I know I expect too much

Глаза в глаза. Чонвон сам не замечает, как рука медленно сползает и практически дотрагивается до предплечья старшего. Кончики пальцев комкают ткань просторной белой футболки, но не сильно и не грубо — как раз, чтобы создать эффект присутствия. Что ты рядом и не стесняешься, не отшатываешься от прикосновений, как от огня. Умом понимает, что реальность творится здесь и сейчас, а подсознательно опасается проснуться в квартире Хисына или хотя бы в машине — точно по пути домой. Ведь Чонвон не желал разрушать недомолвками то прекрасное, что возникло в меру быстро, развивалось с нужной скоростью и превратилось в доверительные отношения. — Ты решил, что я?.. — осекается, хмуря брови и поворачиваясь корпусом. — Будто меня что-то смутило или разозлило? Почему мы говорим об этом? Если человек сокращает дистанцию (если верно запомнил), демонстрирует благосклонность. Потому что едва ли нужно трактовать как скрытую попытку доминировать или морально раздавить оппонента. У Джея нет ни единой причины, как и у Чонвона. «Потому что Ники утверждает, что на меня ты не сердишься, но часто рассказываешь обо мне», — разумеется, не слетает с языка. Дальнейшие рассуждение всё равно сводятся к расположению Пака, о котором знают многие, включая не столь значительную фигуру наподобие Ники. — Я тебя расстроил, разве нет? — произносит туманно, дабы не подставить младшего. — Я же не ответил тебе той ночью и просто ушёл спать. Суть в том, что я был пьян. А ещё безумно хотел завалиться на пригодную для сна поверхность и отдохнуть. Чтобы алкоголь в крови испарился, оставив реальность без сбившегося ритма сердца, странной реакции организма и поразительной откровенности. Чонвон бы сумел повторить — поделиться тем, что лучшее есть в Джее, — но не сумел бы сделать то же самое так рьяно. Ладонь робко ложится на колено. Его тело мгновенно напрягается, и чудится, что Джей задерживает дыхание. Давать заднюю Ян не будет — пути назад нет, — но и ни о каком веселье не может быть и речи. Если допустить мысль о вероятной симпатии отнюдь не дружеского уровня, необходимо убедиться. Чтобы не мучить себя напрасными домыслами и не издеваться над ним. С другой стороны, ничего обескураживающего в словах Нишимура не было. Зачастую, как бы ты ни желал отрицать, появляются любимчики, порой и без весомого повода — чисто человеческая симпатия. Яну, например, симпатичен Ким Сону только за то, что тот есть — за большие шоколадные глаза, сладкую улыбку, порой дерзкие всплески характера и нежный голос, льющийся музыкой. Люди не умеют не быть непредвзятыми, абсолютно ко всем беспристрастными, если того требует ситуация. Как и Чонвон не может с пеной у рта утверждать, что не станет скучать при разлуке. Да, потери в течение всей жизни укрепляют позицию под названием «Мне нормально», но это не повод рисковать. Как и не повод страдать, что бы там ни случилось. — Я понимаю, — кивает и, поколебавшись, кладёт поверх свою ладонь — тёплую и сухую. — Пустяки, Чонвон. Обижаться по мелочам — бред. — Хреновые мелочи, когда после них чувствуешь себя тоже хреново. Я просто собираюсь сказать, что не привык слышать «сладких снов». Это отчего-то напоминает мне о бабушке и дедушке. Вообще-то, — признание даётся легко. Без обид к родительнице, но факты остаются фактами, — мама не баловала меня такими словечками. Считай, детская травма. Улыбка настоящая ровно настолько, насколько фальшивая. Или на подсознательном уровне Чонвон не верит, что многое разрешается за пару минут. Осадок испарится не скоро, но начало положено. — Забудь, я тебя услышал. — Значит, мы в порядке? — Мы в порядке. Сменяющиеся кадры в телевизоре на его щеке и шее отражаются бликами. Алые — на сценах с огромным количеством крови; любимые синие и серебристо-белые, когда перестрелка перерастает в бой в почти кромешной тьме. Может, пусть течёт само по себе, а? Чонвон сделал шаг вперёд и признался, поэтому справедливо ожидать откровенности от Чонсона. Не сразу — пожалуй, некуда спешить, да и важнее всего, что получилось объясниться. Теперь черёд Джея. (и немного ребячества). Чонвон бесцеремонно лезет под локоть и неуклюже укладывается ему на колени. Поза не из самых удобных, и опрометчиво проворачивать такое не после многолетней дружбы и делёжки чупа-чупса на двоих (как до сих пор продолжается с лучшим другом). Однако некие вольности позволить себе разрешено. — Тебе нормально? — Чонвон вынужден изогнуться, чтобы посмотреть на него снизу вверх. К счастью или сожалению, взглянуть в лицо не получается. Но Чонвон готов поспорить на что угодно: в сию секунду он выгибает бровь и изображает наигранное недовольство — им буквально сквозит в голосе. — Представь, что я кот. Котов нельзя заставлять уйти, иначе они начинают обижаться. — И ты на меня обидишься, — Джей намеренно дёргается, словно собирается подниматься на ноги, и в последний момент удерживает от падения на ковёр. Чонвон успевает издать вскрик, смеясь, вцепиться в чужие икры мёртвой хваткой, — если я сделаю так? Ян специально кряхтит и переворачивается на спину. Ракурс неудачный с точки зрения сложности сделать годный снимок — тогда особенно заметны изъяны, но не с ним. Чонвон осознаёт, как двусмысленно это. — Ну и что? Что ещё ты можешь сделать? Джей наклоняется — проблема. В саморазвивающемся, бесконтрольном соревновании, где смутить — цель, истинный победитель не найдётся. Зря позабыл: Чонсон старше и увереннее, чем многие знакомые. Он умный и умеющий принимать вызов, пусть и после вечеринки вынудил засомневаться. — А знаешь, твой разрез глаз, — подушечки пальцев очерчивают линию бровей Яна, — очень напоминает кошачий. — Неужели? Сантиметров тридцать навскидку — не больше. Чонвон дышит крохотными «порциями» и не моргает, чтобы не спугнуть и ничего не упустить. Если это не идеальный момент для поцелуя, то он не знает что. От Джея пахнет приправой от лапши, сигаретами (курил ли он, пока Чонвон находился в ванной?) и мятной жвачкой. Почему? — Да, я тоже люблю котов.

***

— Уверен, что мне не нужно уйти на диван? Джей замирает с подушкой и прищуривается так, что невозможно понять: злится, обижается или же ему вовсе плевать. И есть что-то необычайно атмосферное, когда единственным источником света в спальне является тусклый торшер, а на часах далеко за полночь. Лёгкая майка и шорты, рельефные плечи и руки, сжимающие мягкие края — Чонвон постепенно растекается. Пускай к профессиональным фотографам (даже к подкованным любителям) себя отнести никак не сумеет, видит живую красоту. Может, это имеет в виду Сону, когда говорит, что Сонхун его вдохновляет. Чонвон придумал следующий пункт для посещения: пляж. Какой-нибудь чистый и пригодный для отдыха кусочек, который не зарос травой, где не будет людей. Если ничего не изменилось за годы, пришлось бы преодолеть многие километры, — подходящие места находились неподалёку от рабочего посёлка. Ну а пока надо преодолеть сегодняшнюю ночь. — Тебе неловко спать со мной, Чонвон? — Мне неловко теснить тебя, — и продолжает устраиваться на той половине, что ближе к окну. — А что насчёт Сону? — Пак почему-то вспоминает про того, у кого заведомо больше привилегий во многих областях. — Разве в совместные ночёвки вы не спите на одной кровати? Чонвон засчитывает его умение давить на нужное место, где это необходимо, выуживая для себя плюсы. Сдерживает улыбку и переворачивается на правый бок, просто потому что спать на спине неудобно, а иначе — не время. — Мы делали это десятки раз. Но ладно, хён, — притворный тяжёлый вздох, — я буду спихивать тебя и отбирать одеяло, даже если станет жарко. — Вот и славненько. Щёлкает выключатель. В темноте звуки и прочее ощущаются острее, чётче. Матрас прогибается под весом его тела, шуршит тонкое одеяло. Младший невольно принюхивается и чует знакомый гель для душа (того самого, которым бессовестно воспользовался), свежести и естественный аромат Чонсона. Кажется, Чонвон становится ищейкой, помешанным на запахах. Как невольная ассоциация, самомеханический процесс, ведь люди тоже могут привлекать именно таким — расположение наступает не благодаря глазам, но и ушам, обонянию. — Если я обниму нечаянно, — хриплым полушёпотом начинает Джей, — ничего? — Кровать твоя, — замечает младший. — И что? Я могу делать всё, что мне хочется? Твои аргументы похожи на провокацию. — Вероятно. Дерзко. Хождение по тонкому льду, провалившись, откуда невозможно будет выбраться. И поступок, абсолютно лишённый логической подоплёки, — без стеснения и оценки вероятных последствий — лицом к лицу. Чонвон ощущает его дыхание и подкладывает ладонь под щеку, не прерывая зрительный контакт. Без злого умысла смачивает языком нижнюю губу и не противится, когда Джей без слов будто бы спрашивает разрешения на что-то. Привыкшие ко тьме глаза распознают, как бы глупо ни звучало, его глаза, и немой ответ — дважды моргнуть. Наступает целое ничего. Молчание затягивается, внизу живота теплеет оттого, насколько волнующим воспринимается момент нового витка в судьбе. Близость подобного рода с Сону не вызывала трепет, не допускала наличие в голове бредней в духе: «Каково целовать его?». — Я могу дотронуться до тебя? — спрашивает Чонсон. — Пожалуйста. — Где? Не самый лучший вопрос, как и ответ. Надо было как минимум сформулировать в обыкновенное и более невинное «как?». Потому что любые прикосновения имеют свою силу, значение и то, что будет следовать за ними. Не столько в пошлом ключе, сколько в общем и целом, — таким срывающимся голосом не спрашивают разрешение на что-либо невинное. Чонвон до сих пор пытается осознать, разобраться в ощущении, почему якобы знает Джея гораздо больше по времени, а не со встречи возле дома из-за Сону и Сонхуна. Однако сейчас понемногу начинает допускать вероятность, что оно — ни что иное, как заблуждение ввиду симпатии. — Вот тут, — и вскоре кончики пальцев касаются татуировки через ткань. Чонвон машинально втягивает и без того плоский живот, делая вдох. Всё горит огнём. Ян перехватывает его руку за запястье и мучительно медленно позволяет скользнуть под пижамную кофту. Старший пододвигается, сокращая расстояние до минимума и позволяя в ответ впиться короткими ногтями в его плечо. Списать бы происходящее за нарушение личного пространства, пока ещё не поздно перевести бы в шутку и выпутаться бы из нелепых объятий, но не хочется. Не нежные поглаживания или попытка надавить, пометить — необъяснимое. — Я не успел рассмотреть, — не совсем ясно: что конкретно не успел. — В следующий раз. — Да, — короткая пауза, — обязательно. И если бы вытянул ту карточку… Я бы сказал тебе другое, Чонвон. Чонвон чувствует, как дрожит, но ему жарко. Предвкушение чего-то волнующего плавно растекается по венам, побуждает к смелому жесту, но смущение — камень преткновения. Когда условностью-шуткой оправдываться никак больше не получится, реальность бьёт калейдоскопом чувств и вопросов. Их слишком много, чтобы дыхание не сбилось, а навязчивые картинки из богатого воображения или увиденного ранее не лезли в голову, сбивая с толку. Приезжая в гости к пожилым родственникам, Чонвон не ожидал чего-либо грандиозного, как появления знакомых из другого города. Товарищи, которые обещали приехать в Хольхон, так и не приехали, обещая, что скоро удалось бы устроить классную вечеринку (в действительности — обсудить наболевшее, вспомнить детство и залить беседу алкоголем для пущего эффекта и близости на духовном уровне). Зато Хисын — фактически никто — прибудет с Ники в выходные. — Я тебе нравлюсь, хён? — в лоб, без возможности поделиться правдой. Впрочем, она почти подтверждена поступками и отношением. — Да. Тебе неприятно? Поддаваться инстинктам и утверждать, что Джей — лишь чисто внешняя привлекательность и следствие этого сексуальная, нельзя. Чонвон смотрит на него, а видит заботливого человека с множеством положительных качеств, но. — Мне непонятно. Почему? Что особенного он нашёл в том, кто не старался произвести впечатление? Кто не пытался причесаться перед встречей, надеть «городскую» одежду и использовать помимо дезодоранта парфюмом, чтобы пахнуть вкусно. Кто не выпендривался. Чонвон не берёт в расход материальную составляющую, а она важна. В его жизни случалось такое, что порой заставляло мыслить предвзятостями и судить людей по кошельку. Не все без исключения, но богатые обижали не ровню — именно бедных. После окончания школы изменились правила игры, в которых отвратительные по воспитанию, однако ценящие собственную репутацию в обществе, прятались за шкурами овец. Поменялось ли бы что-то, если бы у Джея не было дорогой машины, своей квартиры в двадцать два года и дорогих вещей? — нет. Поменялось бы что-то, если бы Джей теоретически начал бы встречаться, а не просто дружить с парнем, который не его уровня, пусть и не беден? — да. Дружба не столь крепко зависима от достатка, в отличие от отношений, где ты не период и не находящийся на содержании своего парня, потому что уважаешь себя. Уважаешь его. Хотя, а кому какая разница? Джей хороший и будучи обнажённым — мировоззрение, поступки и слова, а у Чонвона есть отвратительная привычка забегать вперёд. — Мне нравится, когда ты дразнишь меня, но знаешь меру — зеркалит чонвонову интонацию в ту ночь. — Когда ты смеёшься и прищуриваешься, как кот. С каким восхищением ты смотришь на воду, цветы… Как он выдержал присутствие остальных ребят, когда младший без всякого стыда признавался в правде? Отныне ясно: не почудилось, и румянец на скулах Пака не был игрой света, затуманенного алкоголем разума. Понятны все чувства Джея — начиная с жажды того, чтобы говорящий замолчал, заканчивая противоположным. — Я понял, прекрати, — перебивает Чонвон и просит, чтобы хозяин квартиры улёгся на спину. Сам прижимается щекой к его груди. Спутанное в ногах одеяло мешается, жарко до жути, зато стук чужого сердца не даст ни за что засомневаться в искренности сказанного. Чонвон знает: несмотря на разницу в росте, вес не особо-то отличается. Он объективно тяжёлый, хотя и тощий — ширина плеч создаёт приятную иллюзию, что фигура мужская, а не бесформенного мальчишки. Странно, сложно. Джей не противится и не жалуется, не издаёт, на самом-то деле, ни звука, словно боится спугнуть или разрушить это наполовину романтичное признание. Чонвону нравится Чонсон и наоборот. Ну а что дальше делать и как быть — загадка, учитывая степень усталости и остаточной неловкости. Успокаивающие поглаживания по затылку внушают доверие. — Джей? — М? — Мы можем вести себя, как раньше? — с надеждой интересуется Чонвон, не зная, как правильно сформулировать. — То есть? — Когда мы проснёмся утром, что тогда? — Позавтракаем, а потом я отвезу тебя на плотину. О, нет. Чонвонова забывчивость выходит боком стабильно не единожды. По задумке у него обязаны было храниться с десяток фотографий старшего, а не одна — и то полученная от самого Чонсона. — Почему? — приподнимает голову. — Мне надо фотоаппарат забрать. Молчит — значит, согласен. — Слезть с тебя, хён? — Да, пожалуйста, — жалуется Пак. — Иначе я сейчас умру.