Однажды, в другой жизни...

Внимание! Эта глава содержит сцены откровенно сексуального характера! Рейтинг - NC-17!!! Впечатлительным особам, слабонервным и «нежным фиалкам» – не читать! Здесь нет любви или нежности, здесь – страсть и всё не "мягко", здесь секс, секс и ещё раз секс. Вы были предупреждены! Лучше не читайте, если Вам не нравятся такие сцены! Глава писалась с огромным вдохновением под песню «Born Ready» -Zayde Wølf. Можете прослушать её для лучшего погружения. -------------------------------------------------------------------------------------------- Рана немного болит, Зехра сразу стаскивает с себя куртку и морщится, пытаясь отодвинуть ткань рукава рубашки и обнажить эту самую рану. Она залетает в свою спальню, совершенно на взводе: злясь из-за провала миссии, кляня себя за невнимательность и ошибку, раздражённая, что чёртов блондин снова оказался именно там, а потом ещё и увязался следом за ней. Невыносимый и раздражающий. Хотя, он давно уже вовсе и не блондин. — Ты всегда такая безумная? — резкий вопрос, когда Зехра всё-таки отодвигает рукав и смотрит на рану — нож скользнул легко, крови было немного, но края выглядят грязными. Надо обработать и промыть. Надо заняться этой проблемой, но прямо перед ней стоит ещё более глобальная проблема. — Ты опять в моём доме, — хлёсткий ответ и Зехра идёт к шкафчику возле стены. Открывает тот и одной рукой начинает доставать нужные принадлежности: щипцы, вату, стерильные бинты, медицинские салфетки и спирт. Нужно всего-то прижечь рану и забинтовать, а потом можно будет что-то… Она на взводе. Слишком сильно. Нервы на пределе. Остро не хватает… чего-то. Остро раздражена и раздасована. Где выдержка? Где её стойкость и хладнокровие? Где сосредоточенность? Почему внутри всё словно бурлит, кипит, свербит и дрожит от того самого невнятного напряжения? Поему она чувствует себя так, словно не может вдохнуть? Словно воздуха не хватает? Где взять этот воздух? Как вообще вздохнуть? — Ты не оставляешь мне выбора, — Францис резко дергает её в сторону, хватая за предплечье. Нагло хватает своими ладонями за руку и приближает лицо к ране, развязно-свободно осматривая ту. Прежде чем Зехра успевает что-то ответить или возразить, он пихает её в сторону столика, заставляя сесть на тот и уставиться на него невыносимо-горящим и злым взглядом. Всё напряжено. В принципе, между ними двумя всегда всё было напряжено. В принципе, почему она вообще позволяет ему делать всё это? Прикасаться к себе? Толкнуть нагло и уверенно, чтобы она села, резко обработать рану спиртом, вообще не деликатно, наоборот — несколько грубо и даже быстро, хаотично и так, как ему комфортно? Позволяет наклониться ниже и держать её руку прохладной ладонью, пока вторая обматывает бинтом рану, аккуратно ту забинтовывая? Почему она вообще просто сидит здесь и не выгоняет его, почему не убивает, почему они больше не сражаются, почему, почему… Почему, поему, почему... Почему всё это? Почему она и не может дышать? Когда он поднимает на неё свой взгляд, у Зехры есть совершенно отчётливое чувство, что она знает ответ на этот вопрос. И не просто знает, а всегда знала, и не только знала, но и позволяла этому дикому знанию жить в своём разуме и никогда тот не покидать. Зехра смотрит на лицо Франциса, на развязно-нахальный взгляд, на то, насколько он вообще не скрывает своего поведения и остро, так остро и пронзительно знает — она… Она хочет этого. Она хочет его. Вернее, даже и не его, а той бури и того хаоса, что Францис точно привносит в её жизнь. Она словно больше не принадлежит самой себе и эмоции чудовищно сметают любые остатки контроля, уступая место открытости и ясности. Она горит. Когда Францис — здесь и сейчас — рядом, Зехра Балабан почему-то горит. — И я вообще не спрашивал твоего выбора, Зех-ра, — дополняет он и они впиваются друг в друга теми жёстоко-неотрывными взглядами, когда буквально можно почти осязаемо почувствовать это самое электричество и дичайшее напряжение между ними. Словно чуть дотронься — и всё взорвётся на миллиарды мелких осколков, ярких и пылающих. Словно они — на той самой тонкой грани, которую перейдут. Не словно. — У тебя свои интересы, — просто говорит Зехра, на этот раз совершенно не прячась от его взгляда — горящего и того самого, который ни с чем не спутать, — я просто их пока не разгадала. Но это точно случится. — Уверена? — Францис наклоняется ещё ближе, и одной ладонью опирается на стену прямо за её спиной. Зехре достаточно комфортно просто сидеть на этом небольшом столике в полутьме её спальни, сидеть, подперев свою раненую руку, только что перевязанную чистым бинтом. Не комфортно только от его взгляда. Совсем немного. Потому что когда она поднимает на него свой взгляд — открытый, ясный и совершенно храбрый, никогда не сломленный — то встречает то самое сопротивление, которого ей и хочется. Она видит перед собой не того, кто ей уступит или кого она будет контролировать. Она видит равного ей. Лицо Франциса совершенно развязно-самоуверенное. Наглое. Дерзкое. Наполненное диким интересом, подспудным азартом и огнём. Всполохами огня, от которых внутри всё словно начинает сначала плавиться, потом — жечь силой того самого необъяснимого притяжения, что всегда было между ними. Он облизывает губы, а Зехра не отводит своего взгляда, словно бессознательно приоткрыв рот. Между ними повисает невысказанный вопрос, и на него стоит дать такой же ответ. Высказанный или нет? — Всегда, — Зехра осматривает его лицо, чуть прищуриваясь, — никто ещё никогда не побеждал меня. Ни один мужчина, знаешь? Не родился ещё такой. Провокация звучит точно так, как и должна — дерзко, остро и шокирующе. Провокация, потому что сказать просто «иди нахрен уже сюда», Зехра просто не может. Правда, это и не требуется. Взгляд Франциса темнеет ровно насколько, настолько ей и нужно. Больше никакой той самой отстранённой самоуверенности, холодного контроля или дерзости, больше нет его хладнокровия и выдержки. Правда, у Зехры её тоже больше нет. — Наверное, ты просто не встречала таких мужчин, Зехра Балабан, — он буквально протягивает её имя своим хриплым и низким голосом, ставя свою вторую ладонь прямо за её второе плечо. Теперь Францис буквально обволакивает её своим присутствием, заполняя собой совершенно всё пространство. Зехре только и остаётся вдохнуть ещё раз, чуть глубже, потому что она знает — от падения в полное безумие её и отделяет тот самый один вздох. Это полный шок. Она никогда так себя не вела. Она закрыла свою личную жизнь после развода с Кемалем, десять лет живя работой и Родиной. Но самое главное — ей даже не хотелось что-то менять. Затем был Сердар, но у них так ничего не получилось — была работа. С Омером было так много проблем и невысказанных слов, она раньше думала, что однажды они смогут снова взять друг друга за руки… Зехра Балабан не такая. Она не должна быть такой. Её жизнь — не такая. Её стабильность, выдержка, сосредоточенность и контроль — вот столпы её существования. До этого мгновения. До этого острого и чудовищно-возбужденного мгновения, когда впервые за долгое время она посылает контроль очень далеко. И ей это нравится. — Пфффф, — её усмешка — издевательская и острая, провокационная и надменная, — я всегда права, ты знаешь это? Она видит, как Францис ещё крепче стискивает свои челюсти, как желваки на его скулах начинают буквально ходить ходуном. Зехра понимает, что специально его провоцирует и заводит, прекрасно осознавая, как только от одной только мысли дико кружится голова, внизу живота сладко всё сжимается и горит, как дрожь проходит по рукам… Никто не узнает. Никогда. Зехра Балабан точно в этом уверена. — Впервые встречаю настолько упрямую женщину, — рычит Францис, и между их ртами почти не остаётся пространства. Зехра буквально уже сейчас дышит одним с ним воздухом, вдыхает запах мужского тела, пота и какого-то очень лёгкого цитрусового аромата, — ещё с того момента, когда ты чуть меня не взорвала, я понял, что ты выбесишь меня. Всегда. И что с тобой будут проблемы. Всегда. — Правда? — Зехра наклоняется к нему ещё ближе, хотя, казалось, бы, куда ещё ближе? Воздух просто дико наэлектризован между ними, дыхание — всё более прерывистое и напряженное, но жар уже вокруг, везде, на её коже, на её теле. Везде. — А я поняла, что однажды ты, как и все, будешь делать только то, что я хочу, — у Зехры дико колотится сердце, когда она это говорит, когда бросает ему последнюю фразу, провокацию, дикий и огненный вызов, потому что она знает — она всегда будет командовать. Она всегда будет подчинять себе кого-то. Она всегда будет… Францис настолько сильно и жадно впечатывает её своим поцелуем в стену, что она не может вздохнуть. Вот оно. Да. Она этого хочет. Забыть про свой контроль. Отпустить тот. И выплеснуть эмоции. А контроль пусть возьмёт кто-то другой. Контроль. Силу. Власть. Только на один раз. Не она. Да. Она так давно никого не целовала. Не чувствовала, как мужское тело прижимается к её собственному телу, как сильные руки обвивают её тонкое и хрупкое тело. Не чувствовала, как закидывает голову назад и как растворяется в поцелуе, в магии страсти и в жаре огненности. Не вцеплялась ногтями в мужскую спину, чтобы… Они целуются. Они целуются с Францисом, она сидит на столике у стены, а он прижимает её к себе, удерживая стальной хваткой. Запрокидывает ей голову и пожирает губы слишком страстно и сосредоточенно. Наконец-то. Напряжение словно чуть спадает. Зехра обвивает его ноги своими ногами, заставляя чуть застонать. Губы. Горячие. Жаркие. Влажные. Слишком умело её целующие, слишком тщательно, слишком правильно. Слишком так, как ей и хотелось бы. Рывок — и он отстраняется, Зехра видит лицо своего блондина — самодовольное и распалённое, но ещё там есть та самая обещанная уверенность ей в чём-то таком, что нельзя объяснить словами, а можно только остро прочувствовать. Там есть ответ на её вызов, такой наглый и жестокий вызов, о, Зехра не сомневалась, что Францис ей ответит прямо здесь и сейчас. Она слишком хорошо его выучила. Ещё один рывок — и она стаскивает с него рубашку, так удачно почти не застёгнутую. Его самовольство буквально бесит, он слишком доволен развитием событий. Вновь смотрят друг на друга, задыхаясь от жажды. Жажда — острая, тягучая, жажда — по прикосновениям и по освобождению от того самого напряжения, жажда — получить свой тот самый восторг и насыщение, получить своё требуемое чувство насыщения. Слишком странной кажется эта жажда, но инстинкт, который привёл их обоих именно сюда — это первобытное, чуть животное чувство — оно не может ошибаться. — Я с тобой только начал, — развязный ответ, а потом мужские руки наконец-то сдирают с неё эту влажную рубашку оставляя в одном бюстгалтере. На несколько мгновений он словно не торопится, хотя Зехру это вообще не устраивает. — Медленно начал, — бесит она его, заводит до умопомрачения и до дикого, острого, жестокого напряжения, до ужасного возбуждения, до трясущихся рук. Францис словно дёргается от её слов, почти ведётся, но затем отстраняется, рывком расстёгивая бюстгалтер и отшвыривая тот подальше. — Когда же ты уже заткнёшься, Зехра Балабан, — рычит, проводят пальцами по её шее, чуть сжимая ту. — Ты же не можешь меня заткнуть? — её ладони точно также в ответ проводят по его шее, спускаясь ниже по груди, точно также провоцируя его возбуждение и крушащую остатки разума страсть, — Францис. — Посмотрим, — он буквально тащит её тело к себе, чтобы потом и заткнуть её наконец-то поцелуем. Новым. Очередным. Уже таким долгожданным. Зехра обвивает его руками за шею (правая чуть отдаёт болью из-за ранения на предплечье), наконец-то полностью отпуская свой хвалёный контроль. Наконец-то всё идеально. Наконец-то она отвечает на этот чёртов поцелуй не менее жадно и глубоко, чем он. Наконец-то она трётся о его пах, получая в ответ глубокий стон и напряжение в его теле. Она чувствует его тело — напряжённое и натянутое струной, она в восторге от этого, от всполоха этих дикий ощущений. Она чувствует, как его губы спускаются ниже, проводя по её тонкой шее слишком приятно и сосредоточенно. Она чувствует, как он стонет, кладя руки на её грудь и начиная массировать те пальцами. Она закрывает глаза, запускает ладони в его волосы и пытается сдержаться, но не выходит. Шумный выдох — и теряется от кучи диких эмоций и удовольствия, от пожара, распространяющегося от каждого прикосновения. Шумный вдох — и всё становится не важным. Мир полностью сужается только до одного человека прямо перед ней. До Франциса, до проклятого блондина. Который спускается ниже и ласкает своим ртом её грудь сосредоточенно и наконец-то заставляя её заткнуться. Наконец-то заставляя её отдать чертов контроль хотя бы на несколько минут, чтобы потом… Потом он толкает её на спину, чтобы она почти легла на этот столик. Почти упала, затем почти пнула его ногой, но он поймал, и, удерживая ту, наклонился ниже. Ладно, это самодовольное выражение его лица заводит Зехру ещё сильнее. Ещё глубже. Ещё интенсивнее. Францис расстёгивает её штаны и стаскивает те быстрым и легким движением. Зехра снова пытается его пнуть прямо в грудь, легонько, но специально провоцируя ещё сильнее. Чтобы в следующее мгновение почувствовать, как он закидывает одну ногу себе на плечо и медленно целует её щиколотку. Она стонет. — Ты… — Что, слова закончились, Зехра Балабан? — низкий тон его голоса похож на рычание. Он выигрывает. Зехра это понимает слишком остро и провокационно, понимает и ей это впервые так сильно нравится. — Заткнись и делай уже своё дело, — бросает она, садясь на столике снова. В комнате полутемно. Шторы плотно задернуты, создавая полную иллюзию уединенности и интимности. Только торшер слабо горит в углу, благодаря чему они видят друг друга в этих тёплых образах, освещенным цветом ночника. За окном — пока ещё очень глубокая ночь и это радует неимоверно сильно. — Это не тебе решать, — не менее жёсткий ответ, когда он резко хватает её и тащит в сторону кровати. На этот раз Зехра вновь знает — пока она уступает. Контроль — не на её стороне. Контроль ускользает к Францису, хотя он — самый равный ей мужчина, который хоть когда-то встречался в её жизни. Зехра опять впивается ногтями в его спину, проводя медленно по мышцам, по мощным рукам, по накачанным предплечьям. Ей очень хорошо. Она не думает вообще ни о чём. Разум словно затуманен только одним дрожащим предвкушением этой самой насыщенности, которую Зехры точно почувствует. Она знает, что почувствует, она собирается наслаждаться каждым мгновением происходящего, пока не наступит рассвет. Францис бросает её на кровать, почти не отпуская от себя. Потом слишком быстро расстёгивает штаны и отшвыривает те, чтобы вернуться и наконец-то заняться делом. Зехра горит. Горит, когда они снова целуются, она толкает его в грудь и он переворачивается на спину, валяясь на её кровати. Зехра горит, когда садится на него сверху, потому что всё равно — она может здесь контролировать всё, что хочет. Взгляд Франциса буквально дико голодный и пожирающий её, словно он на грани той самой потери контроля, который Зехра уже потеряла. Они действительно оба чувствуют друг к другу слишком схожие эмоции. Но так продолжается недолго. Францис рассматривает её буквально пару мгновений, потом несколько лениво улыбается. Чтобы в следующий момент толкнуть уже её и снова быть сверху, снова взять всё только под свой контроль. Ставит одно колено между её ног и раздвигает уверенным жестом. Потом наклоняется ниже, чтобы провести ладонью по её животу и остановиться на той самой грани, заставляя Зехру дико злиться. — Твой контроль над всем тут заканчивается, Зехра Балабан, — он называет её по имени и фамилии как-то слишком изысканно и протяжённо, в каждом слове чувствуется удовольствие от игры, которая между ними давно уже ведётся. Кто возьмёт контроль? Кто уступит? Кто сильнее? — не в этот раз. И потом всё становится сплошным удовольствием и вспышками прикосновения. То, как он вдавливает её в постель, целуя страстно и глубоко, сжимая рукой позади её шеи, проводя пальцами по виску и запуская одну руку в её волосы. То, как Зехра словно копирует его движения, дергая уже его за волосы, а потом проводя по спине и спускаясь ниже, к его животу, ещё ниже, наконец-то добираясь до сути. Наконец-то потирая его член мягкими движениями, но недолго, потому что он рычит и убирает её руку от себя, стаскивая с неё последнюю одежду и оставляя абсолютно голой. Она действительно закрывает глаза отдаётся этому всему напрочь, с финалом. Она чувствует его губы на своём животе, облизывающие мягкую кожу. Ощущает пальцы, гладящие между ног и вызывающие слишком много влаги и удовольствия. Она теряет контроль и словно — саму себя. Она словно больше — не Зехра Балабан, а кто-то другой, пусть и всего на одну ночь. Невероятно. Ощущает его очень умелые ласки пальцами, медленные и глубокие, томные и тягучие. Ощущает потирания прямо там, где нужно. Совсем не слышит мягкого хныканья, её, кстати, собственного, когда убирает руку… И когда открывает глаза, он нависает прямо над ней и Зехра видит выражение лица Франциса — наполненное диким желанием и контролем. А ещё — насыщением. В тот самый миг, когда его член полностью погружается в неё и всё становится совсем нереальным. Нереальные прикосновения и объединение тел, разумов и страсти. Объединение в то самое единое и общее, объединение и схлёстывание чувств, огня и томления. — Вот так вот, — говорит он ей на ухо, прижимаясь ещё ближе и в первый раз толкаясь глубже, сильнее, удовольствие — на грани боли. Но эта чуточка боли — острит и придаёт удовольствию дополнительный всплеск возбуждения, Зехре это нравится. Дико остро нравится — чувствовать именно это мужское тело над своим телом, нравится вцепляться в его мышцы, нравится то, что они оба знают историю друг друга, нравится то, как они раньше ненавидели друг друга и якобы пытались убить, нравится эта их битва и сражения в прошлом, которые каким-то удивительным образом переносятся сейчас в настоящее, на эту кровать, в полутьму её комнаты. Зехре нравится эта дикая заводящая опасность, это несвойственное ей поведение, эта эмоциональность и сила, которую она сейчас чувствует. — Самодовольный, — стонет в ответ, открывая глаза, чтобы видеть его взгляд. То, как он двигается в ней, выходя и входя то медленно, то напротив — резко и быстро, играя на контрасте и прикосновениях. То, как она совершенно и точно полностью — расслаблена, то, как она впивается руками в его руки, — ты. — Упрямая, — Францис наклоняется вперёд и зачем-то прижимается своим лбом к её лбу, — думаешь, я раньше не думал об этом? — дикие разговоры в постели — ещё одно новшество лично для Зехры, — думаешь, я не видел то платье с вырезом? Твою голую ногу? Твои обнажённые плечи? — Я рада, что мучался, — шепчет она в ответ, продолжая просто наслаждаться всем происходящим, — так тебе и надо. — Блять, — новое ругательство из его рта, и потом он начинает резко двигаться быстрее, сильнее, жестче. Зехре остается только считать удары собственного сердца и чувствовать, как давным-давно забытое чувство напряжения перед тем самым взрывом насыщения и чистого блаженства начинает копиться внизу животу. Зехре остаётся только чувствовать удовольствие ещё и от того факта, что Францис точно также полностью потерял контроль над собой, над происходящим, над своим телом… И над тем, что между ними вдруг начинает происходить. Они уничтожили контроль друг друга. Разрушили его. Растоптали. И возродили на месте этого что-то совсем другое, более сильное и оглушающее своей страстностью. Его рука скользит между их телами и Францис поднимает голову, чтобы видеть выражение её лица в полутьме комнаты. Выражение лица Зехры в тот момент, когда она почти извивается от томления, а потом чувствует — да. Чувствует его умелые поглаживания между их телами, то, как его член врезается прямо в неё — глубоко, полно, властно и нестерпимо. Она смотрит затуманенным взглядом на его лицо, почти не видит от того, что все чувства сосредоточены сейчас не в разуме, а между их телами и… — Вот и всё, — звучит как приказ, — я хочу чтобы ты отпустила всё это. Давай. Я сказал тебе. Они кончают одновременно. Дико остро и дико дыша, всхлипывая и разваливаясь в руках друг друга. Зехра дрожит просто невыносимо, а потом есть то самое забытое чувство — она разлетается на осколки и парит где-то в удивительной невесомости, парит в забытие, но чувствует его конвульсии, в следующую секунды — низкое рычание и то, как он дергается, буквально погружаясь в неё и подёргиваясь там. А потом — выдохи. Наконец-то выдохи и полное бессилие обоих. Блаженство. Насыщение. Полная утрата контроля. Полный и дикий хаос, беспорядок, конец. Францис падает на неё и вдавливает в постель максимально сильно, но Зехру это вообще не волнует. Её вообще ничего не волнует в данный момент, только то, как снова научиться дышать и контролировать своё сердце, как открыть глаза и попытаться восстановить утраченный над своей жизнью контроль. Кое-как они приходят в себя. Он чуть скатывается, но продолжает удерживать её тело одной рукой и ногой, когда ложится рядом, головой — выше её плеча. Глубокий выдох и, возможно, он ждёт, что Зехра скажет ему проваливать подальше и забыть о том, что случилось. Вместо этого Зехра лениво вцепляется в его предплечье, не отпуская руку и медленно восстанавливая дыхание. — Ты чертовски невероятная женщина, — говорит он негромко и впервые это звучит совершенно так… тепло, — ты всех так сводишь с ума? Зехра улыбается, почему-то она несколько тупо улыбается и в этот самый момент даже не собирается спорить или язвить. Она не собирается бороться или злиться, она собирается просто чуть-чуть отдохнуть. В конце концов, до рассвета ещё далеко.