Однажды, в другой жизни...

Аннотация: После столкновения с врагами Турции и опасной перестрелки на границе Северного Ирака, Зехра Балабан приходит в себя в тюремной камере. Её держат в заложниках, как ценного пленника для обмена, только вот в камере она находится не одна. Здесь есть её враг, имя которого — Францис Хоффманнер. Они заперты в клетке и чем больше проходит времени, тем сильнее крепнет связь между ними… Долгий плен, новые опасности и сложная история настоящей преданности, которые обычно не случаются между врагами, но иногда это просто — Судьба. ----------------------------------------------------------------------------------------------- Сначала у неё голова болит просто невыносимо. Затем — гул в ушах, какой-то странный визг и напряжение во всём теле. И только после Зехра открывает глаза, медленно и с большим усилием. Вокруг всё кружится, кружится полутьма помещения, кружится потолок. Камень. Ощущается камень и что-то холодное. Мёртвая тишина. Всё горит… — Смотрите-ка, кто проснулся, — надменный голос раздаётся слишком громко и Зехра стонет. Буквально стонет, чтобы потом кое-как повернуть голову и увидеть никого иного, как Франциса, сидящего у каменной стены и наблюдающего за ней очень внимательно, — было так скучно без тебя, Зехра. Когда она пытается пошевелиться, то возникает дикая вспышка боли в голове. Только вместе с этой болью ум заполняется воспоминаниями, которые прорываются и мгновенно дают ей хоть какую-то картинку происходящего. Ирак. Задание. База террористов. Она и Омер пытались устроить взрыв, поначалу собирая данные. Францис был здесь с Хелен, они снимали очередной репортаж. Перестрелка, потому что появилась третья группа лиц, которая вообще попыталась всех убить. Паника. Погоня. Ловушки. Взрыв. — Что происходит? — Зехра кое-как садится и морщится, на голове есть шишка, вокруг — прохладно, а она — точно не в безопасности. Из одежды — штаны, футболка и ветровка, удобные кроссовки. Поиск по карманам ничего не даёт, кто бы сомневался. — Мы заперты, — с маниакально-маньячной улыбкой докладывает Францис, рассматривая Зехру так, словно она является каким-то удивительным экспонатом на редкой выставке, — твоя гребаная разведка сорвала мои планы. Была перестрелка. Меня тоже ранили, в руку. Кажется, нас куда-то притащили. — Где все? — Зехры пытается не паниковать, потому что её этому учили. Её учили быть сильной и в первую очередь — хладнокровной. Её учили всегда оставаться спокойной и не паниковать в любой ситуации. Только почему-то сейчас она нутром чувствует — всё не так. Опасность. Напряжение. Страх. Неприятие. Ловушка. Это — не рядовой случай, — где мой… — кое-как соображает, что произносить имя Омера нельзя при Францисе, — партнёр? Наши солдаты? Где все? Что ты здесь делаешь?! — отползает от него на другой конец каменного помещения и оглядывается. Камень. Холод. Пара матрасов и одеял в одном углу. Ширма — в другом углу. Наверное, метров пять на пять, не больше. Крошечная решетка под потолком. Пара лавок. Это словно какой-то склеп? — Слишком много вопросов, — голос Франциса звучит зло и напряжённо, — я сказал, твоя команда подставила всех! — Мы хотели убить тебя. И твоих соратников! — злостью Зехра пытается скрыть панику, — ты… — Но вмешался кто-то другой, и в итоге нас всех повязали! — рявкает Францис, и его фраза отдаётся гулким эхом в каменном помещении, — взрыв! Бум! И тебя вырубило взрывом, если я правильно разглядел! А пока я пытался спуститься, чтобы разобраться в происходящем, меня тоже вырубили! Я видел машину твоей команды, но она была слишком далеко! — Это какая-то ловушка от тебя! — вторая мысль Зехры. — Что?! — орёт он в ответ. Громкий гул где-то за решёткой, звуки шагов и шум, заставляют их резко замолчать. Зехра и Францис просто сначала смотрят на решётку, потом — переглядываются и в глазах друг друга читают только одно… Страх. Страх, а ещё — напряжение и чувство опасности. В какую-то долю мгновения Зехра просто знает — он не врёт ей. Кажется, их действительно вывезли и заперли где-то, чтобы пока решить, представляют ли они какую-то ценность для террористов Ирака. И когда разделяют этот взгляд, только первый взгляд, то оба словно точно уверены — у них большие неприятности. К решетке подходит мужчина: в военной форме без опознавательных знаков, с бородой, высокий, лет пятидесяти. Смачно плюет им в камеру и смотрит сначала на Зехру, отчего у неё внутри всё холодеет и цепенеет, потом — на Франциса. Смотрит мерзко, пока не говорит: — Очнулись. — Чего ты хочешь? — с места в карьер начинает Францис, голос его звучит холодно и очень уверенно. Это странно успокаивает Зехру, инстинктивно и шокирующе, — денег? Оружие? Убежище? Я дам тебе всё, что хочешь. Назови своё имя и организацию. — Оооооо, — хриплый и мерзкий голос мужчины убивает все надежды на какой-то благополучный исход ситуации, — деньги! Если бы всё измерялось деньгами! Я хочу, чтобы ты сначала заткнулся, понял? — резкая угроза и мужик ладонями сжимает решётку, — и слушал меня внимательно. И ты, — выплёвывает он Зехре, она кивает в ответ, — итак. Вы — хорошая добыча. Нам передали вас товарищи из соседней области. Важные шишки. Мы знаем, кто вы. Поэтому будете сидеть и молчать в тряпочку, пока мы ведём переговоры с вашими… начальниками. Вернее, думаем об этом. Если что — сдохнете. Сгниёте тут. Всё ясно? — Переговоры с кем? — Францис точно задаёт много вопросов. Мужик снова плюётся в его сторону, но решает ответить: — Ты — шишка из дипломатов. Эта сука — из разведки, и я бы больше всего хотел всадить ей пулю в голову прямо сейчас, но у меня брат в тюрьме Турции и мне нужен обмен. Клянусь Аллахом, лучше заткнитесь, иначе заморю вас голодом. Твари, — ещё один смачный плевок в сторону Зехры, а потом он уходит, гулкие шаги раздаются по коридору, а потом утихают. Зехре почему-то страшно. Она бывала в разных передрягах, иногда — в смертельных ситуациях, но без плена. А что бывает в таких случаях — об этом знали все. Она напряжённо выдыхает и сглатывает, потому что в голове бьётся только одна мысль: никто её не обменяет. Такова её работа: Родина не ведёт переговоров с террористами, Родина даст ей умереть тут, но сохранит честь и тайну. Никто не придёт её менять… Ягмур. Её дочь останется круглой сиротой. Зехра закрывает глаза и ей снова безумно страшно. И одиноко. ------------------------------------------------------------------------------------------------- Первая ночь проходит плохо. Хотя, как потом выяснилось, это была не самая худшая ночь. Зехра и Францис лежат на отдельных матрасах, у противоположных стен, укрытые тонкими одеялами и просто… Она не спит, трясётся от холода. Он лежит на спине, тупо глядя в потолок. Молчание между ними — нервное, напряжённое и сложное, молчание — выворачивает внутренности. Зехра пытается не паниковать, но паникует, думая о дочери. Найдёт ли их здесь кто-то? Где они вообще? Есть ли шансы? Примерно под утро через крошечное окошко пробивается свет. Зехра поворачивается и видит своего «партнёра» по ситуации: Францис сидит и смотрит в стену напротив невидящим взглядом. Он кажется спокойным, Зехру это бесит. Она переворачивается на другой бок и их взгляды встречаются: — Надо выбираться отсюда, — озвучивает первую мысль. Почему именно с ним она тут застряла? — Ты — мой враг и я не хочу иметь с тобой ничего общего. Но обстоятельства таковы… — Стальная решетка, — невзначай бросает Францис, кивая в сторону окна, — замок внутренний, — теперь кивает в сторону решетки со входом, — на мне нет вообще ничего, кроме одежды. Нечем открыть. Пока мы замурованы. Зехра встаёт и пытается толкать решётку. Пустое и бессмысленное, глупое и тупое занятие. Но паника почему-то растёт, и она нервно обходит комнату, пытаясь хоть что-то высмотреть. Найти лазейку. Что-то полезное на полу. — Пока ты спала, я всё осмотрел, — ленивый тон его голоса выводит из себя, — ничего. — Что ты такой спокойный?! — Что толку паниковать, если ничего нельзя сделать, — в голосе появляется немного злости, — ты что, собралась руками сломать решётку?! Стену пробить? Зехра, ты умнее. Я так думал. — Заткнись! — она срывает злость на нём, а потом пытается восстановить контроль над своими эмоциями, нужно собраться и быть профессионалом, — заткнись. Почему я застряла с тобой? Почему ты выжил? Как ты тут оказался вообще? — она меряет шагами комнату и чувствует себя запертой в клетке. Нужно успокоиться. Нужно взять себя в руки. Нужно перейти в режим «сохранения энергии» и отдохнуть. Нужно быть стойкой. — Я сказал тебе, что заметил вашу компанию на подъезде и хотел снять твою машину. Ко мне кто-то подкрался. Трое. Мы дрались. Я их оглушил, но солдат с пистолетом в меня выстрелил. Очнулся я уже тут. Не знаю, где твои помощники. Зехра прислоняется лбом к холодному камню и молчит. Тишина. Ей почему-то очень плохо. Францис снова ложится на спину и закладывает ладони на затылок, выглядя не радостным, а встревоженным. Кажется, они оба чувствуют одно и то же: проблемы только начинаются. В первый раз им приносят еду и воду спустя часов десять. Другой мужчина подходит к решетке, благополучно швыряет через прутья свертки и ставит пару бутылок воды. Зехра молча наблюдает за ним, пока Францис снова не говорит первым: — Кто ваш исполнитель? Может, с ним мы договоримся быстрее? — Закрой пасть, — недружелюбный ответ, — иначе будете сидеть голодом. За ширмой ведро, завтра я его вынесу. Можете мочиться туда. Еда по расписанию. Хотя, может вы тут сгниёте. Оба. Плохое начало разговора. Первый день Зехра и Францис много молчат. Почти не говорят. Уединяются ненадолго за ширму, унизительно справляя естественные потребности. Медленно экономят воду, пару булок хлеба и немного овощей в свёртках. Францис морщится при движениях, у него точно рана под пиджаком. А Зехре всё время холодно, она почему-то много дрожит. Может, и не от холода, а это какой-то нервный и напряжённый озноб. Словно предчувствие тотального ужаса. — Деньги им не нужны, — вечером второго дня Францис начинает говорить буднично, словно они тут болтают за чашечкой кофе в кафе, — обычно такие товарищи сразу хотят денег и оружия. Много. — Тебе ли не знать, — фыркает Зехра, она теперь тоже лежит прямо и смотрит в каменный потолок. Холодно. — Именно, — надменный ответ, — что говорит о том, что дела хуже, чем я думал. Тут месть. А твои боссы вряд ли пойдут на переговоры по обмену тюремного заключённого на тебя, пусть даже ты и одна из лучших разведчиц. — А что ты? — шипит Зехра, резко разворачиваясь к нему лицом. Всё равно приятно видеть хоть кого-то ещё здесь, потому что каменные стены угнетают, как и зловещая тишина, — думаешь, Хартли тебя будет спасать? Серьёзно?! — Вряд ли, — его уравновешенность выбивает Зехру из себя, буквально зля. Слишком много эмоций он вызывает, слишком сильных эмоций, которые опускаются куда-то всё глубже и глубже, захватывая Зехру и заставляя задыхаться, — шансов почти нет. — И что? — вдруг вопрос звучит странно тихо, — они просто придут и убьют нас здесь, когда получат отказ? Вот и всё. — Скорее всего, — впервые голос Франциса звучит странно то ли надломленно, то ли напряжённо. Нет напускной весёлости или самоуверенности, есть только чуточка страха и безысходности. И когда Зехра решается посмотреть на него, то сквозь полутьму помещения видит, как в его глазах тоже есть тревога. Всё действительно плохо, наверное. ------------------------------------------------------------------------------------------------------ Утром третьего дня сначала Францис стаскивает пиджак и закатывает рукав рубашки. Зехра почти не спит, но наблюдает за его действиями с противоположной стороны. Наблюдает за тем, как он рассматривает кровоподтек и рваную рану, там есть синяк и потемнение. Видимо, сюда и попала пуля, которая его ранила, прошла навылет. Он хмурится и чуть кривится, потом ловит её взгляд и усмехается: — Возможно, я скоро умру от заражения крови, и ты останешься в блаженном одиночестве. — Такие как ты не умирают, к несчастью, — язвит в ответ и садится на матрас. Мысль о том, что Зехра может действительно остаться тут в полном одиночестве, очень её тревожит, очень, оно и понятно — хоть какой-то человек рядом, пусть это и Францис, — надо выбираться отсюда. Мы не какие-то обычные гражданские, у нас есть опыт и знания. Мы умеем драться. — Они никогда не подходят к решетке, — бросает он ответ и тоже садится напротив, прислонившись к стене, — теоретически можно было бы поймать его за руку и сломать ту, не выпустить. Но где ключ от решетки? — Надо пробовать. — Надо сначала узнать, если ли у них с собой оружие, когда они приходят, — перебивает Францис, — успокойся. — Мне есть что терять! — рявкает она и быстро дышит, пока они смотрят друг на друга — злые и нервные, — в отличие от тебя, у меня есть дочь! И мне надо вернуться к ней! — Ты успокоишься Зехра, иначе я сам тебя вырублю! — рявкает он в ответ и встаёт, отшвыривая одеяло в сторону. Зехра тоже вскакивает, она зла, он — тоже зол, они заперты тут третий день в безысходности и мрачности, отчаяние начинает поглощать реальность, — не усугубляй ситуацию! Ты… — Ты не будешь мне указывать, что делать! — шипит Зехра и тыкает пальцем в его грудь, — понял меня? Я сама решу… — они подходят слишком близко друг к другу, напряжённо вглядываясь и пытаясь как-то дать волю диким эмоциям, запертым внутри, — что и как мне делать! — Ты успокоишься! — внезапно Францис резко хватает Зехру за предплечья и немного больно встряхивает, — ты идиотка? Ты что, не знаешь, что никогда не надо злить тех, кто держит тебя в заложниках? — они почти дышат одним воздухом, Зехра в шоке от такой вольности и движений, она хочет ударить Франциса, хочет сама его встряхнуть или наорать, и… и… Внезапно слышится звук шагов — кто-то идёт. Францис снова смотрит на неё, а потом наклоняется ближе, шипя тихо и быстро: — Попробуй только дёрнись, поняла? Я попробую посмотреть, если ли оружие, — затем он резко отпускает её и отходит к своей стене, глубоко вдыхая. На этот раз это тот же противный мужик, который приходил в первый раз и говорил о своём брате в турецкой тюрьме. Францис отходит назад и заходит чуть в сторону: оружия не видит, хотя точно должен быть где-то пистолет. Мужчина умный, он не подходит близко, снова швыряя им еду и бутылки с водой. — Предложение о деньгах или оружии ещё в силе, — прохладный голос Франциса звучит очень миролюбиво, — я могу заплатить очень много. — Деньги у нас есть, — почему-то мужчина смотрит на Зехру и ей сильно не нравится этот сальный взгляд. Она делает шаг назад и что-то чувствует. Тревожное. Опасное. Напряжённое, — мы послали весточку об обмене, но пока тихо. Если никто не ответит, пристрелим вас и выбросим трупы в пустыне. Советую молиться и начать готовиться уходить к Аллаху. Гнетущий ответ заставляет Зехру сжать кулаки. Мужик быстро уходит, а Зехра сразу смотрит на Франциса — они уже в третий раз обмениваются слишком понимающими взглядами. И в глубине их взглядов есть только одна оглушающая и самая тревожная эмоция — это страх. — Надо экономить еду, — просто говорит он. Убирает одну бутылку воды в уборную за ширмой, потом убирает туда и одну булочку. Зехра впервые с ним согласна. Она почему-то остро чувствует — на этот раз ситуация действительно серьёзная и она может не выбраться отсюда живой. Никогда. --------------------------------------------------------------------------------------------------- — Думаешь, мы в Ираке? — задаёт она вопрос поздно вечером. Через крошечное окно видна только одна пустыня и ни единого строения. Хотя бы можно ориентироваться по тому, день сейчас или ночь, когда наступает утро или вечер. Но каменное помещение не нагревается, а по вечерам становится холодно. У Зехры есть её ветровка и тонкое одеяло, но это вообще не спасает. Прошёл третий день, а они просто… — Думаю, нет, — голос Франциса звучит странно приятно, — очень тупо было бы оставить нас по-прежнему там. Они замели следы. И найти нас будет… сложно. — Разведка не будет менять меня на террориста, — принятие спокойной правды для Зехры сложно, но ей хочется просто… хотя бы говорить. — Им не нужны деньги, значит, здесь могут быть замешаны более могущественные люди или влиятели, — почему-то Францис озвучивает очень умные мысли, — и если нас до сих пор не убили, значит, шансы есть на обмен. У тебя. — Хартли тебя тоже может обменять, — рассуждает Зехра. Потом переворачивается на бок, лицом к своему собеседнику и видит, как он делает то же самое. Это нормально — объединиться на время даже со своим противником, потому что ситуация такая и приходится хоть с кем-то говорить, — ты — его правая рука. Ты постоянно устраивал нам проблемы. — Хартли будет спасать свою шкуру, — бросает Францис, — я всё-таки надеюсь, что им нужны деньги и они просто набивают цену. — Ты так и не хочешь попытаться напасть? — тихий вопрос от Зехры. — Их тут минимум трое. Минимум. Судя по шуму — приезжают ещё. — И говорят многие. — Нужно хотя бы оружие. Хотя бы один пистолет, тогда можно прорываться, — говорит он, — но опасно. — Однажды меня чуть не убили в плену, — вдруг озвучивает Зехра и вспоминает прошлое. Как почти ушла из разведки и как вернулась, чтобы узнать, кто стоит за амнезией Сердара. Как её пытали в тех каменных катакомбах, как почти повесили и как она почти умерла, задыхаясь от бессилия и боли. — Что произошло? — задано каким-то нечитаемым тоном и Зехра чувствует… разное. — Меня спасли в последний момент наши, — она закрывает глаза и вспоминает, как председатель Мете пришёл ей на помощь. Как он отеческой рукой вытащил её из того ада, — за мной пришли. — Хорошо бы за тобой пришли и в этот раз. Зехра проваливается в беспокойный сон с кошмарными сновидениями. -------------------------------------------------------------------------------------------------------- Утром четвёртого дня они перестают стесняться того, что уходят за ширму справить естественные потребности. Когда приходит второй громила, он не один. С ним ещё двое и они направляют на Зехру и Франциса оружие, приказывают им встать к стене и заложить руки. Поначалу они вытаскивают ведро с отходами, ставят чистое, потом бросают им две бутылки воды, буханку хлеба, несколько банок. Зехра чуть поворачивает голову к Францису, задавая мысленно вопрос — может, стоит попытаться? Но он смотрит так напряжённо, что она не осмеливается, в глубине души осознавая его правоту. Скорее всего, её или быстро убьют, или ранят, потому что это громилы хорошо тренированы и грамотно организовывают всё это. — Пока вы затыкаетесь, то сидите тихо, — бросают им напоследок и уходят. Зехра и Францис видят, как решетку закрывают на старого образца внутренний замок, его очень сложно вскрыть, хотя, скорее всего, их охраняют и снаружи. Потом все уходят и повисает звенящая тишина. Зехра начинает нервничать. Три дня прошло. Уже четвёртый. Ягмур там, где-то одна и она может никогда больше не увидеть свою дочь… Она… — Бутылку воды убираем, — снова говорит Францис, — и половину еды. Зехра отходит в сторону и прислоняется ладонями к стене, закрывая глаза. Она начинает чувствовать волну тошноты и паники, поднимающуюся всё выше и выше. Она действительно начинает нервничать и переживать, чувство гнетущей безнадёжности и страха охватывает тело. Глубоко дышит, пытаясь справиться с паникой и ужасом, с желанием заорать и кричать, бить кулаками в стену и злиться, выплескивать жестокие эмоции хоть куда-то. Она действительно… в ужасе. Она начинает впадать в ужас. — Успокойся, — простой голос за спиной. Резкий разворот: Францис стоит рядом и на его вечно бесяще-непробиваемом лице есть напряженность и даже волнение. Он смотрит на неё въедливо и сосредоточенно, словно точно зная, о чём она почти думает. Почему-то Зехру успокаивает его присутствие и голос, хотя, конечно же, это просто дело в том, что сейчас нужен хоть кто-то живой рядом. Не важно, кто. Кивок — и она отходит в сторону, выглядывая в окошечко. Хоть какой-то взгляд на мир. Потом они снова долго молчат. Днём можно молчать, потому что можно чем-то заниматься. Зехра нервно ходит по камере, зная, что Францис наблюдает за ней пристально, но ничего не говорит в течение часов трёх. Но потом всё-таки открывает рот и произносит фразу: — Я уже был в плену. Однажды. — Где? — они снова садятся друг напротив друга, каждый — прислоняется к своей стене спиной и просто… — когда? Как долго? — Три года назад в Боснии. Местные картели. Меня подставил второй помощник Хартли. Думал, что я слишком сильно выслуживаюсь и забираю его место. — Сколько? — Восемнадцать дней, — бесцветный голос, — там было темно. Зехра сглатывает. — Ну, ты знал, на что шёл… Тебя могут убить в любой момент. Я могла тебя всегда убить. — Правда? — усмешка на его лице даже её веселит, — и это после того, как я спас тебя после тех колотых ран от няни Ягмур… — Как твоя рука? — перебивает его Зехра, сама толком не понимая, зачем и почему. — Ну, заражения вроде нет, — он закатывает рукав рубашки и осматривает, — хотя сухожилия могут срастись неправильно. Это дерьмово. — Не сможешь больше служить Хартли? — язвительный вопрос. — Кто сказал, что я вернусь к нему, если выберусь? — бросает он ей в ответ и на мгновение напряжение между ними словно застывает, окутывая фигуры обоих какой-то незримой связью. Зехра вглядывается в лицо этого мужчины напротив и вдруг совершенно шокирующе думает, что присутствие Франциса её действительно успокаивает. Он странно… хладнокровен. Надменен. Странно собран. Язвит по делу и без. Импровизирует. Задирает её. Всё очень сложно, — как видишь, Хартли не спешит меня вытаскивать… наверное. С чего мне оставаться с ним, если я выберусь? — Если? — Зехра не хочет верить, что у них не получится выбраться. Заканчивается четвертый день, этого ещё слишком мало. — Я реалист, — жестокий ответ, — и ты тоже. — У меня есть дочь, — голос Зехры ломается и вдруг слёзы появляются на глазах. Часть неё ненавидит то, что происходит, что Францис становится свидетелем этой слабости, но плевать, вдруг очень жёстко плевать на всё это, — и я хочу вернуться к ней. Она не договаривает свою мысль. О том, что впервые вдруг думает о том, что не стоило выбирать такую сложную и опасную работу, если есть близкие или дети. В его взгляде — понимание и что-то ещё. Удивление. Может быть, удивление от того факта, что, в отличие от него самого, Зехре есть о ком ещё заботиться в этой жизни. У неё есть дочка — самый важный человек в жизни, и только когда находишься в такой опасной ситуации, понимание важности этой самой жизни становится совсем другим. Потом Зехра отворачивается от него и очень тихо плачет. Францис не говорит больше ни слова, но она знает, что он её точно слышит. -------------------------------------------------------------------------------------------------------- На пятое утро она пытается делать разминку. Чувство запертости в клетке давит на разум и на психическое состояние. Её учили такому виду психологического и физического насилия, но одно дело — тесты, другое — реальное чувство безысходности и напряжённости. — Ты десять лет работаешь в разведке, так? — Францис лежит на полу и лениво наблюдает, как она ходит и пытается отжиматься, делать упражнения и быть в форме. Утром им ничего не принесли и это тревожит обоих, недаром чутьё подсказывало раньше экономить еду и воду. — Да. А ты сколько лет помогаешь террористам обстряпывать грязные делишки? _ сварливый вопрос от неё. Всё по кругу: заглядывание за решётку, ход по камере, осмотр стен, прислушивание к звукам из коридора, походы за ширму, — ты из Германии, верно? — Верно. Но я жил там не всегда. — Проходил тренировки и подготовку в Ираке и Сирии, заглядывал в Боснию и Венгрию… — Хорошо знаешь моё досье? — Я увидела сначала твою фотографию, — простой ответ и Зехра уныло прислоняется к каменной стене. Просто хочется… собраться. Чуточку надежды. Немного спокойствия и радости. Собранности. Сил. Уверенности, что она отсюда точно выберется… Только вот этой уверенности и нет, — мне прислал наш аналитик. Когда я начала копать, кто подослал следящего. В Северном Ираке. — Ты шла за мной по пятам, — впервые разговор наполнен каким-то словно уважением и чуточкой доверия. Они всегда были на равных, но впервые разговаривают так… уверенно и спокойно. Сосредоточенно. По-взрослому, — устроила взрыв в домике. Забрала Книгу. Ты — моё препятствие на пути к целям. — Это взаимно, Францис, — сначала она называет его имя, потом — соображает, что вообще произошло и случилось. Он обращает на это внимание, она точно замечает, обращает и просто смотрит… в какой-то момент, не ясно, в какой точно, но этот взгляд на неё стал совершенно иным. Более… человечным. Нормальным. Искренним. Францис следит за ней, но почти всегда — молчит. А Зехре впервые приходит в голову, что он всегда ждёт, пока она первой заговорит с ним, первой что-то ему скажет и начнёт беседу, хоть ссору, хоть — нервные разговоры. Он всегда словно ждёт… — Кроме Хартли тебя действительно… — она вдруг запинается. Думает сесть, только вдруг на этот раз всё по-другому. На этот раз Зехра осматривает помещение и почему-то подходит к нему ближе. Садится рядом, не близко, но — на его стороне стены и подтягивает колени к груди, обхватывая те ладонями. Удивление Франциса можно буквально прочувствовать, удивление, волнами исходящее от него, а ещё — немного растерянности и… и… словно что-то немного сломалось, — никто не будет искать? Где твоя семья? — У меня никого нет, — обрубает он таким тоном, что сразу становится ясно — лучше туда не лезть. Некоторое время они молчат. Сегодня почему-то оба чувствует странное и опасное беспокойство, будто бы тревожность разливается в окружающей их действительности, тревожность и напряжение, тревожность и липкий страх. Никто не приходит утром принести им еды. Никто не говорит. Тишина. Они заперты в каменной клетке и чем больше времени проходит, тем хуже их шансы выбраться отсюда. — Я тут подумал о том, что ты предлагала попытаться сбежать, — начинает он и Зехра чувствует прилив благодарности и… доверия. Да-да, именно — доверия. Почему — необъяснимый факт. Доверие к тому, с кем она сидит здесь четверо суток и переживает один из худших кошмаров в своей жизни, — прошло четыре дня. — И что? — Зехра поворачивает голову вправо и Францис делает точно такое же движение, только — влево. Они смотрят на лица друг друга и снова есть тайное знание о том, что у них во взглядах появилось схожее выражение понимания и взаимодействия на каком-то новом уровне. Напряженность. Осознание. Доверие. — Если через два дня ничего не изменится, придётся пробовать, — тихий тон и напряжение в каждом слове, — слишком долго. Дальше мы ослабнем и, возможно, не сможем сопротивляться в случае опасности. Пока у нас есть силы — придётся пробовать. Но это опасно. Ты готова получить пулю, Зехра? — никогда ещё тон Франциса не был таким серьёзным и сосредоточенным, таким настоящим и даже взволнованным, — мы оба умеем драться, можем одолеть их физически, но против пули у нас нет оружия. Они могут выстрелить — и всё. Конец. Зехра молчит. Ей снова становится как-то… жутко. В последние сутки это чувство надвигающегося липкого страха почему-то преследует всё чаще. Словно что-то… случится. Неправильное. Нехорошее. Мерзкое. — Я не готова, — максимально честный ответ, — но выбора нет. Сидеть и ждать чего-то… Прошло четверо суток, никто нас не спасает и не обменивает. Меня никто не обменяет. Я… наверное, думала, что будет не так немного… Но время идёт и ты прав — мы будем слабеть. Сил не будет. Будет отчаяние. Снова возникает тишина — пронзительная и напряжённая. Снова становится холодно, потому что ночи холодные и даже Зехра начинает немного дрожать. Но сегодня ей морально легче, потому что в лице Франциса она наконец-то обрела союзника. Почему-то то, что было раньше между ними, за этими стенами и в прошлом, кажется таким далеким и нереальным. Почему-то это вдруг не так важно, а более важно — выбраться из этой каменной клетки, в которой Зехре становится всё хуже и хуже. Они заперты. Она заперта. Пространство закрыто. Какая-то темница образовалась в её разуме и отчаяние начинает просачиваться всё чаще. — Попробуем отвлечь их ведром, — тихо продолжает Францис. Он наклоняется ближе к её уху, чтобы никто не мог их подслушать, а Зехра ощущает мягкое дыхание на щеке, — я могу сделать вид, что споткнулся, например. Упаду. Ты обойдёшь. Или наоборот. — Вывернуть руку первому, если он придёт не один, — кивает Зехра, — или выплеснуть на него из ведра в лицо. Он зажмурится и нам надо забрать пистолет. — Нам нужен ключ. В первую очередь — выйти отсюда. Дальше можно справиться. — Да. Что-то чуть-чуть возникает между ними — какой-то уровень доверия и общей работы. Но есть ещё один важный аспект: впервые чувствуется надежда. Надежда на то, что они смогут что-то сделать, взять ситуацию в свои руки и полностью исправить происходящий кошмар. Появляется слабая и призрачная надежда, что они смогут выбраться из этой клетки. Здесь душно. Но Зехре всё время — холодно. Когда она уходит на свою сторону, ложась на матрас, то чувствует пустоту. Пустоту и словно что-то потеряла. Конечно, это тоже объяснимо, ведь Францис — единственный живой и настоящий человек рядом с ней. Только с ним она может разговаривать и чувствовать подобие… нормальности. Когда она засыпает, то не знает, что дальше будет ад. ------------------------------------------------------------------------------------------------ Сначала это гул голосов вдалеке. Потом — звуки шагов. Это вечер, в камере сумрачно. Зехра разлепляет глаза и слышит, как кто-то подходит. А ещё вдалеке раздаются голоса и выкрики. Что-то не так. Сердце падает вниз, она резко садится, видя Франциса. Тот уже стоит на ногах, неподалёку от решётки и вслушивается в неожиданный шум. Зехра медленно встаёт и они оба снова смотрят друг на друга, чувствуя одно и то же… Страх. Опасность. Что-то грядёт. Что-то двигается сюда, какой-то ужас, идёт медленно и напряжённо, липкой мерзостью разливаясь по помещению. Страх поглощает и завораживает, Зехра сглатывает, быстро дыша. Францис первым отводит взгляд и оглядывается — взять в руки хоть что-то, чтобы можно было защищаться. Но есть только бутылки с водой и ведро в углу… Тяжёлые шаги замирают возле прутьев решётки. Зехра инстинктивно делает шаг назад, когда встречается взглядом с тем мужчиной-бандитом, который в прошлый раз посмотрел на неё так… мерзко. Она сглатывает, а тот медленно открывает дверцу, пистолет висит у него в кобуре, но взгляд — налитый кровью и такой… Всё летит в пропасть. — Есть новости о переговорах на обмен? — Францис решает начать разговор вежливо, только это — оттягивание ужаса. Мужчина переступает порог камеры и становится ясно — он пьян. Пахнет алкоголем, а в глазах — бешеная злоба. Зехра нервно дрожит, сжимая руки в кулаки — Аллах, просто помоги ей! Помоги им! — У нас тут свои дела, — ухмыляется мужик, и снова обводит взглядом фигуру Зехры. Её тошнит, просто физически — тошнит, — пошли со мной, красотка, — мерзкое выплёвывание мерзких слов наполняет помещение отвратительным подтекстом происходящего и она буквально… вот теперь стало страшно, — повеселимся. Быстро. Зехра делает шаг назад. Надо добраться до ведра. Возможно… Пусть она лучше получит пулю в сердце, но не пойдёт никуда с этим мерзким уродом. Никогда… — Полегче, — злобный голос Франциса наполняет помещение, и он резко встаёт перед громилой. — Что ты сказал, тварь? — рычит тот и словно пытается достать пистолет из кобуры. — Я сказал — проваливай нахуй от неё, — ярость в голосе Франциса осязаема настолько, что Зехра может буквально прочувствовать это бешенство. Злобу в голосе Франциса. Отвращение и мерзость. Напряжение становится невыносимо чудовищным, когда мужик, держащий их в заложниках, рычит и переводит взгляд с Зехры на Франциса. Они смотрят с тем друг на друга и этого мгновения достаточно, чтобы Зехра смогла взять ведро в руки и замахнуться… А потом начался ад. Грохот. Громила получает ведром по голове, но не падает. Францис заламывает тому руку и пытается убрать от пистолета, но слабость последних дней не позволяет этого сделать достаточно быстро. Зехра с рычанием хватает ведро и снова бьёт наотмашь по голове, по спине, но громила машет рукой и она получает кулаком по лицу, отлетая к стене. Францис налетает на него и бьёт лицом прямо по лицу того, лбом — в лоб, отчаяние захлёстывает помещение, отчаяние и нервность, жестокость и ярость, надежда на спасение… Пока громила пытается задушить Франциса, Зехра всё-таки бьёт его снова по голове, а потом её рука встречается с рукой Франциса — они оба расстегнули кобуру и пытаются вытащить пистолет. Грохот в конце коридора, а потом — крики. Громила снова рычит, и пока Зехра даёт Францису забрать пистолет, громила снова бьёт именно её по голове. Резко становится темно перед глазами, и она падает… падает на каменный пол, кровь течёт из носа, только это ничего не меняет. Францис орёт в ярости и пинает их противника ногами, запинывая на каменном полу… Он ударяет жестоко и напряжённо, а Зехра вдруг видит, как из кармана мерзавца выпадает… ключ. Крики совсем рядом. Её дрожащая ладонь хватает ключ и прячет под матрасом. Потом она отворачивается и отползает к стене, пытаясь увидеть происходящее. Францис стоит, наставив пистолет на второго мужика, который выглядит действительно удивлённым открывшейся картиной. Зехра дышит рвано и понимает — она проиграла, но вот Францис… выиграл. Он может уйти, вдруг приходит ей в голову. И всё. — Какого хрена тут происходит? — ревёт второй мужик, глядя на всю эту картину. — Твой дружок перебрал и пытался на нас напасть, — ледяной голос, Францис странно спокоен, — слушай, давай договоримся… Ты забираешь его, а мы тут остаёмся и сидим дальше тихо, ладно? Я отдам тебе пистолет. Зехра не может вздохнуть. И от шока, и от боли. — Какого хрена, блять, — ругается второй громила. Хватает первого за рукав и грубо оттаскивает из камеры, толкает в сторону. У бессознательного террориста идёт кровь и рана от ударов ведром на голове. Потом второй разворачивается и протягивает руку, — пистолет. Всё равно не уйдёте. — Ладно, ладно, — Францис примирительным жестом кладет тот на пол и швыряет. Резкий звук закрывающегося замка — одного, и потом второй мужик с проклятиями тащит своего товарища прочь. Францис сжимает прутья решётки, морщась в бессильной злобе, а потом резко разворачивается и смотрит прямо в глаза Зехре. Она, хоть и может видеть кое-как, но видит его и его взгляд. Сидит кое-как и дышит тяжело, ей досталось и по голове, и по спине, голова кружится — точно есть сотрясение. — Зехра, — просто говорит он, а потом садится рядом и берёт её тело в свои руки. Зехра наклоняется к нему ближе и рвано дышит, дрожа всем телом. Но Францис обхватывает её слишком крепко и странно надёжно, а затем она вдруг чувствует, что немного успокаивается. — Сотрясение мозга, — кое-как бормочет, а затем она наконец-то отключается. Только на этот раз — в руках Франциса Хоффманнера. -------------------------------------------------------------------------------------------------------- Просыпаться от боли в голове — кажется, это стало её грустной фишкой. Слишком часто. Слишком больно. Вновь в голове есть этот гул, пульсация боли на затылке и тяжёлый туман, который почти не рассеивается. Но она шевелится, а потом понимает, что лежит на чём-то вроде подушки. На этот раз рядом есть чувство другого человека и ей совсем не холодно. Тепло. Когда она разлепляет глаза, то видит, что Францис сидит рядом. Зехра лежит на матрасе, который он перетащил ближе к себе, укрытая двумя одеялами, а он сидит рядом и смотрит прямо на её лицо. Выражение лица — нечитаемое, но лёгкая улыбка трогает уголки губ, после чего Зехра моргает и осматривается. Она почти прижата к его телу, поэтому ей и было так тепло. Логично. — Надеюсь, у тебя нет амнезии, — первая фраза от него. — Нет. Ты всё также меня раздражаешь, — морщится Зехра и пытается сесть. Получается не сразу, и когда Францис поддерживает её рукой, чтобы она опиралась на него, у Зехры Балабан вообще нет никаких возражений. Абсолютно. Вообще. Они теперь точно — одна команда, они — на одной стороне и едины в происходящем вокруг них хаосе. Они — вместе и, кажется, он её ни черта не бросил, хотя мог бы попытаться уйти один, — у меня точно сотрясение мозга. Я знаю. — Ты была в отключке всю ночь. Дышала тяжело. Пила немного воды. — Голова у меня тяжелая, — медленно говорит Зехра и оглядывается. Теперь они сидят оба рядом, прислонившись к стене. Их плечи и руки соприкасаются и это странно бодрит, потому что… потому что… — ключ! — последнее слово она выговаривает шёпотом, но быстро! — там был ключ! — Тихо! — бормочет он и предупреждающе подносит палец к губам, — я его забрал. — Он подойдёт? — едва слышно спрашивает Зехра, наклонившись к Францису. Они действительно сжались рядом друг с другом, но всё-таки Зехра считает, что ей поддержка после всего этого ада нужна намного больше, чем ему. Он всегда — холодный и отстранённый, одинокий и безжизненный. Он — в более выгодном положении, чем Зехра, это факт. — Я не пробовал. Надо дождаться подходящего случая. Сегодня опять был шум и потом гудение, словно от автомобилей. Может, кто-то приехал? — Ты хочешь пробовать сбежать? — задаёт она осмысленный вопрос. И со своей стороны знает осмысленный ответ: она не сможет. Даже если захочет уйти — у неё кружится голова и мутно в глазах. Она — не помощница и не второй солдат прямо сейчас, если они пойдут, её придётся чуть ли не тащить, чтобы попытаться выбраться. Это плохо и тяжело, у неё шансы выбраться — всё призрачнее. — Пока нет, — бросает он и внимательно оглядывает её вновь. Зехра в ответ тоже осматривает его и чувство доверия снова расцветает в груди, потому что вчера Францис её не бросил. Мало того — он первым стал защищать её от этого ублюдка, а потом они вместе сражались с тем, одолели, но в итоге Францис не стал пытаться уйти в одиночестве. Хотя… мог бы. Их же ничего не связывает и не может никогда связывать, они — по разные стороны… За этими стенами, — во-первых, ты никуда не можешь идти пока что. — Они успокоились? То есть… больше не думают, что мы хотим что-то сделать? Сбежать? — Я не знаю. Но утром принесли еды. Воды. Кто-то орал, потом — тишина. Зехра сглатывает, а потом опять сползает на свою импровизированную постель. Голова болит, но в сознании появляется немного ясности и адекватности. Она никуда не уйдёт с этого места, она не собирается уходить на свою сторону камеры. — Ты будешь пока сидеть? — спрашивает она и закрывает глаза. — Спи. Я буду пока сидеть, — тихий ответ. А потом ей, наверное, приснилось, как кто-то закрыл её вторым одеялом. -------------------------------------------------------------------------------------------------------- На этот раз она спит почти сутки, а дни их заточения перевалили за семь. Когда просыпается, то Зехре значительно легче. Францис тоже спит, лёжа совсем близко к ней, он спит размеренно и выглядит совершенно спокойным. Зехра понимает, что медленно рассматривает его, смотрит на лицо, на плечи, на тело, смотрит и вновь чувствует прилив благодарности. Благодарности за то, что он пытался защитить её и вместе они отбились от этого мерзкого громилы. Чудовищная сюрреалистичность данной ситуации продолжает шокировать Зехру, но это правда: здесь и сейчас, в холодном сумраке камеры, она чувствует благодарность и чувство единения с этим человеком. Они враги, и что будет после того, как они выберутся?.. Если они выберутся. Ягмур. Её дочь где-то там снова одна! Зехра обещала дочке, что по вечерам она будет всегда возвращаться домой, она говорила, что больше никогда не бросит свою дочь! Так и было, только на этот раз опять она пропала уже на неделю, и Ягмур там одна… Конечно, о ней заботятся Саджиде, Омер, Башкан и Узай, но… Но Зехры нет… Зехра тяжело смаргивает слёзы и медленно садится. После ударов по голове она совершенно потерялась во времени и не сразу понимает, что наступил новый день. — Ты проспала сутки, — говорит Францис с закрытыми глазами, — пошёл восьмой день. — И нас никто не пытается обменять или вытащить, — констатирует Зехра. Потом ложится рядом с ним, тоже — на спину, они молча смотрят в потолок, обдумывая происходящее, — медлить больше нельзя. Они могут прийти в бешенство и просто нас застрелить, потому что всё затянулось. — Невероятно, но я согласен, — чёткий ответ от Франциса, — надо пробовать уходить. — Сегодня? — Сегодня. Ты можешь встать? Пройтись? Зехра пробует. Опираясь на стену — встаёт и делает шаги. Голова сильно болит, но в целом — её рефлексы на приличном уровне. Двигаться может, Францис даже пытается заломить ей руку и получает приличный отпор. Они типа делают вид, что сражаются, потом она отталкивает его и снова садится, тяжело дыша. — Я справлюсь, — твёрдый голос и на этот раз Зехра точно верит в то, что говорит. На этот раз её взгляд встречается с его взглядом и страх между ними исчезает. Поразительное чувство свободы от страха, потому что теперь есть чёткий план, надежда и хоть что-то, чтобы начать спасать самих себя, — пойдём ночью? Они, видимо, напиваются и в основном спят? — Судя по последним ночам — так и есть. Много шума и криков. Или они пьют, или гуляют. Потом замолкают часа в два-три, примерно. Самое тёмное время суток. До рассвета пара часов. — Пойдём сегодня? — Пойдём сегодня. — Надо будет обязательно взять ведро, — просто добавляет она и потом оба начинают немного истерически смеяться. Но это тёплый смех. Он — с чуточкой надежды. -------------------------------------------------------------------------------------------------------- Она не спит с самого вечера, до того, как провела весь день во сне. Они плотно едят, почти полностью опустошая скромные запасы, досыта пьют и лежат, экономя силы. Хотя сердце Зехры, например, глухо стучит, нервно стучит, напряжённо. Ей кажется, что Францис должен это слышать, её волнение и напряжение. Ей кажется, что он должен чувствовать её беспокойство, хотя это и невозможно. Когда тьма становится совершенно чёрной за крошечной решёткой, звуки за пределами камеры стихают. Они ждут ещё примерно полчаса. А потом Францис садится первым, его фигура в темноте выделяется чётко. Он первым медленно встаёт, Зехра тоже садится, а потом чувствует, как он своей рукой тянет её за локоть вверх. И когда Зехра встаёт, её ладонь совершенно случайно проскальзывает в его руку и на мгновение их пальцы сплетаются между собой, тепло и так мягко. — Если ничего не получится, — просто говорит Зехра, — я не буду жалеть о попытке. Лучше попробовать, чем сидеть тут и ждать финала. — Пошли, — говорит он и они медленно подходят к решетке. Францис вставляет ключ и когда тот подходит, оба словно выдыхают, напряженно вслушиваясь. Как такового плана у них и нет, да и что тут можно придумать вообще? Только действовать по ситуации: попытаться раздобыть оружие, смотреть, охраняет ли кто-то их камеру, осмотреть коридор, если нет выхода — просто драться как можно более рьяно. Отвлекать внимание. Больше нечего и предложить. Ключ медленно поворачивается пару раз и затем решетка открывается с тихим щелчком, который отдаётся внутри Зехры чудовищной надеждой и радостью. Медленно открывают решетку, Зехра берёт это чёртово ведро, и они медленно выходят. Первый взгляд на тёмный коридор — там никого нет. Даже не слышно. Кажется, охрана будет на улице. — Быстро, — говорит он и они буквально бегут, но держатся друг за друга. В конце коридора есть дверь, медленное открывание — и небольшая веранда. Только затем видят первого охранника: тот сидит на земле у крыльца и дремлет. Пока он пытается проснуться, Францис уже делает выбор: резко подается вперёд и сворачивает ему шею. Буквально берёт шею этого мерзкого урода и с тихим хрустом вертит. Охранник дергается и тело становится мягким, а Зехра мгновенно ощупывает — пистолет! Есть кобура, дрожащими руками она вытаскивает пистолет — минимум семь патронов должно быть, и… и… Всё происходит хаотично. Францис быстро хватает автомат, лежащий рядом и на этот раз оба буквально прочувствывают чудовищное облегчение — у них есть оружие! Теперь у них есть оружие и теперь они могут просто… идти дальше. Гул где-то далеко. Францис идёт первым с веранды, заворачивает за угол и замирает. Зехра стоит за его спиной и выглядывает. Итак, там есть костёр, пара строений на окраине какой-то деревни, четыре спящих охранника и один часовой. Часовой ходит вокруг костра, а за ним виднеется желанный внедорожник. — Надо его отвлечь, — тихо говорит Францис, — ты сможешь завести машину? — Да, — кивает Зехра в ответ и впервые за почти восемь суток им приходится разлучиться. Они смотрят друг на друга в немых вопросах и невысказанных ответах, а потом он отходит в сторону. Наклоняется и двигается в противоположную сторону от автомобиля, попутно беря пару камней. Зехра знает, что ей нельзя ошибиться. Вот сейчас — точно нельзя, ни на одну секунду. Она представляет прямо перед собой лицо Ягмур и сжимает кулаки: всё получится. Медленно двигается к машине, идя вдоль стен, где её не видно. Кое-как открывает дверцу той и садится внутрь. Ключ в зажигании, Аллах действительно на их стороне. Потом она нажимает на педали и смотрит в полутьме на Франциса, который тихо подходит сзади к охраннику и… И просто стреляет в того. Зехра мгновенно заводит машину. Начинается шум. Звук выстрела разносится огромных эхом по окрестностям. Шум, которого не должно быть и которого нужно избегать. Пьяные на земле начинают шевелиться, один даже резко встает с земли и хаотично оглядывается по сторонам. Только Зехра уже резко нажимает на педали сцепления и газа, и едет вперёд. Пара секунд — и внедорожник наезжает на первого громилу, а затем — и на второго, сбивает тех и два тела отлетают в сторону. Францис мчится к ней. Зехра резко перепрыгивает на второе сиденье, он влетает в машину и садится за руль. Два оставшихся охранника тоже почти поднялись, они пытаются поднять оружие… Зехра открывает окно и пробует выстрелить, несмотря на головную боль и сотрясение. Выстрелы отдаются громким звуком, но она тратит почти все патроны, хотя в финале и попадает в них. Тишина. Резко становится тихо. Зехра и Францис переглядываются между собой, тяжело дыша. Этот общий взгляд, который они снова разделяют — на этот раз взгляд наполнен удовлетворением и насыщенностью от победы. На этот раз — это что-то яркое и острое, огненное и сильное. На этот раз — это что-то связывающее двух противников, сплетающееся в крепкие узоры. — Заберём оружие, — говорит Зехра и Францис быстро подъезжает к мёртвым телам. Аккуратно он выбирается из машины, пока Зехра прикрывает его, собирает пару автоматов и ещё один пистолет, что-то вроде бутылки воды и припасов. Потом он снова быстро возвращается, кидает автоматы на заднее сиденье и газует. Дорога пока одна-единственная и надо убираться отсюда как можно дальше. — Где мы? — просто спрашивает Зехра и это — совершенно риторические вопрос, на который ни у кого из них нет ответа. — Понятия не имею, — отвечает Францис. Продолжение следует.