Кайл в цепях

      Тайна, как Стэну удалось убедить мою маму стать покладистой по отношению к нам, была быстро раскрыта. Когда мы уходили с поляны, он стыдливо рассказал нам, что изначально позвонил мне домой рано утром и начал разговор с мамой. Но как только она узнала, о чём он хотел поговорить, она бросила трубку. Впрочем, Стэн не сдался и попробовал ещё раз позвонить — очень смелый поступок, учитывая характер моей мамы. К счастью, трубку взял мой папа и сразу же согласился пригласить меня для разговора. Стэн слышал, как мама протестовала, но папа упёрся, и она нехотя уступила. Я не держу зла на Стэна за то, что он немного переврал правду — я просто рад, что он снова на моей стороне. Более того, я потрясён, что хоть что-то заставило мою маму немного изменить решение. Наверное, чудеса случаются каждый день.       Когда мы пришли к Картману, Стэн пожелал нам удачи и ушёл. За полчаса, которые нам понадобились, чтобы освежиться, мы с Картманом решили вести себя сегодня спокойно и говорить только тогда, когда к нам обращаются — это лучший вариант действий в вопросах, касающихся моей мамы. Лиэн вернулась домой как раз в тот момент, когда мы готовились к выходу, что натолкнуло Картмана на мысль взять её с собой на случай, если мама попытается сделать что-нибудь ужасное. Мне не пришлось долго думать, чтобы согласиться — я доверяю маме не больше, чем он. Конечно, Лиэн пойдёт с нами прямо после поиска работы, поэтому она выглядит более презентабельно, чем когда-либо — в элегантном сером брючном костюме в полоску, а её волосы завязаны в тугой хвост. Надеюсь, этот новый, более изысканный образ отучит мою маму делать дальнейшие уничижительные замечания по поводу образа жизни Лиэн.       Настроение просто убогое, когда мы втроём идём к дому моих родителей. Даже Картман неестественно тих. Настроение настолько мрачное, что какую-то мою часть даже не волнует исход этой встречи, лишь бы она поскорее закончилась и нормальная жизнь возобновилась. С другой стороны, мне не всё равно, что случится. Мне бы очень хотелось предсказать, что произойдёт, но я просто не могу. А ещё я не знаю, надо мне нервничать или нет — если рядом будет папа, то становится как-то спокойнее, но в то же время мама тоже будет присутствовать на встрече — это пугает.       Я делаю глубокий вдох и звоню в дверь. Как же это всё странно — в конце концов, это и мой дом. Дверь открывает папа.       — Всем привет, — приветствует он нас, тепло улыбаясь. — Проходите.       Мы входим в дом и следуем за отцом в гостиную. Там жутко тихо — телевизор выключен, Айка нигде не видно. Это не похоже на дом. Мама молча сидит в своем кресле, уставившись в пустое пространство на стене над телевизором, где раньше висел наш семейный портрет. Мы все четверо стоим и настороженно наблюдаем за ней, как будто она гремучая змея, готовая в любой момент нанести удар. Папа жестом приглашает нас сесть, и мы нерешительно соглашаемся. Мы с Лиэн садимся по обе стороны дивана, а Картман устраивается между нами. По какой-то причине я решаю забыть об осторожности и выбираю конец дивана, ближайший к маминому креслу. Устроившись как можно удобнее, я прочищаю горло и открываю рот, чтобы заговорить. В ту же секунду сердце начинает учащённо биться, когда знакомое чувство страха охватывает грудь. Именно так мама заставляла меня чувствовать себя в детстве. Неуверенно. Запуганно. Я боялся быть собой.       — Привет, мам, — тихо говорю я.       Она медленно поднимает взгляд, но не смотрит мне в глаза, а скорее на заживающую рану на моей губе. В её глазах я вижу намёк на вину, но его затмевает ненависть, которая направлена на Картмана — она посмотрела в его сторону. Папа прочищает горло, пытаясь разрядить напряжение и терпя неудачу.       — Как дела, Кайл? — спрашивает он.       Я с нетерпением поднимаю голову, радуясь предлогу, чтобы отвести взгляд от мамы.       — Хорошо, — отвечаю я как можно радостнее. — Мама Картмана меня очень поддержала.       Интересно, не прозвучало ли это так, будто я намекаю, что мама Картмана намного добрее моей. Надеюсь, что да — так и было задумано. Если мой комментарий и задел маму, она этого не показывает и продолжает пусто смотреть в пустоту. Папа кивает и приветливо улыбается мне, как будто он искренне заинтересован и рад слышать, что со мной всё в порядке. Он подходит к маминому креслу и садится на ближайший подлокотник так, чтобы оказаться лицом ко мне. Мама заметно вздрагивает — она очень не любит, когда сидят на подлокотниках. Ещё одна вещь, которую она ненавидит.       — Кайл, мы с твоей мамой хотели организовать встречу с тобой таким образом, чтобы мы могли выслушать твои взгляды, а ты, в свою очередь, — наши. Надеюсь, мы все вместе сможем достичь некой золотой середины.       Знаю, что отец пытается казаться беспристрастным, но слушать разговоры клинического адвоката — это не то, что мне сейчас нужно. Я не член суда присяжных, которых он пытается убедить в своих аргументах, — я его сын. Он замечает моё невыразительное выражение лица и меняет тактику.       — Просто мы бы хотели узнать больше о том, как ты себя чувствуешь, чтобы лучше понять, что происходит у тебя в голове. И в сердце.       Уже лучше. Мама, похоже, не согласна и закатывает глаза, по-прежнему отказываясь смотреть на меня. Я так понимаю, что её буквально заставил отец сидеть с нами. Зачем она вообще здесь тогда? Похоже, её нисколько не интересуют ни я, ни мои чувства, ни то, что я хочу сказать. Несмотря ни на что, я не буду отвлекаться. Я здесь для того, чтобы высказать своё мнение, и именно это я и сделаю.       — Что я чувствую… — я запнулся, когда сердце пропустило ещё один удар. Старые привычки умирают с трудом. Мне просто нужно постоянно напоминать себе, что меня больше не волнует, что она думает. Я говорил за себя раньше — я могу сделать это снова. Я тяжёло сглатываю и начинаю сначала. — Я чувствую, что наконец-то открыл для себя очень важную часть своей жизни, и мне очень хочется, чтобы люди, которые мне дороги, смогли заставить себя порадоваться за…       Голос ломается, и я замолкаю. Бля! Я не позволю себе плакать в присутствии мамы! Я не дам ей понять, как сильно она на меня влияет! Я чувствую руку Картмана на своей, несмотря на взгляд, который мама бросает на него за этот поступок. Я смотрю на него, и он нежно улыбается мне. Будет ли это совсем банально, если я скажу, что от одной этой улыбки мне становится намного легче? Боже, я так хочу поцеловать его. Интересно, как на это отреагирует мама? Я глубоко вздыхаю, оглядываясь на неё — её взгляд всё ещё прикован к нашим с Картманом переплетенным рукам.       — Мам, прости, что разочаровал тебя, — говорю я со всей искренностью, на которую способен. — Прости, что ты никогда не увидишь, как я стану адвокатом, женюсь на милой еврейке и заведу детей. Но дело в том, что я не могу изменить свою сущность. Да и не хочу. Мне нравятся парни, и я счастлив. Пожалуйста, прими меня таким, какой я есть.       Как будто мои полуизвиняющиеся речи были каким-то магическим заклинанием, они заставили маму наконец посмотреть мне в глаза. Выражение её лица немного смягчилось, и её взгляд уже не переполнен ненавистью, как раньше. Но всё равно трудно сказать, что она чувствует. Она не выглядит грустной или злой, но и счастливой она тоже не выглядит. Просто… ничего.       — Кайл, ты мой сын, — уверенно начинает она. — И хотя я разочарована твоим выбором образа жизни, я могу принять тебя как гомосексуалиста.       Что ж, думаю, моя теория о том, что она скрытая гомофобка, пошла прахом. Не обращая внимания на тот факт, что она назвала моё гомосексуальное поведение «выбором», это отличная отправная точка! Я благодарно улыбаюсь и уже собираюсь что-то сказать, когда она поднимает руку, чтобы заставить меня замолчать.       — Я могу принять то, что ты никогда не будешь с женщиной и что ты будешь только с мужчинами. Я даже могу принять то, что ты будешь с одним из своих друзей, например, со Стэнли или даже с тем странным мальчиком Кенни…       Мамины глаза мечутся в сторону Лиэн, прежде чем она продолжает.       — Но что я никогда не смогу принять, так это то, что ты будешь с Эриком Картманом.       Сердце дрогнуло. Так это всё? Это не связано с тем, что мне вообще нравятся парни — она просто не одобряет парня, с которым я встречаюсь? Это делает всё намного хуже. Картман вздыхает и резко отпускает мою руку. Словно по рефлексу, я хватаю его руку, переплетая свои пальцы с его. Я перетягиваю наши соединённые руки на своё колено на виду у мамы, прямо и намеренно игнорируя её предыдущее заявление. Картман неловко отодвигается, но я боюсь, что пока ему придётся смириться с этой неловкостью. Я не позволю, чтобы бессердечные комментарии моей матери вновь пробудили все те сомнения, которые он испытывал по отношению к нам раньше. Я не позволю ей испортить нам отношения.       — А как насчёт того, что я люблю его? — ровным голосом спрашиваю я. — Разве это ни на что не влияет?       Мама нетерпеливо вздыхает, но папа прерывает её прежде, чем она успевает заговорить снова.       — Мы просто обеспокоены тем, что ты слишком молод, чтобы в полной мере оценить такую любовь, Кайл, — говорит он.       — Мама не это сказала, — резко отвечаю я. — И что ты имеешь в виду под «такой любовью»? Ты имеешь в виду однополую любовь? Ты хочешь сказать, что если бы Картман был девушкой, мы бы не разговаривали об этом?       Ни у одного из моих родителей, похоже, нет ответа, поэтому я продолжаю.       — Я знаю Картмана с дошкольного возраста. Я знаю его лучше, чем себя. Я даже не могу выразить словами, что он заставляет меня чувствовать, и я правда верю, что нам суждено быть вместе.       Независимо от того, насколько искренними были мои слова, мама начинает выходить из себя. Я практически слышу, как она скрежещет зубами. Она пытается говорить спокойно, но её нетерпение вопиюще отзывается в голосе.       — Кайл, ты, возможно, очень заботишься о своём друге, но его репутация просто…       — Он не мой друг, мам, — перебиваю я, находясь в нескольких секундах от того, чтобы самому выйти из себя. — И его репутация — это не то, что мне в нём нравится. Если бы ты просто дала ему шанс, ты бы…       — У него было много шансов, Кайл! — огрызается мама. — Я просто не могу игнорировать все те возмутительные и ужасные вещи, которые он сделал за эти годы!       — А я могу! — говорю я так же резко. — Почему ты не можешь?       — Он антисемит и расист! Он пытался уничтожить твой народ! Он заразил тебя ВИЧ, ради всего святого!       — Ему было девять лет!       — Он смутьян, и всегда им был! Ты умный молодой человек с блестящим будущим, Кайл! Ты искренне веришь, что он достаточно хорош для тебя?       — А кто-нибудь когда-нибудь был достаточно хорош для меня в твоих глазах, мам? — в отчаянии кричу я. — Он делает меня счастливым! Разве это ничего для тебя не значит?       Картман внезапно отпускает мою руку и поднимает свою, обращая все взгляды в комнате в свою сторону.       — Могу я кое-что сказать? — спрашивает он.       Вот тебе и «говорить только тогда, когда к тебе обращаются». По позвоночнику пробегает холодок — очень надеюсь, что всё, что задумал Картман, не будет повторением его самоуничижительной речи, обращённой ко мне. Не получив ни от кого ответа, Картман воспринимает молчание как знак продолжить. Он опускает руку и наклоняется вперёд, чтобы встретиться взглядом с моей мамой, его карие глаза широко раскрыты. Она хмурится в ответ, но он не поддаётся.       — Миссис Брофловски, я ценю вашу заботу и прекрасно понимаю, к чему вы клоните. Вы правы. Я недостаточно хорош для Кайла.       О нет… Я пытаюсь вклиниться, чтобы высказать свой аргумент, но Картман, кажется, предвидит это и бросает на меня короткий взгляд — я замечаю, что в его глазах не грусть или страх, а спокойствие и решимость, настолько, что я больше не чувствую необходимости отказывать ему в праве говорить. Удовлетворённый тем, что я не собираюсь прерывать его речь, он продолжает.       — Понимаю, что он мог бы добиться гораздо большего, чем я. Он мог бы заполучить любого, кого пожелает его сердце. Но по какой-то причине он выбрал меня. И думаю, что мне очень повезло, что он сделал этот выбор. Я могу быть грубым. Возможно, я совершил ошибок больше, чем могу сосчитать. Но я люблю вашего сына. Я готов отдать за него жизнь. И если бы я правда верил, что он будет счастливее без меня, вы бы меня уже не видели…       Он делает резкую паузу и смотрит на меня, улыбаясь той самой вдохновляющей улыбкой. У меня замирает сердце — интересно, знает ли он, что делает со мной? Я думаю, что да. Его внимание возвращается к моей матери, которая по-прежнему не тронута всем этим. Не знаю, как кого-то могут не тронуть эти глаза, эти губы, этот голос… Хотя, наверное, это только у меня такая реакция.       — Знаю, что если у меня будет шанс, я смогу сделать Кайла самым счастливым человеком на земле, — продолжает Картман. — Он решил дать мне этот шанс, но этот выбор не должен стоить ему семьи. Ему нужна мама. Пожалуйста, примите выбор вашего сына быть счастливым.       Отец выглядит впечатлённым — интересно, как долго он улыбался. Мама, с другой стороны, не впечатлена и не улыбается. Она ещё мгновение изучает красивое, искреннее лицо Картмана, а затем возвращает своё внимание ко мне.       — Кайл, я всегда буду любить тебя, — как робот заявляет она, её безэмоциональный голос не соответствует словам, которые она произносит. — И, возможно, однажды я приму твой выбор, который ты сделал. Но если ты решишь продолжать эти… отношения с Эриком, тебе больше не рады в этом доме.       Думаю, я выгляжу наименее удивлённым из всех, кто находится в этой комнате. Я предчувствовал, что дело дойдёт до ультиматума. Отец выглядит потрясённым — его рот беззвучно шевелится, словно он задыхающаяся рыба, вынырнувшая из воды.       — Шейла, ты не можешь просто…       Мама прерывает его.       — Я бы не просила тебя принять это решение, если бы не чувствовала, что это так важно для меня, Кайл.       Во многих отношениях это такой трудный выбор, и в то же время такой лёгкий. Я взглянул на слегка запаниковавшее выражение лица Картмана и понял, каков будет мой ответ. Я оглядываюсь на маму и пожимаю плечами.       — В таком случае, мне лучше уйти.       Я делаю движение, чтобы встать, но мама встаёт первой. Я даже не успеваю увидеть выражение её лица, как она пересекает комнату и топает вверх по лестнице, не оглядываясь ни на секунду. Все молчат и не двигаются, пока мы не слышим, как захлопывается дверь спальни моих родителей. Не знаю, как относиться к тому, что здесь только что произошло. Но, наверное, технически я бездомный. Картман смотрит на меня, выглядя одновременно обеспокоенным и странно восхищённым. Отец всё ещё выглядит расстроенным и собирается что-то сказать, но Лиэн его опережает.       — Кайл может продолжать жить у нас столько, сколько потребуется, Джеральд.       Отец улыбается ей.       — Спасибо, Лиэн. Думаю, что так будет лучше, по крайней мере, пока. Если тебе что-то понадобится для него: деньги или ещё что-то просто дай мне знать.       — А плата за колледж будет? — вклинился Картман.       Я слегка сморщился, когда папа нахмурился.       — Конечно, не беспокойся об этом. Я никогда не позволю чему-то или кому-то лишить моего сына будущего.       Картман заметно расслабляется. Он больше не выглядит обеспокоенным, поскольку теперь он избавлен от необходимости потенциально испортить мне жизнь. Отец жестом показывает в сторону лестницы.       — Думаю, тебе лучше… пойти собрать свои вещи, — мягко говорит он. — Мы с Айком упакуем остальные вещи за выходные.       Я киваю, вставая с дивана. Картман встаёт со мной.       — Я помогу, — бормочет он.       Он поднимается за мной по лестнице, пока папа и Лиэн обсуждают мои новые условия проживания. Достигнув вершины лестницы, мы оба рассеянно смотрим на закрытую дверь спальни моих родителей, прежде чем молча войти в мою бывшую комнату. Я достаточно аккуратный человек, поэтому мне не требуется много времени, чтобы найти всё, что мне нужно. Я сваливаю вещи в кучу на кровати, пока Картман начинает запихивать их в спортивную сумку. Когда я заканчиваю выбрасывать вещи из шкафа, то сажусь на кровать рядом с Картманом и помогаю ему собрать остальные вещи. Мы одновременно достаём одну и ту же футболку и смотрим друг на друга, когда наши руки соприкасаются. Я почти уверен, что мы оба покраснели.       — Так… теперь я живу с тобой? — тихо говорю я.       Картман кивает.       — Ага.       — Тебя это устраивает?       Он хмурится.       — Ну да.       Я пожимаю плечами.       — Это просто большой шаг. Для тебя это не слишком рано?       — Ну, у меня нет особо выбора, еврей. Я не встречаюсь с бездомными.       Я закатываю глаза на его неубедительную попытку пошутить.       — Я серьёзно, чувак.       Картман мелодраматично имитирует моё закатывание глаз и притягивает меня в крепкие объятия. Я автоматически утыкаюсь ему в грудь и вдыхаю. Сегодня на нём его любимая куртка, и запах кожи прекрасно сочетается с его обычным ароматом.       — Слушай, всё в порядке, — бормочет он. — У нас всегда были отношения на высоких оборотах. По-другому мы не можем. Это круто, — мои руки крепко обхватывают его, когда я чувствую его губы на своём лбу. Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня. — Кроме того, не могу придумать ничего лучше, чем когда ты рядом со мной двадцать четыре часа в сутки.       Я чувствую, что лицо снова раскраснелось от его слов.       — Правда?       Он ухмыляется.       — Да! Теперь я могу погладить эту сладкую кошерную попку, когда мне этого захочется.       Я криво улыбаюсь.       — Свинья.       Его весёлый смех заглушается, когда мои губы ненадолго прижимаются к его губам. Когда мы поворачиваемся, чтобы продолжить собирать вещи, я краем глаза замечаю большую тень, задерживающуюся в дверном проёме. Через несколько секунд она исчезает, и я слышу, как тихо закрывается дверь спальни моих родителей.       Две объемистые спортивные сумки спустя, я готов идти. Когда мы спускаемся вниз, мой папа и Лиэн обнимаются у входной двери. Я бросаю взгляд на Картмана, который вскинул бровь — ему немного неловко от того, что мой папа прикасается к его маме. На самом деле, это, наверное, имеет очень мало общего с тем, что это мой отец — возможно, он возражает против того, чтобы мужчины вообще прикасались к его маме. Папа бормочет что-то похожее на «большое спасибо», прежде чем выпустить Лиэн из своих объятий. Он поворачивается ко мне и грустно улыбается, обнимая меня.       — Кайл, ты мой мальчик, я люблю тебя, что бы ты ни делал и с кем бы ты ни был. Если Эрик делает тебя счастливым, то так тому и быть. Мне просто очень жаль, что до этого дошло — твоя мать, как обычно, ведёт себя неразумно.       Это не очевидно для Картмана или Лиэн, но я знаю тон голоса отца достаточно хорошо, чтобы уметь читать между строк. Он в ярости на маму. У меня такое чувство, что когда меня не будет, будет серьёзная ссора. Честно говоря, я рад. Нет ничего такого, чего бы моя мама не заслуживала, и это заставит отца почувствовать себя лучше. Да и ссора вряд ли расстроит Айка — он, наверное, просто тайно снимет всё на видео и отправит в «Самое глупое домашнее видео Америки», как обычно.       — Не расстраивайся, пап, — мягко говорю я. — Я же не далеко. И, как ты уже говорил, так будет лучше.       Отец кивает и медленно отступает. Затем он обращает внимание на Картмана, притягивая его в объятия ещё до того, как бедный парень успевает осознать намерения отца. Он издаёт писк удивления, роняя спортивную сумку, которую держал в руках. Жесть-ка трудно не рассмеяться над тем, каким испуганным и неловким он выглядит.       — Пожалуйста, присмотри за моим сыном, — говорит папа.       Господи Иисусе, я буду жить в квартале от него! А он себя ведёт так, будто мы с Картманом сбегаем в Новую Зеландию.       — Э… конечно, мистер Брофловски, — отвечает Картман.       — И постарайся забыть о том, что сказала Шейла. Потому что иногда важно то, что внутри. И я искренне верю, что в тебе должно быть что-то особенное, чтобы мой сын так сильно тебя полюбил.       Думаю, это одна из положительных сторон того, что я из семьи адвоката. Иногда отец точно знает, что нужно сказать. Напряжение, кажется, медленно покидает тело Картмана, и он нерешительно обнимает папу в ответ.       — Спасибо, — шепчет он.       Когда отец наконец отпускает его, Картман выглядит… тронутым? И немного заплаканным. Наверное, это самый близкий момент, который можно назвать моментом между отцом и сыном, который у него был. Надеюсь, их будет больше, раз уж мой отец так хорошо к нам относится. Если Картман готов разделить со мной свой дом, то я, конечно, не против разделить с ним отца.       Картман, Лиэн и я выходим из дома, не произнося ни слова — что ещё можно сказать? Когда папа закрывает за нами дверь, я оглядываюсь и замечаю, как колышутся занавески на окне спальни моих родителей. Улыбаюсь, потому что на задворках сознания всё ещё вижу проблеск надежды. Как мне кажется, всего за один разговор потенциальное согласие мамы на мои отношения с Картманом изменилось с «никогда» на «может быть».       Кто знает? Если мы будем продолжать работать над этим, возможно, в конце концов, у нас будет шанс найти золотую середину.       Когда мы вернулись домой, я перенёс вещи в свободную спальню. Знаю, что, наверное, всегда буду спать в комнате Картмана, но мы договорились, что лучше, если у меня будет своё собственное пространство — где хранить все свои шмотки и куда можно сбежать, когда Картман выводит меня из себя, что обязательно случается время от времени. Я уже почти закончил распаковывать вещи, когда Стэн зашёл узнать о результатах нашей встречи. Он был в ужасе, когда я сказал ему, что теперь я живу с Картманом, так как меня официально выгнали из дома. Мне кажется, я никогда не видел, чтобы он так сильно сжимал переносицу!       — Господи, чувак! О, блин! Это я виноват, да? Я знал, что не должен был снова вмешиваться! Венди сказала мне не звонить! Я должен был её послушать!       — Чувак, остынь! Ты говоришь как Твик! — смеюсь я, сжимая плечи Стэна. — Всё в порядке, правда. Я рад, что ты позвонил. Мы с Картманом оба не против этой идеи.       Стэн озабоченно пожёвывает нижнюю губу. Он не выглядит убеждённым.       — Уверен?       Я уверенно киваю.       — Абсолютно.       Он секунду изучает моё лицо, прежде чем улыбнуться.       — Ну… наверное, пока ты счастлив, всё в порядке. Если тебе понадобится ещё какая-нибудь помощь от меня, ты знаешь, где я.       Я собираюсь поблагодарить его, но он резко обнимает меня. А это ещё что такое? Я ценю его чувства, но сегодня я будто попал в эпизод сериала «Друзья».       — И помни, — говорит Стэн. — Если тебе когда-нибудь надоест жиртрест, можешь остаться у меня.       — Эй! — кричит Картман из кухни. — Я всё слышал это, ебучий хиппи!       Мы смеёмся и расходимся, пока Стэн поспешно удаляется.       — Увидимся завтра, Кайл.       Я машу ему рукой, когда он уходит, а затем бегу обратно по лестнице, чтобы внести последние штрихи в обстановку моей новой комнаты. Закончив, я забрался на кровать. Этот день был таким эмоционально опустошающим, но я правда верю, что всё закончилось к лучшему. Жизнь с Картманом станет для меня, по крайней мере, учебным опытом — у меня такое чувство, что мне ещё многое предстоит узнать о нём, как хорошее, так и плохое. Но вся эта ситуация определённо станет испытанием для наших отношений. Я говорю об этом в положительном смысле — я правда верю, что мы готовы выдержать это испытание.       Я ворочаюсь. Не думаю, что мне нравится эта кровать так же, как кровать Картмана — возможно, потому что его крупные формы не сделали этот матрас таким же мягким и податливым, как его. Как раз когда я начинаю устраиваться поудобнее, раздаётся стук в дверь, и входит Картман, ухмыляясь.       — Привет, еврей.       Я ухмыляюсь в ответ.       — Привет, жиртрест.       Он скользит на кровать и ложится рядом со мной. Несколько мгновений мы молча смотрим в потолок. Интересно, он так же устал, как и я? Картман вздыхает и бросает взгляд на дверцу шкафа, куда я приклеил плакат с Альбертом Эйнштейном. Он хихикает.       — Чувак, ты с детства хранишь этот тупой плакат?       Я поднимаю бровь.       — И это говорит парень, у которого над кроватью до сих пор висит плакат «Шоу Терранса и Филипа»?       Картман фыркает.       — Ну, да! Терранс и Филип были легендами, они приносили радость и смех в сердца многих. А что этот Инштейн сделал для человечества?       Я закатываю глаза.       — Много чего. И надо говорить Эйнштейн, дебил.       Картман просто пожимает плечами.       — Пофиг. У евреев дурацкие имена.       — Ты тупой идиот, ты знаешь это?       — По крайней мере, я не рыжий.       — Я думал, тебе нравятся мои волосы.       — Да. Но ты всё равно рыжий.       Я зеваю.       — Как скажешь, тупица. Я слишком устал, чтобы спорить с тобой.       — Это прекрасно. Теперь мы можем спорить, когда тебе захочется, — я практически слышу улыбку в его голосе. — Я так охуенно рад, что ты выбрал меня, а не свою маму.       А был ли это мой выбор… Ну и ладно.       — Она сама виновата, что поставила меня в такое положение.       — Эй, не ругай её. Это самая крутая вещь, которую она когда-либо делала.       Я устало киваю.       — Это единственная крутая вещь, которую она когда-либо делала.       — Хотя это довольно хреново, — задумчиво замечает Картман. — Если она не хочет, чтобы мы были вместе, зачем ей ставить тебя в такое положение, когда у тебя нет выбора, кроме как жить со мной?       Я пожимаю плечами.       — Наверное, она думает, что мы слишком молоды, чтобы жить вместе, и что в конце концов я вернусь к ней домой.       Картман пренебрежительно фыркает, и мне приятно это слышать. Полагаю, он тоже считает, что мы справимся с этой задачей. Но просто чтобы уточнить…       — Но… — говорю я.       Он смотрит на меня.       — М?       Я встречаю его взгляд.       — Тебе не кажется, что мы слишком молоды, чтобы жить вместе?       Картман на секунду задумывается, потом усмехается и переворачивается на спину, упираясь мне в бёдра. Его руки прижимают мои плечи к кровати, он приближает своё лицо к моему, его глаза игриво блестят.       — Думаю, мы слишком молоды, чтобы делать многое из того, что мы делали вместе, — мурлычет он, слегка целуя мою шею. — А ещё я думаю, что твоя милая мама недооценивает нас, мой дорогой Кайл.       — Согласен, — усмехаюсь я, вздрагивая, когда его язык касается моей ярёмной вены. — По обоим пунктам.       Картман рычит во всю глотку, и его зубы нежно касаются кожи моей лопатки. Мои руки скользят по его рукам и ласкают его плечи, и я поворачиваюсь лицом, чтобы поцеловать его в щёку. В ответ он сильно прикусывает мою шею. Я резко вдыхаю, издавая низкое шипение, когда воздух прорывается сквозь стиснутые зубы. Он неистово сосёт мою кожу, и мои бёдра естественно выгибаются вверх, встречаясь с его бёдрами. Он прижимается ко мне в ответ — наши уровни возбуждения равны. Он освобождает мою кожу и легко раздвигает мои губы языком — мой язык встречает его с обычным гостеприимством: мои тёплые губы ласкают его язык, а пальцы вцепляются в его волосы, подстёгивая целовать меня сильнее.       Затем Картман резко отрывается от меня и встаёт. Какого хрена? Он ухмыляется, поправляет одежду и протягивает мне руку.       — Пойдём. Ужин почти готов, и теперь, когда ты живёшь под моей крышей, я намерен накормить твою тощую задницу.       Я закатываю глаза, когда он поднимает меня на ноги и тащит к двери спальни. Я кривлюсь от дискомфорта, мне трудно идти из-за внезапно ставших тесными джинсов. Чёрт бы его побрал! Как он мог подумать, что меня заинтересует еда, когда он только что так меня возбудил? Я не хочу ни есть, ни пить, ни даже спать, несмотря на то, как я устал. Всё, чего я сейчас хочу, — это он.       Но разве это не те чувства, которые привели нас туда, где мы сейчас находимся? Всё, что я когда-либо хотел, это он. Я зависим от него.       Я связан его цепями, и я не хочу, чтобы он освобождал меня.