Кайл в цепях

      Прошла еще одна неделя, в течение которой я в одиночку обеспечивал довольство Картмана, и до сих пор никто ничего не подозревает. Скрываться оказалось не так сложно, как я думал. Кенни предпочитает проводить время с Крейгом и теми парнями, а Стэна большую часть времени отвлекает Венди, поэтому никто из них не задается вопросом, куда мы с Картманом исчезаем вместе.       Даже когда мы находимся в группе, нам удается урвать минутку-другую вместе. Например, в среду, когда мы всей группой пошли в кино, мы оба улизнули в туалет и дурачились в одной из кабинок. Когда мы вернулись на свои места раскрасневшиеся и грязные, мы обвинили в этом ссору. Мы пропустили большую часть фильма, но что с того? Я сомневаюсь, что какой-либо фильм может быть настолько интересным, как дуракаваляние с Картманом.       Кстати, об интересном: с тех пор как мы поговорили на ночевке у Стэна, Картман стал… другим. Не кардинально, но некоторые вещи в нем изменились, настолько незначительно, что я думаю, что я единственный, кто действительно замечает это. Например, когда мы рвем друг друга, его голос лишен привычной ядовитости — его тон скорее дразнящий, чем злобный. И когда мы остаемся вдвоем, будь то минутка в коридоре в школе или лежа в постели после секса, он говорит со мной более откровенно, как будто он больше не ненавидит меня так сильно. Как будто он мой друг.       Это почти как ниточка, которую мы добавили к нашему соглашению, дала ему чувство безопасности, и каким-то образом он стал счастливее и, осмелюсь сказать, добрее из-за этого. Или это так, или я измотал его до такой степени, что у него больше нет сил быть засранцем. Какова бы ни была причина, я не жалуюсь. Это делает мою жизнь пиздец как легче.       В любом случае, сегодня суббота. Сейчас середина дня, и я свернулся калачиком на диване с хорошей книгой. Вчера вечером я пробрался к Картману на пару часов, так что мое тело все еще чувствует тепло и расслабленность от нашего веселья. Айк, как обычно, сидит на другой стороне дивана и смотрит хоккей по телевизору, и это большая часть причины, по которой я начал читать. Единственная классная вещь в хоккее — это драки. Они чертовски смешные и такие абсолютно ненастоящие, как будто что-то прямо из профессионального рестлинга. Айк не согласен и считает меня отсталым за то, что я так думаю. Это нормально — чувство взаимно.       Вдруг я слышу громовые шаги мамы на лестнице позади нас. Я поднимаю взгляд от книги и вижу строгое выражение ее лица. О, Господи — что я наделала на этот раз?       — Бубочка, почему книги твоего отца лежат у тебя в шкафу?       О, ради любви к Моисею! Почему, мать ее, она все еще чувствует необходимость рыскать по моей комнате? Я сам навожу там порядок, так что у нее нет никаких причин там находиться. Я понимаю, что это ее дом и все такое, но я подросток. Я имею право на небольшое уединение, конечно.       — Мне просто не интересно читать их сейчас, мам.       — Но ты скоро пойдешь в колледж, Кайл. Чем раньше ты познакомишься с материалом, который будешь изучать, тем лучше.       О, блин. Я действительно не хочу ввязываться в этот разговор сейчас. Но в одном она права — не успею я оглянуться, как начну рассылать заявления в колледж. В какой-то момент мне нужно будет прояснить свои намерения. Я прочищаю горло и кладу книгу на диван рядом с собой. Айк бросает на меня испуганный взгляд — я уже обсуждал с ним свои карьерные планы, и он не хуже меня знает, что маме не понравится то, что я задумал.       — Слушай, мам, я тут подумал. Я не уверен, что профессия юриста мне подходит.       Она сужает глаза, приближаясь ко мне, предпочитая стоять и нависать надо мной в пугающей манере, вместо того чтобы сесть и поговорить со мной так, как это сделала бы хорошая, понимающая мама.       — О чем ты говоришь, Кайл? Твой отец был адвокатом, все твои дяди — адвокаты, и твой дед тоже.       — Я знаю. Я просто не вижу в этом веской причины для того, чтобы я хотел им стать.       Ее руки теперь на бедрах. Она похожа на гигантскую сердитую сову. Я должен поблагодарить Айка за это сравнение несколько месяцев назад. Если я сейчас засмеюсь и меня посадят под домашний арест, я надеру ему задницу.       — Конечно, ты хочешь им стать, — давит мама. — Айк тоже хочет быть адвокатом. Правда, Айк?       Я уже задавал Айку этот вопрос. Его ответ был: «Нет, блядь, я хочу играть в профессиональный хоккей!». Но, конечно, раз мама спрашивает, он вежливо кивает и улыбается. Глупый канадец.       — Мам, ты не можешь диктовать мне, кем я буду, когда вырасту. Если я выберу юридический факультет, то останусь с этим выбором до конца жизни. Я хочу заниматься тем, что мне будет нравиться.       — То есть, потратить свою жизнь на занятия спортом, как твой друг Стэнли? Ты хоть представляешь, как редко удается стать профессиональным спортсменом?       Я слышу, как Айк тихонько вздыхает. Бедный ребенок. Может, он и не родился с непоколебимой решимостью, но у меня она всегда была.       — Стэн не тратит свою жизнь впустую, мам. Он был защитником во всех командах, в которых играл с третьего класса! Он даже получает стипендию. И когда это я говорил, что хочу заниматься спортом? Я правда думал об этом, и мне кажется, что я был бы хорош в чем-то…       Она отворачивается и начинает доставать вещи из корзины для белья, чтобы сложить. Думаю, на этом разговор окончен.       — Мы обсудим это, когда твой отец вернется домой, Кайл. А сейчас иди в свою комнату и делай уроки.       Я нахмурился.       — Я сделал все уроки.       — Ну, все равно иди в свою комнату.       Зубы скрежещут, когда я чувствую, что начинаю злиться. Если я что-то и перенял от мамы, кроме ее большого дурацкого носа, так это ее большой дурацкий характер.       — Мне 16, мам! Знаешь, я уже почти взрослый. Ты больше не можешь просто отправить меня в комнату, особенно когда я не сделал ничего плохого.       — Сейчас же, Кайл!       — Ты ведешь себя неразумно!       — Кайл, делай, что я говорю!       — К черту все!       Я внезапно вскакиваю с дивана, испугав и Айка, и маму. Схватив пальто с вешалки, я выбегаю через парадную дверь и захлопываю ее за собой. Я слышу, как мама кричит мне вслед из дома, но я не замедляю шаг, топая по дорожке к тротуару. Мне нужно прогуляться и остыть.       Боже, как же она меня иногда бесит! Какая, к черту, разница, чем я занимаюсь, лишь бы я был счастлив? Она, наверное, хочет, чтобы я стал адвокатом, чтобы она могла похвастаться перед другими еврейскими мамашами, какой успешный у нее сын, по той же причине она хочет, чтобы я оставался девственником до того дня, когда я женюсь на хорошей еврейской девушке и у меня будет двое детей. Не могу дождаться, когда увижу ее лицо в тот день, когда она узнает, что это тоже невозможно. Или ее реакцию на то, что вишенку ее драгоценного пупсика уже сорвал городской нацист.       Мне действительно нужно выпустить пар. Обычно в таких случаях я отправляюсь к Стэну, чтобы поиграть в видеоигры. Но сегодня мое тело автоматически пошло в противоположном направлении. Точнее, я автоматически пошел в направлении дома Картмана. Думаю, туда я и пойду — немного агрессивного секса, наверное, поможет мне остыть быстрее, чем видеоигры. Наверное, я должен чувствовать себя виноватым за то, что предпочел Картмана Стэну, но нет. Видит Бог, он уже достаточно меня кидал, когда дело касалось Венди.       Я дохожу до входной двери Картмана и громко стучу. Я слышу его обычный раздраженный возглас, когда он топает к двери. Когда он распахивает дверь, на его лице появляется удивленная улыбка. Он ловит себя на том, что улыбается, и заставляет свое лицо принять нейтральное выражение. Я внутренне ухмыляюсь — осмелюсь сказать, что на секунду он действительно выглядел счастливым, увидев меня!       — Привет, еврей.       — Привет, жиртрест.       Он отступает назад, чтобы впустить меня, и закрывает за нами дверь. Я ненадолго поворачиваю голову в его сторону, чтобы рассмотреть его, и смутно чувствую, что он делает то же самое со мной. Сегодня мы оба в джинсах и футболках, и это просто прекрасно — Картман по-прежнему выглядит чертовски неотразимым, насколько я понимаю. Он жестом приглашает меня следовать за ним вверх по лестнице.       — Я был в своей комнате, — объясняет он через плечо. — Мама готовится к выходу, и я стараюсь держаться подальше от нее.       Это понятно — я тоже не думаю, что хотел бы видеть свою маму наряженной для ночной «работы». На самом деле, от одной мысли об этом у меня по позвоночнику бегут мурашки. Как только за нами закрывается дверь спальни, Картман притягивает меня к себе и крепко целует. Мои жаждущие губы расходятся, и наши языки танцуют вместе, приветствуя друг друга. Когда мы расстаемся, Картман ведет меня к своей кровати и жестом предлагает мне сесть. Вместо того чтобы сразу же приступить к ласкам, он садится рядом со мной и кладет руку мне на колено, слегка сжимая его.       — Кайл, я не ожидал увидеть тебя снова так скоро. Я думал, что дал тебе достаточно хорошего, старого доброго траха в задницу прошлой ночью. Ты просто не можешь насытиться мной, да?       Я закатываю глаза.       — Перестань, эгоист. У меня просто был тяжелый день, и мне нужно немного взбодриться.       Картман воспринимает это как приглашение начать целовать мою шею. Конечно, я с радостью позволяю ему это.       — Забавно, что ты так говоришь, — говорит он между поцелуями. — Мне бы тоже не помешало немного взбодриться после сегодняшнего.       — Что такое?       Он немного отстраняется от меня и вздыхает.       — Мы с мамой ездили сегодня к ветеринару.       — Почему, что с тобой?       Ладно, это было грубо, но я не смог удержаться. Картман смотрит на меня, но это лишь полусерьезный взгляд.       — Видишь, вот почему мы никогда не приходим друг к другу с проблемами.       Я невинной ухмыляюсь.       — Извини, чувак. Это из-за твоей кошки?       — Ее усыпили.       Блин. Теперь я чувствую себя виноватым за эту глупую шутку. Картман действительно любил эту кошку. Ну, во всяком случае, она ему нравилась. Думаю, что Картман, наверное, слишком эмоционально холоден, чтобы любить что-либо. Он либо ненавидит что-то, либо ему все равно, так или иначе. За неимением ничего лучшего, я беру его руку в свою и осторожно сжимаю ее.       — Это отстой. Она была классной кошкой. Я знаю, ты любил ее.       Он пожимает плечами.       — Да, ну… Она была очень старой, уже не могла двигаться и начинала плохо пахнуть. Если бы я был на ее месте, я бы тоже хотел, чтобы кто-то избавил меня от страданий.       Картман вяло смотрит на наши соединенные руки и выглядит немного неловко. Поняв намек, я отпускаю его руку и делаю вид, что почесываю зуд на шее. Он прочищает горло.       — Так что с тобой, еврей?       Я качаю головой.       — Не, моя проблема кажется глупой по сравнению с твоей.       — Я же сказал тебе, ничего страшного. Да ладно, мне сейчас нужно хорошенько посмеяться, — ухмыляется он. — Дай угадаю… твоя мать?       Я нахмурился. Думаю, это было довольно очевидно — когда у меня возникают проблемы, это обычно происходит либо из-за мамы, либо из-за него. Тем не менее, он не должен быть таким открытым.       — Заткнись, чувак. Я только что сказал ей, что не хочу быть адвокатом, и она взбесилась. Она думает, что я должен им быть только потому, что мой отец — адвокат.       — Я понимаю. Я тоже не особо хочу присоединяться к семейному бизнесу.       Я хихикаю. Картман присоединяется ко мне, хотя его смех звучит довольно горько.       — Так, если не адвокатом, то кем ты хочешь стать? Врачом? Бухгалтером? Или ты просто найдешь какого-нибудь богатого старого гея, чтобы выйти за него замуж, а потом жить на его состояние, когда он умрет?       — Я хочу быть детским психологом.       Картману требуется мгновение, чтобы усвоить эту информацию, и он медленно поднимает бровь.       — Как… мистер Мэкки?       Я хихикаю.       — Типа того.       Картман усмехается, но выражение его лица говорит мне, что ему нужно немного больше объяснений.       — Я просто помню все то дерьмо, через которое мы прошли, когда были детьми, и как мы ценили, когда рядом был такой понимающий взрослый, как Шеф, с которым можно поговорить. Я думаю, что мог бы изменить ситуацию, предлагая детям плечо, на котором можно поплакать, и помогая сделать их жизнь немного легче.       — Ммм… это довольно по-гейски.       — Эй! Я думаю, у меня бы это хорошо получилось.       — И я с тобой согласен.       Мое раздраженное лицо меняется на удивленное. Неужели Картман только что сделал мне комплимент?       — Правда?       Он пожимает плечами.       — Конечно. Ты хороший слушатель и все такое. Я не понимаю проблемы твоей мамы. Ну типа твоя профессия мечты — это вроде как доктор. Еврейские мамаши любят, чтобы их дети были врачами, верно?       — Да, точно.       Так приятно получить такую реакцию. Когда я рассказал Стэну, он сказал, что поддерживает мое решение, но чувствует, что я нацелился гораздо ниже своего уровня способностей. Айк просто сказал: «Круто, но что бы ты ни делал, не говори маме». Я не ожидал, что Картман окажется таким понимающим. Он даже почти не попрекал меня за это.       — Итак… кем ты хочешь быть? — спрашиваю я.       Он выглядит задумчивым.       — Ну… это глупо. Типа отстой.       Я не знал, что у Картмана есть амбиции, даже если они глупые и отстойные. Как интригующе.       — Ну?       — Догадайся.       Я говорю первое, что приходит мне в голову.       — Диктатор нацистского режима?       Картман смеется.       — Хотел бы я!       — Мошенник и вымогатель?       — Попробуй еще раз.       — Профессиональный поедатель пирогов?       — Нет. И пошел ты, — он отмахивается от меня, но все еще ухмыляется.       — Я сдаюсь. Кем?       — …Давай я тебе покажу.       Он лезет под кровать и достает альбом. Я беру ее у него и открываю на случайной странице. Там полно фотографий мест, которые кажутся мне знакомыми. Я не сразу понимаю, что это все фотографии разных частей Южного Парка. Я едва узнаю их, потому что на фотографиях эти места выглядят так захватывающе. Я поднимаю взгляд на Картмана, который, кажется, ждет моей реакции.       — Это ты сделал? — он кивает. — Картман, они потрясающие.       Он отворачивается.       — Пойдут.       — Нет, правда. Вот эта такая классная!       Я указываю на одну, которая мне очень нравится. Это черно-белая фотография старых железнодорожных путей рядом с домом Кенни. Рельсы занесены снегом и выглядят жутко красиво. Картман смотрит на то, на что я указываю, и пожимает плечами.       — Да не. Угол немного не тот, и я использовал не тот светофильтр для нужного мне эффекта.       Я закатываю глаза. У Картмана всегда были проблемы с принятием комплиментов, особенно от меня. Я пролистал еще несколько страниц альбома, прежде чем закрыть его и вернуть обратно.       — Ну, я думаю, они замечательные. Ты правда можешь сделать из этого карьеру, если будешь работать.       Он позволяет себе слегка улыбнуться, возвращая альбом на место.       — В таком случае, когда в будущем ты встретишь педика своей мечты, я сделаю фотосъемку твоей церемонии посвящения за особую цену.       Я хихикаю.       — Конечно. Думаю, я всегда могу сделать тебе скидку на терапию.       Картман не смеется. Вместо этого на его лице появляется странное выражение, как будто он не уверен, как воспринять то, что я только что сказал. Я нервно смеюсь.       — Я шучу, чувак.       Он заставляет себя улыбнуться, не встречаясь с моими глазами.       — Да, конечно… ладно, хочешь потусоваться немного или что-то в этом роде?       Мне потребовалось какое-то время, чтобы вернуть комфортные отношения между нами. Вскоре я понял, что наброситься на него и поцеловать — это лучший способ действий. Он с удовольствием поцеловал меня в ответ, но когда я попытался пойти дальше, Картман оттолкнул меня и сказал, что не может, пока его мама все еще в доме. Это удивило меня, так как мы уже несколько раз занимались сексом, когда Лиана была в доме. Думаю, я реально обидел его этим комментарием о терапии.       Наверное, и правда — со всеми проблемами Картмана, наверное, ему действительно нужна терапия. Но с каких пор он стал таким чувствительным к этому? Наверное, по той же причине, по которой я так остро реагировал на то, что Картман сказал мне слово на букву «Ж» на той неделе. Думаю, что наши отношения как-то меняются — типа, взрослеют. Я не знаю, как к этому отношусь. Мне жаль, если я его расстроил. Я уверен, что у меня будет шанс убедить его простить меня сегодня вечером.       Даже после того, как мы услышали, что Лиана ушла, мы остаемся в комнате Картмана. И снова, вместо того чтобы сразу перейти к чему-то сексуальному, Картман предлагает нам расслабиться на кровати и посмотреть вместе фильм. Это своего рода странный опыт — думаю, это первый раз, когда мы находимся в комнате вдвоем, не ругаясь и не трахаясь. Это вроде как… приятно, как тот разговор, который у нас был до того, как я все испортил. У меня очень редко бывают такие моменты с Картманом. Моменты, когда я чувствую, что мы настоящие друзья, а не просто два человека, которые тусуются вместе по умолчанию.       Я чувствую себя странно комфортно, свернувшись вот так на кровати Картмана, прижавшись головой к его плечу. Да, этот момент прямо сейчас ужасно приятен. Он даже обнял меня, притягивая к себе как можно ближе. Я улыбаюсь про себя — как мило. Так мы, наверное, выглядим, будто мы настоящая пара, а не просто…       Ладно, давайте остановим этот мыслительный процесс прямо здесь! О чем, мать его, я думаю? Конечно, мы не настоящая пара. Как мы можем быть парой? Конечно, мы стали лучше ладить с тех пор, как начали трахаться, но мы все еще ненавидим друг друга, да? Он все еще нацист, а я все еще еврей. Просто сегодня был один из тех редких хороших моментов, и это то, что я должен воспринимать.       Думаю, по крайней мере, что-то хорошее из сегодняшнего дня вышло. Это напомнило мне… Я потянулся в карман джинсов за телефоном и быстро отправил сообщение Айку, чтобы сообщить ему, что сегодня я останусь у друга. Хотя я более чем счастлив остаться с Картманом, отстойно, что моя мама такая сука, что я даже не хочу возвращаться в свой собственный дом, боясь столкнуться с ней. Блин, мама. Почему ты всегда и во всем должна быть такой ебаной еврейкой?       Я тяжело вздыхаю и чувствую на себе взгляд Картмана. Через секунду он убирает руку с моих плеч и переворачивается, чтобы поиграть с чем-то на прикроватной тумбочке. Я не смотрю на то, что он делает — я слишком занят тем, что пытаюсь смотреть вперед, чтобы не заплакать. Не могу поверить, что из-за того, что моя мама — сука, мне хочется плакать. Наверное, я просто устал или что-то в этом роде. Вдруг что-то появляется перед моим лицом. Это сжатый и разрисованный кулак Картмана.       — Буэнос тардес, Кайл!       О Господи, нет! Я с недоверием смотрю на большие глаза и ярко-красные губы, нарисованные на руке Картмана. Я перевожу взгляд на Картмана, который игриво ухмыляется и продолжает говорить мексиканским фальцетным голосом «Мисс Лопес».       — Оу, ты не рад меня видеть? Почему ты выглядишь таким грустным?       Я смотрю на руку и бесстрастно отвечаю.       — Я трахаюсь с сумасшедшим, и меня беспокоит, что это заразно.       Картман хихикает.       — Оу, это очень плохо. Хочешь немного поцелуев, Кайл?       — Нет, спасибо.       — Это поднимет тебе настроение!       Вот что он пытается сделать? Поднять мне настроение? При этой мысли у меня появляется крошечная улыбка.       — Нет.       — Оооо, Кайл! Твои губы такие полные и вкусные! Дай я их поцелую.       Картман легонько подталкивает мой рот кулаком. Я демонстративно отворачиваю лицо.       — Прекрати!       — Хочешь, я спою для тебя, Кайл?       — Нет!       Наступает пауза, Картман выглядит задумчивым, а потом вдруг «Мисс Лопес» начинает петь.       «О, Кайл, почему ты выглядишь таким грустным,       Когда у тебя такая прекрасная улыбка,       Мне невыносимо видеть, как ты злишься,       Так позволь мне поцеловать тебя немного, муа!»       Рука Картмана прижимается к моим губам. Я хватаю его дурацкую руку в свою, отчаянно пытаясь не улыбаться.       — Чувак, заткнись нахрен!       Ухмыляясь во все свое дурацкое лицо, Картман отдергивает свою руку от моей и продолжает свою визгливую импровизированную заурядную поп-песню.       О, Кайл, прекрати огрызаться,       Расслабься, перестань быть таким геем       И закрой свои красивые глазки, мой милый,       И я поцелую тебя.       Когда «Мисс Лопес» тянется для очередного поцелуя, я снова крепко беру Картмана за руку. Я стараюсь выглядеть сердитым, когда мои глаза встречаются с его глазами.       — Убери эту ебаную штуку от моего лица!       Я планировал сказать это сурово, но успел произнести лишь половину фразы, прежде чем разразился смехом. Картман тоже смеется.       — Знаешь, было время, когда тебе это не показалось бы смешным.       Я пожимаю плечами.       — Было также время, когда я бы не тронул тебя и двадцатифутовым шестом.       — Ну… давай забудем о тех временах.       Я с удовольствием прижимаюсь к шее Картмана, когда он берет мое лицо в свои руки и глубоко целует меня. Интенсивность поцелуя быстро нарастает, наши языки сталкиваются, а пальцы начинают хвататься за одежду друг друга. Я быстро освобождаю Картмана от футболки, когда он перебирается на мои бедра. Он грубо стягивает с меня футболку, отбрасывая ее в сторону, а затем переключает свое внимание на мои джинсы. Продолжая крепко целовать меня, пока расстегивает молнию, Картман просовывает руку под джинсовую ткань, встречаясь с моими трусами и поглаживая мою выпуклость. Внезапно встревожившись, я отстраняюсь. Картман бросает на меня растерянный взгляд, и я немного краснею.       — Э… не мог бы ты сначала вытереть эту штуку со своей руки?       Медленно убирая руку с моих джинсов, Картман рассматривает лицо, нарисованное на его руке, а затем недоверчиво смотрит на меня.       — Ты шутишь, да? Из всего того извращенного дерьма, что мы делали, ты хочешь сказать, что мои прикосновения к тебе с небольшим количеством чернил «Шарпи» на руке тебя пугают?       Я хмурюсь.       — Это просто… жутко!       Неудивительно, что он начинает смеяться до упаду. Наверное, это и правда звучит глупо. Вечно услужливый, Картман снова подносит «Мисс Лопес» к моему лицу и снова начинает болтать своим дурацким голосом.       — О, сеньор. Я надеялся дать вам немного оральной стимуляции, си?       Покачав головой, я наклоняюсь к руке Картмана и провожу языком по следам от ручки. Я встречаю любопытный взгляд Картмана и подмигиваю, когда решительно стираю большим пальцем нарисованные глаза и губы.       — Извините, мисс Лопес, но я не готов к сексу втроем. Картмана мне более чем достаточно.       На лице Картмана появляется безумно счастливая ухмылка, но в кои-то веки она меня не раздражает. Довольный тем, что «Мисс Лопес» исчезла, я снова притягиваю Картмана к себе для очередного поцелуя. Он отвечает с энтузиазмом, руки снова проникают в мои джинсы и трусы и быстро стягивают их вниз. Я раздвигаю ноги, чтобы полностью освободиться от них, позволяя Картману откинуться назад и полюбоваться моим телом. Это часть его обычного ритуала перед сексом, но это все равно всегда заставляет меня краснеть от смущения.       — Ты охуенно сексуальный, Кайл, — говорит он. — Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить привилегию иметь возможность трахать такого сексуального маленького еврея, как ты.       Я не могу не задаться вопросом, действительно ли он говорит это всерьез, или он просто говорит это, чтобы возбудить меня. В любом случае, ему это удается. И по этой самой причине я решаю быть непослушным и немного разнообразить ситуацию. Я быстро переворачиваю Картмана на спину, что облегчается тем, что он этого не ожидает, и набрасываюсь на него сверху. Не обращая внимания на его удивленный взгляд, я провожу руками по его груди и жадно целую его шею.       — Ты хочешь трахнуть меня, да? — пробормотал я ему на ухо.       — Ты охуеть как прав, хочу.       Его руки крепко сжимают мои бедра, и он прижимается своей промежностью к моей. Грубый материал его джинсов ощущается как подушечка «Brillo» на моей чувствительной коже, и я издаю томный стон удовольствия. Переведя взгляд на Картмана, я улыбаюсь и говорю своим лучшим фальцетным мексиканским голосом:       — Но, сеньор. Я надеялся сначала сделать вам небольшую оральную стимуляцию, си?       Руки Картмана замирают, и он тупо смотрит на меня.       — Вот это было жесть как жутко!       Мы оба тихонько смеемся, когда Картман ободряюще подталкивает меня вниз, к своей промежности. Я расстегиваю его джинсы и позволяю его члену выскочить наружу. Это одна из моих любимых вещей, которые я делаю с Картманом, и неудивительно, что ему это тоже нравится. Я заметил, что ему больше нравится, когда я чередую сосание и дрочку рукой, поэтому я так и делаю. Картман удовлетворенно рычит в ответ, его пальцы перебирают мои волосы.       — О, ты пиздец как хорош, Кайл, — стонет он. — Мой сладкий маленький кошерный хуесос.       Я улыбаюсь про себя — у него так много разных кличек для меня, и нет ни одной, которая бы мне не нравилась. Я облизываю головку его члена, как будто это самое вкусное, что я когда-либо пробовал, прежде чем ввести его член в горло. Конечно, я не оставляю без внимания его драгоценные яйца, нежно поглаживая их и перекатывая в ладони. Я продолжаю в том же духе, пока не услышу отчетливый стон удовольствия и не почувствую, как его член дергается на моем языке.       Когда его сперма заливает мой рот, я вспоминаю, как Картман впервые сделал это со мной, и решаю отплатить ему тем же. Я делаю вид, что хочу проглотить всю сперму Картмана, но вместо этого задерживаю ее во рту. Сладко улыбаясь, я ползу вверх по его телу и наклоняюсь, чтобы поцеловать его. Когда мои губы соприкасаются с его губами, я переворачиваюсь на спину. Картман быстро садится на меня, зажимает мне рот одной рукой, а большим и указательным пальцами другой руки зажимает мне нос. Твою мать! Теперь остается либо глотать, либо задохнуться, поэтому я признаю поражение и глотаю.       Картман отпускает меня, и я слегка вздрагиваю. Наши глаза встречаются, и мы ухмыляемся друг другу.       — Хорошая попытка, хитрый еврей.       — Ну, ты, ебаный жиртрест, я тебе задолжал, если ты помнишь, — я немного дуюсь, просто потому что знаю, что он считает это милым, когда я так делаю. — Мог бы и поддаться.       — Знаю, но я подумал, что тебе, наверное, нужен дополнительный протеин больше, чем мне, — он проводит рукой по моему плоскому животу, затем опускается ниже и захватывает мой член. — Готов уже дать мне тебя трахнуть?       — Я всегда готов, — говорю я, задыхаясь.       Улыбка Картмана расширяется, когда он начинает осторожно дрочить мой эрегированный член.       — Как хочешь?       — Жестко и грубо, конечно.       Радостный услужить, Картман наклоняется и щиплет меня за шею, как голодный вампир. Отлично — всегда весело пытаться объяснить всем, что такое засосы. Стэн думает, что у меня клопы, мама уверена, что у меня аллергия на смягчитель ткани, который она использует, а Айк убежден, что какой-то парень оставляет мне их, пока меня трахают в задницу. Умный парень, мой младший брат.       Картман тянется к маленькому ящичку своей прикроватной тумбочки и достает оттуда презерватив и бутылочку со смазкой. Он протягивает мне бутылочку, пока надевает презерватив на свой член. Я наношу небольшое количество смазки на пальцы и ввожу их в свою задницу. Картман наблюдает за этим, благодарно ухмыляясь. Ему нравится смотреть, как я готовлюсь к его члену. Он берет у меня бутылочку со смазкой и наносит немного на свой член, не спеша поглаживая себя, пока я готовлюсь.       Когда я заканчиваю, Картман проскальзывает между моих ног и впивается в мои губы одним-единственным крепким поцелуем. Он прижимает головку своего члена к моему входу, медленно вводит его примерно на полдюйма, а затем снова выводит. Он повторяет этот процесс несколько раз, хитро наблюдая за моей реакцией. Я вздыхаю и нетерпеливо дергаю бедрами.       — Хватит дразнить меня, засранец!       Картман усмехается, внезапно резко подаваясь вперед и глубоко погружаясь в меня. Я кричу и энергично царапаю его спину ногтями. Картман стонет мне в рот и снова целует меня, заглядывая в глаза, когда начинает наращивать темп и силу своих толчков.       — Боже, Кайл, мне нравится… быть с тобой… вот так, — стонет он.       Ух ты. А я всегда думал, что Картман ничего не любит. Двигая бедрами в ритм толчкам Картмана, я лежу, наслаждаясь его горловыми стонами и прикосновениями моей влажной кожи к его.       — Я тоже, — шепчу я, задыхаясь.       Проходит совсем немного времени, и я чувствую, как в животе нарастает знакомое чудесное чувство. Мои ногти впиваются в плечи Картмана, когда я испускаю блаженный крик. Картман рычит в ответ, его губы смыкаются на моих, я сжимаю его член, и мы оба испытываем оргазм одновременно. Так намного лучше, когда это происходит — это делает опыт еще немного более особенным.       Мы продолжаем страстно целоваться еще долго после окончания нашей кульминации. Оба наших члена размягчились, и брызги моей спермы покрывают оба наших живота. Но это не имеет значения. Я крепко обхватываю Картмана руками, прижимая его тело к своему, а наши языки продолжают лихорадочно сражаться. Мое сердце словно готово разорваться — все сейчас кажется таким… идеальным.       Мы неохотно прекращаем поцелуй, и я чувствую разочарование, когда Картман скатывается с меня. Это чувство проходит, когда он заключает меня в объятия. Я прижимаюсь к нему всем телом, склонив голову на его плечо, как тогда, когда мы смотрели фильм. Я чувствую себя очень комфортно. Что-то определенно изменилось между нами. Я не знаю, что именно, но я рад, что это так. Находясь рядом с Картманом, я чувствую себя так… уверенно? Как будто все будет хорошо. Мне трудно поверить, что я говорю что-то подобное о человеке, который является таким расистским психотическим засранцем. Это напомнило мне…       — Картман?       — Ммм?       — Прости меня за ту шутку про ветеринара. И за шуточку про терапию. Это было бесчувственно. Я чувствую себя засранцем.       Картман фыркнул.       — Я — Король Засранцев и Бесчувственности, еврей. Твои шуточки меня не побеспокоили. На самом деле, они были довольно забавными.       Он хихикает, крепко обнимая меня. Что ж, хорошо — пока его не беспокоит то, что я сказал, все в порядке. Я прижимаюсь к нему и вскоре чувствую, что мои глаза закрываются. Засыпать гораздо легче, когда я с Картманом. Его кровать такая удобная и теплая, и, наверное, мне приятно знать, что он рядом со мной.       Так хорошо.       Так успокаивает…       Не думаю, что я долго спал, пока меня не разбудил Картман, соскочивший с кровати. Я предполагаю, что ему нужно в ванную, но он даже не доходит до двери. Вместо этого он начинает шаркать по комнате, открывать ящики и переставлять вещи, словно что-то ищет. Я бы предложил помощь, но мне слишком удобно, поэтому я просто закрываю глаза и притворяюсь, что сплю. Как раз когда я чувствую, что снова засыпаю, я слышу тихий разговор Картмана.       — А, Лягушонок Клайд!       А? А, та маленькая плюшевая лягушка. Она у него еще есть? Я не помню, чтобы видел ее где-то. Кажется, я помню, что она много для него значила, так что он, видимо, прячет ее. Думаю, в последний раз я видел ее, когда мне было девять, и я пришивал ей голову, оторвав ее в приступе ярости. Картман заразил меня ВИЧ, и мне было настолько стыдно за то, что я в отместку оторвал голову его дурацкой игрушке, что я починил ее. Какой же я сентиментальный дурак. Думаю, это было меньшее, что я мог сделать за то, что сломал его X-Box.       — Конечно, мы можем поговорить о моем дне. Но нам придется вести себя тихо, чтобы не разбудить Кайла.       Не может быть, чтобы он все еще разговаривал с этой штукой! Не могу поверить, что трахаюсь с кем-то, кто разговаривает с игрушками! Хотя, наверное, это почти то же самое, что разговаривать с самим собой, и я постоянно так делаю. Наверное, гораздо проще обсуждать свои чувства с тем, кто не может ответить или осудить тебя. Особенно для такого человека, как Картман.       — Сегодня умер мистер Китти, — шепчет он своему маленькому другу. — И я был единственным, кому, похоже, было не все равно. Кроме Кайла. Когда он здесь, мне намного легче. Он всегда заставляет меня чувствовать себя лучше, даже если он не хочет этого.       …А? Полагаю, тот факт, что я здесь сегодня, говорит о том, что я чувствую нечто подобное, но я все еще удивлен. Никогда бы не подумал, что Картман получает от моей компании удовольствие, не связанное с сексом, ведь я, очевидно, такой надоедливый маленький еврей и все такое.       — Посмотри на него… такой спокойный. Совсем не похож на раздражающего маленького еврея, который досаждает мне, когда не спит.       Я почти смеюсь, но заставляю себя не делать этого, особенно потому, что он, очевидно, наблюдает за тем, как я «сплю». Я не могу дать ему знать, что я не сплю — он, наверное, будет очень смущен, если узнает, что я слушаю, как он разговаривает с игрушкой. Я не уверен, почему меня волнует, что он будет смущен, но все же… Внезапно Картман возмущенно фыркнул.       — Что? Конечно, нет, тупица! Я больше так не чувствую… Нет, не чувствую! Я не могу…       Это было странно. Хотел бы я знать, о чем спросил его Лягушонок Клайд, чтобы вызвать такую вспышку. Я внимательно слушаю, как Картман вздыхает и снова начинает тихонько шептать своей игрушке.       — Он не хочет, чтобы все было так. Он доволен тем, как обстоят дела… Конечно, я тоже! Я могу прикасаться к нему и целовать его. Мы делаем вместе всякие потрясающие вещи, которые он не хочет делать ни с кем другим. Это больше, чем я когда-либо мог надеяться.       Больше, чем он мог надеяться? О чем, блин, он говорит? Я лежу в тишине, ожидая очередной подсказки о том, что происходит в голове Картмана. Я чувствую, как матрас прогибается рядом со мной, когда Картман медленно садится на кровать. Мое сердце громко стучит в груди, когда он начинает нежно гладить меня по волосам.       — Как я могу просить о большем… и рисковать потерять то, что у меня уже есть?       Я чувствую, как он наклоняется вперед, и его губы касаются моих. Затем он устраивается под одеялом рядом со мной, его рука скользит по моей талии и притягивает меня к себе.       — Спокойной ночи, Лягушонок Клайд. Приятно было тебя услышать, — пробормотал он.       Я бы тоже хотел услышать что-нибудь от Лягушонка Клайда.       По крайней мере, тогда я бы знал, что, мать его, все это значит.