Адам Сильвера «В Конце Они Оба Выживут»

МАТЕО 13:19 В этот раз я даже поднялся на лифте, потому что тащиться с пакетом по лестнице идея весьма не очень для меня. Я открываю дверь и захожу домой. Кидаю пакет на пол и разуваюсь. — Что купил? — спрашивает Руфус, вышедший ко мне. Кстати, Руфус опять в моей одежде. Мы так легко умудряемся совершать такие глупости — как будто знакомы намного больше, чем какие-то там три дня. Я поднимаю пакет с пола и мы с Руфусом идём сразу на кухню. Я решаю пока ничего не комментировать, а просто вывалить всё на стол. Всё равно нужно это всё разложить по своим местам. Я так и делаю. — Ничего особенного, — говорю я и пожимаю плечами. Руфус с круглыми глаза смотрит на меня. — Чувак, пять упаковок желе?.. — ошеломлённо спрашивает Руфус. Я киваю. — Признаю, желе и правда моя слабость, — признаюсь я. — Боюсь представить сколько за всю жизнь ты его в целом съел, чувак. — Эта любовь к желе началась с одиннадцати, так что, не думаю, что там прям убийственные показатели, — говорю я. — Хотя, да, много. — Дофига. Какая жесть. — парирует Руфус. — Кстати, надеюсь ты не имеешь ничего против сухих завтраков? — спрашиваю я, вспоминая, что хотел сделать. — Не-а, в Плутоне пару месяцев я ими только и питался, так что всё супер. Я киваю и подхожу к шкафу, откуда достаю початую коробку хлопьев. — Воспользуюсь моментом. Могу спросить тебя? — спрашиваю я у Руфуса. Он вопросительно смотрит на меня. — Йоу, я думал, мы уже прошли этот этап. Не переводи воздух на такое, просто спрашивай, что хочешь, чувак. — говорит Руфус. — Как Малкольм и Тэго попали в приют? Если это не слишком личное. — спрашиваю я. — Мне кажется, тебе бы лучше у них самих это выпытать, но, так уж и быть, расскажу я, — говорит Руфус, пока я убираю всё купленное со стола в холодильник, — семья Малкольма сгорела при пожаре. Какой-то идиот поджигатель это устроил, которого так и не нашли. Никто не выжил, кроме него самого, а так как Малкольм несовершеннолетний — его тогда и отправили в приют. Он был тринадцатилетним хулиганом и, как оказалось, никому кроме органов опеки он не оказался нужным. Хотя и не факт, что и им. Вообще, я оказался в Плутоне позже их всех. Малкольм с Того вместе намного дольше. Насчёт Тэго, в самые подробности вдаваться не буду, но мать Тэго бросила его ещё будучи он ребенком, а папаша сбежал, поскольку не смог оплачивать счета. Но на самом деле его папаня сам не себя руки наложил, через какое-то время. Тут у каждого из нас истории не из лучших. Да настолько не из лучших, что аж тошно. Ну а мою ты и так знаешь. И после того случая с водоемами стараюсь особых дел не иметь. — заканчивает Руфус. — Прости. — говорю я. — За что? — Что спросил. — говорю я и отвожу взгляд подальше от глаз Руфуса, которые в упор на меня смотрят. Руфус, кажется, раздраженно цыкает и качает головой. — Забей. Всё норм. Просто если у тебя будут какие-то вопросы относящиеся к плутонцам, то лучше спроси у них самих, чувак. — говорит Руфус. Я киваю и достаю сначала две тарелки, а потом молоко из холодильника. Кстати говоря, хочу заметить, что у меня такое фиговое предчувствие, но понятия не имею к чему это предчувствие относится. Предположений тоже немного. Я ставлю две тарелки на стол и сначала сыплю немного хлопьев себе, а затем передаю пачку Руфусу. Он насыпает себе примерно столько же, сколько у меня. Так же поступаем с молоком. Это реально классно вот так просто делить завтрак, у меня или неважно где. Просто заниматься чем-либо вместе, буду честен. — Кстати, ваши опекуны не против того, что я остаюсь с тобой Плутоне? — спрашиваю я. — Ни сколько! На самом деле, что Дженн, что Фрэнсис — они те ещё добряки! Просто вынуждены быть строже с нами-то, молодыми, ты и сам знаешь. Может, их так и подмывает вставить мне каких-то пять копеек, потому что я почти буквально успел стать вожаком нашей плутоновской стаи, но пока они никак не действовали. Но ближе к теме, они всё равно ни капли не против того, что я, ну не знаю, сплю с тобой или типа того, — говорит Руфус. Я понял, что он имеет в виду, но всё равно буквально обливаюсь краской. — Оу, черт, виноват, прозвучало немного не так… Но ты понял, что я имею в виду. — Да, я понял. Не привычно есть в тишине, признаю. Обычно я ем под что-то типа сериалов на «Нетфликсе» или под музыку в наушниках. Здесь бы точно вписалась Feels like We’re Dying* от Джонни Гота (Johnny Goth). Где-то в течении пяти минут мы что и делаем — то молча едим, но потом я обрываю тишину ещё одним вопросом с очередной теорией. Моя слабость, видимо. — Кстати, я тут размышлял о такой штуке, как теорема о конце света. Ты знаешь о ней? — в очередной раз спрашиваю я. Но Руфуса это никак не беспокоит. — Не-а, не знаю. Но давай, порази меня этим. — отвечает он. — В целом, это вопрос: долго ли ещё будет существовать человечество? Типо, как оказалось, это можно выяснить с помощью математики, но это всё ещё не точно. Если задуматься, то по сути, человек может вычислить, когда всё человечество вымрет. Что если этот человек, который узнал, или же небольшое собрание из тех людей, которые владеют такой информацией объединятся и сделают так, что человечество будет существовать меньше, чем он вычислил. — То есть; истребит его, или как? — спрашивает Руфус. Я качаю головой. — Я не знаю. Но он, по крайней мере, может заверить людей через СМИ, которые верят во всё подряд, что им осталось жить недолго и много кто собственноручно наложит на себя руки. Конечно, это ужасно, но в этом весь смысл. По сути, вся эта теорема и вопрос чушь и бессмыслица, но с другой стороны — ещё одна теория, которая обычным людям, таким как мы, вообще непонятна. Сама её суть. — Хочешь сказать, мы сейчас могли понять смысл этой теории, но не понять, что мы его поняли? — спрашивает Руфус. Я не знаю, как из всего мною сказанного он пришел к такому выводу, но теперь и я задумался об этом. — Это сложно, но, наверное, да. Возможно? — я киваю. — С ума сойти. Полная дичь, — говорит Руфус. — Но теперь и у меня вопрос: как ты все эти теории к себя у голове носишь, чувак? — Ответ: понятия не имею. Может, я родился и сразу стал думать о разных теориях и поэтому сейчас у меня появился дар запоминать сразу по нескольким теориям за раз. — отвечаю я. — По сути, звучит как абсолютная правда. — говорит Руфус — По сути, возможно это так и есть, просто мы оба об этом, опять же, не догадываемся. — Пожалуй, хватит теорий, иначе и у меня голова ими забита будет. А я не собирался писать никаких триллеров. По крайней мере, пока что. — Руфус усмехается. Я пожимаю плечами. — Но помимо теорий, я придумал что-то другое, что можно обсудить, чувак. Например, то, что меня жутко бесит: часть интернета заполненная влогами «Смешные убийства, в которых что-то пошло не так», вроде так это называется. Какой человек создал это дерьмо? И как убийства могут быть смешными? Я понимаю достаточно вещей, но определенно не эту дрянь. — Руфус опять цыкает. Это выглядит смешно со стороны, но я разделяю с ним его злость. Меня тоже это ужас как беспокоит. Буквально бесит. Руфус злится, но кроме цыкания и речи почти никак это не показывает. — Ты прав. Но, вообще, это из сайтов, форумах, просто блогов и вкладок из разряда «Тупые смерти» на «Обратном отчёте», и на еще некоторых форумах для Обреченных или просто для тех, кто захотел неуместно подшутить над ними же. Меня тоже это ужасно бесит. Я помню, как нашел одну девушку в «Последнем Друге», которая закидала меня ссылками на эти же блоги. Я очень сомневаюсь в том, что она была Обреченной. Она была помечена, как Обреченная. — Вот это тебе не повезло, конечно. Попадутся же какие-то типы. У одних идиотов любимый раздел в интернете это «Смешные смерти, в которых что-то пошли не так», а у других челов спрятано лекарство в штанах, как они утверждают. Вот же хрены и гады! — говорит Руфус. Я смеюсь. Руфус тоже. Всё это так тупо, что смешно. Хотя, отчасти, он прав. На удивление, это не какая-то там заумная фразочка. Точно не в этот раз. — Ещё была девушка, которая хотела потренироваться со мной перед её первым разом с её парнем… Полный провал. Надеюсь, её парню повезет найти другую девушку, которая не будет изменять ему перед первым разом. — вспоминаю я. Тому парню и правда жутко не повезло. — Какая жесть, — говорит Руфус. — Все эти сайты для знакомств вообще не тема. Один в один с тамблером. Один фиг там сидеть. Полная фигня. — Без понятия, я пытался зарегистрироваться в тамблере, но даже там навозникало кучи ошибок, поэтому я оставил эту затею до лучших времен. — я пожимаю плечами. Это не отмазка для того, чтоб не сидеть в тамблере. Честное слово. — Я бы на твоей месте вообще в него не лез. Вряд ли там много чего хорошего. Хотя вот Малкольм сидит во многих таких штуках. Но вот я за всю жизнь ни разу в такой подобной приложухе не сидел. Ладно, может, в свои пятнадцать я и вытворял такое, но это не в счёт. Что насчёт Тэго, он максимум может зайти в один такой чат и пропагандировать буквально пару минут панд на стадии вымирания, — говорит Руфус. — Нет, ну серьезно, полная дичь. То есть, цитирую, что этот недоумок прикинул где-то после того, как мне позвонили первый раз. Не сразу, конечно, но без разницы: «Йоу, этим ребятам в Отделе Смерти повезло, что они не умеют предсказывать смерть животных! Не, ну правда! Прикиньте, как все возненавидят чувака, который приговорит к смерти последнюю панду на планете. И далее про СМИ и бла бла бла…» Рано или поздно он станет мутить с пандами, иначе я не поверю в реальность этого мира. — И правда. Того парня или неважно кого буквально бы ненавидел весь мир. Ужас. — говорю я. Мне искренне было бы его жаль. — Да, чувак, жизнь отстойная и несправедливая штука. — говорит Руфус. — Знаешь, существует приложение «Некро», чем-то похожее на «Последнего Друга». Точнее, серьезно один в один. Отличие только в том, что «Некро» это приложение, где ты платишь восемь баксов в день за то, чтобы найти партнера на одну ночь. Но мне кажется, что человек стоит куда больше и дороже восьми баксов, согласись… — говорю я. Не упоминаю того, что мысли о сексе меня до сих пор тревожат, хоть и я недавно чуть им и не занялся. — Заводить различные отношения через интернет — буквально играть с огнем. А в случае с этим «Некро» — играть уже с пламенем. — Одно и то же. Разве нет? — спрашиваю я. — Не совсем, но ты прав. — отвечает Руфус. Мы наконец-то доедаем свой завтрак, и я ставлю тарелки в раковину к лучшим временам. Примерно к таким, когда я снова наберусь желанием отдраить всю квартиру (в том числе и посуду.) Я открываю холодильник и достаю с него желе, но перед этим спрашиваю Руфуса: — Желе? — Не-е, спасибо, чувак, но я желе на дух не переношу. — Встречный вопрос: почему? — Ответ: у меня лет с одиннадцати к нему жуткая неприязнь, потому что у меня прямо на глазах какой-то пацан люто объедался желе, а потом его рвало этим же желе. Знаешь, типа, он вообще объедался не просто одной, двумя, парами упаковок, а прям много. Я всё это время вместе с Оливией наблюдал за тем пацаном, как он уплетал желе, а когда он закончил и выблевал его, меня вообще тоже вырвало. Не знаю, что за встречная реакция произошла в моем организме тогда, но к желе я больше не прикасался. Хотя Оливия относилась к нему нейтрально после того случая до конца своих дней. — отвечает Руфус. — Странная история для того, чтобы возненавидеть желе. — говорю я. — Каждому свое. — Ты прав. — я киваю. Достаю одну упаковку желе и чайную ложку, и опять сажусь рядом с Руфусом. Теперь мы сидим бок о бок. — Но поверить не могу, что кто-то не переносит желе. — говорю я. — Ага, чувак, и этот кто-то сидит прямо слева от тебя. — Руфус пинает меня в бок. — Надеюсь, ты не собираешься отказываться от меня, потому что я планирую объесться желе… — шучу я. Я и вправду много шучу в последнее время. Ещё один показатель того, что я становлюсь тем Матео, о котором даже мечтать не мечтал. Я бы и не возражал, если бы не противоречил сам себе настолько. — Конечно нет. Не собираюсь я так просто от тебя отказываться. — Руфус опять пинает меня в бок, но на этот раз я отвечаю ему тем, что пинаю его в ответ. — Мне кажется, или это начало войны? — спрашивает Руфус. — Абсолютно, — говорю я и пинаю его опять. — Не смей щекотать меня, Руфус. — В определенные моменты твое это «Руфус» звучит очень даже серьезно, Матео. — У меня нет для тебя какого-нибудь прозвища типа твоего для меня. Так что смирись с этим, Руфус. — я, пока никто из нас не пинает друг друга, ем свое желе. — Что не так с Руфом? — Руфус вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами. — Смотри, не подавись желе, Тео. — как-то странно протягивает Руфус, а потом пинает меня в бок. — Не пинай меня, пока я не придумал свой план боя. — говорю я. — План боя подразумевает собой наличие пуль и бомб. — разъясняет Руфус. — Я это в виду и имею. — я киваю. — Ты не ответил на вопрос: что не так с Руфом? Признай, это звучит как-то не так для тебя, я тебя раскусил? — выпытывает Руфус. — Не знаю. Тебя так каждый второй называет, тем более, это совсем не романтично, понимаешь? Но другого прозвища для тебя даже не существует. Это досадно. — говорю я и смотрю в пол. — Ого, чувак, мне не послышалось? И когда ты начал подкатывать или флиртовать со мной, а? — стебется Руфус. — В один час ты замкнутый, в другой флиртуешь со мной… Один фиг его поймёшь по какому принципу это происходит. Я флиртую с Руфусом? Я точно не думал, что это похоже на флирт. — Я замкнутый? — переспрашиваю я, но не совсем то, что хотел. — Ещё какой замкнутый, чувак. Но не всё время. Безусловно, я знал, что я замкнутый парень, но сейчас это подтвердилось. — Ладно. Но это нечестно, что у тебя даже прозвища нет, которым мог бы называть тебя только я. Ты явно мухлюешь. — я перевожу тему. — А тебя, что-ли, никогда «Тео» не назвали? — спрашивает Руфус. — Не-а. Только Матео. — Отстой. Но Матео клевое имя. Нет, ну серьезно. Всегда было классной затеей найти парня с именем Матео. Матео… — Ради бога, хватит. — говорю я и усмехаюсь. — Не, ну а что такого? Чувак, у тебя клевое имя. Реально. Типа… Блин, Матео. Не думай, что я чокнулся, я серьезно. — говорит Руфус. — К счастью для тебя, я не склонен к конфронтации. — говорю я. — Приму это, как должное, Матео. — говорит Руфус. Через пару секунд, меня буквально передергивает от этого типичного звука будильника на моем телефоне, в кармане. Я поставил его, чтобы не забыть о вещах в стирке и о том, что их надо развесить сушиться, иначе они сгниют в стирке. — Зачем будильник? — спрашивает Руфус. — Одежду нужно развесить. Думаю, что я недолго. — Пошли, я помогу тебе. Не хочу без дела сидеть, так не клево. — Как знаешь. — я соглашаюсь, и мы вместе идём сначала в ванную, чтобы я сначала забрал мокрые вещи из стиральной машины. Таким образом, я набираю целую корзины из мокрой одежды. Пугающая картина. — Вот это да. — комментирует Руфус. — Ты сам подписал себя на это. Конец всем твоим надеждам. — говорю я. Держу пари, он уже пожалел об этом. Я тоже борюсь с желанием перестать стирать свои вещи, потому что их слишком много и вовсе неважно, что самой стиркой занимается машинка. Хотя некоторые вещи приходится стирать вручную. Но и в грязной одежде ходить безумие, однако мне наверняка об этом уже не узнать, ведь я до конца своих дней раз в неделю буду закидывать вещи стираться. Иметь кучу одежды — тоже откровенное безумие. — Пытаюсь с этим смириться, чувак. — говорит Руфус. Потом мы идём на балкон, а Руфус попутно открывает мне двери. РУФУС 13:40 Так много шмоток я видел только у Малкольма (хотя у него наверняка побольше будет). Но теперь я повидал и у Матео примерно столько же. Не скажу, что Матео какой-то модник, но в выборе одежды явно себе не отказывает (это было точно не оскорбление, просто факт.) Я попутно открываю двери для Матео, чтобы он бога-ради не навернулся. Я, кстати, теперь тоже задумался о этой приложухе «Некро». Знаете, меня оказывается теперь тоже тревожат мысли о том, что человека могут продавать за восемь баксов. Если быть точнее, то тело человека. Я понимаю, это секс на одну ночь и на следующий день вы друг другу приходитесь никем (или не только образно вы уже приходитесь никем…), но, черт с два я признаю тот факт, что восемь баксов за тело человека — это в порядке вещей. Показать бы Малкольму этот «Некро», так он оттуда не вылезет, честное слово. Малкольм нормальный чел, ничего не подумайте, конечно, но от секса он бы себе не отказал, я-то знаю. Не то, чтобы я до появления Матео тоже не заинтересовался в «Некро» (хотя мне для знакомств приложения и не нужны, многие девушки имеют желание узнать мой номер и вы догадываетесь к чему это всё идёт почти всегда. Именно, я хвастаюсь тем, что популярен среди девушек!), но, хотя тогда, по крайней мере, я всё равно не мог предавать себя на что-то одноразовое (ну и сейчас я этого, естественно, не сделаю). Не буду отрицать, любопытство купить там что-то или кого-то сыграло бы со мной в плохую шутку. Я согласен, прозвучало дерьмово, виноват. — Кстати. Что насчёт твоих перемен… Как они? Без очевидных. — спрашивает Матео. Не знаю, что он подразумевает под очевидными, но я говорю: — Сегодня ещё даже не началось. Тебе не кажется? — спрашиваю я. — Я не уточнял насчёт сегодня, но, точно. Допустим. Тогда, что насчёт перемен позавчера? Опять же, кроме очевидных. — перефразирует свою речь Матео. — Они есть. — отвечаю я. — И какие? — спрашивает Матео. Всё это очень мне «флешбечит» тем днем, когда мы чуть не умерли. — Я сходил на свидание с клевым парнем, — говорю я, не клюя на уловки Матео. Думаю, если бы не занятые корзиной руки Матео, то он бы меня пнул, честное слово. Мы дурачимся и будем дурачиться до того, как это станет нереальным. Поэтому мы будем дурачиться всегда, всё просто. — Что насчёт твоих перемен? У тебя они есть? — Ага. Я бы сказал наверняка. — отвечает Матео. Я открываю эту полупрозрачную дверь на балкон и пропускаю Матео вперед. Потом захожу сам, немного прикрывая дверь. — Какие? — так же спрашиваю я. — Догадайся. — хитрит Матео. Я бы назвал его индюком, что он прямо не отвечает мне, но это Матео, так что, в случае как с Малкольмом тут точно не прокатит (я часто называю Малкольма шуточно придурком или кем-то ещё, но для таких плутонических братьев это пустяки. А тут-то другое!) Я только сейчас замечаю три коробки в углу балкона: одна большая, вторая где-то средних размеров, а третья вообще нереально мелкая (словно это вообще и не коробка). Спрошу чуть позже про них. Матео ставит корзину с одеждой рядом с тремя, кажется, даже электрическими сушилками. И откуда у них столько сушилок? — Тебе повезло, что из всех плутонцев — я самый умелый в развешивании одежды, — Ты бы видел, как паршиво это делает Тэго. — говорю я. — Сочту за честь. — говорит Матео. Мы смотрим на кучу мокрой одежды, кажется, даже не собираясь с ней что-то делать. Но я опять начинаю: — Бросаю тебе вызов. Кто быстрее и больше развесит одежды, тот и победитель. — Отказаться я не могу, так? — спрашивает Матео. — Конечно нет. — я отрицательно качаю головой. — По рукам. Что насчёт выигрыша для победителя? — Типа приза? Дай-ка подумать, чувак… — говорю я. — Что насчёт того, чтобы придумать желание, когда кто-то выиграет? Загадывает победитель, естественно, выполняет — проигравший. — Идёт. — говорит Матео, и мы пожимаем друг другу руки, заключая такой себе спор. — Давай лучше с таймером? На тридцать секунд. У кого больше одежды вывешено — тот победил. — говорю я. — Хорошо. — Матео врубает телефон и ставит таймер. Он кладет телефон на подоконник и готовится его запустить. Думаю, мы услышим о конце таймера. Матео запускает тридцатисекундный таймер и мы начинаем. Я хватаю по одной шмотке, не обращая внимания, что у меня в руках. Пытаюсь максимально нормально повесить на, повторюсь, кажется, электрическую сушилку одежду и сразу беру вторую. Матео действует в том же темпе. У него там и правда дофига одежды, поэтому нам её хотя бы хватит. И так ещё тридцать секунд мы вешаем одежду на скорость, пока таймер не начинает звенеть. Мы оба останавливаемся. — Считай у себя, а я посчитаю у себя. — говорит Матео. Я машинально киваю. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… одиннадцать. У меня одиннадцать развешенной «всякой всячины». Начиная с рубашек (я уже понял, что Матео фанатеет от них), заканчивая кучами пар носков. — У меня одиннадцать. — говорю я. Я уверен, что выиграю это спор. Матео усмехается и хлопает меня по плечу. — Тринадцать. Конечно. А я-то думаю, почему в корзине как раз закончились вещи. — Вот же… — я задумываюсь, какое прозвище подходит Матео из разряда «индюк, гусь, козел и так далее…», но ничего не приходит на ум. — Даже не знаю как тебя назвать. — Тебе повезло, ты легко отделаешься. Даже слишком. — говорит Матео. Сначала я не вдупляю, о чем он, но потом вспоминаю, что проигравший делает то — что загадает победитель. — Что ты там удумал? — спрашиваю я. — Поцелуй меня. — говорит Матео, но перед этим врубает сушилки. — Да запросто. Это даже не наказание. — я подхожу к Матео и целую его. Это чуть больше, чем какой-то там мимолетный поцелуй. Но не намного. Никогда этого не говорил, но Матео очень горячий в такие всякие моменты. В смысле того, что у него температура будто не как у обычных людей, а где-то под пятьдесят и так далее, серьезно. — Нет, не так. — с серьезным выражением лица, говорит Матео. Я вопросительно смотрю на него. — А как тогда? — спрашиваю я. Матео кладет свои две руки мне на края моего лица и притягивает к себе. Теперь я понял, что он имел в виду. Это называется французский поцелуй**, если я, конечно, не ошибаюсь. Передавать то, что мы делаем — само извращение, но Матео убирает одну свою ладонь от моего лица, вместо этого, мне на плечо. Я импровизирую и сжимаю свои руки на талии Матео. В определенные моменты это реально сильно затягивает. Прямо как сейчас. Только — вот ведь чёрт! — до этого так не разносило. Я и Матео пятимся к стенке, а потом на пол, потому что чуть выше — подоконник и стукнуться об него головой было бы паршиво. Мы прекращаем поцелуй, потому что в легких не осталось воздуха. Мы громко дышим и смотрим друг другу в глаза. Матео не отводит никуда взгляд. А ещё, сейчас я и Матео в довольно странной позе. Матео сидит на полу расставив ноги, а я стою почти на коленях, одной ногой между ногами Матео, а втором рядом с его правой. Матео до жути смущен. Я целую его ещё раз, прижимая к стене. Просто по случаю судьбы, в какой-то момент, моя рука оказывается почти рядом с его пахом. Но я как-то не обращаю на этого внимания. Матео что-то бубнит. — Руф, — протягивает Матео. — Я как-то нервничаю. Я серьезно не уверен, что готов к такому сейчас… Прости. — Что? — переспрашиваю я. Я не понимаю на счет чего он может нервничать и к чему он клонит. — Я не уверен, что готов такому шагу прямо сейчас. Не пойми меня неправильно, но… — повторяет Матео. Я всё так же не понимаю в чем суть, но машинально смотрю на одну свою руку. И, о черт, она почти на паху Матео. Я только сейчас это нормально сообразил и понял. Я серьёзно не специально, вы меня знаете! Я удивленно убираю руку. Теперь и мой черед краснеть, запечатлите кто-нибудь этот момент. — Я не… О чёрт, нет. Слушай, я не имел в виду ничего такого, серьезно. Она вообще там случайно оказалась, клянусь, — говорю я. И, всё-таки, в моей жизни было мало неловких моментов, да настолько, что я не успел понять, как себя в них вести. — Послушай, мы займемся сексом, только когда ты будешь готов к такому шагу. Конечно. И я не собираюсь ничего делать, пока ты не готов к большему, Матео. — говорю я. Матео загорелся ещё сильнее. Он не желая развивать эту тему вместо меня, поэтому говорит (спасибо, а то неловкости сейчас по горло хватает): — Допустим… Но, может, перед тем, как мы снова займемся другими делами, ты поцелуешь меня последний раз? — бормочет смущенно Матео. — Думаю, за целый день мы ещё успеем пару-тройку раз поцеловаться, но, чёрта с два. Конечно да. — говорю я и тянусь к Матео. На этот раз — обе мои руки при мне (я теперь попросту не смогу не следить за ними.) Я прохожусь языком во рту Матео по его зубам, по всюду. От таких поцелуев и правда тягучее чувство внизу, не буду затирать. На деле всё происходит намного лучше, чем звучит, могу поклясться. Держу пари, что отчасти Матео нравится всё это не только потому, что он любит меня и хочет просто целоваться со мной, а потому, что для него это всё совершенно целиком в новинку. Но, конечно, по большей части из-за первого мною сказанного. Ему сильно повезло, что я хорошо умею целоваться. Я и Матео заканчиваем с поцелуями, когда снова воздуха под ноль. Если бы не нехватка воздуха, то, даю сотку, мы бы побили все мировые рекорды по продолжительности поцелуя. Честное словно. Мы долго играем в гляделки между собой, но вскоре, я непонятно улыбаюсь и поднимаюсь на ноги, следом протягиваю руку Матео, чтобы он встал. Он тоже поднимается. Даже малейшего понятия не имею, но что-то внутри меня так и хочет выдать какую-нибудь сногсшибательную шуточку. Но я этого не делаю, не делаю пока что. Мы уже собираемся уходить отсюда, как об окно снаружи жестко ударяется птица. Матео что-то мычит. — Офигеть, ты притягиваешь птиц, ты знал? — шуточно спрашиваю я. Буквально. Как много всего странно было связано с Матео и птицами? Типа, вспомните: мы два раза похоронили обезглавленных птицы (первый раз, когда я только познакомился с Матео или в районе того, а второй через пару часов по пути в Плутон после второго звонка из Отдела), потом Матео снился кошмар с так же обезглавленной птицей (в метро в тот же день, когда и впервые похоронили птицу), ну а сейчас одна из таких врезалась в окно, с той лишь разницей, что она жива и с головой. — Уже понял. Довольно мрачное преимущество. Наверное, это знак, что нам нужно побыстрее отсюда смываться? — Матео, кажется, это преимущество и правда совсем не по нраву. — Не-е, чистое везение, — говорю я, а потом вспоминаю про коробки про которые хотел расспросить Матео. — Кстати, просто интересуюсь, что за там коробки? Не похоже на то, что ты со своим папой недавно сюда переехали. Можешь не отвечать, если не хочешь говорить, конечно. — Те? — переспрашивает Матео, показывая на коробки в углу. — Ага. — я киваю. — Вроде бы, бывшие вещи и не только моей мамы. — отвечает Матео. — Ты, что ли, не распаковывал их? — спрашиваю я. — Нет. — Матео отрицательно мотает головой. — Почему? — опять спрашиваю я. — Не знаю. Сначала эти коробки стояли в комнате у папы, но потом он убедился в том, что я больше не маленький мальчик и если захочу, то смогу посмотреть на содержимое коробок от мертвой матери. Но я так и не трогал их. Только примерно знаю по общим словам папы, что там много фотографий её и его и так далее и тому подобное. — говорит Матео. Он пожимает плечами. — Хочешь их открыть? Можем вместе это сделать. Матео колебается и не отвечает какое-то время, наверное, потому, что думает, что мне не понравится его ответ. — Если не хочешь, то так тому и быть. Я во всяком случае не заставляю тебя, чувак. — Нет, хорошо, давай. Всё равно я сам никогда до них не доберусь… — Матео всё-таки соглашается. Не знаю, было ли это согласие из-за вежливости или нет, но мы подходим к ним и оглядываем. Они обмотаны скотчем, поэтому Матео бегает за канцелярским ножом, а потом возвращается. Лично я даже просто не могу съездить к себе домой, потому что меня будут мучать призраки (в которых я не верю) и, не исключено, что я буду там только истерить. Однако рассматривать старые вещички мертвой матери тоже нехило. Не могу предположить, как будет себя чувствовать Матео, но если вдруг-чего я его конечно поддержу. МАТЕО 13:48 Серьезно, я как-то и не задумывался их открывать. Если бы не предложение Руфуса, я бы так же и не задумывался, будем честны. Но если там будет что-то способное меня ментально покалечить (не знаю, что), то в компании Руфуса будет не так тошно. Я разрезаю среднюю коробку сверху. Внутри сразу кидается на глаза: небольшой конверт, лежащий посередине, мини фотоальбом слева, и куча всего справа и везде. Я раскрываю верхушку коробки по разные стороны и первым делом вытягиваю конверт. Руфус вместе со мной непонимающе его рассматривает. Но черед пару секунд, я нахожу почти незаметную подпись: « От Розы, будущему сыну Матео» и небольшое сердечко нарисованное ручкой в углу. Меня даже передергивает. Руфус сжимает мое плечо своей рукой. Не хочу томить, хоть и, возможно, вовсе не хочу читать это. — Давай, чувак, сделай это. — подбадривает меня Руфус. Я как-то не очень уверенно киваю. И открываю аккуратный конверт (удивительно, что он не помят.) «Дорогой будущий сын Матео, Когда я пишу это письмо тебе, совсем перед своими грядущими родами, я чувствую, как что-то душит меня изнутри, поскольку в последнее время перед родами меня преследует ужасное ощущение, мой любимый будущий сын. И я понятия не имею почему. Будто я могу умереть, понимаешь? Я не думаю, что твой отец сказал бы тебе о том, в случае если я умру, что меня преследовали такие относительно странные мысли. У нас часто возникали ссоры по поводу моего самочувствия и предчувствия. Матео злился, что я накручиваю себя и не стремлюсь к тому, чтобы дать своему сыну материнского внимания. В какой-то момент, я стала верить в то, что схожу с ума перед родами из-за стресса. Во всяком случае, пока что я не знаю мертва я или нет. Если нет, я просто выброшу это письмо и всё остальное (остальное оставлю себе, как и было ранее.), в случае, если да, это всё твое. Я не знаю возможно ли предугадать смерть, но понятия не имею. Но сомнений по поводу моей жизни с каждым часом становится больше и больше и я не знаю почему. Может, твоя мать немного странная. Но помимо этого, я также отказываюсь принимать то, с чем не согласна. Точно также, как я не принимала предложения от твоего папы и только спустя несколько — согласилась. Это душераздирающее чувство, что если я умру, я не смогу разделить с тобой все те возможные драгоценные моменты. Такие как твои первые слова, ползание и первый шаг. Но в случае чего, за меня это сделает мой муж и твой папа. Честное слово, надеюсь на то, что выживу, поскольку как бы мне хотелось держать тебя на руках и смотреть на то, как ты играешь в машинки или в это популярное среди детей «Лего». Но судьба может распорядиться иначе, и я не смогу стать свидетельницей этих моментов. В любом случае, если ты это читаешь, то я наверняка умерла и передала вещи твоему папе, а твой папа доверил тебе все эти коробки, когда посчитал нужным. В них находятся вещи, которые имеют при жизни для меня сентиментальную или иную ценность. Я хочу выразить всем этим свою любовь к тебе, которую ты успел и, возможно, успеешь принести в мою жизнь (даже если я умру почти сразу после твоего рождения.) Я искренне надеюсь, что эти вещи будут напоминать тебе о том, что я люблю тебя от земли до небес. Однако я также хочу, чтобы ты знал: Даже если меня не будет рядом физически, я всегда буду с тобой душой, Матео. Я буду наблюдать за тобой с самих небес и буду болеть за тебя и молиться на каждом твоем шагу. Я буду твоим ангелом-хранителем, если ты в них веришь, буду защищать и направлять тебя по жизни. Напоследок, мой дорогой Матео, пожалуйста, ни за что не позволяй моему возможному отсутствию помешать тебе жить счастливой и полноценной жизнью. Люблю тебя от земли до небес, будущий мой сын Матео. С любовью, любимая мама, Роза». Сейчас я впервые вижу, каким был почерк у мамы. У мамы был явно ломаный английский и почерк (у меня тоже). Тут есть знакомая мне фраза «люблю от земли до небес», хотя я совсем не помню, когда стал её использовать и где услышал или вычитал. Её почерк почти никак не отличается от моего (они почти идентичны.) Как я и говорил, я правда так и не понял, когда она успела получить звание «любимой» мамы, когда она даже не помогла мне преодолеть мои первые шажки, не играла со мной в машинки или в «Лего» или, что там делают любимые мамы. Верно, она и сама об этом сказала, но, всё-таки. Но это письмо до чертиков меня тронуло, буду откровенен. Думаю, что увидь я это письмо в лет так тринадцать, то точно бы разрыдался, но сейчас мне просто тошно от того, что мама умерла. Точнее, нет, я нагло вру, ведь я и сейчас чувствую себя не лучше, чем бы чувствовал в тринадцать. Может, истерик я устраивать не собираюсь, но мелкую слезу точно скоро пущу, если застану что-то ещё наподобие этого письма. Внутри, помимо этого, мне не по себе. И это точно странно, что у мамы было такое предчувствие. А ведь тогда Отдела Смерти ещё даже не существовало. Какая ирония, правда? — На душе будто кошки скребутся, хотя это сильно сказано, — признаюсь, — Но, видимо, моя мама не из тех, кто умел писать письма. — наполовину вру я. Она наполовину как раз-таки та, чьи письма могут задеть за живо (наверное, каждое её письмо было таким. Пятьдесят на пятьдесят.) — Со времен пройдет, чувак. Только время поможет.— говорит Руфус. Он сочувствующие смотрит на меня и сжимает мое плечо. Помимо всего этого, здесь становится прохладно, а ещё, просто стоя их разбирать не круто, поэтому я предлагаю: — Перенесем их в гостиную? Тут прохладно. — Согласен, чувак. Без проблем, — говорит Руфус. — Тогда, я беру эту, а ты две другие. По факту, думаю, что по весу примерно одинаково. — Хорошо. — говорю я. Я беру две коробки. Не буду отрицать, мышц у меня почти нет, поэтому буквально почти вся физическая работа дается мне с трудом, но не то, чтобы я не мог её выполнить вообще никак. К примеру: Я не висел со своими сверстниками на турниках; Ни разу не держал планку дольше минуты и тридцати секунд и ни разу не мог нормально отжаться больше десяти раз, буду честен. Хотя эти коробки, на удивление, не такие уж и тяжелые, как я то представлял. РУФУС 13:53 Я серьезно искренне сочувствую Матео. Типа, если бы у меня откуда-то не возьмись были бы такие вещи и мои родаки умерли бы по-другому я бы разрыдался и что-то типа этого. Да даже просто письма было бы достаточно, честное слово. Мы выносим все три коробки из балкона и Матео закрывает его. Я ставлю коробку, которую несу рядом с диваном, а Матео ставит свои (кроме мелкой. Её он оставляет с моей) на сам диван. Мы садимся вместе на одну сторону и Матео оказывается в прикольном положении: буквально сидит в объятиях, поскольку мне тоже интересно посмотреть, что там, я как можно то ближе придвинулся к Матео и закинул одну ногу на его. Матео, к счастью, не против такого расклада. Да он, кажется, почти ничему не против, что касается физических взаимодействий, серьезно. Типа, йоу, зацените: я так-то тоже. Когда Матео читал то письмо, походу, от его мамы, то я буквально заметил, как у него чуть слёзы не пошли. Фиговое, грустное чувство, когда кто-то (особенно родной чувак) буквально плачет у тебя на глазах. Я заглядываю через плечо Матео, как он вытягивает первую вещицу. МАТЕО 13:54 Я вытягиваю фотоальбом. Это, абсолютно то, по чему я сразу хочу пройтись даже на секунду глазами. Конечно, папа показывал фотографии мамы (те, что сам делал в то время.) Но это её альбом, с фотографиями, которые могут быть, конечно, близки к ней больше, нежели к папе. Мне любопытно посмотреть на то, какие она делала фотографии. Руфусу, похоже, тоже. Я переворачиваю первую страницу фотоальбома с надписью что-то типа: Также принадлежит Розе. На первой страничке с фотографиями, её фотография в крутом мини платье и в шляпе, которая на половину закрывала её лицо. По рассказам папы, у моей мамы один из самых сложных характеров и наладить отношения с ней — благословение от самого Бога, но по этой фотографии я бы так в принципе не сказал. Если не знать её, то можно подумать, что что она типичная милая дамочка, что и муху не обидит. Может, даже какая-нибудь фанатичная девчонка. Ничего не подумайте, я, конечно, не имею ничего против фанатичных девчонок. На форуме «Обратный отчёт» много разных интересных фактов о Обреченных и их жизнях, например, я видел пару рассказов о молодой женщине, что также думала, что скончается при родах и в итоге ей за пару часов до них позвонили из Отдела (это было относительно недавно). Затем её муж продолжил писать за неё её пост и поведал о том, что она и правда умерла при родах, но ребенок выжил. Меня всегда бросает в жар от таких историй, потому что где-то лет с девяти я уверял себя в том, что мама умерла из-за меня, даже не смотря на то, что тогда я был слишком мал для таких заявлений. Хотя, если говорить буквально, то так и есть. Следующая фотография: Мама на фоне природы стоит лицом к камере и улыбается во все тридцать два зуба. — Вы как две капли похожи, чувак. Обычно происходит наоборот… Я вот очень на папку своего похож. — комментирует Руфус. — Ты прав, я несильно похож на своего папу. — соглашаюсь я. Просто как интересный факт: моя мама при жизни была намного смуглее папы, а папа был бледнее, чем она. Я сразу, не глядя переворачиваю на середину альбома. Там уже мама и её папа, как я понял. Потому что, они похожи друг на друга один в один. Если честно, я никогда не интересовался жизнью своих дальних родных, помимо бабушки, которую я всё-таки любил, хотя, может, стоило бы писать или звонить им. Последняя фотография, которую я смотрю, перед тем, как отложить альбом, это фотография, где мама в роскошном белом платье. Я не думаю, что оно свадебное, но похоже. Оно ей очень идёт. Моя мама была красивой при жизни, хоть и очень упертой женщиной. Чем-то они даже похожи с Лидией. Держу пари, они бы поладили между собой, будь мама жива. — Думаю, я не хочу смотреть его дальше. По крайней мере, сейчас точно. — говорю я. Я и правда не хочу продолжать смотреть их больше прямо сейчас. Может, попозже. Где-нибудь в одиночку. — Как знаешь, чувак. — отвечает Руфус. Когда я откладываю какие-то две книги с одним подписанным стикером, Руфус замечает внутри что-то. — О да, это то, о чем я думаю? — говорит он, — Чувак, смотри! — он тянется через меня за тем, что увидел, — Это же из Футурамы! И Донателло из черепашек. Вот это да. — он протягивает их мне. Думаю, подразумевалось, что я мог найти это в детстве? На самом деле, Футурама классный мультсериал. Черепашки-ниндзя с ним никак не сравнится. — Думаю, она думала, что я мог найти это будучи маленьким. — поясняю я. — Может быть. Они клевые. — говорит Руфус. — Ты прав. В детстве я обожал Футураму. — говорю я. — Я тоже! Абсолютно классный мульт. — соглашается Руфус. Мы откладываем игрушки и я смотрю на те две книжки, что изначально достал. На стикере написано: «Если ты будешь увлекаться книгами — вот тебе небольшой подарок от меня. Если нет — можешь отдать их кому-то другому. От Розы». Как ей повезло угадать с этим. Это две классические книги. Одна — «Франкенштейн» от Мери Шелли***, а вторая «Листья травы» от Вильяма Коллинза****. — Ей повезло. Ты тот ещё книголюб, как я понял. — говорит Руфус. — Да, ты прав. — я киваю. Следом я достаю, кажется, три блокнота перевязанные собой лентой (думаю, для того, чтобы они не распались по всей коробке.) На углу также стикер: «Это мои блокноты, в которых я писала о своем каждом дне. Думаю, что они помогут тебе узнать твою маму лучше, если что-нибудь случится. От Розы». Тошно и досадно, потому что тогда, когда она всё это писала и делала, она только догадывалась, что может умереть. Серьезно тошно. Я потом перечитаю их всех, но, любопытства ради, на минуту развязываю ленту и смотрю один блокнот. Я переворачиваю на чуть дальше середины. Там, как она и писала, один из её дней: «6 Апреля, 1999. Сейчас час двадцать минут дня, я сижу с Матео в кафе. Этот странный согласился оплатить счет, даже после того, как я делала ему мозги. Но, на то мы и женаты. Я всё так-же его люблю, может, не показываю этого особо сильно при всех, я-же, как никак, хочу всё ещё казаться неприступной. И он сделал мне комплимент насчёт моего платья (я надела то платье, принадлежащее в молодости моей маме. Даже несмотря на то, что из-за моего живота оно растянулось.) Оно и правда совсем хорошее. Правда, стоит ему уже давным-давно упокоиться…» Я не читаю дальше. Я читал посты на разных форумах, где говорилось, что читать записки уже мертвых людей — полный кошмар. Хотя в хрониках примерно то же. Но теперь я убедился в этом сам. Прекрасно (совсем нет.) — Эй, Матео, ты как? — спрашивает Руфус. Кажется, я весь напрягся. — Нормально. — говорю я. — Уверен? — повторно спрашивает он. — Не дави на меня, — я пожимаю плечами. — Прости. Не могу сказать точно. — Не парься и не извиняйся, ей-богу, Тео. — говорит Руфус. — Пытаюсь, Руфус. — Это дневники твоей мамы? — спрашивает Руфус, переводит тему. Я ему благодарен. — Да. Я хочу прочесть их как-нибудь потом. — Жесть их много. У меня когда-то один был, но в итоге я забил на него. Так себе. — У меня их в общем не было. — я пожимаю плечами. Так же откладываю всё в сторону. Следующая вещь — какой-то темный мелкий пакетик с непонятно чем внутри. Надеюсь, это не наркотики. Руфус тоже сомнительно глядит на него. — Думаешь, это наркота? — спрашивает Руфус. — Надеюсь, нет. — отвечаю я. Я открываю его, но к моему счастье там не они. Это браслет. И скомканная бумажка: «Я знаю, что брутальные парни такие вещи не любят носить, но, если захочешь, ты можешь носить его. Раньше он был моим. Это была реликвия моей семьи. От Розы». На самом деле, этот браслет правда классный. Он, я думаю, не золотой (сделан не из золота), но по цвету — точно. — Воу, — комментирует Руфус. — Клевый! Ты же собираешься его носить, чувак? — Ага. Тем более, что это реликвия моей мамы — определенно. — отвечаю я. Думаю, он вполне мог что-то значить для неё. Я не особо скучаю по ней и не много скорблю, но такая штука в память будет кстати. Хотя, скорее всего, папе она бы пригодилась больше, согласитесь. Но где-то я читал, что носить украшения или вещи уже умерших людей — плохая примета (возможно, мне стоит перестать читать так много статей, которые могут быть полностью ложными), но, почему-то, даже если это ложь, сейчас звучит максимально правдоподобно. И нет, это не очередная отмазка для того, чтобы не носить браслет. Я, конечно, буду его носить. — Так держать! Он тебе подойдет. — подбадривает меня Руфус. — Спасибо, Руф. — говорю я. — Пустяки. Но, чувак, я серьезно, он подходит тебе даже по этой его форме, хоть я и не очень хорошо шарю в этой теме, что кому действительно подходит. — Мои щеки пылают, но, чтобы отвлечься, я пробую застегнуть у себя на руке этот браслет (он на цепочке с мини карабином.) Я пытаюсь его застегнуть своими всевозможными силами, но — безуспешно. Поэтому я прошу Руфуса помочь мне: — Руфус, поможешь? — спрашиваю я. Руфус кивает. — Без вопросов. Только развернись чутка. — отвечает он. Я, по его просьбе, разворачиваю к нему. Мы сидим в не очень удобном положении, не буду врать, но прикольном. Руфус застегивает карабином за цепочку браслета у меня на запястье. Как я и говорил, на вид он золотой, но на деле он серебреный. Просто окрас такой (и я не вру, выглядит, как настоящее золото.) По середине этого браслета есть два красивых камня. Не разбираюсь в камнях, так что не скажу, что за камни. Но точно не бриллианты. — Готово! — говорит Руфус и вертит мою руку у себя в руке. — Просто чума. — Спасибо, — и правда классно смотрится. — Буду должен. — За такую чепуху? Даже не мечтай быть мне чем-то должным, чувак. — говорит Руфус. Я пожимаю плечами. Потом я опять я разворачиваю к нему спиной, чтобы видеть, что там осталось в коробке. Я достаю какую-то красноватую, помученную жизнью шкатулку. На ней всё привычный стикер: «Если у тебя нет супруги, подумай о том, чтобы отдать это всё на хранение своему отцу. Пусть оно останется неиспользованным до более подходящего времени, если вдруг возникнут «непредвиденные» обстоятельства. От Розы». Я не понимаю, что это может значит или к чему клонить (хотя, отдаленно, может, и догадываюсь). Я показываю это Руфусу. Он сконфужено пожимает плечами. В итоге, я открываю эту шкатулку. И сразу вижу в ней два, наверное, обручальных кольца. Мне и правда стоит отдать это папе. Понятия не имею, выйду ли я когда-нибудь за Руфуса, если мы к тому времени ещё будем вместе, хотя я надеюсь, конечно. Я постепенно краснею, будто моя аллергия начинает проявлять себе, но, конечно, нет. Такого рода сантиметры — как и прежде небольшой матеовский пунктик. Однако жены или супруги (называйте как хотите, сути не меняет) у меня точно не будет… — Лучше спрятать их на какое-то время, к лучшим временам, так назовем… А потом, как пойдет… — говорит Руфус. Я не могу сказать точно почему, но всё это выглядит смехотворно, тем более, сконфуженный Руфус (я примерно такой же.) Я улыбаюсь. — Я тоже об этом подумал. — говорю я. Помимо колец, там всякая бижутерия, которая даже с тем раскладом, что, вдруг, кольца ещё могут стать пригодными за всю мою жизнь, то всякие серьги, а также колье точно не понадобятся. Я почти уверен в этом. Черт, и как я могу думать об этом так офигеть как спокойно? Даже на выпускном я был куда параноичнее и нервознее, хотя для меня выпускной ничего не значил в то время. Наверняка мои щеки наверняка всё говорят за меня. В коробке осталось две вещи. Сразу определю, что это неизвестная мне папка и… опять фотоальбом. Я, конечно, знал, что там будут фото, но не в таком количестве. — Тоже его видишь? Да твоя мама тем ещё фотографом была. Похлеще, чем я. — говорит Руфус. Я киваю. — Это точно. — я достаю фотоальбом, но заглядываю буквально на секунду на первые страницы, чтобы понять, какой категории этот альбом. Здесь классная семейное фото; мама и ещё одна женщина, которую я точно не знаю, стоят по бокам друг от друга, а слева от них стоит мой дедушка, если я ещё не забыл, как он выглядит. Это вечернее фото со вспышкой, так что оно очень даже прикольное, несмотря на ужасное качество, в котором находятся сейчас буквально все фотографии в альбоме. — Это твоя родня? Бабушка и дедушка. — спрашивает Руфус. — Не совсем. Здесь только моя мама и дедушка. Эту женщину я точно не знаю. — я киваю. — Что-то с бабушкой? — догадывается Руфус. — В том время с ней было всё прекрасно, не знаю почему её нет на фото. Но когда мне было семь, тогда она умерла. Ты бы знал, какую истерику я там закатил… Это тоже играет роль в том, почему я не хотел участвовать на своих прижизненных похоронах, если бы они состоялись. — Мне жаль, чувак. Ну это… — говорит Руфус. — Насчет альбома, думаю, что это её семейный альбом. — прерываю я его неловкость. Сейчас и правда её слишком предостаточно. — Вполне возможно. Я для убедительности переворачиваю ещё страничку (сам альбом довольно большой.) На одной из нескольких фотографий стоит мама и бабушка на фоне пирса, кажется. Внизу еле разборчивая надпись: « В Бостоне, Бруклайн. » Когда-то хотел побывать в любой части Бостона, но сам бы я вряд-ли смог туда доехать, а папа не разделяет желание путешествовать. По правде говоря, я тоже никогда не был паломником***** или путешественником и в целом не уверен, в том, что горю таким желанием заново. Одного форума даже о Бруклайне в области Бостона уже хватит. Я закрываю альбом и кладу его куда-подальше, просто, чтобы не мозолил глаза. Последнее, что вижу внутри — папка. Понятия не имею зачем или что это за папка. — Может, документы какие? — предполагает Руфус. Я пожимаю плечами. Честно, понятия не имею. Я открываю её и в ней правда документы. Какие-то ксерокопии маминых данных, могу предположить. Я осматриваю их и — правда. Это ксерокопии её свидетельства рождения и тому подобное. Тут также есть грамоты за школьные времена мамы. Я не знаю зачем мне всё это, может, изучить её личную биографию или вызубрить ФИО, которое я и так затер до дыр, конечно, ещё очень давно, я понятия не имею. Половину из всего этого я отдам либо насовсем либо на хранение папе. В следующие пять минут я хожу за ножом, который оставил на балконе, чтобы открыть следующие коробки, а также захватываю телефон. Следующая коробка, которую я открываю — самая маленькая из трех. — Даже не догадываюсь, что там. — говорю я, разрезая верх. — Я тоже, чувак. — говорит Руфус. Когда я открываю её, то сразу вижу две вещи. Как не удивительно, маленький фотоальбом, а вторая вещь — ещё один конверт. Внешне без никаких подписей. Я не задумываясь аккуратно открываю его. — Чувак, это же… — сразу говорит Руфус, когда я открываю его. Внутри него не маленькая сумма наличных, по пятьсот долларов. Я удивленно вынимаю их из конверта. За ними была надпись: « Здесь 3000 долларов, Матео. Я надеюсь, что они смогут помочь тебе. » Даже находясь в могиле, она помогала мне денежно. Безумие какое-то. Теперь я точно не жалею о том, что не нашел это в свои тринадцать, ведь я бы точно потратил их на видеоигры, но сейчас я откладываю их на университет. — Я ожидал большинства, но не такого, буду честен. — говорю я. — Она чертовски тебе помогла, могу предположить. — говорит Руфус. — Да, ты безусловно прав, — я киваю. — Но пользоваться деньгами от мертвого человека — пугает. — Она хотела, чтобы ты ими пользовался, Матео. Иначе она бы тупо их не оставила, понимаешь? — Наверное, ты опять прав. Он прав во всем. Безусловно. — Я так понимаю, твоя мама наверняка не знала, умрёт или нет? Это странно. — Возможно. У неё ломаный почерк и английский, поэтому я разобрал не всё до мельчайших деталей в том письме. Но понять, что это было её предчувствие-дефис-догадки, я сумел. Дикий соблазн пойти в комнату папы и прокричать, что есть силы, в его подушку, либо ударить стену (второе можно смело вычеркивать). — Я устал от этих мертвых временем вещей, — признаюсь я. — Не хочу продолжать заниматься этим. Меня вымораживает ещё одна коробка. Я определенно посмотрю, что там, да, но точно не сейчас. Не сегодня. — Это потому, что, когда твоя мама образно завещала тебе эти вещи, ещё была жива? Ну давай, сбрось груз с плеч. — Да она даже не поучаствовала в моей жизни, чтобы заставить меня так скорбить по ней. Это тупо и несправедливо, тебе не кажется? — говорю я. — Как раз поэтому и больнее, чувак. Логика. — объясняет Руфус. Бессмыслица. Хотя кого я обманываю. Я до этого не особо грустил по ней, сколько был убежден, что она при своей смерти просто нарекла меня на мою раннюю смерть. Единственное, что из характера мамы я заполнил — что она пыталась строить из себя неприступную, поэтому согласилась выйти за моего папу только со второго предложения руки и сердца. Глупо, но мне сносит крышу с этой истории, настолько она классная для меня. — Прозвучит странно, но, может, ты хочешь тех самых объятий, чувак? — спрашивает Руфус. Могу догадаться, «тех самых» — означает близких и родных. Держу пари, со стороны я выгляжу жалко. Но всё-таки такого рода сантименты (вся эта грусть) — обыденное дело для меня. — Абсолютно. — говорю я. Чтобы на диване было больше места, Руфус спихивает коробку на пол, а потом ложится на спину. Он раскрывает руки для объятий. Я бы с радостью сейчас полез в свой ноутбук: читать километровые посты на «Обратном отчёте» от Обреченных, но вместо этого я падаю в объятия к Руфусу. Удивительная штука эти объятия — потому что они означают буквально всё. От громких вещей до самый тихих деталей. На самом деле, сейчас я борюсь с желанием не уснуть, потому что у меня слипаются глаза. РУФУС 14:32 Матео как ребенок падает ко мне. Так и не скажешь, что в какой-то момент он вышел из своей зоны комфорта, серьезно. Но я тоже не раз возвращался к ней, буду честен. И ещё Матео наглый врун — ведь он врет, что всё то у него в порядке, но на самом деле это вообще не так. Сейчас я только это подтвержу, хотя мне и так просто необходимо задать этот дотошный вопрос: — Ты в порядке, Матео? — спрашиваю я. — Я буду в порядке. — не четко отвечает Матео. — Слушай, прости, если надавил с этой распаковкой коробок. А теперь ты такой помятый. — Забей. Минут двадцать и всё будет нормально. Обычные сентименты. — отнекивается он. — Как знаешь, чувак. Я не знаю, звучит бредово, но слушай свое сердце. Вот это — штука, которая точно не проведет. — Верно подмечено. — А то. — я хмыкаю. 14:48 Я и Матео так валяемся уже, думаю, что минут пятнадцать, но могу ошибаться. Матео даже задремал под мою волынку о том, что жизнь несправедливая штука и часто подсовывает какое-то дерьмо, хоть я и не любитель такой фигни. Я почти не слышу никакого храпа или, как минимум того, как он сопит. Настолько всё тихо он это делает. Думаю, дам ему фору подремать ещё минут десять, а потом разбужу. Матео настолько добрый и классный парень, просто ещё одни мелкие факты. Да я люблю этого парня, это точно! Даже не обсуждается. Даже не знаю, как бы проживал свой тот день без этого асоциального, параноика-чувака. Хотя, не-е, все вранье, всё то я знаю, просто хочу казаться крутым. Но серьезно, было бы фигово, как минимум (а вот как максимум не предположу.) Забавный факт: если бы я просто по случаю судьбы не заметил б те коробки, Матео бы с вероятностью в девяносто процентов не стал бы прямо сейчас валяться со мной в объятиях на диване у него в гостиной. Кто там ставил сто баксов на то, что я сфоткаю это? Откликнись, счастливчик, теперь ты стал на сто долларов богаче. Но эта фотка недостойна инстаграмма, потому что она пипец какая офигенная для него. Я не шучу.