательная. А можно ли называться друзьями? — Хочешь чего-нибудь? — неожиданно спрашивает Джей и не поворачивается в его сторону. Словно специально избегает любыми путями зрительный контакт. Или мерещится? Чонвон ничуть не удивится, если в итоге сам надумывает себе что-то лишнее. Конечно, у него достаточно смелости задать вопрос напрямую, но, как показывает практика из фильмом и на основании чьего-нибудь опыта, не всегда надо озвучивать в лоб. Вывести на признание или подтверждение догадок — как? Чонвон не собирается примерять маску рокового манипулятора и дразнить в худшем ключе дорогого человека. Нельзя отбрасывать высокую вероятность, что старший желает получить объяснения касательно откровенного признания на виду у остальных. Рассказать, как ему было неудобно. Залезть в голову к другому нереально. Зато было более-менее реально представить, какова могла бы быть собственная реакция. Вдруг Чонсон внутренне опасался, что произнесённое имело особенный подтекст? Тогда и в мыслях не промелькнуло ничего такого. — Нет, спасибо, — затишье после перестрелки на экране даёт фору. — Могу я принять душ? — Конечно. — Спасибо. Ванная комната по площади равна той, что у него дома — в Сеуле. Ян складывает вещи для сна на стиральную машину и забирается под душ, дабы не столько освежиться, сколько собраться с духом. Пока подвернулся шанс без свидетелей — пора. Влияние ночи в некотором роде обязано помочь сгладить углы, просто потому что так часто бывает. Где простираются грани дозволенного? Чонвон не планирует использовать его вещи так же бесстыдно, как мог бы использовать исключительно вещи Сону — никакой мелкой кражи понравившейся одежды (это был справедливый обмен, если честно) и прочего. Но гель пахнет слишком приятно, чтобы не позволить себе оставить аромат ментола на теле. «Наказание» наступает буквально через пять минут. — Джей-хён! Отсутствие полотенца — великолепно. Считавшийся якобы взрослым и самостоятельным, напрочь позабыл, чем планировал вытираться. Разве не великолепно лажать до той степени, что из памяти вылетает обыденное? Пробует позвать снова, но, возможно, телевизор работает чересчур громко, — Чонсон ничего не слышит. Чонвон выжидает недолго, а потом с глубоким вздохом распахивает шторку, чтобы вылезти из ванной на специальный коврик. Орать и тревожить соседей Ян не станет из соображений совести и уважения к хозяину квартиры. Идиот. Надевать бельё на мокрое тело, особенно если с головы текут капли воды? — нет уж. Вдоль позвоночника проносятся мурашки от резкого перепада температур, кожа становится похожей на гусиную. Чонвон открывает защёлку и собирается приоткрыть дверь в попытке дозваться снова до Джея, но резко отшатывается. Перспектива столкнуться с ним нос к носу, будучи обнажённым, никак не входила в сценарий. Чонвон издаёт удивлённое «о» и жмётся к стене. Стопка чистых полотенец — маленькое, среднее и большое — в прямом смысле является стеной между ним и Паком. И что самое смущающее в данной ситуации, стыд ощущает, судя по всему, именно Джей. То, как не смотрит ниже уровня чонвоновой груди, но и не смотрит в лицо, ничуть не смешно. — Прости. Я был уверен, что ты за шторкой, — произносит он необычайно низким голосом. Какая-то гадкая, настроенная на поддёвку часть Чонвона стремится сказать что-нибудь язвительно-шутливое. Потому что парням незачем стесняться, да и Джей не из тех, кому известно такое чувство. Ну не похож он на того, чьи скулы обожжёт румянец. Воспитанный? Боится заставить Чонвона испытывать стыд? Раз так, надо подумать над собственным поведением и разложить по полочкам. Лопнуть пузырь до того, как он разрастётся до гигантских размеров и испортит отношения. — Спасибо, хён. «Хён» никогда не обсуждалось, но Чонсон и не запрещал обращаться к себе неформально. Спустя недели заикаться о подобном неуместно, двулично (дерзко брошенные слова в магазине чего стоят). Чонвон не «меняет» Сону на старшего, якобы потому что первый отныне неплохо взаимодействует с Сонхуном, — они станут ещё ближе. Сонхун согласился побыть в роли модели. В ближайшем будущем Сону будет повторно снимать мерки, поделится своими задумками в развёрнутом виде. Для людей нормально создавать новые ниточки, не отрезая старые и не забывая о прошлом, что движется вместе с тобой. Чонвон дрожит от холода, закутавшись в самое большое полотенце, и прокручивает фрагменты — беглый взгляд, опять, опять и опять прикосновения, и десятки несказанных слов. Тапочки за дверью — казалось бы, неприкрытая забота. Чонвон, признаться, понятия не имеет, как правильно истолковывать жесты доброты, что и как думать, раскручивая по спирали пережитое. И чересчур резко, навылет: «У меня нет его личных фотографий». Личное — когда не выставлено на всеобщее обозрение (как снимок с котом). Когда фото пропитано искренними эмоциями, а не позёрством ради подписчиков и множества оценок «нравится». Чонвон шаркает подошвой намеренно, фактически предупреждая о своём возвращении. Сидящий на диване Джей не оборачивается, но и не делает вид, что находится здесь один. Хорошо, когда нет очевидного, вываливающегося наружу напряжения, которому суждено однажды сбить с ног. — Я так и не спросил, согласен ли ты на фильм. — Да, мне нравится, — одетый в лёгкую пижаму с длинными рукавами (шорты не захотел взять с собой на ночёвку, невзирая на тёплые ночи и утреннюю жару) Чонвон устраивается рядом. — Почему я должен быть против? К тому же, скоро конец. — Покажут третью часть. — Угу, я не против, — игриво пихает плечом, — если ты тоже. — Нет. Ян не устанет повторять, что глаза у него самые красивые. У других — членов семьи, друзей и знакомых — тоже красивые, но в чонсоновых вот-вот увидишь себя и даже больше. Когда он улыбается, будто бы через силу, пытается сохранять невозмутимость или делает голос почти что детским — красиво. Младший поджимает ноги и взвешивает все «за» и «против», постукивая указательным по спинке дивана возле плеча Джея. По всей видимости, рано отнекиваться от его желания не сдвигаться с места и пустить на самотёк, ведь то нормально. — Поговорим? Потому что ныне друзьям нечего скрывать, да? — О чём? — О том, что произошло в Мульджо, — Чонвон честнее, чем святой. — Что я сказал тебе, было правдой. Ты замечательный человек — просто чтобы ты знал, хён.