Summary: море, дракон и солнце
———————
Шейра
———————
Драконы были существами привычек и кладов, и Шейра с Эймондом не были исключением. Чтение и письмо были их привычками, а уединенный стол был их кладом – стол, часто усыпанный бумагами, книгами, перьями и чернилами. Любая книга, которой им удавалось завладеть, становилась их собственностью. Никто никогда не заглядывал в их маленькую обитель, и никто не отваживался искать их за стопками книг, которые менялись, как приливы и отливы в Черноводном заливе. Это было не намеренно – этот… этот танец, в котором они начали запутываться. Эймонд просто знал, что будет и дальше приходить в библиотеку, к этому столу. Шейра просто знала, что должна продолжать писать, продолжать читать в библиотеке, за этим столом. Поэтому для них оказалось простым совпадением, что они каждый день сидели за одним и тем же столом в одно и то же время. Иногда они разговаривали, а иногда нет. Иногда один фыркал, а другой закатывал глаза. Иногда Эймонду надоедали его книги по истории, и он со вздохом протягивал руку в ожидании, когда Шейра передаст ему либо свой рассказ, либо одну из своих книг по ботанике – он стал читать их чаще, только из-за того, что не мог быть в чем-то хуже нее. Иногда Шейре становилось скучно, и она либо клала голову на руки и засыпала, либо приносила свои пяльцы для вышивания, или иногда задавала Эймонду вопросы на валирийском об истории их дома. (Иногда он потакал ей. Иногда он наблюдал, как закрывались ее глаза, и говорил себе сосредоточиться и оставить ее в покое, но иногда, когда она сидела рядом с ним, он не мог удержаться, чтобы не протянуть руку к ее щеке, борясь с желанием прикоснуться к ней и ее темным волосам, которые были так непохожи на его собственные). (Иногда Шейра твердила себе не садиться рядом с ним. Иногда она делала это без всякой причины, просто чтобы смотреть, как он исправлял ее работу, а иногда, когда она опускала голову, ей казалось, что его валирийский был довольно мил, что он, возможно, был добр, позволяя ей отдыхать, и не беспокоя ее, несмотря на то, как сильно она боролась с желанием уснуть, когда он начинал говорить тем низким, нежным тоном). Некоторые дни были радушными. В некоторых днях были нотки смеха. Некоторые дни были спарринг-турнирами бастарда и глупца. Некоторые дни были простыми, и они разговаривали обо всем и ни о чем. Некоторые дни были спорами, пронизанными весельем, некоторые – ядом, некоторые – звучанием, которое ни один из драконов не мог уловить. А некоторые дни были похожи на сегодняшний. Странный. — Моя матушка желает, чтобы Джейс и Бейла поженились до того, как мы вернемся на Драконий Камень, — сказала Шейра, лениво перелистывая довольно толстый фолиант о различных видах трав, встречающихся в Речных землях. Она и не знала, что там столько видов растений, да и в целом. Утомительное занятие, — они хотят, чтобы дедушка тоже был там. — Хмм. В такой день, как сегодня, Эймонд не особо заботился о пустых разговорах, слишком сосредоточенный на чтении записей о становлении Старой Валирии. Иногда, когда он входил в покои отца и видел массивную модель дома их предков, часть его желала продолжить это дело. Завершить ее для своего отца. Возможно, из-за отчаянной потребности в признании. Возможно, потому, что он считал это хорошим применением истории. Возможно, потому, что он думал, что это может понравиться ему так же… так же, как ему понравилось вырезать дракона для Шейры. Шейра поджала губы и сцепила пальцы вместе, положив подбородок на сложенные руки. Она долго смотрела на Эймонда, наблюдая, как его сосредоточенность проявлялась в резких чертах его лица. Она знала, что, когда его особенно интересовал предмет, о котором он читал, у него подрагивали губы и челюсть. Один уголок его тонких губ приподнимался вверх, а другой подергивался в сторону, и он три раза подряд быстро сжимал челюсть при чтении каждой страницы – два, если находил информацию скучной, пять, если интригующей. Если она ему не нравилась, он хмурился и раздувал ноздри, прежде чем захлопнуть книгу. Сегодня, должно быть, он был заинтересован. Но Шейре было скучно. Джейс и Люк помогали Джоффри сблизиться с Тираксесом. Бейла катала Рейну на Лунной Плясунье – меньшая драконица знала, что девочки были близнецами, она должна была, иначе никогда бы не подпустила к себе Рейну. Шейра не могла сказать, где были ее мать и отец, хотя после того, как случайно застала очень страстный поцелуй между ними этим утром, она нахмурилась, гадая, что могло произойти после. Как еще можно было объяснить рождение троих детей за последние девять лет? Она вздрогнула и попыталась выкинуть этот образ из головы, надавив ладонями на глаза. — Что ты делаешь? — спросил Эймонд. Шейра посмотрела на него сквозь пальцы. — Пытаюсь кое-что забыть. — Например? — он перевернул страницу, все еще глядя в книгу, которую нашел. Название гласило «Дома Старой Валирии». — Ничего, — ответила она, не желая объяснять причину – особенно ему. Это также не помогло бы прояснить ее разум, — Хелейна сегодня занята или… — Она проводит день с моей матерью, — быстро сказал Эймонд, — ты и так в последнее время уделяла много внимания моей сестре, — Шейре показалось, что такой резкий ответ был слишком жестоким, но она уже начинала понимать привычки Эймонда. Краткость и отрывистость были его самыми легкими способами общения. Особенно когда речь шла о ведении беседы. Она считала, что он был гораздо более занимателен – если это применимо к данному термину, — когда он был действительно заинтересован в разговоре. Его взгляд метнулся к ней, и ей потребовались все силы, чтобы не вздрогнуть, — что ты пыталась забыть? — Как же раздражает, — пробормотала Шейра, закатив глаза. Она подперла голову одной рукой и принялась теребить потертые уголки своей книги, — я увидела кое-что, что предпочла бы не обсуждать, дядя, — ее взгляд метнулся к нему, — удовлетворен? Это пробудило его интерес. — Ни в малейшей степени, племянница. — Жаль, — вздохнула она. — Расскажи мне. — Не смей предъявлять ко мне требования. — Я буду делать все, что захочу. Я принц. — А я принцесса. — Я старше. — А если бы я сказала матери, что желаю этого, я бы все еще была наследницей Железного трона, — сказала Шейра, встретив жесткий взгляд Эймонда. На ее губах появилась легкая улыбка. Это было гораздо интереснее, чем его бесцельное мычание и короткие кивки. Его челюсть дважды щелкнула. Ах. Упоминание о моем праве по рождению. Шейра ухмыльнулась, постукивая пальцами по столу, — тебя это расстраивает, дядя? — валирийский слетел с ее языка. — Что я опережаю тебя в линии наследования? — Это не так. — А я думаю, что да. — Тогда ты глупа, племянница, — прошипел он. Шейра слегка наклонилась над столом, выдерживая его пристальный взгляд. Она не боялась его. Не сейчас. Вот если бы черная бездна отравила его пурпурную радужку, тогда она бы испугалась. Тогда она вспомнила бы, как он держал ее жизнь в своих руках. Как яд сочился из каждого слова, когда он склонялся над ней, словно гадюка, готовая вонзить клыки в свою жертву. Однако прямо сейчас его нос был вздернут, брови нахмурены, а челюсть сжималась от раздражения, но он не был жестоким, и поэтому Шейра могла дышать спокойно. Он не стал бы перегибаться через стол и душить ее. (Она все еще не могла надеть свое рубиновое колье. Его руки все еще преследовали ее сны). (Эймонд каждый день сожалел об отсуствии колье. Однако без него ее шея была зрелищем более прекрасным, чем обнаженные формы любой женщины). — Если я хорошо помню, дядя, и, — она пренебрежительно махнула рукой в сторону его книг по истории, — поправь меня, если я ошибаюсь, но титулы и земли переходят к первенцу, верно? А я – первенец Рейниры Таргариен, наследницы Железного трона, — она постучала себе по подбородку, — на самом деле, я отчетливо помню, что от кандидатуры Деймона отказались в пользу моей матери. Дочери, которую предпочли вместо дяди. Эймонд насмешливо хмыкнул. — Ты отказалась от своего права. — Отказалась. — Почему? Шейра пожала плечами, чувствуя, как в ее сердце на краткий миг вспыхнула победа. Она должна была гордиться этим, когда могла, ведь в присутствии Эймонда Таргариена это было мимолетно. — Я не гожусь для правления, — честно ответила она. — А твой младший брат – да? — Он подходит для этого. — Что такого может сделать он, чего не можешь ты? Что такого может сделать Джекейрис, чего не могу я? Шейра поджала губы и взглянула на потолок, перечисляя в уме, почему именно ее брат лучше подходил на эту должность, а не она. — Ну, он гораздо больше времени посвящает изучению истории этого королевства, в то время как мне нравится… мне нравится читать о растениях. Ему нравится рассказывать и читать о философии предыдущих правителей. Он может понять, где они ошибались, какие решения были правильными, а какие нет, — она скрестила руки на груди и откинулась в кресле, напряженно размышляя. Однажды ее мать попросила Шейру предоставить список причин, причем веских, как потребовала она, прежде чем назвать Джейса своим наследником. Это было то, что она помнила наизусть, — он способен выдержать трудности жизни. Боги, он может вынести вид крови, а я видела этот трон. Если бы я хоть раз села на него, я уверена, что порезала бы палец и поддалась слабости своего сердца и разума! Не говоря уже о том, что, если бы война когда-нибудь охватила нашу страну, у него хватило бы навыков и мужества отправиться в бой со своими подданными. — Хм, — Эймонд прищелкнул языком, — ты описала и меня. — Разве? — Не притворяйся наивной, племянница. — Как бы я посмела сделать подобное, дядя? Эймонд резко зашипел и захлопнул книгу. — Что заставило тебя быть в таком настроении, чтобы так меня раздражать? — А что заставило тебя быть в таком скверном настроении, что все, что я говорю, тебя раздражает? — парировала Шейра. (Она. Она была причиной его скверного настроения. Почему он продолжал пытаться сосредоточиться на своей чертовой книге, а не на ее лице. Вместо того, чтобы наблюдать, как она облизывала палец, переворачивая страницы. Вместо вздохов отчаяния, которые срывались с ее губ всякий раз, когда она читала что-то утомительно скучное. Вместо низкого выреза ее синего платья в стиле Веларион с белой кружевной отделкой, умолявшего его взглянуть на выпуклость ее груди. Умоляя, чтобы он снова упал на колени и нашел спасение в ее объятиях, прижавшись ухом к ее сердцу. Ее прощение исцелило часть его души, но он боялся, что теперь она контролировала его. Он боялся, что должен следить за каждым ее поступком. За чем-то, чего он должен остерегаться, потому что она сможет усыпить его бдительность чувством вины, а после втянет его в грех. Он не мог позволить себе так пасть). (И все же, даже если уход был единственным способом убедиться в обратном, он не смог найти в себе силы встать со стула и оставить Шейру на произвол судьбы в библиотеке). Шейра подумала, что, судя по тому, как дернулась его рука, он, возможно, хотел провести ею по волосам. Как способ избавиться от разочарования, от которого так злобно затрещали его оковы. Но он не поддался этому желанию – Шейра чуть не захихикала, подумав, что было бы забавно увидеть, как он растрепывает свои безупречно уложенные волосы, – и вместо этого он ущипнул себя за нос и фыркнул. — Что ты пыталась забыть? — снова спросил он, чем заслужил хмурый взгляд Шейры. Она посчитала его надоедливым, раз он продолжил задавать ей один и тот же вопрос. (Он посчитал справедливым, что если она могла так легко разжигать огонь в его крови – и оскорблять его так откровенно, как она только что сделала в отношении своего «высшего происхождения», – то он мог бы наслаждаться тем, как она неловко заерзала в своем кресле. Как она провела ногтем по губам и смотрела куда угодно, только не на него. Ему не только нравилось наблюдать, как она извивалась – она это заслужила, – но ему так же стало любопытно. Что могло заставить девушку замолчать? Девушку, которая, казалось, почти каждый день была полна решимости болтать с ним без умолку?) — Я уже… — Да, да, племянница, — Эймонд ухмыльнулся, склонив голову набок, — ты уже сказала, что это пустяк, но, похоже, это вовсе не пустяк. Так… что же это? Ну же, поделись. Шейра застонала и закрыла лицо руками, впившись ладонями в щеки, чтобы попытаться прогнать жжение от смущения. — Я увидела… — Ты увидела… ну же, что ты увидела, пташка? Пташка. Как снисходительно! Шейра стиснула зубы и, открыв рот, чтобы просто вымолвить это, приостановилась. На ее губах появилась улыбка. Шейра Веларион и раньше практиковалась в поцелуях. Да, только с Рейной, но все равно целовалась. Когда она росла, ее мать объясняла ей тонкости появления детей, говоря, что это не всегда должно быть болезненно или ужасно, однако что это может доставлять удовольствие женщинам так же, как и мужчинам. Ужасающая идея, да, но Шейра познала это удовольствие. Она доставляла его себе, когда нуждалась в нем, и стыд не захватывал ее сердце или нутро, пока волны эйфории каскадом накатывали на девушку. Она не практиковалась в этом ни с кем другим – некоторые моменты ласк с Рейной, когда они были моложе, не считались таковыми; конечно, это было приятно, но не сравнимо с тем моментом, когда она правильно сгибала пальцы внутри себя – однако, она знала тела людей, и не чувствовала… странности из-за этого. Из-за обнаженных тел. Она видела шлюх в Королевской Гавани с обнаженной грудью или промежностью, видневшейся сквозь прозрачные юбки. Это не заставляло Шейру съеживаться. Да, это казалось ей красивым, но ничего такого, что заставило бы ее стесняться. Но у нее закралось подозрение, что сидящий напротив нее принц не разделял подобной точки зрения. Что его боги не допустили бы такой легкости в отношении извращений. Что это могло бы разъесть его и привести в праведный припадок. Шейра усмехнулась и, обхватив лицо ладонями, сказала: — Я увидела начало совокупления моих матери и отца, когда отправилась их искать, — наглая ложь, но, когда она заметила, как напрягся Эймонд, она поняла, что это того стоило. И стоило во сто крат больше, когда он сжал челюсть дважды. — Это… — Отвратительно, — закончила Шейра за дядю, — да, я более чем осведомлена. Я не осталась смотреть. Но затем он замолчал. Замолчал, когда должен был нести какую-то чушь о богах, грехах и благословениях. Шейра встретила его пристальный взгляд. — О, Седьмое пекло… — выдохнула она, пока смех начинал клокотать в ее груди, — ты… ты подумал, что я… ты подумал, что я следила за своими… своими родителями? Он молчал, лишь смотря на нее, пока его челюсть подергивалась. Она подавилась собственным смехом и согнулась, выпустив волну бурного смеха, который отразился от стен библиотеки. Она не могла в это поверить! Эймонд думал, что она бы осталась смотреть на что-то подобное? Он считал ее блудницей? Все тело Шейры затряслось, когда она пыталась остановить свой смех, когда она пыталась сжать губы, но ничего не могла с собой поделать. Это была слишком невероятная идея! — Может, я и не… — она слегка кашлянула, вытирая слезы с глаз, — стесняюсь человеческого облика, но неужели, дядя? Ты считаешь меня не лучше развратницы? — Ты родилась во грехе, — сухо сказал он, — и живешь во грехе. Я бы не стал исключать такой возможности. (Он считал ее полной противоположностью. Что любое проявление похоти заставит ее броситься бежать как можно дальше. Что если ее слабое сердце не может вынести крови и насилия, то она наверняка испытывает и отвращение к сексу). («Может, я и не стесняюсь человеческого облика…») (Эймонд сглотнул. С трудом). — Что ты имела в виду? — внезапно спросил он. — Не стесняться человеческого облика? Шейра наблюдала за тем, как посуровел его взор. Он не был таким острым, как его привычные взгляды. И уж точно он не был мрачным, обещающим насилие. Он выглядел… раздраженным? Но это не казалось таковым. По крайней мере, она не понимала, что это означало, кроме, возможно, неудобной для него темы? Она пожала плечами, а широкая улыбка все еще играла на ее губах. — Я не нахожу их особенно… унизительными? — было ли это правильным словом? — Я просто… если бы я увидела кого-нибудь таким же голым, как в день их рождения, я бы не стала кричать от испуга или… не стала бы стыдиться? — Тела созданы по образу Матери и Отца, — проворчал Эймонд, — их нужно прикрывать и относиться к ним с уважением. Шейра фыркнула. — Тогда, полагаю, Матерь вопила, когда я ходила купаться с Рейной на Драконьем Камне, — она скучала по этим моментам. Когда черные пески обнажались во время отливов, а солнце согревало все, что находилось под ними. Когда они с Рейной – и Бейлой, когда ей удавалось навестить их из Дрифтмарка, – оставляли мальчиков и тайком убегали к скалам и черным берегам у подножия. Когда они сбрасывали свои платья, сорочки и украшения и ныряли с высоких скал в темные волны. Иногда вода была холодной. Иногда она была серой и неспокойной. Иногда она была просто прекрасной, и они могли смеяться и купаться весь день, пока солнце не начинало обжигать плечи Шейры, оставляя их шелушащимися и покрытыми волдырями на несколько дней подряд. Улыбка появилась на ее губах, когда ее взгляд упал на стол, разглядев не деревянную поверхность, а прекрасные волны, которые отражали солнечный свет самым ослепительным образом, как будто боги – если они действительно существовали – наполнили воду жидкими алмазами. — Мы с Рейной всегда ходили на пляжи, когда погода была хорошей, а мои братья были со своими драконами, — тихо сказала она, — под замком есть небольшая пещера. Однажды сир Марбранд показал нам ее и сказал, что, если нам когда-нибудь понадобится по какой-либо причине покинуть замок с осторожностью… мы должны идти этим путем. Он спрятан под решеткой во внешней западной стене замка. И спускается прямо к пляжу. Там есть несколько камней. Высоких! С них можно нырять, когда нет прилива. Поэтому мы с Рейной спускались к пещере и скалам, расстилали свои платья, раскладывали корзины с апельсинами, виноградом и яблоками, и плавали часами, пока не начинался прилив с восходом луны. Это всегда было довольно весело. — Вы перестали туда ходить? — голос Эймонда был тих. Мягче, чем Шейра думала, что он мог быть. Она вздохнула: — В последнее время – да. Рейна стала чаще навещать нашу бабушку, особенно в связи с отсутствием моего дедушки на Ступенях, — и, возможно, его смертью, поскольку в последнее время не было никаких вестей о том, как он себя чувствует после того, как его нашли с перерезанным горлом. Шейра сглотнула слезы при мысли о шатком здоровье Корлиса, — раньше мы ходили туда постоянно, наверное… три года назад? Но моей матушке понадобилась помощь с младшими братьями, а Деймон делал все возможное, чтобы помочь Рейне оседлать дракона, и мы просто… Шейра нахмурилась. (И Эймонд, заметив, что девушка притихла, и изо всех сил стараясь не поддаться желанию представить ее загорелой, веснушчатой и покрытой морской водой, решил взглянуть на свою… библиотечную напарницу). (На ее хорошеньком личике читалась печаль – симпатичном для простого бастарда. И Эймонд уже давно решил, что ненавидит это. Он ненавидел то, что это заставляло его сердце сжиматься. Что вид подобной тоски выражался в ее хмуром взгляде и сведенных темных бровях, хотя ей не следовало создавать такие впадинки на своей прекрасной плоти. Матерь не доводила своих детей до отчаяния. И Эймонд пообещал, что больше никогда не прикоснется к Шейре. Он не причинит ей вреда. Его боги осудили бы его за это. Его мать возненавидела бы его, если бы он так поступил). (Эймонд знал, что не может позволить ее печали продолжаться. И одним из вариантов было пойти и накричать на его дядю и единокровную сестру за то, что они отняли у своей дочери такой источник радости. За то, что заставили ее делать то, что не входило в ее обязанности. Она не была матерью маленьких Эйгона и Визериса. Она все еще была молодой девушкой. Незамужней, не имеющей собственных детей. И как бы сильно Эймонду ни хотелось возненавидеть то, что она обнажала свое тело перед другими – что являлось меньшим грехом, но все же грехом, и, конечно же, не потому, что что-то зеленое скручивалось в его нутре при мысли о том, что кто-то другой видел ее такой, – он не мог найти в себе для этого сил. Не тогда, когда она была написанным образом слез Матери). — Идем. Шейра вздрогнула, смаргивая слезы, которые, к ее удивлению, образовались в уголках ее глаз. Ей протянули руку, и она медленно проследила взглядом с темно-зеленого кожаного рукава до лица Эймонда. Он не смотрел на нее, его тело было слегка повернуто в сторону, а лицо направлено к двери, но его рука была обращена ладонью вверх. Ожидание. (Шейра не прикасалась к нему с тех пор, как гуляла с ним по садам). (Эймонд не был уверен, почему он это сделал. Он просто знал, что хотел, чтобы она перестала хмуриться. Он хотел, чтобы ее боль утихла). — Куда мы идем? — тихо спросила она, вложив свою руку в его. («Опасно», — кричал ему разум, но его сердце было слишком далеко, чтобы услышать, потому что он уже стоял на ногах, когда ее гладкая ладонь накрыла его собственную. Однако он быстро поправил их, как только девушка поднялась на ноги. Ее рука покоилась на сгибе его локтя, как он часто ходил с Хелейной и матерью. Это было безопасно. Но его сердце жаждало вновь ощутить ее руку в своей). — Разве моя единокровная сестра никогда тебе не говорила, что если будешь много знать, то скоро состаришься? — спросил Эймонд, уводя Шейру от их стола. «Нашего стола», — подумала она. Ее желудок сжался, а сердце забилось о ребра сильнее, чем следовало. Она прижала тыльную сторону ладони к груди, надеясь, что то, что вызвало такую колющую боль, больше не вернется. — Да, но, — она взглянула на него, в его здоровый глаз, — мне также говорили, что знания на плечи не давят. — Хм. — Дядя. — Хм? — Пожалуйста, скажи мне? («Пожалуйста» на ее устах звучало восхитительно, и Эймонд чуть не споткнулся, зацепившись сапогом за каменный выступ зала, в который он ее привел). — Нет. — Почему же нет? Глаз Эймонда дернулся, и он потянул Шейру к скульптурной арке в стене. Она нахмурила брови, глядя на стену и гадая, что, черт возьми, затеял Эймонд. Здесь не было двери. Или окна. Ничего, кроме изваянной стены. Он осмотрел зал и хмыкнул с чем-то, что, по мнению Шейры, можно было принять за удовлетворение. Прислонившись ухом к стене, он несколько раз постучал по камню, а затем выпрямился и, все еще держа ее за руку, толкнул… дверь (?). Шейра моргнула, когда стена распахнулась, открывая вид на темный проход с лестницей и коваными перилами. Дядя не предупредил ее, прежде чем провести ее через проход и закрыть за ними дверь, погрузив пару в темноту, освещаемую лишь слабым светом факела у подножия лестницы. (Эймонд поморщился от того, как ногти Шейры впились ему в руку). — Потому что тогда в этом не было бы интереса, дорогая племянница, — властно произнес он. Шейра не могла разглядеть деталей его лица, но знала, что он ухмылялся ей сверху вниз, глядя на нее со своей снисходительной аурой. Она насмешливо хмыкнула, и если бы не темнота, она бы спустилась по лестнице – куда бы она ни вела – без особых трудностей. Но Шейре никогда не нравилась темнота. — Что же, неужели проглотила свой язык от любопытства, племянница? — Нет, — процедила она сквозь зубы, крепче сжимая руку Эймонда. Она осторожно ступала по каменному полу лестницы, пыталась понять, где она заканчивается, — просто здесь… очень темно. — Ты боишься темноты, маленький дракон? — дыхание Эймонда обдало ее ухо, и Шейра подпрыгнула, спасенная от падения только тем, что ухватилась за руку дяди. — Ты веришь, что чудовища древности выползут из тени и утащат тебя? — в его словах прозвучала дразнящая насмешка, но Шейра не нашла в ней юмора, так как ее щеки пылали. — Не делай этого! — Я буду делать то, что мне заблагорассудится, Шейра, — прошептал он так сладко, что у Шейры потеплело в животе, — а теперь держись за перила и мою руку, чтобы мне не пришлось объяснять твоей матери, как я случайно довел ее единственную дочь до смерти. Шейра усмехнулась: — Я уверена, что ты бы возрадовался, дядя. — Отнюдь нет. (Он не планировал произносить это вслух). Их спуск был медленным и неуверенным, однако как только ноги Шейры коснулись грязи, она вздохнула с облегчением и поежилась в тусклом свете слабо горящего факела. Эймонд снял его со стены. — Где мы? — спросила она. — В одном из туннелей Мейгора. Шейра кивнула, оглядывая высеченные камни. — Я не знала, что они существуют. — Большинство этого не знают, — просто ответил Эймонд, — наш дорогой предок предал мечу всех своих каменщиков, архитекторов и строителей, как только они достроили Красный замок. Их кости погребены у нас под ногами. — Почему? — Чтобы сохранить свои секреты. Несмотря на мрачную судьбу тех несчастных, убитых Мейгором Жестоким, Шейра фыркнула. — Если мы здесь, то, полагаю, он хранил свои секреты не так хорошо, как ему хотелось бы. Поднеся факел ближе к своему лицу, Шейра заметила, как уголок губ Эймонда дернулся вверх. — Я полагаю, что нет. — Сколько их здесь? — Десятки, несомненно. Я потратил много времени, пытаясь найти их всех, но не думаю, что мне удалось даже приблизиться к этому. Шейра кивнула. — И куда они ведут? — Иногда они соединяют покои по всему замку. Иногда они ведут к потайным дверям, иногда к тупикам. Вот этот, — Эймонд наклонил факел вперед, — приведет нас к подножию Высокого холма Эйгона. Было что-то фантастическое в таких проходах, скрытых в стенах и под полами замка. Ужасные с точки зрения истории, ибо они были высечены в крови и смерти, и этого было достаточно, чтобы у Шейры скрутило живот, но это было завораживающе. — Значит, ты уже ходил этим путем раньше? — спросила она, взволнованная желанием узнать больше. Это было похоже на учебник истории, но гораздо более увлекательный. Ей казалось, что она могла бы слушать, как Эймонда рассказывает ей об истории целую вечность. Это был один из немногих случаев, когда она заметила, что он действительно отвечал на ее вопросы. Один из немногих случаев, когда он покидал свой плоский облик. Один из немногих случаев, когда он, казалось, действительно желал поговорить с ней. Или, может быть, дело было в том, что подобным образом он мог наставлять ей. — Мне несколько раз приходилось проводить сюда своего блудного брата. — И как ты его обнаруживал? — Это были знаки помощи Семерых. Иногда, когда мы были детьми, Эйгон становился… — челюсть Эймонда сжалась, и слова замерли на его губах, когда он нахмурился, — мне нужно было сбежать. От всех на мгновение. И однажды я прислонился к стене и… — И она открылась? — Матерь даровала мне свою защиту и открыла ее для меня, — быстрая и краткая поправка. «Конечно, — подумала Шейра, — тот, кто следует за Верой, не полагается на случайности. На все воля богов». Однако, как она полагала, попытка исправления Эймонда его же набожными методами не стала бы благочестивым поступком. Читая много книг по истории, Шейра могла бы предположить, что он был далек от Веры. Она не являлась последовательницей учрежденной религии, как он, но считала его даже более верным и набожным, чем некоторые септоны. Это Хайтауэр в нем, напомнила она себе, вспомнив о семиконечной звезде, которая почти каждый день висела на шее его матери. Если Шейра внешне ничем не напоминала своих Таргариенских корней, за исключением, пожалуй, носа, который с годами приобрел характерную горбинку, как у ее матери, то Эймонд вел себя совсем не как Таргариен, за исключением своего дракона. Дракона завоевания. — Это… — она прикусила щеку, пытаясь подобрать слова, которые он не воспринял бы как снисходительные или оскорбительные. Страх засел в ее памяти от мысли о том, когда она в последний раз сказала что-то столь язвительное – даже без умысла – своему дяде, — хорошо, что твои… что твои боги защищают тебя. — Хм. — Я полагаю, иногда полезно верить в причину всего, что происходит в нашей жизни. Чтобы чувствовать себя немного менее одиноким. — Хм. Шейре хотелось, чтобы он что-нибудь сказал! По крайней мере, «да» было лучше, чем его проклятое хмыкание скучающего одобрения. (Разум Эймонда помутился, поскольку он не мог понять, оскорбила ли его племянница таким образом, каким он думал. В ее тоне не было пассивной и язвительной жестокости, которую она прятала за своей милой маской. Если Эймонд не ошибался – хотя слова звучали неестественно, – она была… искренней). Он прочистил горло, помогая ей спуститься по последнему пролету лестницы. — Тебе пошло бы на пользу… посетить молитву. — Не думаю, что твои боги желают внимать молитвы от такой грешницы, как я, — усмехнулась Шейра, бросая ему в ответ оскорбления, которыми он ее осыпал. — Семеро милосердны даже к тем детям, которые так далеко отклонились от пути. — Если бы я вошла в септу, Эймонд, я действительно думаю, что вспыхнула бы праведным пламенем. (Этот образ, безусловно, заставил его усмехнуться). — Если бы ты была ведома моей собственной рукой, они бы не стали карать тебя так сильно. Шейра на мгновение приостановилась, пристально глядя на своего дядю. На мужчину, полного решимости оскорбить ее. Произнести жестокие слова. И вспоминая о еще более жестокой руке на ее шее. О попытке заставить ее чувствовать себя ничтожеством во всех смыслах этого слова. Но при том это был мужчина, который пять раз прочитал ее глупый маленький рассказ. Который носил ее цветы и терпел ее поддразнивания и длинные разглагольствования о ботанике в саду. Который извинялся у ее ног, просил прощения и клялся, что больше никогда не поднимет на нее руку с таким отчаянием в глазу, что Шейра не могла дышать. Который прикасался к ее лицу, приказывая ей дышать и нес ее, пока она смогла снова прийти в себя. Тот, кто… кто был способен на доброту в промежутках между высокомерием и черствостью. — Твой оте… твой… сир Харвин был последователем Веры, не так ли? — Я… — Шейра прочистила горло, не зная, как ответить. Ее мать редко говорила о Харвине, если вообще говорила, и Шейра помнила его достаточно хорошо, но она не знала его как своего отца. Только как меч, присягнувший ее матери. До тех пор, пока он не ушел. «Я буду чужаком, когда вернусь», — прошептал он Рейнире, но Шейра услышала его. И он стал чужаком. — Я, — сказала она слабо, — полагаю, что это так. — Если бы ты захотела помолиться за него Неведомому, — прошептал Эймонд, — я уверен, он бы выслушал. — Эймонд, если это один из твоих… — Это не что иное, как предложение, — он остановился и на мгновение повернулся лицом к Шейре. Она могла поклясться, что слышала вдалеке шум волн, совсем как на Драконьем Камне. Но она смотрела на Эймонда. Прислушиваясь к его дыханию. К потрескиванию догорающего факела. Она стояла с ним в темных туннелях Мейгора Жестокого, и все же страх не пронзал ее слабое сердце, как следовало бы. Она подумала, что, возможно, дело было в огне, который согревал ее. Это наполнило ее живот птичками, вызывая дурноту, от которой она не испытывала чувства тошноты, но которую она хорошо знала, когда впервые поцеловала Рейну. Однако она знала, что это не было одним и тем же. Этого не могло быть. Но ее душевная рана все равно гноилась, и ее пальцы впились в локоть Эймонда. (В свете пламени Эймонд не мог не разглядеть каждой детали освещенного лица Шейры. Оранжевое сияние затемнило ее веснушки. Оно окрасило ее приоткрытые губы в бордовый оттенок, похожий на лучшие гранаты из Дорна. Ее глаза, распахнутые и неуверенные, приобрели оттенок корицы, и Эймонду не хотелось, чтобы она отводила взгляд, пока он не сможет почувствовать запах пряностей в воздухе, и не сможет ощутить жар на языке. Тени, отбрасываемые на ее лицо, не могли заглушить сходство, которое она разделяла со своей матерью – со своим покойным отцом. И Эймонду показалось, что в свете факелов ее волосы невероятным образом потемнели, став почти черными, какими были беззвездные ночи, когда он парил на Вхагар высоко над облаками). (Лгать было грехом). (Сказать, что Шейра не была… прекрасна в тусклом оранжевом свете, было бы оскорблением Матери). — Предложение, — мягко сказал он, — вот и все, что я имел в виду. — Верно. Шейра сглотнула, и она могла поклясться, что Эймонд отразил ее движение. — Я не буду принуждать тебя, — сказал он ей. — Ты и не смог бы. — Я знаю, несносная девчонка. (Если бы ее взгляд остановился на его губах, чтобы просто посмотреть, как слабое оскорбление слетает с его уст, она бы не призналась в этом). (Но Эймонд уловил это движение. Он уловил это как раз в тот момент, когда у него перехватило дыхание). Ни один из них не был уверен, сколько еще времени они просто стояли, и только затухающий огонек факела прервал этот напряженный момент, побудив Эймонда быстро повести Шейру вниз, вниз, вниз по туннелю, пока дневной свет не просочился сквозь открытую дверь, открывая вид на скалистый берег Черноводного залива. Глаза Шейры расширились, когда они вышли из туннеля, и, не обращая внимания на своего компаньона, высвободилась из его хватки и, подобрав свои голубые юбки, побежала по усыпанному галькой пляжу. Запах соли заполнил ее нос, а пар оросил лицо. Здесь было не так уютно, как на Драконьем Камне или даже Дрифтмарке, но восторг с каждым шагом уносил ее все дальше и дальше от Эймонда и все ближе и ближе к воде. Прилив был слабым, но ей было все равно, потому что, когда она достигла первых волн, она быстро подвязала юбки выше колен и принялась снимать чулки и туфельки, хихикая, пока волны разбивались о скалы и обрушивались на нее брызгами. Она шагнула в мягко плещущиеся волны, подгружаясь все глубже и глубже, пока вода не стала угрожать намочить складки ее платья. Но ей было все равно, поскольку она смеялась и улыбалась так ярко, что даже солнце казалось тусклым по сравнению с ней. Шейра Веларион обожала море. (Факел выскользнул из рук Эймонда. Его должна была возмутить ее готовность обнажить свои ноги. Задрать юбки выше колен, показывая молочную плоть, которая всегда была скрыта юбками и чулками. Ему следовало бы отвернуться при первом же взгляде на веснушчатые икры, однако боги заставили его застыть, как застывают скалы – человеческий монолит среди высеченных водой камней). (Но не отсутствие ее приличий или ноги удерживали Эймонда в неподвижности. Его рука сжималась от отчаяния, которое он не мог объяснить, кроме как желанием погрузиться пальцами в темно-каштановые волны, ниспадавшие по ее спине и плечам. Это иссушало его рот до тех пор, пока слова не стали бессмысленными). (Это была ее улыбка). (Это был вид того, как морская пена беспрекословно принимала ее в свои объятия). (Это был смех, который лился с ее губ, и морщинки, видневшиеся в уголках ее глаз). (То, как она выглядела истинной Веларион – девушкой, рожденной морем. И Эймонд не мог оторвать глаз. Да он и не был уверен, что хотел этого). Шейра повернулась к Эймонду и со всей искренностью, приложив ладонь к губам, крикнула: — Спасибо, Эймонд! Он кивнул с другого конца галечного пляжа, и его лицо нахмурилось. Шейра подумала, что он расстроился, увидев ее такой раскованной, но она не позволит этому испортить ее впечатления. Она не позволит этому умерить ее радость. Радость, настолько сильную, что она унесла принцессу вместе с волнами, и почти побудила ее расстегнуть платье, чтобы окунуться в прохладную воду, из-за которой ей хотелось просто наплевать на все и упасть навзничь, чтобы плавать на спине. Как давно она не была в воде? Как давно она не чувствовала такого… такого счастья? Шейра смеялась, смеялась и смеялась. (А Эймонд медленно, но верно, нашел камень, на который можно было присесть. Он сел и просто наблюдал за радостью Шейры, даже когда это причиняло физическую боль его сердцу. Ему было больно от того, что ранее ему приходилось наблюдать за противоположностью радости, которая сейчас сияла на ее лице). («Должно быть, это грех, — так сладко прошептала предательская часть его сердца, — что девушке когда-либо приходилось испытывать желание нахмуриться»). (Эймонд не мог оставить ее одну. Он не мог. Матерь бы сильно обиделась, если бы он это сделал. Поэтому он наблюдал за ней, пока она не устала от соленой воды). (И ему ни на мгновение не показалось, что это было пустой тратой времени. Однако он действительно считал, что данный миг был единственно правильным способом провести свой день).———————
Рейнира
———————
Рейнира сидела за столом совета, перебирая пальцами старый мраморный шарик со странной ностальгией. Алисента вызвала ее и Деймона, и, хотя наследница Железного трона была насторожена – ее любимый муж даже больше, до такой степени, что сказал ей, что они не обязаны идти, – ей было любопытно узнать, чего от нее хотела королева. О чем могла желать побеседовать ее старая спутница детства. Впрочем, Рейнира надеялась, что речь касалась скорейшей свадьбы Джейса и Бейлы в Красном замке. Она надеялась, что Алисента, которая теперь казалась менее… настроенной на борьбу, обдумала ее предложение. Поэтому, Рейнира послала за Бейлой и Джекейрисом, чтобы они явились вместе с ней. Деймон отказался присутствовать. «Если это попытка установить мир, — сказал он ей, успокаивающе приложив руку к ее округлившемуся животу и поцеловав в лоб, — то будет лучше, если я не стану разрушать все словами, которые я годами приберегал для этой предательницы». Хотя она считала, что иметь Деймона под боком было бы неплохо, Рейнира знала, что он был прав. Она всегда была более здравомыслящей в их паре. И именно поэтому они были двумя языками пламени, которые горели как одно целое. Деймон, дикий и хищный. Она, испорченная и спокойная. Он был насилием, которого она жаждала, в то время как она была покоем, в котором он нуждался, как огонь нуждался в воздухе, чтобы гореть. Двери в Малый Зал совета открылись, и Рейнира почти усмехнулась, увидев недовольство на лице Отто. Он казался ей презренной крысой, и Рейнира упивалась тем днем, когда его боги, наконец, заберут его – то, что, как всегда обещал Деймон, могло произойти скорее раньше, чем позже, если бы она только сказала слово. Рядом с десницей короля был лорд Тиланд Ланнистер, Мастер над монетой. Рейнире невероятно не нравились оба мужчины. Неумелые и ядовитые, непригодные для ее умирающего отца. Что касалось темноволосого Королевского гвардейца, шедшего позади них… Рейнире было даже проще игнорировать его, чем уделить ему какое-либо место в своем сознании. Настолько противен он был. Когда она станет королевой, они будут отстранены, отправленные обратно в свои дома с поджатыми хвостами. Если Деймон оставит их в живых. Отто и Тиланд опустили свои шарики в подставки и заняли свои места, побудив Алисенту встать. — Эймонд? — спросила она Кристона, раскинув руки над столом. Рейнира взглянула на ногти своей некогда подруги. В ранках. Свежих. Кристон покачал головой. — Я не уверен, моя королева. Он также отсутствовал на тренировке, — сообщил он ей, — снова. Алисента вздохнула. — Хорошо, — сказала она, словно принимая поражение и медленно садясь во главе стола, — я не сомневаюсь, что он не в восторге от этой идеи и пытается бороться со мной единственным известным ему способом. Рейнира обменялась взглядом со своим старшим сыном и Бейлой. Такое признание казалось слишком личным для их присутствия. Она повернулась к Алисенте. — Ваша Светлость? — Мы рассматривали возможность заключения брачного соглашения для юного принца, — вместо этого ответил Отто, сидя напротив Рейниры, — но с таким духом и умом, как у него, несомненно, он догадался, чем может обернуться для него эта встреча. — Верно… — Рейнира запнулась. Ее не заботили будущие брачные перспективы младшего единокровного брата. На нее это никак не влияло, и она была гораздо более заинтересована в том, чтобы добиться одобрения свадьбы ее сына, даже несмотря на то, что она была будущей королевой – язвительный укол для ее гордости, — что касается брака, — спросила она, — Ее Светлость подумала над моим предложением? — Каким предложением? — спросил Тиланд с другого конца стола. Алисента прикусила губу. — Принцесса Рейнира желает, чтобы Джекейрис и Бейла поженились здесь, прежде чем они вернутся на Драконий Камень. Тиланд усмехнулся: — Моя королева, стоимость свадьбы для Короны… — Свадьбы будущих короля и королевы Вестероса, — быстро напомнила Ланнистеру Рейнира. Он нахмурился и кивнул, но Отто сохранил свой самодовольный взгляд, — мой сын станет королем после меня, королевы. Я хочу, чтобы мой отец стал свидетелем свадьбы хотя бы одного из своих внуков, и я знаю, что он тоже этого желает. — И почему же Вы не обручили его с принцессой Шейрой? — спросил Отто. — Она старшая из Ваших детей, и все же Вы хотите, чтобы ее младший брат женился раньше нее. — Как родитель, милорд-десница, я полагаю, что Вы можете понять мое желание, — ее фиолетовые глаза метнулись к Алисенте, — дать все лучшее для своей дочери. Рейнира знала, что если бы это было возможно, его взгляд прожег бы дыры в ее черепе. — Да, — пробормотала Алисента, — да, мы все хотим лучшего для наших детей. (Иногда, лежа в постели и глядя в потолок, она думала, что Рейнира была бы лучшей для нее. Если бы она могла вернуться в прошлое, она бы боролась за то, чтобы не выходить замуж за Визериса. Не лежать под ним безвольно, пока он принуждал ее к зачатию ребенка. Сына. А затем дочери. А после сына. И затем снова сына. Она рожала детей, когда сама была еще ребенком). (Она любила своих детей. Действительно любила. Она жалела, что не согласилась на предложение Рейниры выдать Хелейну замуж за Джейса много лет назад. Она жалела, что не согласилась выдать Шейру замуж за Эйгона – если бы только он не стал таким никчемным). (Однако время было жестоко и несправедливо, и оно отняло у нее возможность исправить любую из этих ошибок. Алисента почти сожалела о тех моментах. Но если бы она могла позволить Рейнире это, если бы она могла позволить ей сделать то, чего она желала для Шейры – это действительно было только их делом – тогда, возможно, у нее была бы надежда). (Несмотря на то, что разум Алисенты нашептывал ей обещания, что Рейнира убьет ее детей из-за их потенциальных притязаний на Железный трон – шепот, который звучал очень похоже на голос мужчины справа от нее. Или, по крайней мере, она пыталась убедить себя в этом). (Чтобы загладить свою собственную зеленую вину). — Лорд Тиланд, — заговорила Алисента, — может ли Корона поддержать свадьбу? Грудь Рейниры сжалась. Тиланд перевел взгляд с нее на королеву, затем встретился глазами с Отто и вздохнул. Его рука крепко сжала красно-золотой шарик, а костяшки пальцев побелели от раздражения, отразившегося на его лице. — Поскольку прошли годы с момента последней свадьбы, поддерживаемой нашей казной, моя королева, да, но… — Хорошо. Рейнира уставилась распахнутыми глазами на свою бывшую подругу. Алисента откинула прядь каштановых волос со своего лица в форме сердца и сцепила пальцы над столом, несомненно, испытывая желание ковырять ногти. Принцесса считала весьма… трагичным, что Алисента стала таким нервным созданием. Созданием с привычкой, которую разделяла Шейра. Это постоянно напоминало Рейнире о дружбе, которая у нее когда-то была и на которую она так сильно полагалась. Каждый раз, когда она видела, как Шейра ковыряла или грызла ногти, Рейнире требовалось все ее самообладание, чтобы не вздрогнуть. Не чувствовать себя так, словно ее пытают какие бы то ни было боги, которые существуют. За то, что солгала всего несколько раз, чтобы защитить себя, за то, что делала вещи, которые сошли бы с рук любому мужчине. — Где Шейра? — прошептала она, наклонившись к Бейле и Джейсу. Джекейрис пожал плечами. — Я не видел ее с тех пор, как отправился в Драконью Яму этим утром. (Бейла напряглась, и без того нервничая, сидя рядом с зелеными, и спешно попыталась вспомнить, какие оправдания они с Рейной обдумывали однажды ночью, чтобы защитить свою сводную сестру. Им еще предстояло поговорить с ней о том моменте в саду, но не нужно было быть гением, чтобы понять, где и с кем Шейра проводила свои дни. Однажды они прокрались за ней в библиотеку и увидели все ясно как день: Шейра сидела рядом с Эймондом, пара читала в дружеском молчании, и когда девушка заснула, Эймонд убрал с ее лица волосы, задержавшись пальцами на ее щеке). (Они скоро поговорят с ней, но пока что они пытались сохранить тайну Шейры. Отвлекающие разговоры о ее местонахождении, выдумывание предлогов для ее все более затяжных отлучек в течение дня, удерживание мальчиков от посещения библиотеки. Бейла не понимала, как Шейра этого не замечала, потому что, конечно, не могло быть так, чтобы она этого не видела. Как она могла не видеть? Когда Эймонд смотрел на нее так, словно она была глазом, который он потерял. Как она могла это упустить? Иначе зачем бы она проводила с ним время рука об руку, несмотря на вражду, которая разделяла их семьи? Конечно, должно быть, она… отвечала ему взаимностью. Бейла думала, что, так или иначе, это была единственная причина. Рейна, похоже, тоже была в этом уверена). — Я думаю, она могла пойти сегодня в сад, — сказала Бейла мачехе, — она что-то говорила о сборе цветов для новой припарки или что-то в этом роде? Рейнира улыбнулась. — Конечно, она бы так и поступила, — ее дорогая девочка. Ее первый ребенок. Ее единственная дочь. Она так отличалась от остальных. Дракон без крыльев, но с любовью к цветам и морю. Она вобрала лучшие черты ее и Харвина, с нежностью подумала Рейнира. Она любила своих детей. Всех. Она любила их больше самой жизни. Но Шейра… Шейра была всем и даже больше. Иногда Рейнира вспоминала о своих отношениях с покойной матерью, и, глядя на Шейру, когда она заплетала ей волосы и напевала ей песни на валирийском, женщина понимала, что Шейра была той, кем когда-то была она, а теперь она сама стала Эйммой Аррен. Матерью, которая любила свою дочь. — Когда бы ты хотела устроить их свадьбу? — спросила Алисента, отвлекая принцессу от ее мыслей. — Как только позволят средства и планы, — ответила Рейнира, — мы все скучаем по Драконьему Камню и хотели бы поскорее вернуться домой — особенно младшие дети, — но я хочу сделать это до того, как… Все в комнате поняли, что она имела в виду. — Лорд Тиланд? — Возможно, мы сможем организовать торжество в течение месяца, моя королева. — Месяц… значит, месяц, — Алисента натянуто улыбнулась. Изгиб ее губ был таким же, как и два десятилетия назад, когда они были моложе. Свободнее. Счастливее. (Или, по крайней мере, когда Алисента была счастлива, потому что Рейнира нашла свое счастье в своей родственной душе, единственном человеке, созданном для нее так же, как она была создана для него, в своей семье). (Алисента не была столь удачлива – что-то, что она считала наказанием за собственные грехи). (То, из-за чего она завидовала Рейнире и одновременно ненавидела ее). Далее обсуждались некоторые планы, и когда все было сказано и выполненно, Отто и Тиланд бросили на Рейниру язвительные взгляды, которые она легко проигнорировала. Она не боялась их. Нисколько. Она отослала Бейлу и Джейса – с улыбкой на губах, когда увидела, какими счастливыми были эти двое, как бы сильно ни пытались скрыть своих чувств из соображений приличия, – и осталась только она. И Алисента. И Кристон, стоящий на страже у дверей. — Рейнира. Принцесса повернулась и, подавив шок, наблюдала, как королева взяла ее за руку, медленно поглаживая по предплечью. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как они так держались друг за друга, и сердце Рейниры болезненно сжалось при мысли о том, что могло бы произойти, должно было и произошло бы, если бы ее отец не женился на Алисенте Хайтауэр. Ее самой дорогой подруге. Ее единственной подруге, когда-то. Она скучала по этому. Горевала об этом. И она оставила эти воспоминания позади с грустью в сердце и признанием того, что потеряла друга. (Алисента оплакивала мечты о торте и полете в Эссос, обнимая Рейниру. Ее вера, ее отец, ее праведность, ее собственная ненависть к себе не позволили бы ей больше задумываться о причинах боли). — Я… твой отец и я были бы очень признательны, если бы ты вернулась к нам, как только твоя семья прибудет на Драконий Камень. Я уверена, что твой муж сможет позаботиться о них в твое отсутствие, пока Визерис… (Просьба. Эгоистично). — Я подумаю об этом, — сказала Рейнира, похлопывая Алисенту по руке поверх своей. — Спасибо, принцесса. Губы Рейниры дрогнули в нерешительной улыбке. — Мне нужно будет… решить вопрос о помолвке Шейры, с кем бы то ни было, но я бы хотела, чтобы это было оформлено в письменном виде до моего возвращения. И если я буду чувствовать себя хорошо, — она положила руку на живот, — я вернусь верхом на драконе. (И буду есть только торт). Алисента кивнула. — Это было бы хорошо, — сказала она, — для всех нас. Думаю, твои… твои братья и сестра тоже были бы благодарны за это. За то, чтобы их сестра была рядом, — Алисента взглянула на Кристона и снова перевела взгляд на Рейниру. Мягкие коричневые тона смешались с настороженными фиолетовыми, — я решу вопрос о помолвке Эймонда с одной из дочерей Баратеона, если лорд Боррос все еще заинтересован в этом, и, возможно, однажды мы сможем провести в этом замке две свадьбы вместо одной? Дочь Баратеона? Рейнира не была уверена, хотела ли Алисента выдать эту деликатную информацию, ибо сама она не собиралась сообщать кому-либо из зеленых – пока нет, даже если Алисента так явно пыталась поддерживать некое подобие мира, так же как и Рейнира все эти годы, – за кого она рассматривала возможным выдать Шейру замуж. Это обсуждали лишь она и Деймон, ибо он был единственным, кому она доверяла подобную информацию. И хотя она не хотела, чтобы ее дочь покидала Драконий Камень, что-то подсказывало ей, что так будет лучше. И эта встреча лишь больше убедила ее в этом. Рейнира не могла этого объяснить, но она просто знала, что ей следует укреплять союзы везде, где только можно, даже если прикосновение Алисенты было теплым и нежным к ее руке. Отто Хайтауэр был человеком, которому Рейнира не доверяла, и, по ее мнению, он обладал слишком большой властью. Поэтому, несмотря на то, что в данный момент все было спокойно, Рейнира была уверена, что не может рисковать потерей ни одной из позиций. Особенно если учесть, что Баратеоны могут в скором времени связать себя брачными узами с детьми Алисенты. Опасная игра, безусловно. — Возможно, мы так и сделаем, — ответила Рейнира своей бывшей подруге. Она сомневалась, что Шейра выйдет замуж в Королевской Гавани. Единственный хороший и ценный вариант – просто не допустить этого. Рейнире нужно было поговорить со своей дочерью. Рассказать ей о том, что ее ждет. Она могла лишь надеяться, что Шейра поймет ее. — Спасибо… Алисента. — Конечно, Рейнира.———————
Кворен
———————
— Отец! — Хм? Кворен поднял голову со сложенных рук, чтобы посмотреть, как его юная дочь целеустремленно шагает по его покоям. Она выглядела не слишком довольной, ее черные кудри были убраны назад с заостренного лица, но его дорогая Алиандра была точь-в-точь как ее мать, и она давала об этом знать своим пылким нравом. Она остановилась рядом с его столом и протянула ему бумагу – со вскрытой восковой печатью, как он с неудовольствием заметил. — И это? — спросил он, беря письмо, чтобы прочитать его. — Ты послал предложение руки девушке, которая всего на несколько лет старше меня? — глаза Алиандры, почти черные, как от ярости, так и от их оттенка, пронзили душу Кворена. «Она так похожа на свою мать», — подумал он с тихой грустью. Смуглая кожа оттенка плодородной земли, созревшей для сбора урожая, черные кудри, которые ореолом обрамляли ее юное лицо, такое свирепое и в то же время такое красивое, и темные глаза, в которых часто отражались глаза самого Кворена, что ему никогда не нравилось после смерти жены. Ему было ненавистно, когда в глазах его старшего ребенка отражалось его собственное горе. Кворен вздохнул и прочитал письмо. — Мои советники сочли это хорошим вариантом, Алия, — сказал он ей, — и я отправил его более года назад. — Бастард? Бастард Таргариенов? — яд просочился с ее слов так же яростно, как и с блестящего лезвия его ятагана. — К бастардам здесь относятся не так, как в остальном Вестеросе, — напомнил он своей юной дочери, — и это не имеет значения. Мало того, что ее признал не только ее покойный отец и король, но и Рейнира Таргариен печально известна тем, что не одобряет никаких потенциальных предложений руки своей дочери. Это была всего лишь вежливость и единственный способ успокоить некоторых из этих дряхлых стариков, чертовски желающих, чтобы я снова женился. — Она едва ли старше меня! Да. В то время Шейре было семнадцать лет. Кворен одобрил отправку письма Рейнире Таргариен. Его это не особо заботило, и с тех пор он легко забыл об этом. И хотя его советники настаивали на том, чтобы он заключил новый союз с могущественным домом, он продолжал оплакивать свою жену. Родильная горячка забрала ее после того, как их четвертый ребенок отказался покидать ее утробу. И хотя прошло уже пять лет, Кворен был менее чем заинтересован в том, чтобы обзавестись новой женой. У него были наследники. Он любил своих детей. Он не желал ничего, кроме как наблюдать за тем, как его дочери и сын растут и обретают счастье, несмотря на то, что он был молодым вдовцом – всего тридцать три года. Он вспомнил время, когда именно Рейнира Таргариен могла стать его женой, когда король Визерис рассылал письма в дальние концы королевства, чтобы решить, кто станет принцем-консортом для будущей королевы. Отец Кворена рассматривал этот вариант. Он считал, что таким образом смог бы полностью подчинить себе Дорн. Но мать Кворена этого не допустила. Он, конечно, думал, что Рейнира вспомнит и просто посмеется над письмом, отправленным его советником. Вежливость, да и только. И все же, прочитав письмо, он понял, что дело обстояло совсем иначе. — Понятно, — пробормотал он, проводя ладонью по чернильно-черным волосам, — нас пригласили на свадьбу принца Джекейриса Велариона и принцессы Бейлы Таргариен. — И ты… будешь… будешь… развлекать ребенка! Кворен быстро пресек протесты своей дочери жестким взглядом. — Шейре Веларион скоро исполнится девятнадцать лет, Алиандра. — Она едва ли на три года старше меня! Как… как ты можешь жениться на ком-то столь молодом? Так скоро после… после… Вздохнув, Корен махнул дочери, чтобы она подошла к нему. — Это письмо не является согласием на предложение, моя дорогая девочка, — проворковал он, крепко обнимая Алиандру. Она была достаточно маленькой, когда умерла Мерия. Слишком юной, чтобы осознать истинный масштаб своих эмоций, но достаточно взрослой, чтобы понять, что произошло. Что случилось с ее матерью, в отличие от Кайла и Корианны, которые были слишком малы, чтобы понять, — принцесса Рейнира просто оказывает ответную любезность. Мы приглашены на свадьбу ее сына, будущего короля Вестероса, который взойдет на престол после нее, и если бы я захотел пообщаться с ее дочерью, то смог бы. Здесь нет никаких обязательств. Никаких обещаний. Никакой предстоящей свадьбы. Но из уважения, вероятно, следует поговорить с ней хотя бы раз, каким бы кратким ни был разговор, просто чтобы будущая королева не восприняла это как оскорбление. Ладно? Алиандра вздохнула и потерла глаза. — Я просто не… я не хочу, чтобы матушка… — Ее не заменят, — пообещал Кворен, — не сейчас. И никогда. Я клянусь тебе, Алия. Я любил твою мать больше жизни, и, если бы я мог, я бы взял ее болезнь на себя, чтобы она могла быть здесь, воспитывая тебя вместо меня. — Ты обещаешь? Она подняла свой мизинец, и, точно как в детстве, когда он держал ее у себя на коленях, отвечая на письма и правя как принц Дорна, он обхватил ее мизинец своим, прижав их большие пальцы друг к другу. — Я обещаю, — сказал он ей с улыбкой. Она, казалось, успокоилась, что позволило Кворену задышать немного легче, и он поцеловал свою дочь в макушку, — и тем не менее, не хочешь ли ты посетить Королевскую Гавань со мной? Было бы ужасно одиноко отправиться туда без моей сияющей звездочки. — Я слышала, что там пахнет дерьмом, — возразила Алиандра. — О, это так, — засмеялся Кворен, — но я просто не могу отважиться на это в одиночку. Эти северяне ужасно скучны, Алия. И я не смогу выжить, если рядом со мной не будет еще одной змейки. Это, казалось, ее не убедило. Тогда Кворен закатил глаза и в кои-то веки – ложь, так как он всегда уступал желаниям Алиандры, ведь она была его первенцем и одним из немногих отражений его дорогой жены – уступил, сказав то, что, как он знал, она хотела бы услышать. — Если там тебе кто-то приглянется, ты можешь… представить его мне в качестве потенциального кандидата для… Алиандра взвизгнула и обвила руками шею отца. — Спасибо, спасибо, спасибо! — она поцеловала его в покрытую бородой щеку и вприпрыжку побежала через личный кабинет отца. Алия была непостоянным созданием, легко отпуская ситуацию, как только насыщалась тем, что хотела получить. Если Кворену удастся унять ее гнев от мысли о том, что он женится на ком-то примерно ее возраста, он сделает все, что она пожелает. У него никогда не получалось не давать ей того, чего она желала. — Потенциального! — крикнул он ей вслед в качестве напоминания. — Да, да, отец! А теперь мне пора паковать свои лучшие платья! Кворен откинулся на спинку кресла, посмеиваясь над ее легкомысленным поведением, но, как только он снова остался один, его улыбка спала. Он не был из тех, кто наслаждался одиночеством в своем кабинете. Наслаждался пустотой без кого-либо рядом. Мерия обычно составляла ему компанию. Помогала ему править. Писала за него письма. А затем, после двенадцати лет совместной жизни в качестве друзей и любовников, она покинула его всего за три дня. Кворен больше не предавался любовным утехам, будучи не в состоянии стереть образ своей умершей жены из памяти. Наморщив свой ястребиный нос, Кворен перечитал письмо от самой Рейниры. Хотя он не вовлекал себя и Дорн в политику Вестероса, он с нежностью вспоминал свои письма к Рейнире. Она была умной девушкой, всего на два года старше его, и, хотя переписка была недолгой – их потенциальная помолвка, – он безмерно наслаждался их перепиской, ибо в его сердце быстро росло увлечение самой юной драконьей всадницей. Мимолетное и невинное, это было приятное воспоминание, из-за которого Мерия часто его поддразнивала. Возможно, именно поэтому Рейнира чувствовала себя уверенно, предлагая руку Шейры. Она почти знала Кворена. Или, по крайней мере, имела о нем представление. Возможно, он был единственным вариантом, с которым она чувствовала себя в безопасности. Прикусив щеку, Кворен отложил письмо в сторону и начал писать свой ответ. Он поблагодарил будущую королеву за внимание и подтвердил, что он и его дочь будут присутствовать на свадьбе Джекейриса и Бейлы. И он – его рука на мгновение замерла – пообещал, что пообщается с Шейрой, хотя бы для того, чтобы узнать, возможен ли такой союз. Ему не нравилась идея потенциальной женитьбы на девушке на четырнадцать лет моложе него, но он будет дружелюбен и почтителен. Как принц Дорна и старый друг Рейниры, он выполнит свой долг, а затем, когда и он, и девушка-бастард поймут, что такой брак невозможен, их пути разойдутся, и он сможет спокойно вернуться в Дорн со своей дочерью. Принц Кворен Нимерос Мартелл не женится на принцессе Шейре Веларион, и он пообещал это себе, своей дочери и памяти своей покойной жены.