Я буду помнить

      Приморье — типичный курортный городок, что рассыпаны вдоль всего южного побережья. Даже на ум приходят довольно-таки банальные сравнения: небо высокое, чистое, солнце в зените, воздух прогретый, насыщенный. На самом деле ничего особенного. Впрочем, все же есть одна особенность. Сейчас здесь осень — в самом разгаре, и Захар подмечает, как сильно меняется настрой брата, от нервозности до успокоения. Умиротворение — вот что он сейчас наверняка ощущает, а это особенно.       Они остановились в небольшой гостинице. Всю дорогу Егор молчал, погруженный в свои думы, и Захару становилось неловко. Он украдкой поглядывал на брата и пару раз все-таки спросил: неужели жалеешь? Нет, твердо отвечал Егор. Просто он опять тревожится, боится впустить нового человека в свою устоявшуюся жизнь. У них двухместный небольшой номер с двумя отдельными кроватями, и первой ночью, со своего места, Захар слышал, как Егор ворочался, выходил на узкий балкончик курить. Но утром все изменилось. Осенний воздух вселяет в брата надежду и придает силы; он будто чувствует себя как дома. Захар никогда не говорил Егору, что мама втайне рассказывала ему отрывки его детства, его тайных прогулок с отчимом по городу, обрывки их тайных бесед. И мама, и Захар отлично знают, как Егор тоскует по Роберту, потому что осень напоминает ему те прожитые годы, которые уже никогда не вернуть.       Выйдя на крыльцо гостиницы, Егор первым закуривает.       — Ты же бросил! — улыбчиво, не в упрек, говорит Захар. Брат тоже улыбается, и его мрачный взгляд становится мягким.       Захар ловит себя на мысли, что брат давно так не улыбался, и на душе становится теплее, оттого что они все-таки решились на эту поездку.       — Сначала город посмотрим, — предлагает Егор.       И они шагают прочь от гостиницы, погружаясь в суету городских будней Приморья.       Найдут ли они девушку, у Захара нет сомнений. Найдут. Но найдет ли Егор то, что ищет? С возрастом, говорила мама, Егор все больше становится похож на Роберта. Роберта же Захар видел только на фотографиях и мог с уверенностью сказать, что они не похожи. Характером, повадками, интересами, взглядом один в один — поясняла мама. Может быть. Маме лучше знать. «Даже курят одинаково». С курением, как потом объяснил Егор, мама ведет войну после смерти Роберта: если бы не проклятые сигареты, то не обострилась бы болезнь. Роберт не выпустил сигарету из рук даже в последний день своей жизни. Потому теперь мама боится, что и Егор, и он повторят его судьбу. Больше тревожится за Егора — он напоминает ей Роберта.       Захару о Роберте достались светлые воспоминания. Егор всегда говорил о нем с любовью, с такой щемящей теплотой, что Захар иногда немного завидовал, что он единственный, кто не видел его вживую. Как и отца. Егору во многом повезло. Но об отце Егор никогда не говорил, либо говорил о нем как о плохом покойнике: ничего.       Желание не найти, а увидеть отца возникало часто и часто не вовремя: он вспоминал о нем в очень важные события. Первое сентября в первом классе, последний звонок, школьный выпускной; даже когда сдавал первый сессионный экзамен. Наверное, хотелось, чтобы отец видел, что он хороший и достойный сын… Нет, не хотелось. Он просто вспоминал, что у него где-то есть отец и все, больше никаких мыслей на этот счет. Андрея Матвеева, бывшего архитектора городского бюро архитектуры, найти было не трудно, главное желание. А вот уже желания искать Захар не имел. Когда Егор рассказал ему сумасшедшую историю с перепиской, он не поверил его голосу и собственным глазам. Растерянный брат, подобно удивленному подростку пересказывает какую-то небылицу о письмах, конвертах, девушке из другого города, с которой он делится радостью и грустью своей жизни. Эта шутка, наверное, сперва подумал он. Но Егор… его такой собранный, серьезный брат подтвердил: не шутка.       — И ты написал ей об отце? — спросил он.       — Да.       Вот же черт! Он столько лет ждал откровенного разговора с мамой или с братом об отце, а тут какая-то девчонка, абсолютно чужая их семье, смакует детали засекреченной жизни. Его захлестнула обида. Кроме того, он знает, что Егор что-то пишет у себя на ноутбуке, что-то вроде романа, где есть… Эмма. Так получилось, он случайно однажды наткнулся на незаконченную рукопись. Пусть они с Егором потом все и обсудили, но Захар так и не выбросил из головы прочитанный фрагмент. И это не просто героиня Эмма, а та самая Эмма, жгучая брюнетка с часами-перевертышами. Значит, Егор писал о себе, о своих чувствах. И он таится от него, прячет написанное. Не доверяет. Но доверяет чужому человеку. Глупо, очень глупо, но детская обида давит сильнее, и он срывается на брата, обрушивается с упреками и вопросами по поводу отца, зная, что ничего хорошего не выйдет и Егор не обронит ни слова. Той же ночью Захару снова захотелось увидеть отца и узнать, что же такого произошло между ним и братом, который не умел прощать людей.       Приморье маленький, совсем крошечный городишко, особенно после Москвы и Щегловска. На обход города им понадобилось всего-то несколько часов, не считая остановок на еду и разглядывание местных достопримечательностей. Зато вернулись они в гостиницу уставшие, с покрасневшими от морского воздуха глазами и с запахом соли на одежде. Захар всю прогулку делал снимки, как он считал, очень хорошие, добротные. Некоторые в журнал возьмет Егор, он уже выбрал понравившиеся. Захару нравится фотографировать, не то чтобы профессионально, но больше для себя. Фотография — это его какой-то странный способ ухватить саму жизнь. Вот, например Егор помнит всех и все, что дорого или ненавистно его сердцу. Кроме того, он пишет, запечатлевает свою память в словах. Слова вечны. От услышанных слов нелегко избавиться, а уж от написанного тем более. Или коллекционирует наручные часы, если можно так назвать его очень скромную коллекцию. Раньше и сам Захар питал чувства к часам, к этому строгому и не терпящему лишнего механизму. Это сейчас часы начиняют всякой ерундой, лишь бы дороже продать, забывая, что со временем шутить опасно, — оно не терпит насмешек над собой. Особое удовольствие Захару доставляло рассматривать старые циферблаты, эту истертую, покрытую мелкими царапинами, плоскость с двумя стрелками — векторами: одна указывает в прошлое, другая бежит в будущее. Двенадцать крошечных делений, определяющих судьбу. Наверное, уже тогда Захар, удерживая часы у себя на ладони, смутно допускал мысль, что человеческая жизнь это не череда каких-то ценных или бесценных событий, мелочей, деталей. Человеческая жизнь это двенадцать делений, двенадцать чисел, от полудня до полудня, от полуночи до полуночи, от рассвета до заката. Бессмысленный замкнутый круг, из которого еще никому не удалось вырваться. Время поглощает человека, оно везде и повсюду: на запястье, на стене в гостиной, на таймере духовки, на табло с расписанием автобусов, поездов, самолетов… оно не проходит и не уходит, не ускользает и его нет в достатке в будущем. Оно существует только здесь и сейчас, от деления к делению, от цифры к цифре. Проходит и ускользает лишь человеческая жизнь, она гаснет в круге между часовой и минутной стрелками, впрочем, и само время беспощадно — оно не дает слабости оплакать, оно не стоит на месте… Вот тогда Захар и перестал интересоваться часами и занялся фотографией, чтобы одной вспышкой, одним нажатием на затвор поймать чертово время за хвост.              На следующее утро они отправляются по адресу, который Егор помнит наизусть: рассмотрев карту, он говорит, что это совсем недалеко от гостиницы и можно добраться пешком. «Кроме того, сегодня славный день». Однако Захар понимает — ходьба успокаивает, и окончательно радуется тому, что Егор не в одиночестве переживает свою идею. Хотя один он вряд ли оказался бы в Приморье, если только не на бумаге в каком-нибудь своем романе.       Ее дом они нашли не сразу; немного петляли в узких каменистых двориках.       — Ты уверен? — еще раз для ясности переспросил Захар.       — Уверен.       Егор кладет руку на ручку двери подъезда, тянет на себя и дверь поддается. Он пересек черту, значит, назад пути нет. В подъезде светло и сухо, сквозь маленькие оконца лестничных пролетов пробивается еще пока теплый осенний свет. В этой пустоте слышны только их шаги, робкие, совсем не уверенные, пугливые. Ни Егор, ни Захар не пытаются говорить друг с другом, а молча следуют указаниям ступеней.       Егор останавливается:       — Кажется, эта дверь.       — Уверен? — еще раз спросил Захар.       Вместо ответа Егор нажимает на кнопку звонка, и за дверью раздается густая трель. Теперь уж точно не повернуть назад, они же не мальчишки, чтобы звонить в чужие двери и с радостными воплями убегать вниз по пролетам. Егор звонит второй раз и третий, но никто не открывает.       — Может, спросить у соседей? Не подскажите, не живет ли здесь девушка… — Егор тряхнул головой, сам понимая, что неудачная идея. Даже если и живет девушка, то без имени это не имеет никакого значения.       — Может, напишешь ей сообщение? Так и скажешь, что сюрприз не получился.       — Давай лучше пока подождем, у подъезда. А там видно будет.       Прямо перед подъездом они уселись на лавочку и принялись ждать. Захар вытащил из рюкзака фотоаппарат и через объектив рассматривал двор, прохожих. Сделал пару снимков. Егор же сидел на лавке, нахлобучившись, как злой и недовольный воробей на жерди.       — Это ты, Егор, замечательно придумал приехать в Приморье, главное вовремя. Хорошо, хоть не зимой тебе приспичило, — направляя на брата фотоаппарат, Захар делает снимок. — Так и подпишу: второй день в Приморье, ждем девушку, Егор нервничает. Неужели и правда не помнишь, как она выглядит? Ведь целых три раза пересдавала тебе экзамен.       Егор хмыкнул:       — Я помню девушку, которая сдавала мне зачет семь раз.       Что тут говорить, даже Захар и тот сдавал брату экзамен дважды. На первом курсе, самый первый экзамен в зимнюю сессию. Вероятнее всего, он растерялся и запаниковал, когда в аудиторию вошел Егор и сел за преподавательский стол, раздал билеты. Весь первый семестр Захара не покидало странное ощущение: он привык видеть брата в домашней обстановке, но его новый образ преподавателя — Егора Андреевича Матвеева лишил спокойствия. Глядя на то, как брат принимает экзамен, Захар вдруг подумал… об отце. Неужели ему совсем-совсем не интересно, что с ними? Допустим, его самого отец никогда не видел — бросил семью, едва он родился, но Егор? Брату было десять, когда они с мамой ушли; брат был на первом курсе, когда взял ответственность за всех них. Захар только сдает свой первый экзамен, но Егор уже заведующий кафедрой филологии, главный редактор, главный в их семье — неужели отцу все равно, кем стал его старший сын? Неужто он не читает газет, не слышал про «Огни Щегловска», не видел интервью, что крутят по телевизору, которые они с мамой записали на диск и смотрели, кажется, больше тысячи раз, потому что «какой же Егор тут хорошенький!». Захар сел отвечать на вопросы и растерялся: все заученное разом вылетело из головы. Он что-то говорил, пока Егор не прервал его и не спросил: пересдача? Да, кивнул Захар. Тем же вечером Егор позвал его погулять с собой по аллее, и тогда Захар заговорил об отце. «Никаких разговоров!» — отрезал Егор и быстро прошел вперед. Захару оставалось лишь вздохнуть и пойти за ним.       Они просидели на лавке черт знает сколько часов, а мимо них не прошло и души. Егор уже нервничал по-настоящему: злился, что втянул Захара, и злился, что не пытается ей писать. Он достал из кармана телефон и повертел его в руках. Что ж, придется решиться. Но Захар его перебил:       — Может, сначала перекусим? А потом снова сюда. И напишешь ей, в конце концов.       — Давай, — согласился Егор.       Что в Приморье не останешься голодным, это они поняли еще вчера, осматривая город. На каждом шагу кафе, забегаловки, ресторанчики, просто уличная еда; все так и норовят накормить тебя и заглянуть к тебе в карман. От разнообразия даже глаза разбегаются!       — Куда пойдем? — поинтересовался Захар, но его вопрос утонул в раздраженном и настойчивом телефонном звонке Егора. Сразу видно, звонок рабочий и брат не может отказать. — Тогда я сам выбираю место?       Снова кивнув в знак согласия, Егор поплелся сзади. До Захара долетали знакомые слова. Разве человеку, посвятившему почти всю свою жизнь работе, так и не дадут отдохнуть в чертовом отпуске?       Рассматривая витрины, любительский взгляд Захара зацепила одна картина. Вдалеке среди небольшой толпы двигалась девушка. Ничего особенного, самая обыкновенная, но Захар сделал снимок. На нем она вполоборота: смотрит прямо в объектив, не осознавая этого. И глаза у нее очень большие, но печальные, будто сама печаль живет в них. Захар сделал еще несколько снимков. Надо же, сегодня выдался удачный на фотографии день! И он продолжил следовать за девушкой, пока она не скрылась в одном из кафе. Сзади плелся болтающий по телефону брат, потому, пользуясь шансом свободы выбора, Захар завел обедать Егора в то самое кафе. Толкнув входную дверь, в нос моментально ударили запах кофе и шоколада, что у Захара заурчало в животе. Весь день на свежем воздухе и ни крошки во рту.       Той девушки он не находил, будто под землю провалилась. Ожидая заказ, Захар украдкой делал фотографии посетителей: пожилая пара, мужчина с женщиной, сидят у окна и мило болтают, держа в руках белые кофейные чашки; или столик прямо посреди кофейни, как одинокий островок, застыл под маслянистым светом широкой висячей лампы; или худенькие высокие стулья у стойки бара, выстроившиеся гордым рядком; или девушка-бармен с перекинутой через плечо салфеткой, в ожидании клиентов облокотилась на стойку — ее поза в эту секунду такая безмятежная, что Захар сфотографировал ее трижды. Девушка заметила и распрямилась, убрав с лица волосы. В ответ Захар ей улыбнулся, но взаимная улыбка на женском лице так и не проступила, зато девушка вышла из-за стойки и решительным шагом — который не предвещал ничего хорошего — направилась к их столику.       — Черт, — выругался Захар, — кажется, у нас проблемы.       — У нас? — поднял на него глаза Егор, пытающийся разобраться с работой за тысячи километров от нее.       — Ага, точно…       — Молодой человек, фото- и видеосъемка в нашем заведении запрещена. Будьте любезны уберите фотоаппарат и удалите фотографии, которые вы только что сделали.       Девушка нависла над их столиком. Захар от удивления даже рот раскрыл.       — Я…я — начал оправдываться он, — я не хотел вас обидеть этими снимками, просто я фотограф… не то чтобы профессионал, но…       — Я не буду повторять!       Вмешался Егор:       — Простите нас, никто не хотел причинить вам беспокойства. Наверное, вы все не так поняли!       Присутствие Егора девушку меньше всего волновало, снимки — ее интересовали только они. Удалите немедленно!       — Да, конечно… — затараторил Захар.       — Господи, Захар, удали эти дурацкие снимки, раз в них все дело!       — Вы без моего дозволения фотографировали меня! Это бесцеремонно!       Пока Захар собирался с духом нажать на кнопку «удалить», Егор и девушка пытались решить конфликт.       — Я долго буду ждать? — раздражалась она.       — Сейчас…       — Сейчас он все удалит, не нужно привлекать внимание окружающих! Боже мой, мы ничего криминального не сделали!       А тем временем Захар все не решался удалить фотографии — такие красивые; он же их, право слово, не в галерею отправит, а так для себя, для души. Удалить, как от сердца оторвать, но с девушкой не поспоришь. Зачем вообще вздумал ее фотографировать? Внезапно Егор затих и уставился на девушку.       — Ульяна? Третий курс, летняя сессия … боже мой, экзамен с комиссией?       Девушка застыла напротив брата, и Захару показалось, что она впервые по-настоящему обратила на него внимание только после услышанного.       — Егор?       — Подумать только… — выдохнул брат и упал на стул, закрыв лицо руками.       — Что тут происходит? — наконец спросил Захар.       — Это она.       — Она? — Захар не смог скрыть своего изумления.