Кайл в цепях

      После самого прекрасного сна за долгое время я проснулся, находясь в объятиях Картмана, в его кровати, в своём новом доме. Мы спали допоздна, решив взять выходной от школы после трудных последних нескольких дней. Сегодня пятница, и я считаю, что мы заслужили длинные выходные, чтобы снять стресс, который пережили. К тому же, это даст нам возможность лучше познакомиться с идеей совместной жизни. Удивительно, как быстро мы добрались до этого момента. Кажется, что мы уже такие… взрослые, особенно в сравнении с нашими сверстниками. Я не слышал о других парах нашего возраста, живущих вместе, даже золотые ребята школы, Стэн и Венди, никогда не обсуждали это. Хотя Картман и я знаем друг друга уже долгие годы, мы живём вместе всего несколько месяцев. Конечно, этот шаг вызывает тревогу, но почему-то мне не страшно. Просто всё кажется… правильным.       В итоге мы встаём около девяти. Я предлагаю приготовить завтрак, но в итоге поджигаю тосты. Картман практически катается по полу, смеясь надо мной, что очень меня злит. Я прекрасно знаю, что не умею готовить, но этому жиртресту не нужно так подчёркивать мою неумелость! Если честно, то я, наверное, больше раздражаюсь на себя, чем на него. То, что я в своём возрасте не могу справиться даже с тостером, — это очень некрасиво. Его смех постепенно стихает, пока я насыпаю «Лаки Чармс» и молоко в две миски — по крайней мере, я не могу испортить хлопья. Пока мы едим, Картман делает ехидное замечание о том, что я налил слишком много молока, и я едва сдерживаю желание вылить содержимое его миски на его тупую жирную голову. Его глаза встречаются с моими, и он подмигивает, чтобы дать мне понять, что он шутит. Я закатываю глаза в ответ. У него несомненный талант повышать моё кровяное давление без особых усилий. И почему-то я люблю его за это.       После завтрака мы возвращаемся наверх, чтобы подготовиться ко дню. Сидя на кровати Картмана и расчесывая волосы, я несколько раз ловил себя на том, что откровенно пялюсь на него, в основном потому, что он только что вышел из душа. Несмотря на то, что он раздражающий жиртрест (а может быть, и благодаря этому), он выглядит очень сексуально, когда мокрый — щеки раскраснелись от жара душа, волосы влажные и взъерошенные, кожа блестит от капелек воды. Но мой пристальный взгляд также отчасти связан с его вчерашними словами, сказанными моей маме, которые до сих пор звучат у меня голове.       «…Мне так повезло, что он сделал такой выбор… Я люблю вашего сына. Я готов отдать за него жизнь… Я знаю, что, если у меня будет шанс, я смогу сделать Кайла самым счастливым человеком на земле…»       Какими бы замечательными ни были его слова, странно, что он так открыто говорил о своих чувствах ко мне в присутствии наших родителей. Я краснею при одной мысли об этом, но в хорошем смысле. Мне нравится, что он так бесстрашно говорит о своих чувствах ко мне. Думаю, не стоит удивляться — он всегда был решительно увлечен всем, что его интересовало, так почему же его интерес ко мне должен быть иным? Подсознательно я качаю головой. Какого хрена я сомневаюсь в причинах, побудивших его так искренне признаться в любви? Картман прав. Может быть, я слишком много думаю…       Вот блин… Расческа застывает в волосах, когда до меня доходит, что я забыл принять инсулин. Я сажусь на край кровати и быстро достаю из рюкзака инсулиновый набор. Замечаю, что Картман наблюдает за мной краем глаза, когда начинает одеваться. Он заметно морщится, когда я наполняю шприц из инсулинового флакона. Я поднимаю бровь.       — Что?       Он смотрит на шприц и вздрагивает.       — Это просто… пиздец, чувак.       О, да. Я почти забыл о его страхе перед уколами — думаю, ассоциативная трипанофобия — это медицинский термин. В детстве он постоянно возился с иголками, но в десять лет стал их бояться до ужаса. Он пытался взять у себя кровь по какой-то глупой причине и слишком сильно воткнул иглу. Он вонзил острие прямо в плечевую кость, что, как ни парадоксально, показалось ему совсем не смешным. Было так больно, что он потом несколько часов плакал — это был один из редких случаев в нашей юности, когда мне действительно было его жаль. После этого он больше никогда не прикасался к иголкам и всегда был в полном расстройстве в дни, предшествующие тому, когда ему требовалось сделать укол у врача.       — Ну, я диабетик. Ничего не могу с этим поделать, — пожимаю я плечами.       Он выглядит озабоченным.       — А таблетку нельзя принять?       — Нет. Просто не смотри. А еще лучше — посмотри. Посмотри в лицо своим страхам.       — Я не боюсь! — защищается он. — Просто… это меня пугает, понятно? Тебе приходится колоться каждый день?       — Дважды, — киваю я.       — Боже!       — Так бывает, когда ты диабетик, чувак.       Я вновь возвращаюсь к шприцу и легко ввожу тонкую иглу в плоть плеча. Приходится прикусить губу, чтобы не расхохотаться, когда Картман вскрикивает от отвращения и поворачивается ко мне спиной. Я быстро ввожу инсулин и возвращаю использованный шприц в набор для последующей утилизации. Тогда Картман нерешительно смотрит на меня, его карие глаза широко открыты, как у коровы, и полны страха. Я чувствую непреодолимое желание обнять его. Он показывает жестом на мой набор, слегка надувшись.       — Вот видишь! Вот из-за таких вещей и важно всегда надевать презерватив!       — А? — мне требуется пара секунд, чтобы понять, о чем, блядь, он говорит, и тогда, клянусь, я чуть не грохнулся. Не может же он быть таким тупым! — Нельзя заразиться диабетом, занимаясь незащищенным сексом, дебил!       Он смотрит на меня пустым взглядом.       — Тогда… как ты его подхватил?       Помассировав виски, я глубоко вздохнул.       — Нельзя им «заразиться» — это происходит, когда поджелудочная железа не работает должным образом. Обычно с этим заболеванием рождаются, — я сделал паузу. — Хотя у людей с избыточным весом она тоже может развиться. Тебе есть над чем подумать.       Я ожидаю, что он просто ответит мне своим типичным «Эй, я не толстый!». Но вместо этого происходит неожиданное — он задумывается на секунду, а потом закатывает глаза и фыркает.       — Да пофиг. Тащи уже свою задницу в душ, еврей.       Он берет со стола полотенце и бросает его мне, после чего выходит из комнаты. И вот через несколько минут я наслаждаюсь ощущением горячей воды, льющейся на уставшие плечи. Странно, но чувствую я себя более измотанным физически, чем душевно. Ну, думаю, это не так уж и странно, учитывая продолжительную «частную вечеринку по случаю новоселья», которую мы с Картманом устроили вчера вечером. Тем не менее, я думал, что ситуация с отречением от матери будет беспокоить меня больше. Наверное, за эту неделю произошло столько всего, что я уже не чувствую себя подавленным.       Когда я выключаю воду, то отчетливо слышу грохот и стук, доносящиеся снизу. Какого хрена Картман там делает? Может, его опять похищают инопланетяне — скоро я это узнаю. Честно говоря, я слишком расслаблен после двадцати славных минут принятия душа, чтобы придавать этому значение. Хотя у меня есть своя комната, я инстинктивно иду к Картману, чтобы собраться. Вытирая волосы полотенцем, замечаю, что моя расческа исчезла. Я сползаю на пол и нащупываю ее под кроватью. Сразу же нахожу ее, но она за что-то зацепилась. Один сильный рывок — и расческа и трусы у меня в руках. Мои трусы. Точнее, трусы, которые были на мне в ту пьяную ночь, когда мы с Картманом впервые встретились. Я ласково улыбаюсь и чувствую, что краснею, когда кладу их на кровать перед собой — не могу поверить, что он действительно сохранил их.       Я как раз заканчиваю одеваться, когда в спальню входит Картман в грязном белом фартуке поверх футболки и джинсов. Он подходит ко мне, и я замечаю, что от него исходит знакомый запах — как на уроке труда.       — Что это за шум был? — спрашиваю я.       Он снимает фартук и бросает его в корзину для белья.       — Мама купила вчера новую цепочку для входной двери, так как твоя очаровательная мама так любезно ее сломала. Я вот прикручивал ее.       Я вздергиваю бровь.       — Очумелые ручки?       — Ага, — ухмыляется он. — Нравится мне держать в руках крутой электроинструмент. С ним я чувствую себя настоящим мужчиной.       Когда он поворачивается, чтобы поднять корзину с бельем, я замечаю, что из заднего кармана его джинсов торчит розовое перо. Я хихикаю про себя — ну да, очень по-мужски!       — Тебе надо что-нибудь постирать? — спрашивает он. — Я сейчас закладываю белье в машинку.       Я хихикаю.       — Хах… закладываешь…       Картман смеется — ему нравятся мои эпизодические глупости. Я быстро собираю одежду, которая валяется на полу, и бросаю ее в корзину. Он оглядывает комнату и кивает в сторону двери.       — А это что?       Я слежу за его взглядом и замечаю, что на ручке болтается моя черно-оранжевая футболка. Кажется, я надевал ее всего пару раз. Я хватаю ее, подношу к лицу и вдыхаю — она не слишком плохо пахнет, так что думаю, что смогу проходить в ней еще день или около того.       — Не, она чистая.       Я бросаю футболку на пол у двери, чтобы напомнить себе, что позже положу ее у себя в комнате. Только через мгновение я понимаю, что Картман смотрит на меня с открытым ртом.       Я хмурюсь.       — Что?       — Ты нюхаешь?! — восклицает он.       Я растерянно моргаю.       — Я что?       — Нюхаешь! — шипит Картман. — Ты, блядь, нюхаешь одежду, чтобы решить, готова она к стирке или нет! Это просто умора!       Я закатываю глаза, а он продолжает хохотать во все горло. Я правда не понимаю, в чем тут шутка.       -О, а ты стираешь все после того как наденешь только один раз?       — Не, — усмехается он.       — Ага, — хмуро отвечаю я. — По крайней мере, я не из тех, кто прячет чужое белье под кроватью.       Я протягиваю ему сувенир, оставшийся с нашей первой ночи вместе. Судя по реакции Картмана, он сразу же их узнал. Он открывает рот, пытаясь придумать какое-то объяснение, но около полуминуты из него не выходит ни звука. С каждой секундой его лицо становится все краснее. Мне приходится улыбнуться — он очень милый, когда смущается.       — Ну… ты же сам просил меня оставить их себе, еврейская шлюха! — наконец проговорил он.       Я смеюсь, несмотря на оскорбление. Он с трудом пробирается через комнату и начинает срывать простыню с кровати. По его поведению видно, что он очень обиделся на то, что его поймали. Бедный малыш. Я подхожу к нему сзади, обхватываю за талию и крепко обнимаю. Он оглядывается через плечо и смотрит с опаской.       — Ты же не думаешь, что я… ну, это… извращенец, раз держу их у себя?       — Нет, — говорю я, нежно целуя его в шею. — Думаю, что ты очень… милый.       Я игриво подмигиваю ему, прекрасно зная, что ему не понравится мой выбор слов. Он снова застенчиво отводит взгляд, бормоча себе под нос.       — Не называй меня милым…       Он рычит, когда я снова разражаюсь смехом, разворачивается и бросает в меня простыней, которую держит в руке. Я не успеваю среагировать и поймать ее.       — Давай, помогай.       Он подхватывает корзину с бельем и направляется к выходу из спальни. Я успокаиваюсь, собираю с пола простынь и иду за ним вниз, на кухню. По дороге замечаю, что он прибирался в доме, пока я принимал душ, и считаю, что будет справедливо, если я займусь загрузкой машины, пока он готовит нам кофе. Не могу удержаться от того, чтобы не задуматься о том, что здесь происходит — мы ведем себя как настоящая пара, живущая вместе. Например, вместе занимаемся домашними делами и все такое. Интересно, приходила ли эта мысль ему в голову? Скорее всего, нет — поскольку я сейчас нагнулся перед стиральной машиной, он, скорее всего, слишком занят разглядыванием моей задницы, чтобы думать о чем-то особенном.       Я поворачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня и ухмыляется. Теперь мне стало еще интереснее, о чем он может думать. Я знаю, о чем я думаю — было бы так здорово, если бы он просто подошел сюда, сорвал с меня джинсы, перегнул меня через стиральную машину и взял меня.       У меня замирает сердце, когда он подходит и протягивает кофе, все еще ухмыляясь. Он окидывает меня быстрым взглядом с ног до головы, а затем наклоняется и прижимается к моим губам легким поцелуем. Люблю, когда он целует меня вот так — лицо становится теплым, а в животе порхают бабочки. Когда он отстраняется, мы встречаемся взглядами, и он смотрит на меня так, будто хочет сорвать с меня одежду и основательно изнасиловать. Затем он небрежно отворачивается и идет в гостиную. Хмурюсь — ну и дразнилка! Я прохожу за ним и сажусь на диван рядом, закатывая глаза от его самодовольной ухмылки. Как раз когда я собираюсь поставить кружку на журнальный столик, Картман останавливает меня.       — А-а!       — Что? — он протягивает мне круглый плетеный диск. Я поднимаю бровь. — Подставка? Ты серьезно?       Он кивает.       — Это журнальный столик моей бабушки. Я отполировал его. Кроме того, это семейная реликвия, и я не хочу, чтобы он был покрыт кольцами конденсата.       Вот это да. Я потрясен тем, насколько Картман одомашнен. В детстве он всегда был ленивым, что это его стремление к работе по дому просто поражает. Возможно, это у него от мамы — она всегда следила за тем, чтобы их дом был в порядке. А может быть, это какая-то врожденная навязчивая идея… Я покачал головой — ну вот, опять я слишком много думаю! Надо быть довольным тем, что мой парень хозяйственный — и больше, чем я. Я ничего не смыслю ни в полировке, ни в кулинарии, ни в электроинструментах. Я послушно опускаю подставку на журнальный столик и ставлю на нее кружку.       — Никогда бы не подумал, что ты гордишься домом, — говорю я, не в силах удержаться.       Картман пожимает плечами.       — Чистый дом — счастливый дом.       Я смеюсь.       — Ты говоришь как моя мама!       Его глаза расширяются.       — Фу! Не сравнивай меня с этой су…       Я заставляю его замолчать, крепко поцеловав. Я все еще немного взвинчен из-за его взгляда на кухне, и не позволю ему уйти от ответа. Он слишком охотно целует меня в ответ, поспешно ставя свою кружку на журнальный столик. Я уже собираюсь стать мудаком и заметить, что он не воспользовался подставкой, но эта мысль вылетает из головы, когда его язык проникает в мой рот, а рука исчезает под футболкой. Я отстраняюсь от него, резко задыхаясь, когда он щиплет меня за соски. Наши глаза встречаются, и мы одновременно ухмыляемся.       — Итак, — вздыхает он. — Напомни мне, что тебе во мне нравится?       — Хм? — спрашиваю я, наклоняясь и начиная целовать его шею.       Вчера ты сказал, что моя репутация — это не то, что тебе во мне нравится. Так что же нравится?       Я отстраняюсь, чтобы снова посмотреть на него. Он решил остановиться и завести глубокий содержательный разговор? Он точно делает это, чтобы еще больше меня подразнить. Я рассеянно уткнулся лицом в его ладонь, когда он погладил меня по щеке. Он слегка наклоняет голову в сторону, наблюдая за мной, — очевидно, он хочет получить ответ. И я даю ему ответ.       — Мне нравится, как безопасно я чувствую себя в твоих объятиях и как тепло мне становится, когда я смотрю в твои глаза, — говорю я, мягко улыбаясь. — Люблю, каким страстным и добрым ты можешь быть, и как твои глупости меня смешат. Но прежде всего мне нравится, что ты заставляешь меня чувствовать себя живым, одним лишь словом или прикосновением.       Картман не двигается, осмысливая сказанное. Внезапно он хихикает.       — Ты педик, Кайл!       — Придурок! — я хмуро смотрю на него. — Ты еще больший педик, раз спрашиваешь, жиртрест!       Он еще сильнее смеется над моим раздраженным выражением лица, сжимая мои сжатые кулаки в своих больших руках.       — Так вот что ты имел в виду, когда сказал, что ты чувствуешь себя живым?       Я смотрю на наши соединенные руки и чувствую, как лицо становится горячим. Он такой надоедливый. Особенно когда прав.       — Забей. А тебе что во мне нравится?       Пусть отвечает. Он поднимает бровь и ухмыляется.       — Легко. Твоя задница.       Я закатываю глаза.       — Ну. Скажи, что ты любишь меня так сильно, что готов отдать за меня жизнь.       Его ухмылка слегка угасает от напоминания о его вчерашних амурных разглагольствованиях. На мгновение он становится задумчивым, а затем улыбается еще шире, чем прежде.       — Мне нравится весь спектр эмоций, которые ты вызываешь во мне, — говорит он, задыхаясь. — То ты сводишь меня с ума своей неприкрытой распущенностью, то усмиряешь своей нудной стервозностью. Мне нравится, что твоя умная и всезнающая натура заманила меня, чтобы я полностью доверился тебе. Но прежде всего… мне нравится, что ты охренительно хорошо сосешь.       В принципе, я этого и ожидал, но было бы нехарактерно для меня, если бы я не разозлился. Я хмурюсь и сердито вздыхаю, отворачиваюсь от него и складываю руки на груди. Он хихикает, беря мой подбородок в руку, и поворачивает мое лицо обратно. Его глаза дразняще блестят.       — Мне нравится, как потрясающе красиво ты выглядишь, когда злишься.       Мое раздражение исчезает. Прежде чем я успеваю сказать «Я прощаю тебя», его губы оказываются на моих. Я без колебаний отвечаю на поцелуй. Проклятый Картман и его сраная харизма! Я обхватываю его шею, приближая наши лица ближе друг к другу. Через несколько секунд я оказываюсь прижатым к спинке дивана и слышу лихорадочные стоны Картмана, наши бедра касаются. Я разрываю поцелуй, когда чувствую руку на своей молнии.       — Тише, чувак. Ты же не хочешь, чтобы наши жидкости попали на драгоценный кофейный столик, — говорю я с саркастической ухмылкой.       — Поебать на столик, — пробормотал он.       — Лучше я выеби ме…       Наши губы снова встречаются, и он просовывает руку в мои джинсы, нежно сжимая мой твердеющий член через ткань трусов. Я задираю подол его футболки, медленно сдвигая ее вверх по торсу, в то время как его рука проникает под мои боксеры.       Мы оба замираем, когда раздается звонок в дверь. После минутного молчания мы обмениваемся взглядами и пожимаем плечами, молча соглашаясь проигнорировать звонок, а затем возвращаемся к нашему занятию поцелуями. Еще один звонок, и Картман раздраженно вздыхает мне в рот. Я провожу пальцами по поясу его джинсов, побуждая его снова не обращать внимания на того, кто стоит за дверью. Это срабатывает до тех пор, пока тот, кто это, не начинает настойчиво стучать, что заставляет Картмана вскочить с дивана.       — Блядь! Кто там?       Я поспешно сажусь и застегиваю молнию, приглаживая волосы руками, когда Картман распахивает входную дверь. В дверях стоит Кенни. Он смотрит на взъерошенные волосы Картмана с ехидной ухмылкой на лице.       — Ой, извините. Мы вам не помешали?       — Какого хрена вам надо, придурки? — огрызается Картман.       — Мы решили устроить Кайлу импровизированную вечеринку по случаю новоселья.       — Потом. Отвалите.       С этими словами Картман захлопывает дверь и идет обратно к дивану. Как раз в тот момент, когда я поднимаюсь на ноги, чтобы сделать ему замечание, открывается входная дверь и в дом входит Кенни в сопровождении Стэна и Баттерса. Кенни подходит к Картману, сложив руки на груди.       — Хватит забирать у нас Кайла, жиртрест!       Картман отмахивается от него.       — Завали, Кенни.       — Привет, ребят, — весело говорю я в противовес враждебности своего любовника.       — Привет, чувак, — отвечает Стэн. Он явно смущен, что неудивительно. Видимо, думает, что Картман все еще хочет надрать ему задницу, и не думаю, что он ошибается. Однако, уверен, что до драки не дойдет.       — Так, мы должны подарить вам открытку «поздравляем с тем, что вы напились, переспали, начали встречаться и съехались»? — шутит Кенни.       — Сомневаюсь, что такая штука существует, — со слабым смешком отвечает Стэн.       — Да, а если бы и существовала, то вряд ли ты мог бы себе ее позволить, бомжара!       Я закатываю глаза.       — Картман, будь повежливее.       Он закатывает глаза.       — Нет, блядь, это мой дом!       — Ага, только я тоже здесь живу.       — Только потому, что я тебе разрешил.       — Тогда я пойду жить к Стэну.       — С хера ли? Он и эта хиппи заставят тебя разрисовать лицо и водить ебучие хороводы.       — По крайней мере, Стэн вежлив с гостями.       — Че? — Картман фыркнул. — Ага, конечно. А меня твой Стэн вряд ли захочет увидеть у себя!       Баттерс поднимает руку и мило улыбается.       — А я рад тебя видеть, Эрик.       — Заткнись, Баттерс.       — Остынь, придурок, — вклинивается Кенни. — Я ожидал подобной реакции, поэтому принес тебе предложение мира. Вот.       Он протягивает Картману большой пакет «Доритос». Картман берет пачку, секунду рассматривает ее, затем бросает обратно Кенни.       — Оставь себе. Твоей семейке этой пачки на неделю хватит.       Кенни тупо смотрит на пакет, затем переводит взгляд с меня на Стэна, на Баттерса и снова на Картмана.       — Ты… отказываешься от еды? В чем дело?       Картман сердито хмурится.       — Что вылупился, придурок? Я пытаюсь сократить количество еды, ясно? Не хочу заболеть диабетом и каждый день колоть себя иголками.       При упоминании диабета внимание Кенни снова переключилось на меня.       — Ого… быстро работаешь, чувак! Ты уже положил его толстую задницу под каблук?       Теперь моя очередь хмуриться.       — Да какой каблук. Просто я указал на то, что люди с избыточным весом подвержены диабету. Это научный факт.       — Да, но с каких пор Картман тебя слушает? — заметил Стэн.       — С тех пор, как Кайл пустил его в свои штаны, — заметил Кенни.       — Так, ребят, — вклинился Баттерс. — Нет ничего плохого в небольшом самосовершенствовании. Верно, Эрик?       — Кто говорил о самосовершенствовании? Кайл считает, что я идеален таким, какой я есть, верно?       Как высокомерно. Прежде чем я успеваю ответить, Картман грубо притягивает меня к себе и прижимается легким поцелуем к моему лбу. Клянусь, мое лицо становится таким горячим, что обои начинают отклеиваться. Кенни хихикает, и я уверен, что слышу, как Баттерс говорит «ой».       — Уф… — все смотрят на Стэна, который внезапно стал немного бледным. Он заставляет себя улыбнуться, но его все равно тошнит. Его можно понять — он узнал о нас с Картманом всего пару дней назад. Ему потребуется время, чтобы привыкнуть к тому, что его лучшего друга трогает его бывший злейший враг. Картман ухмыляется, глядя на реакцию Стэна, и, кажется, готов сделать ехидное замечание, но Кенни его опережает.       — В чем дело, Стэн? Опять блевать тянет?       Стэн хмурится.       — Нет!       Убирайся из моего дома, если будешь блевать, Марш, — рычит Картман.       — Нормально все! — Стэн бросается на диван, краснея. Кенни и Баттерс устраиваются поудобнее на маленьком двухместном диване, а Картман садится рядом со Стэном. Я собираюсь сесть между ними, пока Картман не притягивает меня к себе на колени. Он обхватывает меня за талию и прижимается ко мне, посмеиваясь над выражением дискомфорта на лице Стэна. Я бросаю на Стэна сочувственный взгляд. Картман может быть таким болваном. Но все равно я считаю, что Стэн заслужил небольшое наказание за свои действия на неделе.       — Ну и как вам семейная жизнь, пацаны? — спрашивает Кенни.       — О, круто! — отвечает Картман, нарочно перебирая мои волосы. — Он приучен к дому, не устраивает беспорядка, мало ест… Если бы я знал, как это просто, я бы давно завел домашнюю еврейскую крысу.       Я отбиваю его руки от себя.       — Не называй меня так, придурок!       — Я буду называть тебя так, как захочу. В конце концов, ты мой питомец, — я собираюсь что-то крикнуть в ответ, но он меня затыкает. — Так, думаю, что мне лучше быть «вежливым хозяином» и принести вам, придуркам, что-нибудь выпить.       — Я помогу тебе, Эрик! — добавил Баттерс.       — Уф… хорошо, — Картман жестом просит меня подвинуться, и я встаю, чтобы он мог подняться. Он оглядывает наших друзей и показывает мне большой палец. — Эй, кто-нибудь может присмотреть за моим еврейским хомячком?       — Так! Блядь, я не твой питомец! Я не крыса и уж точно не ебучий хомяк!       Я понимаю, что он намеренно пытается меня завести, но я, как всегда, не выдерживаю. Просто это было бы неправильно, если бы я сидел смирно. Он холодно смотрит на мои сжатые кулаки и нахмуренные брови.       — Знаешь что, Кайл? Ты прав. Конечно, нет, — ухмыляется он. — Ты слишком милый, чтобы быть хомяком. Хотя у тебя такие очаровательные маленькие щечки…       Я издаю смущенно высокий писк, когда Картман крепко щиплет меня за задницу. Разумеется, все тут же переглядываются со Стэном, который делает вид, что не замечает рук моего парня. Картман, выглядя слегка разочарованным от безразличной реакции Стэна, нерешительно поворачивается в сторону кухни. Проходя мимо Стэна, он останавливается, приподнимая бровь и внимательно изучая диван.       — Хм… Стэн?       Стэн глубоко вздыхает, отказываясь смотреть ему в глаза.       — Что?       — А ты разве не сидишь на том месте, где мы с Кайлом были, когда ты вошел к нам на днях?       Глаза Стэна внезапно увеличиваются вдвое, и он бросается с дивана, как будто тот горит. Картман и Кенни почти визжат от смеха. Должен признать, что это было довольно забавно наблюдать. Даже Баттерс, который редко смеется над несчастьями других, снисходительно улыбнулся. Стэн стыдливо присел на двухместное сиденье рядом с Кенни, когда Баттерс вошел на кухню вслед за Картманом.       — Значит, у тебя все в порядке, Кайл? — спрашивает Кенни.       Я пожимаю плечами.       — Да, пока все нормально.       Стэн на мгновение задумывается.       — Так он вообще… хорошо к тебе относится?       Не могу не почувствовать себя немного оскорбленным этим вопросом. Будто Стэн намекает, что Картман — злобный придурок, а я — идиот, раз я с ним. Но уверен, что он не имел в виду ничего подобного. Он просто заботится обо мне, как обычно.       — Конечно, все хорошо, чувак. И все было хорошо до момента, когда вы пришли.       Кенни хихикнул.       — Еще бы! На диване, да?       — Уф… — Стэн вдруг снова побледнел.       Я закатываю глаза.       — Серьезно, ребят. Он хорошо ко мне относится.       — Все в порядке, чувак. Мы тебе верим, — говорит Кенни, подмигивая.       Внезапно Стэн начинает ухмыляться.       — О, Венди хочет знать, не хотите ли вы с Картманом как-нибудь с нами потусить.       Кенни ухмыляется.       — О, правда? Можно мне присоединиться?       Стэн хмурится.       — Думаю, она имела в виду двойное свидание.       А… Этот вопрос меня совершенно ошарашил. Двойное свидание со Стэном и Венди?       — Да ну нафиг!       Именно так я и думал. Картман снова входит в комнату с двумя банками газировки и передает их Стэну и Кенни. Баттерс садится на диван рядом со мной. Картман берет свою кружку с кофе и садится между мной и Баттерсом.       — Ничего личного, Стэн… — он делает глоток кофе. — А вообще… Это абсолютно личное. Венди раздражает меня до смерти, — Кенни хихикает. — Серьезно, нет, спасибо. Свидания — это для педиков.       — Что, вы, ребят, никогда не ходили на свидания? — спрашивает Кенни. Мы с Картманом смотрим друг на друга и пожимаем плечами, к большому удивлению Кенни. — Правда? Никогда?       — О, это немного грустно, — тихо говорит Баттерс.       — Ну… просто не было возможности, — говорю я. — Мы же скрывались, помните? Дальше входной двери Картмана наши отношения не выходили.       Стэн поднимает бровь.       — Чувак, ты только что назвал его «Картман»?       Я безучастно смотрю на него.       — А как еще мне его называть?       Он пожимает плечами.       — Я просто подумал, что ты будешь называть его по имени, раз уж вы теперь… близко общаетесь.       — О, Кайл называет меня по-разному, когда мы находимся в непосредственной близости друг от друга, — говорит Картман, ухмыляясь. — Хочешь узнать как?       Кенни ухмыляется.       — Да!       — Нет! — рычит Стэн.       Я лучше вмешаюсь, пока Картман не успел сказать что-нибудь неловкое.       — Я просто не называю его Эриком, ребят. И никогда не называл.       — Ну, Кайл, нельзя называть своего парня по фамилии, — замечает Баттерс. — Это просто неприлично. Как насчет второго имени?       — Что, Теодор? — фыркнул Кенни. — Это еще хуже, чем Эрик!       Стэн кивает в знак согласия.       — Да, имечко как у какого-то придурка.       Картман рычит.       — Так звали моего прадеда!       Кенни пренебрежительно машет рукой.       — Неважно, чувак. Имя все равно дурацкое. Давайте просто выберем ему новое имя.       — Как насчет Эдика? — предлагает Баттерс.       Стэн качает головой.       — Он не настолько крут, чтобы быть Эдиком.       — Может быть, тогда Педик, — хихикает Кенни.       — А как насчет Чарли? — говорит Баттерс. — Чарли подходит.       — Нет, чувак! — Стэн сморщил нос. — Того придурка из хренового шоу на CBS зовут Чарли.       — Эй! — Картман огрызается. — Хватит пытаться переименовать меня, придурки!       Мне лучше положить этому конец.       — Ребят, мы с Картманом уже говорили об этом. Может быть, когда-нибудь я свыкнусь с мыслью называть его Эриком, но пока нас устраивает то, что есть.       Кенни закатывает глаза.       — Во дают.       Картман раздраженно вздыхает.       — Так, Кайл может называть меня как хочет. У нас нетрадиционные отношения. Смиритесь с этим или убирайтесь из моего дома, говнюки.       — Да, без шуток, это нетрадиционные отношения! — Кенни смеется. — Мы с Крейгом обсуждали это буквально на днях.       — Обсуждали что именно? — спрашиваю я.       — То, как вы хорошо сошлись как пара. Мы, в общем-то, все поняли, но вот в чем мы никак не могли сойтись, так это в том, кто из вас сучка в ваших отношениях.       Я поднимаю бровь.       — Сучка?       Кенни кивает, потягивая газировку.       — Да. По теории Крейга, это должен быть Картман, поскольку он вообще ведет себя как стерва. Но я с этим не согласился, потому что не могу представить, чтобы старый добрый Эрик позволил тебе трахнуть его в задницу без боя. По-моему, ты бы с гораздо большей вероятностью добровольно нагнулся и открыл заднюю дверь.       Чувствую, как щеки вспыхивают от смущения и гнева. Кенни всегда был королем неуместных личных вопросов, но это первый раз, когда он заставил меня почувствовать себя неловко. То ли Картман знает, о чем я думаю, то ли сам чувствует то же самое, поскольку свирепо смотрит на Кенни.       — Две вещи, бомжара. Во-первых, я не веду себя как сука. А во-вторых, то, что входит в задницу Кайла, — это наше дело, а не твое и этого засранца Крейга.       Кенни на мгновение замолчал.       — Понятно… значит, Кайл?       — Никто из нас не сука! А теперь заткнись или убирайся из моего дома!       Картман хватает полупустую банку из-под газировки Баттерса и бросает ее в голову Кенни. Та попадает в цель, и Кенни в ответ изрекает целый список ругательств. Картман небрежно отмахивается от него, и в мгновение ока они оба оказываются на полу гостиной, нанося друг другу удары ногами и руками. Мы со Стэном с радостью оставляем их наедине, но Баттерс, видимо, не привык к такому поведению и пытается их разнять. Большая ошибка. Драка заканчивается тем, что Кенни удерживает Баттерса, а Картман парит над ним и пукает ему в лицо. Это похоже на сцену из какого-то извращенного гей-фетиш-порно с изнасилованием. Я наблюдаю за тем, как Картман заливисто смеется над мольбами Баттерса о пощаде. Стэн тоже наблюдает за этим и наклоняется ко мне.       — Напомни, что ты в нем нашел, чувак?       Я весело ухмыляюсь.       — Сам не понимаю…       Ребята засиделись до четырех часов. Через какое-то время все раскрепостились, и нам было очень весело просто разговаривать, дурачиться и подкалывать друг друга, как в старые добрые времена. Это был бы идеальный день, если бы слова Кенни, сказанные ранее, не стали преследовать меня. Действительно ли я «сучка» в этих отношениях? Я никогда не считал себя сучкой. Не то чтобы я считал Картмана сукой, но, наверное, я более покорный из нас. В сексуальном плане, во всяком случае. Но так уж сложилось, что мне это нравится — я не люблю ничего больше, чем когда Картман прижимает меня к себе и полностью овладевает моим телом. Но это не делает меня сукой… верно?       Я тихонько рычу на себя. Глупый Кенни, опять заставляет меня слишком много думать! Я сосредоточился на наведении порядка в гостиной, пытаясь изгнать из головы этого мудака и его размышления. Я переставляю диванные подушки, пока Картман заканчивает выбрасывать все наши пустые банки из-под газировки в мусорное ведро. Когда комната приобретает приличный вид, мы снова устраиваемся на диване бок о бок. Я едва успеваю устроиться поудобнее, как Картман втягивает меня в глубокий поцелуй. О, хорошо — он хочет продолжить с того места, на котором мы остановились. Идеальный способ отвлечься от звучных слов этого тупицы.       Картман переключает свое внимание на мое ухо, целует и грызет мочку уха, а его пальцы проникают под футболку и гладят мою кожу. Я облегченно вздыхаю, обхватываю его за шею и притягиваю его теплое тело к себе. Внезапно он издал смешок.       — Знаешь, что Баттерс сказал мне на кухне? Он хочет впервые вставить гвоздь в свою шалаву и просит у меня совета, как сделать это «самым волшебным событием в ее жизни».       Я ухмыляюсь.       — Это очень похоже на Баттерса. Что ты ему сказал?       — Что я мог ему сказать? — Картман пожимает плечами. — Что я, блядь, знаю о том, как трахать цыпочек? Я просто сказал ему, чтобы он предохранялся, и направил его к Кенни за подробностями.       Тьфу! Опять это имя! Нахрен Кенни МакКормика! Мне нужно не думать о нем. Думать о Картмане, целующем мою шею и нежно уговаривающем меня лечь на спину…       «Понятно… значит, Кайл?»       Кем себя возомнил Кенни, называя меня сукой? Ну просто какое право он имеет так говорить? Какие у него есть обоснования, кроме того, что мне нравится, когда меня трахают? Я же не девчонка и не плаксивый эмо. Если уж на то пошло, то Стэн еще большая сука, чем я! Наверное, у меня есть склонность иногда придираться к Картману… но это все равно не делает меня сукой!       Только через мгновение я замечаю, что шея больше не покрыта поцелуями, а Картман наблюдает за мной с выражением легкой озабоченности на лице. Когда он понимает, что я засек его, он заставляет себя принять нейтральное выражение лица и прочищает горло.       — О чем думаешь, еврей? — небрежно спрашивает он.       Я колеблюсь, прежде чем ответить — не знаю, хочу ли я говорить об этом с Картманом. А вдруг он подумает, что я сука? Ведь он, наверное, даже не задумывался о том, что он может быть сукой. Что, если он будет смеяться надо мной или угрожать надрать Кенни задницу за то, что он меня достал? Или, может быть, он… о, блин! Опять я слишком много думаю! Нахер — конечно, я могу поговорить с Картманом. Он же мой парень!       — Тот факт, что я всегда позволяю тебе быть сверху, делает меня сукой? — прямо спрашиваю я.       — Конечно, это не делает тебя сукой… — ухмыляется он. — Это делает тебя моей сучкой.       — Картман, я серьезно!       Он удивленно позволяет мне сесть. Я почти чувствую себя виноватым из-за того, что он выглядит обеспокоенным. Он не виноват в том, что я так загнался. Несмотря на это, он, похоже, тщательно выбирает следующие слова.       — Я… думал, тебе нравится быть снизу.       — Да. Просто…       К чему я опять клоню? Я глубоко вздыхаю, пожимая плечами. Может быть, я просто тупой. Картман был прав — то, что происходит с нами за закрытыми дверями, не касается Кенни. Но я все равно чувствую, что мне нужно успокоиться. Картман, словно прочитав мои мысли, обнимает меня за плечи.       — Слушай, этот урод Кенни ни черта ни о чем не знает. То, что ты всегда был снизу, не делает тебя сукой. Это просто значит, что тебе больше нравится трахаться в задницу, чем трахать в задницу. Верно?       Я ярко улыбаюсь, сразу же чувствуя себя намного лучше. Это именно то, что мне нужно было услышать.       И в этом нет ничего плохого, — продолжает он. — Ты ничего не можешь с этим поделать. Ну типа это просто еврейская природа — получать больше, чем отдавать.       — Ну ты и придурок!       Он дико хохочет, когда я набрасываюсь на него и делаю полусерьезную попытку выбить из него все дерьмо. Он просто обязан был испортить момент, да? Полагаю, я смогу найти в себе силы простить его. Как ни странно, мне удается прижать его к дивану спиной и впиться в его губы крепким поцелуем.       — К твоему сведению, — пробормотал я, прижимаясь к нему бедрами. — Я получил огромное удовольствие от того, что трахнул тебя в тот раз.       — Что ж, — простонал он, ухмыляясь. — Может быть, если ты и дальше будешь хорошим домашним питомцем, я когда-нибудь позволю тебе сделать это снова.       Удовлетворенный, я вздыхаю и прижимаюсь лицом к груди Картмана. Он прав — что с того, что мне нравится трахаться в задницу? Это не делает меня меньшим мужчиной по сравнению с ним. Кенни может думать все, что ему вздумается. Что он вообще знает о гей-отношениях? Он самый натуральный парень из всех, кого я знаю. Картман прочистил горло.       — Раз уж я теперь готовлю в соответствии с твоими странными потребностями еврея-диабетика, ты поможешь мне с ужином?       Я поднимаю на него глаза.       — У тебя хорошая страховка на дом?       Он выглядит озадаченным.       — Эээ… понятия не имею. А что?       Я криво усмехаюсь.       — Она тебе понадобится, если ты снова пустишь меня на кухню.       Он хихикает, когда мы неохотно поднимаемся с дивана.       — Ты будешь под моим присмотром, — он кокетливо подмигивает мне. — Так что не бойся, еврейчик. Ты, кажется, забыл, какие замечательные уроки кулинарии я даю.       В голове проносятся восхитительные воспоминания — как я мог забыть об этом? Как только мы оказываемся на кухне, Картман сразу же направляется к небольшой плетеной корзинке, стоящей на стойке рядом с раковиной.       — Давай попробуем что-нибудь простое…       Без предупреждения он бросает мне яйцо. Я чуть не падаю, пытаясь поймать его, и, к счастью, мне удается не разбить его. Он ухмыляется в ответ на мой злобный взгляд.       — Омлет. Быстро готовится и так просто, что даже ты сможешь его сделать, — прежде чем я успеваю произнести ответ в свою защиту, он пересекает комнату и направляется к холодильнику. — У нас много овощей, мы их поджарим и положим в омлет, — он открывает дверцу и начинает выкладывать продукты на столешницу, называя их по ходу дела. — Давай посмотрим… лук, морковь, красный перец и… — он делает паузу и смотрит на меня, ухмыляясь. — И любимый овощ Кайла на всем белом свете.       Извращенная ухмылка озаряет его лицо, когда он бросает кабачок на столешницу. Я краснею и не могу удержаться от вопроса, не является ли этот овощ прямым родственником того кабачка, который я в тот раз превратил в кашицу своей задницей. Картман достает сковородку и миску, предположительно для того, чтобы приготовить и взбить яйца. Он ставит оборудование на столешницу перед собой и отходит назад. Мне нравится, как он сосредоточен и контролирует себя, когда находится на кухне. Если с фотографией у него ничего не получится, он должен стать шеф-поваром. Это было бы так сексуально.       — Хорошо, план такой. Я взбиваю яйца и режу лук, — объявляет он. — Как думаешь, справишься с нарезкой остальных овощей?       Я киваю.       — Конечно.       Насколько это сложно? Он вручает мне острый нож, и я выбираю участок кухни для работы. Я начинаю с моркови — у перца смешная форма, а кабачок мне не очень хочется резать, пока в голове крутятся какие-то мысли. Я экспериментирую с отрезанием головки у моркови и обнаруживаю, что нож скользит по ее упругому телу с абсолютной легкостью. Я пробую еще раз, чуть дальше по моркови, и получаю тот же результат. Эй, это очень просто! После еще нескольких разрезов у меня возникает ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Обернувшись, я вижу Картмана, который навис над моим плечом и с сомнением смотрит на мою обезглавленную морковку.       — Какого хрена ты делаешь? — прямо спрашивает он.       Я тупо смотрю на него.       — Э-э-э, режу овощи?       Он закатывает глаза.       — Ты же не идешь кормить семью кроликов, тупица. Как, блядь, этот кусок моркови должен приготовиться за то же время, что и этот?       Он берет два куска моркови, один из которых примерно в три раза толще другого, и демонстративно машет ими у меня перед носом.       — Ну, извини! — огрызаюсь я. — Я никогда раньше не резал морковь!       Он пытается не засмеяться, но скрывает это, прищелкивая языком.       — Просто постарайся резать их одинаково. Все просто, Кайл.       — Как скажешь. Снисходительный мудак.       Не обращая внимания на мое оскорбление, он возвращается к своей части столешницы, продолжая взбивать яйца. Краем глаза замечаю, что он наблюдает за мной, пока я медленно нарезаю оставшуюся морковь такими же тонкими ломтиками. Я смутно понимаю, что он хихикает, скорее всего, над тем, сколько времени я трачу. Кровь закипает от досады. Наверное, он из тех людей, которые могут идеально нарезать морковку за несколько секунд.       — Не могу поверить, какой ты дебил на кухне, — бормочет он.       — По крайней мере, я не кальсонный гном!       Он смеется над тем, как нелепо звучит моя гневная отповедь. Пусть смеется сколько угодно — я никогда не позволю ему забыть о том, что мои грязные боксеры лежали у него под кроватью несколько месяцев. Внезапно кончик указательного пальца начинает пульсировать тупой болью. Я смотрю вниз и вижу кровь. Бля! Я был так сосредоточен на смехе Картмана, что умудрился принять палец за морковку.       — Ой! Бля!       Картман нетерпеливо вздыхает.       — Что теперь?       — Я порезал палец!       Он бесстрастно смотрит на мою руку.       — Просто царапина. Переживешь.       — Просто царапина, как же! — кричу я, бессовестно надуваясь. — У меня на пальце не хватает куска кожи!       — Господи…       Пока я изо всех сил пытаюсь остановить кровотечение, Картман достает аптечку с холодильника. Он подходит ко мне и встает рядом, протягивая руку.       — Дай-ка я посмотрю.       Когда я протягиваю руку, он осторожно берет мои пальцы и осматривает рану. Он действует быстро: убирает кровь ватным диском и заклеивает пластырем кончик пальца, пока он снова не начал кровоточить. Он ласково поглаживает мою руку, прежде чем отпустить ее, и внимательно следит за выражением моего лица, пока закрывает аптечку. Я благодарно улыбаюсь ему.       — Спасибо.       Он улыбается в ответ.       — Больно?       — Да.       Его темные глаза не отрываются от моих, он снова берет мою руку, подносит ее к своему лицу и нежно целует забинтованное место. Чувствую, как краска поднимается по моему лицу, а желудок начинает вздрагивать. Боже мой, этот его взгляд просто убивает меня…       — Лучше? — хрипло говорит он.       Я качаю головой.       — Еще нет…       Аптечка падает на пол, когда я наклоняюсь и крепко захватываю его губы. Он еще раз потирает мой пораненный палец, затем скользит руками вверх по моим рукам к плечам. Мои руки обвиваются вокруг его талии, притягивая его бедра к своим, и наш поцелуй становится еще глубже. Он прислоняет меня спиной к столешнице, кончик его языка ласкает мой язык, а его пальцы настойчиво тянут материал моей футболки. Мне кажется немного неприличным заниматься чем-то большим, чем поцелуи в зоне приготовления пищи, но мы весь день готовились к этому моменту, так что к черту.       Моя футболка падает на пол кухни. Чувствую, как Картман возится с молнией на моих джинсах, и подбадриваю его более крепким поцелуем. Мои зубы крепко сжимают его нижнюю губу, и в следующее мгновение я уже стою посреди кухни Картмана в одних трусах и со стояком. Картман отходит назад, чтобы полюбоваться своей работой, и с благодарностью улыбается, глядя на мою полуголую фигуру, после чего снова притягивает меня к себе для очередного крепкого поцелуя. Я слышу шорох и опускаю взгляд, вижу в руках Картмана презерватив и упаковку смазки. Я хихикаю, разрывая поцелуй.       — Почему у тебя всегда с собой презервативы и смазка?       Картман ухмыляется.       — Потому что я никогда не могу быть уверенным, когда у тебя встанет.       — Ты и сам выглядишь довольно возбужденным, — я погладил выпуклость на его джинсах.       — Еще бы…       Картман осторожно разворачивает меня и перегибает через столешницу. Я упираюсь ладонями, чтобы удержать равновесие, а Картман проводит языком от середины моей спины до затылка. Он спускает мои трусы на пол, и я вздрагиваю от внезапного холода, который исходит от сквозняка из открытого окна кухни перед нами. Я прислоняюсь спиной к теплому, полностью одетому телу Картмана, а он нежно массирует ладонями мою задницу. Его мягкие губы касаются моей шеи, когда его толстые скользкие пальцы проникают внутрь меня, и я задыхаюсь.       Убедившись, что я готов, Картман отстраняется, и я слышу, как расстегивается молния. Я украдкой бросаю взгляд через плечо: он стоит в полном облачении, и его эрегированный член торчит из ширинки джинсов. Почему-то это зрелище так возбуждает меня, что я почти готов извергнуться здесь и сейчас. Знакомый настойчивый толчок в задницу напоминает мне, что надо держаться, и я наклоняю свое тело вперед и отвожу бедра назад, когда Картман решительно входит в меня.       Я глубоко дышу, двигаясь в такт ему, призывая его прикоснуться к той сладкой точке внутри меня, которую он так хорошо умеет дразнить. Картман стонет у меня за спиной, и я чувствую, как он меняет угол наклона, сжимая мои бедра и сильнее входя в меня. Он попадает в мою точку, и я вскрикиваю от удовольствия, прикусывая нижнюю губу, а тупыми ногтями скребу ламинированную столешницу. Чувствую, как слабеют колени, и пытаюсь сосредоточиться, чтобы не потерять равновесие и не соскользнуть. Чувствую, как пальцы Картмана обхватывают мой член, и откидываю голову назад в экстазе. В отражении кухонного окна различимы его громоздкие очертания, когда он уверенно трахает меня позади. Очень надеюсь, что его соседей нет дома. Не думаю, что пожилая пара будет впечатлена нашими поздними похождениями.       Изменение тональности его голоса в сочетании с возросшим темпом толчков говорит о том, что Картман близок к кульминации. Я прислоняюсь всем телом к его груди и поворачиваю лицо так, чтобы еще раз ощутить вкус его губ. Он рычит мне в рот, взрываясь внутри меня. Я падаю спиной вперед, испытывая оргазм и выплескивая свою струю в руку Картмана. Я чувствую его тяжелое дыхание на своей коже, его губы снова касаются моей шеи, когда он осторожно выходит из меня. Даю своему телу секунду, чтобы кровь снова начала нормально циркулировать, а затем встаю прямо и выгибаю спину. Когда послевкусие исчезает, я вдруг отчетливо осознаю, что нахожусь голый посреди кухни своего парня. Обернувшись, вижу, что Картман держит в руках горсть моей одежды, и я принял ее с благодарным кивком. Он ухмыляется и, наклонившись, целует меня в губы, после чего оставляет меня одеваться.       Слышу, как Картман моет руки в раковине, пока я натягиваю на себя одежду. Когда он закончил, то посмотрел на меня и улыбнулся, а затем небрежно продолжил взбивать яйца. Я следую его примеру, послушно нарезаю оставшиеся овощи и передаю их Картману, когда заканчиваю. Я отхожу в сторону и молча наблюдаю, как он готовит ингредиенты на сковороде. Вроде бы ничего сложного, но это, наверное, только потому, что он сам этим занимается. Если бы это был я, то снизу все подгорело бы, а сверху осталось бы сырым. В любом случае, мне хочется думать, что Картман был в достаточной степени впечатлен моей сегодняшней работой на кухне.       Он подает еду, и мы садимся за кухонный стол. Какое-то время мы едим в тишине. Все очень вкусно, абсолютно идеально, за исключением моркови. Картман был прав — большие куски прожарились не так хорошо, как маленькие. Он вообще сегодня во многом был прав. Наверное, приближается апокалипсис.       — Ну что, хочешь пойти на свидание? — неожиданно спрашивает Картман.       Я качаю головой, проглатывая морковку.       — Не, ты был прав. Если учесть, что вы с Венди не ладите, а Стэна тошнит каждый раз, когда мы только взглянем друг на друга, это будет очень неловко.       Картман ухмыляется.       — Как бы мне ни нравилось слушать, как ты говоришь, что я прав, я имел в виду только нас двоих.       Вилка со звоном падает на тарелку, и я теряю контроль над ней. Он серьезно? Я внимательно изучаю его лицо — он не шутит. Он выглядит немного неловко из-за того, что я смотрю на него. Прежде чем я успеваю сформулировать ответ, он решает рассказать о плане подробнее.       — Раньше у нас никогда не было свиданий типа сходить куда-нибудь и сделать что-нибудь вместе. А теперь, когда нам больше не нужно скрываться, мы должны это сделать. Это было бы здорово. Помнишь, когда мы раньше тусовались со Стэном и Кенни? Нам было так весело. Было бы здорово повторить это снова. Только на этот раз один на один, понимаешь?       С такой логикой не поспоришь. Наверное, в юности мы так и не смогли в полной мере насладиться обществом друг друга. Какой бы ни была логика, это замечательно, что он действительно хочет, чтобы мы пошли куда-нибудь и сделали что-то вместе, как пара. Иногда он может быть таким милым.       — Но ты же вроде говорил, что свидания — это для педиков? — дразняще говорю я.       — Ну, давай посмотрим. Мы живем вместе, мы плачем друг перед другом, мы ругаем друг друга за пищевые привычки и спорим из-за морковки… — о н пересчитывает каждый пункт по пальцам, а затем поднимает бровь. — Признай, Кайл, мы полные педики.       На этом я разразился хохотом. Таким неконтролируемым истерическим смехом — таким, когда болят легкие и слезятся глаза. Я даже не знаю, почему так смеюсь, и я жду, что Картман накричит на меня за мою психотическую реакцию. Но нет — он просто наблюдает за мной с забавным выражением лица, ожидая, когда я успокоюсь.       — Ну, как насчет завтрашнего вечера? — спрашивает он в конце концов.       Я усмехаюсь, делая вид, что обдумываю этот вопрос.       — Хммм… ты платишь?       Картман фыркнул.       — Типичный еврей.       Я выковыриваю из омлета кабачка цукини и бросаю в него. Я промахиваюсь, но какая разница? Мне гораздо интереснее поговорить о том, что мы будем делать на нашем свидании. Это звучит совершенно по-дурацки — я собираюсь на первое официальное свидание с парнем, с которым сплю уже несколько месяцев и к которому только что переехал. Наши отношения, конечно, нетрадиционны. Но я бы не хотел, чтобы было иначе.