green lies, black hearts

Эймонд отлично справился. Возможно, немного лучше, чем он предполагал. Он сбросил с седла мальчишку Талли – при этом его охватило глубокое чувство удовлетворения – и Блэквуда, и, как он предположил, возможно, Аррена. Но по другую сторону ристалища, дела Кворена шли так же хорошо, если не лучше. Правда, у него было состязание по очкам с молодым волком, лордом Криганом Старком. Это был интересный поединок. Еще интереснее было то, что Криган выступал со знаком внимания Бейлы. Молодая девушка казалась довольно расстроенной тем, что удача оказалась не на его стороне, хотя Эймонду показалось, что гримаса на лице его племянника была в десять раз более страдальческой. Эймонд не мог опустить взгляд на ряд ниже. Он не мог. Он сказал себе, что не сделает этого. Она была отвлекающим маневром. Маяком не света Богов или благосклонности Воина, а неудачи, которую сулит проклятие. Он был уверен, что если бы взглянул на нее, то проиграл бы. Что он был бы выбит из седла, а его личность была бы раскрыта в постыдном зрелище. Он не мог проиграть. Эймонд Таргариен не проигрывал. И с молитвой к Воину, поддерживающему его, он был уверен, что окажется победителем. Он должен был. Эймонд направил свою кобылу к трибунам и остановился рядом с Квореном, восседавшим на своем черном коне. На нем были ржаво-красные чешуйчатые доспехи, которые казались слишком легкими, а шлем он держал зажатым между животом и шеей лошади. Кворен окинул его взглядом и приподнял бровь, прежде перевести глаза на королевский балкон, направив копье к перилам. Самодовольный ублюдок. Эймонд проследил за его взглядом и сглотнул. Шейра теребила венок из календулы, перегнувшись через перила, с застенчивой улыбкой на губах. — Наконец-то пришли просить меня о знаке внимания, мой принц? Кворен. Она разговаривала с Квореном. Эймонд крепче сжал поводья своей кобылы. Они с дорнийским принцем уже обсуждали это. Конечно, они это делали. Кворен смеялся вместе с Шейрой. Они смеялись вместе, точно так же, как и прошлой ночью. Они смеялись так, как будто это была какая-то великая шутка, разделяемая только ими. Он должен был победить. — Или мне отдать его… Взгляд Шейры скользнул по Эймонду, и, хотя видимость через его визор была низкой, он все равно видел ее совершенно отчетливо. При солнечном свете он мог разглядеть каждую ее веснушку. Каждый из ее искривленных зубов. То, почему румянец на ее щеках был чем-то большим, чем просто солнечные отметины. Она подперла щеку покрытой ранками рукой. Вокруг ее ногтей была свежая кровь. Конечно, она ковыряла ногти. Эймонд задумался, было ли это единственным, что удерживало ее от обморока весь сегодняшний день. — Вы сегодня славно скакали, Сапфировый рыцарь из Речных земель, — хмыкнула она. — Не желаете ли Вы получить мой знак внимания? (Да). Эймонд прочистил горло и опустил голову, чтобы больше не смотреть на нее. — Я уже получил свой знак внимания, миледи, — хрипло ответил он, надеясь, что это прозвучало не слишком похоже на него самого. — Воин даровал мне силы выстоять весь сегодняшний день. (Ты видишь это, Шейра? Ты видишь свой платок? Ты видишь, что я уже пользуюсь твоим знаком внимания? Что мне не нужно просить?) — Ох, я понимаю, — она ухмыльнулась. — Один мой знакомый сказал бы то же самое, будь он сегодня здесь, — вздохнув, Эймонд понял, что она оглянулась на Кворена Мартелла. Он наблюдал, как она с улыбкой посмотрела на принца и опустила венок с календулой на его копье. — Скачите твердо и нанесите верный удар, принц Кворен. Кворен отвел копье в сторону, венок из календулы надежно опоясал расширенное основание, и склонил голову. — Как и весь сегодняшний день, миледи. Мне бы не хотелось терять Ваше внимание. — Тогда убедитесь, что завершите этот день сильным. — Как прикажет миледи. — И Вам, добрый сир, — обратилась она к Эймонду, хотя ему меньше всего хотелось смотреть на нее. Он не мог вынести слащавых слов, слетавших с ее розовых губ. Яд. Ее слова были ядом, — я желаю Вам удачи! Она лгала. Да и как могло быть иначе, когда она так откровенно даровала свой знак внимания Кворену. Когда она так явно была очарована южным принцем. Когда она без колебаний опустила свой венок на его копье. Если она предназначала свои слова Эймонду, возможно, ей следовало приберечь еще несколько. — Благодарю Вас, миледи, — процедил он, проталкивая слова сквозь стиснутые зубы лишь усилием воли, зная, что Мать требовала от него уважения к ее дочери. Оба всадника развернули своих лошадей, но не успели они разойтись по разные стороны ристалища, как Кворен окликнул Эймонда, поправляя шлем. — Напомните, как Вас зовут, добрый сир? Глаз Эймонда дернулся под шлемом при виде самодовольного принца рядом с ним. Кворен Мартелл был настоящим ублюдком – с его красным солнцем, украшавшим нагрудную пластину, поднятым забралом, демонстрирующим понимающую улыбку, и довольным блеском в обсидиановых глазах. Эймонд не доставил бы принцу удовольствия даже взглянуть на венок из календулы, свисающий с раскрашенного копья этого урода. Он бы этого не сделал. Он не нуждался в знаке внимания Шейры. (Он уже был у него). Прочистив горло, Эймонд выпалил: — Сапфировый рыцарь. — Сапфировый рыцарь… — Кворен распробовал слово на языке, а затем ухмыльнулся. — Красивый титул. Интересно, соответствует ли мужчина под этим шлемом такому имени… — его почти черные глаза опалили Эймонда, когда он оглядел его с головы до ног. — Ну что же, Сапфировый рыцарь? Вы все еще намерены выступить против меня? Знак внимания принцессы, несомненно, обеспечит мне победу, и в Дорне мы всегда чтим честный бой, поэтому я бы не хотел, чтобы Вы… — Скачите твердо и нанесите верный удар, — усмехнулся он. — Разве она не так сказала? Думаю, знак внимания вряд ли решит то, кто лучше ездит верхом. (Как причудливо, подумал Кворен. Одноглазый принц проявил себя). (Конечно, он так и подумал, когда увидел, что принц пропал с королевского балкона. А учитывая качество доспехов, в которые он был облачен – шлем показался ему знакомым – Кворен был удивлен, что никто до сих пор не собрал все детали воедино). (Однако мерзкий яд на устах принца Эймонда был интересен. Он позеленел от зависти, и Кворен задался вопросом, не привиделся ли ему момент близости между копной серебристых волос, наклонившихся слишком близко к темно-каштановым волнам). — Да, я полагаю, Вы правы, — согласился Кворен, опуская забрало. — Что ж, Сапфировый рыцарь, — он высоко поднял свое копье и кивнул, — скачите твердо и нанесите верный удар. Эймонд направил свою кобылу в противоположную сторону. Он крепче сжал копье, пока не почувствовал, что костяшки его пальцев побелели. Пока не осознал, что его рука дрожит в черной перчатке. Пока не почувствовал, что все его тело дрожит, и он знал, что его лошадь разделяет то же чувство. Хотя она и не была связана со своим всадником так, как Вхагар с ним, лошадь понимала его готовность. Его потребность. Его отчаянное желание победить. Конечно, исключительно из потребности втоптать Кворена Мартелла в грязь. (Чтобы Шейра могла обратить на него свое внимание). Нет. Эймонд глубоко вздохнул и наклонился вперед в седле. (В королевской ложе Шейра Веларион напряглась). (Когда «Сапфировый рыцарь» откинулся в седле, она наконец увидела это). (Ее платок. Тот самый квадрат ткани, который некий принц так и не вернул ей). («Я уже получил знак внимания, миледи», — сказал он ей, не так ли? Ее платок был закреплен на черном поясе, скрытом прямо под его черными доспехами с золотой отделкой. Конечно, она упустила это. Конечно, черт возьми, она так и сделала). (Но только она могла бы узнать его). (Ее сердце бешено заколотилось в груди, и она сильно прикусила окровавленную кожу вокруг ногтей. Ей хотелось крикнуть им, чтобы они остановились. Чтобы оба мужчины спешились. Чтобы поединок прекратился. Конечно, она не хотела, чтобы кто-то из мужчин пострадал). (Но сама мысль об Эймонде…) (Шейра прижала руку к животу, решив, что ее корсет на косточках внезапно стал слишком тесным. Она все сильнее и сильнее впивалась зубами в кожу. Если она продолжит терпеть боль, возможно, она сможет вспомнить, как нужно дышать? Возможно, она сможет…) Флаги были спущены, и Эймонд пришпорил свою лошадь. Она бросилась в атаку так быстро, как только тот успел вдохнуть, он вскинул щит и опустил копье. Сердце принца бешено колотилось, кровь бурлила, а дракон внутри взревел от одной лишь мысли о победе. Он вздрогнул от удара, задевшего угол его щита, но не пошатнулся, схватив новое копье и развернувшись так быстро, как только мог. Он также задел щит Кворена. (Деймон Таргариен наблюдал за происходящим в смятении. Он скорее надеялся, что таинственный рыцарь выбьет дорнийского принца из седла. Особенно после того, как последний откровенно попросил Шейру о знаке внимания, что окрасило его зрение в красный цвет, и, если бы не жена, он, возможно, сам вступил бы в схватку. И к черту доспехи). Эймонд снова направил свою кобылу вперед, прищурив глаз, пока не увидел только ржаво-красный металл и эмблему солнца на чешуйчатой броне. Пока не вскинул свой щит, не опустил копье и… Еще один удар, нанесенный обоими мужчинами. Эймонд издал вопль разочарования. Его плечо застонало от боли, когда покалывающее ощущение пробежало вверх и вниз по руке. Его копье раскололось, и ему определенно требовалось новое. Он выдернул последнее из рук какого-то дурака и снова пришпорил свою лошадь, разгоняя ее до скорости, которая, как он знал, была ему необходима, чтобы одолеть Кворена. Она фыркнула и заржала, пустившись полным галопом вниз по ристалищу. Эймонд резко вдохнул, снова прикрываясь щитом, наклоняясь вперед и опуская копье. Шейра кусала ногти. Краем глаза он заметил, как она кусает ногти. Разве она не знала, что должна прекратить это, пока по-настоящему не причинила себе боль… Конь Эймонда взвизгнул от удивления, когда копье ударилось о его щит, разнося в щепки его единственную защиту, а осколок дерева, пронзивший щель между его наплечником и нагрудником, скользнул внутрь, оружие выпало из его руки. Воздух вырвался из него с болезненным свистом, когда его спина ударилась о твердую землю. Он разинул рот, словно рыба, вытащенная из воды, и огонь обжигал его пересохшие легкие, которые сжимались в его надтреснувших ребрах. Боль пронзила его плечо, и он почувствовал, как кровь обжигает его плоть и просачивается сквозь цепь под пластинчатыми доспехами. Хотя в толпе раздалось несколько вздохов, он знал, что там все же ликуют. Вокруг раздавались одобрительные возгласы, сопровождавшие новым звоном. В ушах у него звенело, и ему хотелось лишь извиваться от боли. Лишь сорвать с себя шлем, чтобы его стошнило. Лишь свернуться калачиком, как один из жуков Хелейны, и умереть на утрамбованной грязью земле, пока от него не останется ничего, кроме свернувшегося трупа. — Сир! Сир! Малин. Голос этого сопляка был настолько гнусавым, что он мог слышать его даже тогда, когда Неведомый явился за ним, Эймонд был уверен в этом. Он знал, что не умирает, но его тело горело так, как будто это действительно происходило. — Вставайте, сир! Эймонд моргнул, слегка повернув голову, чтобы увидеть большие карие глаза Малина. Его кудрявая голова ярко выделялась на фоне солнца, и на мгновение, если бы никто не сказал ему, он бы подумал, что мальчик – точная копия Шейры. То, как мог бы выглядеть ее сын. Возможно, вдобавок ко всему, при падении он ударился головой. Короткие и отчаянные вдохи медленно проникали в его тело. В его сопротивляющиеся легкие. В его трясущееся тело – труп мог бы лучше владеть своими движениями, чем он сам сейчас. Малин подхватил шлем и сморщил нос, глядя вниз, на плечо Эймонда. — Э-э… сир, я думаю, у Вас идет кровь. — П-правда? — саркастически прохрипел он. Деревянный осколок все глубже и глубже вонзался в его плоть и мышцы. — Я думаю, да? Эймонд закатил глаз, стиснув зубы так, что ему показалось, будто его челюсть вот-вот расколется пополам. Звон постепенно стихал, и он мог слышать – нет, чувствовать – стук копыт и торопливые шаги лакеев. — Быстро отведите доброго рыцаря к мейстеру… Эймонд едва сдержал вскрик, когда ему помогли подняться на ноги; раненая плоть на его плече еще больше расширялась, когда осколок задевали. Малин старался изо всех сил – принц должен был отдать ему должное – заставить мужчин остановиться, но они не желали слушать мальчишку. Мужчины по обе стороны от него попытались оттащить его, но Эймонд Таргариен не был трупом, который можно было волочить. Он, спотыкаясь, отпрянул от мужчин. — Не… черт побери… трогайте меня, — прохрипел он, хватая себя за плечо. Малин поспешил к нему, протягивая руки, словно мог подхватить его, если он упадет. Эймонд усмехнулся под своим шлемом, глядя вверх на Кворена Мартелла. Чертов победитель Кворен Мартелл, который теперь поднял венок из красных и белых роз. Для королевы любви и красоты. Для Шейры Веларион. Ему было нечего сказать дорнийскому принцу. Пусть коронует свою принцессу-бастарда, подумал он. Пусть увезет ее в Дорн, и пусть они будут ужасно счастливы. — Позаботьтесь о том, чтобы Вас осмотрел мей… — Я могу… черт, — прохрипел он, когда боль пронзила кончики его обмякших пальцев, — поз… позаботиться о себе, ублюдок, — Кворен не понял высокого валирийского, но он, несомненно, понял его чувства. Если ранее дорнийский принц казался Эймонду обаятельным, то теперь он знал, как отвратительно выглядела эта равнодушная усмешка на его красивом лице. — Как жаль, — вздохнул Кворен, — что некоторые из ее семьи настолько низменны. Дорнийский принц дернул поводья своего коня и рысцой направился к королевской ложе под аккомпанемент бурных аплодисментов. Низменны? Эймонд усмехнулся и кивнул Малину, чтобы тот следовал за ним с турнирного поля. Одной рукой он останавливал кровотечение – бессознательно пытаясь скрыть багровые капли, уберегая от чьего-либо взгляда, – в то время как это жалкое зеленое чудовище поднимало свою прожорливую голову в его ноющей груди. Он мог бы показать Кворену Мартеллу, что на самом деле означало быть низменным. Шейра думала, что ее сейчас стошнит. Она увидела кровь. Кровь стекала по черной броне и пузырилась на грязи. Слабая дрожь охватила каждый напряженный мускул. Это заставляло ее сердце биться все быстрее и быстрее, а руки трястись. Она чувствовала, как Джоффри крепче сжимал ее руку. Она чувствовала руку Хелейны на своем плече, ее призрачное прикосновение. Шейра прерывисто вздохнула. Она могла лишь смотреть на кровь. На красную, горячую кровь, бурлящую под солнцем. Руки легли ей на щеки, а лицо откинулось вверх. — Пойдем, милая девочка, — прошептал ей Деймон на валирийском. — Ристалище – не место для такой голубки, как ты. Отчим поднял ее на ноги и, обхватив одной рукой, вывел с трибун. Она задрожала в его объятиях, слезы наполнили ее глаза и грозили потечь по щекам. Ее голова закружилась, в глазах потемнело, и она едва ли могла дышать. Ей было так трудно дышать, но она так сильно старалась… Дыши. Эймонд. Дыши. Эймонд. Деймон шептал ей ласковые слова, прижимая к себе, но все, что могла слышать Шейра – это резкий крик, который издал Эймонд, сидя на лошади. Все, что она могла слышать, – это гулкий удар его тела о грязь. Все, что она могла слышать, – это его хриплое дыхание, когда трибуны затихли настолько, что тишина окутала поле. Она знала, что никто не удивился бы тому, что у нее закружилась голова. Она знала, что никто не удивился бы тому, если ей понадобилось скрыться от подобного зрелища. Но не сама мысль о крови заставила ее пошатнуться. Это была кровь Эймонда. Лицезрение Эймонда причиняло ей боль, и сама мысль об этом заставила ее согнуться и выплеснуть содержимое желудка в грязь, пока отчим растирал ей спину и придерживал волосы. Это был Эймонд. (Когда Кворен остановился у королевского балкона, его охватило чувство разочарования из-за отсутствия Шейры. Но, как всегда достойный принц, он не колебался, когда его дочь повернула голову к девушке рядом с собой, и он короновал Бейлу королевой любви и красоты, как и полагалось по чести, поскольку она была хозяйкой турнира). (И, хотя он считал, что принцесса выглядела прелестно с венком из роз на серебристых кудрях, Кворен знал, что чувствовал бы себя удовлетворенным, если бы возложил венок на темные волны Шейры. Возможно, это стало бы заявлением о намерениях, засвидетельствованное публикой. И когда он встретился взглядом с фиалковыми глазами Рейниры, то понял, что она разделяет его чувства. Но она все равно кивнула головой). (Ее одобрение). (Кворен улыбнулся). (Все, что ему было нужно, – это одобрение будущей королевы на предложение Шейре. И будь прокляты остальные воздыхатели Шейры. Кворен Мартелл был не из тех, кто упускает то, к чему стремится. И он знал, что Шейра должна принадлежать ему точно так же, как он уже принадлежал ей).

———————

Шейра

———————

— Хочешь послушать сегодня рассказ, дедушка? Шейра пододвинула кресло, которое она всегда ставила рядом с его кроватью, и улыбнулась. Усталость тяжелым грузом легла у нее под глазами, но будь она проклята, если не навестит своего дедушку до того, как он выпьет маковое молоко. День был еще не поздний, солнце только-только скрылось за горизонтом, не прошло и получаса, и Шейра была одета в самую простую и легкую одежду, какую только смогла раздобыть. Это было бледно-голубое платье, тонкое на ощупь и струящееся практически при каждом вздохе – подарок бабушки на ее шестнадцатилетние, – которое облегало ее талию и фиксировалось лишь черным корсетом, плотно прилегающим к вырезу и поддерживающимся шелковыми завязками. Ее волосы были оставлены нетронутыми, просто расчесанными, и ниспадали по спине и вокруг лица девушки. Ей это нравилось. Это скрывало темноту под ее глазами. Она не сомкнула глаз. Шагая по комнате. Кусая ногти. Затем снова шагая. Кусая ногти еще сильнее. Она весьма похвально притворилась больной, когда ее пригласили на ужин с семьей, и вместо этого выскользнула из своих покоев, пересекая коридоры, пока не добралась до покоев Эймонда. Когда она добралась туда, служанка как раз уходила. — Он сейчас с великим мейстером, Ваше Высочество, — тихо сказала девушка. — Я слышала, с его драконом произошел несчастный случай. Это было не так, но Шейра все равно кивнула и вернулась в свои покои, чувствуя себя дурой. Она просто… она хотела убедиться, что с ним все в порядке. Она знала, что он в порядке, но… ей нужно было убедиться в этом самой. Ей всего лишь нужно было увидеть его. И таким образом, даже когда она лежала в постели, не моргая уставившись в потолок, сон ускользал от нее. Он не приходил, как бы отчаянно она ни умоляла. Тогда она схватила деревянного дракона со своего прикроватного столика и прижала его к груди, снова чувствуя себя глупым ребенком, которым была когда-то. Она держала его крепко и шептала ему. Она просила, чтобы с Эймондом все было в порядке, и, конечно, чувствовала себя глупо, но все же просила. Только тогда она, возможно, сможет немного поспать в час волка. По крайней мере, пока все были на первом дне поединков, она могла отвлечься чтением книг своему дедушке. Возможно, тогда она смогла бы вернуться в свои покои и выяснить, сжалится ли над ней сон, даже когда солнце поднимется высоко. — Моя милая, сладкая Шейра, — прохрипел Визерис с болезненной улыбкой. Он потянулся к ней, и она быстро приняла его руку, зажав ее между своими, — как ты… прекрасна сегодня. — Спасибо тебе, дедушка, — прошептала она. Откинувшись назад, она оглядела ящик стола, в котором оставила свой рассказ, достала его и положила себе на колени. — Послушаешь сегодня рассказ? — О… да, да, пожалуйста. Шейра улыбнулась и, все еще держа дедушку за руку, открыла переплетенную книгу – Эймонд переплел рассказ для нее – и нежно провела пальцами по написанным чернилами словам. Она прикусила щеку и перевернула страницу. — Жил да был молодой мужчина, известный тем, что слыл самым красивым в своем городе. — Звучит уже лучше, чем я, — хрипло усмехнулся Визерис. Шейра хихикнула, сжав его руку. — Я думаю, ты бы еще мог посостязаться с ним. Визерис обнажил свои гниющие зубы. — Ты… уверена? — Больше, чем когда-либо, — прошептала она, поднимая его руку, чтобы запечатлеть целомудренный поцелуй на костяшках пальцев. Это вызвало у нее улыбку, и она продолжила читать. — Юноша был известен всем под именем… Визерион, — ее дедушка фыркнул. — Визерион был добрым и благонравным, и его бескорыстные поступки помогли многим людям. Если и была нужна помощь, то Визерион оказывал ее при первой же возможности. Он был доволен той жизнью, которую вел, ни разу не подумав о том, чтобы позаботиться о самом себе, пока однажды в город не приехала молодая девушка, — Шейра перевернула страницу. — Эта девушка была намного красивее всех, кого он видел прежде, и Визерион был уверен, что она была воплощением того, как боги изначально задумывали людей. У нее были чудесные белые волосы, сиренево-фиолетовые глаза и выразительный нос, который, несомненно, передался бы и ее детям. Визерис постучал пальцами по ее руке. — Ее имя? Как ее звали? — Эймма. — Эймма? Шейра кивнула и наблюдала, как ее дедушка повернулся, чтобы взглянуть на потолок, уголки его губ приподнялись. — Это… прекрасное имя. Подходящее. — Я тоже так подумаю. — Хмм. — Эймма была такой же хорошей и добросердечной, как Визерион. Она помогала в септе, в школах, в сиротском приюте. Она позаботилась о том, чтобы каждый ребенок научился писать и читать. Она следила за тем, чтобы никто не ложился спать голодным, всегда открывая двери своего дома для тех, у кого не было очага, чтобы согреться, — читала вслух Шейра. — Все в городе называли ее самой добросердечной леди – да что там, самым добрым человеком, которого они когда-либо знали. Но как они могли так помыслить, когда рядом был Визерион? И вот добрый и бескорыстный Визерион решил убедиться, насколько доброй может быть эта Эймма. Он наблюдал за ее школой. Ему было позволено. Он наблюдал, как она преподает. Ему тоже было позволено. Он наблюдал, как она готовит. Конечно, ему было позволено! Он не понимал, почему теперь все любили Эймму гораздо больше, чем его. Из-за ее ли красоты? Оттого ли, что она умела петь? Или потому, что у нее были самые мягкие руки, которые когда-либо видел город? Визерион был озадачен, и поэтому он должен был выяснить, что делало эту Эймму такой непохожей на него… Шейра читала, читала и читала, отвечая на замечания и вопросы своего деда тихими объяснениями и ласковыми словами. Иногда он начинал смеяться. Иногда он хранил гробовое молчание. Иногда Шейра могла поклясться, что в уголке его глаза скапливалась слеза. Они дошли примерно до середины – где Визерион наконец понял свою глубокую любовь к Эймме, – когда боль Визериса начала проявляться. Он хрипел и стонал, и Шейра поняла, что должна дать ему макового молока. Она поднесла маленькую чашу к его губам, вытирая излишки платком. — Поспи немного, дедушка, — прошептала она, целуя его в лоб. — Сначала… сначала я хочу, чтобы ты, — дрожащей рукой он вложил ей в руку что-то холодное, — взяла это. — Что это? Шейра протянула руку и раскрыла ее, обнажив маленькое золотое кольцо с выгравированным на нем сигилом дома Арренов. — Дедушка, я не уверена, что понимаю… — Это принадлежало… т-твоей бабушке, — он обратил к ней свой затуманенный пурпурный глаз, — моей… моей Эймме. Губы Шейры приоткрылись, когда она попыталась подобрать нужные слова. Она должна была отказаться. Должна была. Она просто не могла… только не кольцо ее бабушки. Она даже не знала ее! Она не могла… она не могла принять подобную вещь и… и, конечно же, ее дедушка был… — Возьми его, милая… девочка, — прохрипел он, снова сжимая ее пальцы в кулак. — Она бы…она бы увидела, как ты его носишь. Ты просто, — прохрипел он, на мгновение откашливаясь, и отмахнулся от помощи Шейры, судорожно глотая воздух, — просто… совсем как она. — Дедушка, я… Она не была уверена, от усталости или искренней благодарности в ее глазах выступили слезы, возможно, это было и то, и другое, но ей было все равно. Она осторожно наклонилась, обнимая его так крепко, как только смогла, не задевая язв, и прошептала ему благодарность на высоком валирийском. Она знала, что он не поймет, но это был единственный способ выразить свои чувства. Она не доверяла общему языку, чтобы передать, как много это для нее значило. Он осторожно погладил ее по волосам, и девушка поцеловала его в щеку, садясь назад в кресло и надевая кольцо на средний палец правой руки. Оно сидело как влитое. Визерис улыбнулся, а она помогла ему устроиться поудобнее, укладывая на спину. — Я скоро вернусь, — пообещала она. — Х-хорошо, — прохрипел он. — Я люблю тебя. — И… и я тебя. Шейра улыбнулась. Точно так же, как отреагировала бы его дочь. Теперь она поняла, откуда это было у ее матери. Шейра отодвинула стул в сторону и попрощалась с дедушкой, задернув занавески и зажегши еще одну палочку благовоний, прежде чем уйти. Она осторожно закрыла за собой двери и прислонилась к ним, дрожащими руками прижимаясь к дереву. (А внутри покоев, когда сон начал окутывать Визериса туманной дымкой, он решил, что должен отдать свой перстень мужу Шейры. В противном случае кольцо Эйммы останется без своей второй половины. Да, он сделает это в ближайшее время). Шейра дала волю слезам. Она закрыла лицо руками, еще сильнее привалившись к двери, и просто заплакала. Она скучала по своему дедушке. Она скучала по тому времени, когда он еще мог ходить. Когда он щипал ее за щеки и дарил конфету, пока ее мать не смотрела, даже когда он был болен и нуждался в отдыхе. Когда он читал ей рассказы о рыцарях, любви и драконах. Когда он мог посылать ей письма, пока она жила на Драконьем Камне. Когда он… Пальцы Шейры вцепились в волосы, и ей захотелось вырвать их с корнем. Она хотела, она хотела, она хотела. Насколько жадной может быть простая девица? Насколько жадной может быть она? Насколько, черт возьми, жадной? Шейра откинула голову назад и опустила руку, лениво вытирая слезы и шмыгая носом. Она устала. Была измотанной. Физически. Эмоционально. Ей нужен был сон. Ей нужно было поспать, и возможно тогда она могла бы задуматься о холодной тяжести вокруг своего пальца. Вздохнув, Шейра оттолкнулась от дверей, расправила юбки и поправила волосы. Опрятная. Всегда опрятная. У нее никогда не было шанса на ошибку. Она не могла допустить, чтобы кто-то увидел, как она оплошала. Бастарды не могли себе этого позволить, даже если носили истиннорождённые имена. Она бы не посмела подставить свою мать. — Ты плакала? — тихо. Бархатисто. Слишком неожиданно в тишине коридора. Шейра отскочила на шаг назад, схватившись за грудь, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, и фыркнула. — Эймонд, ты не можешь… Эймонд. Эймонд. Эймонд. Подняв горящие глаза, Шейра взглянула на своего дядю сквозь отяжелевшие от слез ресницы. На нем была лишь свободная белая туника, заправленная в черные бриджи. Его волосы все еще были убраны назад, чтобы закрепить повязку на шраме, но выглядел он усталым. Вялым. Так не похожим на себя самого. Льняная повязка выглядывала из-под его воротника. Он казался бледным. А щеки – впалыми. Кожа под его глазом была такой же темной, как и под ее собственными глазами. — Ты в порядке? — прошептала она, ее сердце больше не колотилось, но почти замерло в груди. — Твоя рана, она… Он схватил ее за запястье, удерживая от попытки вдаться в детали. — Не здесь. — Ох, — Шейра медленно опустила руку, но он не отпустил ее, — на берегу? — предложила она. Хотя сегодня замок был пуст, она решила, что наибольшее уединение они могли бы найти у кромки воды. — Хмм. Согласие.

*** ***

Они молча шли вдоль скалистого берега, уходя все дальше и дальше от туннеля, по которому всегда ходили. Она была справа от него – всегда – а он слева от нее – всегда. — Почему ты плакала? — Почему ты записался на турнир? Они остановились, повернувшись лицом друг к другу, на их лицах слишком ясно читались отчаяние и изнеможение. Шейра закусила губу, сложив руки на юбках, ее пальцы дрожали от нужды ковырять ногти. Желания ковырять. Желания, чтобы он остановил ее. И он это сделал. Он схватил ее руки своей левой, осторожно разводя их в стороны и удерживая одну. — Почему ты плакала? — он спросил снова. На этот раз мягче. — Твой отец, — ответила она. — Это… сложно. — Хмм. — Он… он подарил мне это, — дрожащим голосом произнесла она, поднимая правую руку, чтобы Эймонд мог ясно разглядеть кольцо. Он поворачивал ее руку в разные стороны, внимательно изучая перстень. — Оно принадлежало моей бабушке. Эймонд стиснул челюсть. Один раз. Дважды. Шейра ожидала, что на этом все закончится, что это послужит сигналом его гнева, его ревности. Трижды. Он медленно опустил ее руку. — Почему ты записался на турнир? — спросила она, проводя свободной рукой по тому месту, где, как она знала, была его рана. (Ради тебя, молило ответить его сердце). Эймонд прочистил горло. — Это был всего лишь несчастный случай на Вхагар. Я был слишком самоуверенным и… — Не лги мне, Эймонд. Пожалуйста. Как он мог, когда она просила его так? Одна рука в его руке. Широко раскрытые глаза, все еще красные от ее сладких слез и усталые. Возможно, настолько же усталые, как и сам он. Распущенные и волнистые волосы, красиво развевающиеся на ветру, дувшем с Черноводной. Ему хотелось провести по ним пальцами – по этому прекрасному темно-коричневому цвету, который при правильном освещении приобретал вишневый оттенок. Он провел языком по зубам, разочарованный в себе. Невероятно разочарованный. Он этого не планировал. Он все еще был расстроен – сам не знал почему, но зеленый туман все еще пускал корни в его нутре, пробираясь, словно плющ, в его сердце – и все же ярость, сжигавшая его кровь вчера на ристалище, испарилась, как только он увидел, как она прислонилась к дверям, закрыв лицо одной рукой, а ее тело сотрясалось от тихих слез. Он хотел сорваться на нее. Сказать ей, что они с Квореном заслуживают друг друга. Сказать ей, что он улетит в Пентос в одиночестве и… и… он не мог. Он не мог сделать ничего из запланированного и ненавидел себя за это. — Если бы я знала, что ты будешь участвовать в турнире, то я… я… — Ты что? Одарила бы меня своим знаком внимания? — фыркнул он. — Да. Взгляд Эймонда запылал, ее тоже. Шейра сглотнула и резко прикусила губу. — Я имею в виду… Я имею в виду, что если бы ты попросил, то, возможно, я бы склонилась к тому, чтобы… отдать его тебе. В знак доброй воли! — поспешно поправила она. Теперь ее сердце билось где-то в горле. Но не таким образом, который доводил ее до паники. А таким, который заставлял ее думать, что она не может дышать. Это чувство было таким, какое она испытывала, когда рядом был Эймонд и только Эймонд. То, что обдавало ее кожу теплом. То, от чего ее кровь приливала к лицу. — Мы родственники… и… и если бы я знала, что ты… — Прокатись со мной на Вхагар. (Слова вырвались из него прежде, чем он успел их остановить. Его сердце заколотилось. Он не думал. Он просто не мог). — Что? (Он не мог говорить серьезно. Она была уверена. Он никак не мог этого сделать). Но Эймонд уже сказал это. Его сердце уже приняло решение. (Какие бы сомнения ни таились в его набожном уме, какие бы грехи он ни хотел признать, отвратить от себя, он был слишком измучен, чтобы их услышать. В этот момент властвовало его сердце. То, что билось ради девушки перед ним. Его не волновала боль, пронзившая его грудь и плечо. Ему хотелось лишь увидеть ее улыбку, стирая из памяти те ужасные слезы, которые все еще солеными ручейками стекали по ее щекам). И коль он так решил, то так решил и его дракон. (Хотя, если бы он принял решение в тот момент, великому зверю потребовалось бы больше времени, чтобы добраться до них. Несомненно, желание мучило его уже некоторое время, и как только они вошли в туннели Мейгора, Вхагар взмыла в небо). — Эймонд, — обеспокоенно окликнула его Шейра, когда он повернулся лицом к небу над заливом, — Эймонд, ты же не серьезно, — она услышала хлопанье крыльев, похожее на раскаты грома высоко над головой, и вздрогнула. — Эймонд, ты же знаешь, мне дурно от высоты, и… — А как еще мне выкрасть тебя в Пентос, дорогая племянница? — В… в Пентос? — прошептала она с пересохшим ртом. — С-сейчас? Он пожал неповрежденным плечом. — Полагаю, это была моя ошибка, что я не взял тебя с собой во время пира, — сказал он, — но здесь действительно, — Эймонд наклонился к ней, приблизив губы к ее уху, и огляделся вокруг, — ни одна душа не увидит, как я усаживаю тебя на спину самого большого дракона в мире и… Вхагар приземлилась рядом с ними, разбрызгивая волны своими массивными крыльями, обдавая пару каплями. Драконица издала рев, от которого, Шейра была уверена, у нее заложило уши, и когда девушка Веларион подняла глаза, то отшатнулась назад. Старый дракон был больше, чем все, что она когда-либо видела, больше, чем она могла бы даже представить. Покрытая чешуей и старыми ранами, кожа со шрамами тяжело свисала с ее зеленой шеи. Одно крыло опиралось на песок, а плоть имела несколько дыр и темных пятен, которые свидетельствовали о старых ожогах. Шейра прерывисто вздохнула, неуверенная, действительно ли она видит зверя завоевания собственными глазами. — Как ты… — попыталась спросить она, но не смогла подобрать слов. Как ему, будучи мальчишкой, удалось взобраться на Вхагар? Как он это сделал? — Хочешь прикоснуться к ней? — прошептал он ей на ухо, медленно обхватывая здоровой рукой за плечи. — Она меня съест? (Что ж, по правде говоря, этот вопрос рассмешил Эймонда). — Ты была рядом с драконами своих братьев и сестер, матери, отца, — усмехнулся он, в нем снова забурлила жизнь, словно сама перспектива полета на Вхагар была равносильна полноценному ночному отдыху. Что касается Шейры, то она была просто напугана до такой степени, что была готова пуститься в бега, и ее сердце бешено колотилось в груди – чувство, не похожее на тревогу или то, что заставлял ее чувствовать Эймонд. — Кто-нибудь из них пытался тебя съесть? — Нет. — Тогда и Вхагар не станет. — Откуда ты это знаешь? — пискнула она, когда он подводил ее все ближе и ближе к дракону. — Она – драконица войны! — подчеркнула девушка. — Завоевательница! Она могла бы убить другого дракона, если бы захотела! — Я не позволю ей причинить тебе вред, — тихо пообещал он, встретившись взглядом с Вхагар. Старая бестия медленно опустила голову. — Наши желания едины, помнишь? — сказал он ей. — Чего бы я ни пожелал, пожелает и она. Чего бы ни желала она… Думаю, желаю и я. И прямо сейчас я хочу, чтобы ты прикоснулась к дракону – моему дракону. Вхагар опустила голову на каменистый берег, ее яркие янтарные глаза внимательно наблюдали за парой. Шейра застыла, но Эймонд не позволил ей отступить и бежать. — Ты ведь уже летала верхом на Сиракс, не так ли? — Когда я была ребенком и слишком глупа, чтобы понять, какой легкой пищей могу стать. Эймонд поморщился, схватив ее за запястье, и медленно подталкивал ее все ближе и ближе к жесткой шкуре Вхагар. — Ты летала верхом на Караксесе? — Однажды, — призналась она, — но я была пьяна. Я едва это помню! Деймон пытался меня напугать, потому что… — Ты умерла? Тебя зажарили в маленькую тушку, чтобы Кровавый Змей мог полакомиться? — Нет, но… — Ты доверяешь мне, Шейра? — выдохнул он на валирийском, держа ее руку прямо над мордой Вхагар. Тепло наполнило воздух вокруг Вхагар, пробуждая воспоминания о тех временах, когда Шейра ребенком подходила к Сиракс и пыталась обнять ее за шею. Воспоминания о том, как мать целовала ее и забиралась с ней в седло. Воспоминания о том, как она искала драконье яйцо для каждого брата и всегда возвращалась с одним из кладки Сиракс. Воспоминания о том, как она умоляла взмыть в небо, умоляла обрести дракона, умоляла, умоляла, умоляла. Жадная, жадная девчонка. Шейра закрыла глаза. — Не дай ей съесть меня, Эймонд, — сдалась она, уткнувшись лицом в плечо. Под подбородок Эймонда. — Она не станет, — пообещал он. Он усмехнулся и прижал ее руку к зеленой чешуе Вхагар. Драконица выпустила облако дыма, закрывая собственные глаза от прикосновения Шейры и Эймонда. Он приподнял бровь, когда Шейра подождала несколько мгновений, прежде чем приоткрыть один глаз. — Она не… съела меня, — прошептала она. Почти вопросительно. — Пока что, — поддразнил он. — Эймонд, клянусь, я… — Сделаешь что, племянница? Он взглянул вниз на нее, в то время как она подняла на него свои глаза. Одна его рука и половина грудной клетки согревали ее, как чешуя Вхагар. Девушка оказалась зажатой между ним и зверем, которого он обуздал. Другая рука все еще прижимала ее ладонь к Вхагар, пальцы принца медленно скользили в промежутки между ее пальцами, переплетаясь. Эймонд чувствовал, как колотится ее сердце – или это было его собственное? Шейра чувствовала, как колотится его сердце – или это было ее собственное? У Шейры пересохло во рту, когда она посмотрела на Эймонда. Когда ее карие глаза сфокусировались на его единственном фиолетовом. Когда они скользнули вниз. К его рту. Его приоткрытым губам. Если бы Эймонд был более праведным человеком – более набожным последователем своей веры, – то простая близость, жара и усталость не завладели бы его разумом. Он бы отпрянул от нее. Никогда не предложил бы ей прогуляться с ним по пляжу. Никогда не подпускал бы ее так близко к своему дракону. Он никогда не стал бы танцевать с хозяйкой греха. (Это была Шейра. Шейра покорила его. Шейра мало-помалу разрушала его стены). Его взгляд метнулся к ее розовым приоткрытым губам. К ее нижней губе, покрытой ранками. К устам, которые он уже однажды чувствовал. К устам, которые он хотел распробовать дольше, чем на краткий миг – хотя бы так. — Ты… будешь оберегать меня? — прошептала она, с трудом сглатывая, когда прильнула к его теплу. К нему. — Всегда, — пообещал он. Его язык облизнул сухие губы, и глаза Шейры последовали за ним. Если бы ее рука была свободна, она бы прикоснулась к его лицу. Она бы провела большим пальцем рядом, но не слишком близко к его шраму, потому что знала, что это причинит ему боль. Она не хотела причинять ему боль. Никогда. — Ты бы никогда не причинил мне вреда? — спросила она. — Никогда. Однажды он поклялся в этом. Он мог бы поклясться в этом миллион раз. (Жадная, жадная девчонка). (Боги, она знала об этом. Но хотя бы раз… хотя бы один раз она хотела совершить то, чего желала). (Грешный, грешный дурак). (Семеро, теперь он знал об этом. Но хотя бы раз… хотя бы один раз он хотел сделать свой собственный выбор). Шейра резко вдохнула и приподнялась, прижимаясь губами к губам Эймонда. Однако она так же быстро отстранилась, ее сердце бешено колотилось, а тело дрожало от страха, возбуждения, и чего-то, чему она не могла – не хотела – давать названия. — Я… мне жаль, я… — быстро пролепетала она. Лучше извиниться сейчас, подумала она. (Глупая девчонка). Эймонд стиснул челюсть. Один раз. Дважды. Ее желудок сжался. Она ужасно неправильно оценила ситуацию. Ужасно. И теперь она ставила себя в неловкое положение, стоя там, как рыба с разинутым ртом, и все потому, что он сделал несколько приятных поступков для нее – своей племянницы, – а она посчитала себя кем-то особенным. Она считала себя… Эймонду понадобилось всего мгновение, чтобы осознать, что он почувствовал – мягкие губы, прижавшиеся к его губам – и как долго это продлилось – совершенно недостаточно, – и почему ему требовалось больше – на вкус она была как море, черника и что-то сладкое, похожее на пирог. Он отодвинул ее от Вхагар и, опустив свою раненую руку ей на талию, запустил пальцы другой руки в ее темные волосы, прижимая ее к себе. Он хотел быть тем, кто оставит синяки на ее губах. Кто попробует ее на вкус. Кто согреется в ее тепле. Он хотел ее. Ее. Ее. Шейру. Шейра думала, что на вкус он напоминает ей нотки макового молока, меда и пепла. Ее пальцы впились в его тунику, ненароком вытаскивая ее из брюк. Притягивая его ближе к себе. Притягивая, притягивая, притягивая, пока они не оказались на одном уровне. Ее глаза закрылись, когда она прижалась губами к его губам, когда его пальцы пробрались сквозь ее тонкие юбки и впились в ее мягкое бедро, когда он прижал ее губы к своим с силой, вызывающей слабость в коленях, которая грозила ей падением. Она хотела его. Его. Его. Эймонда. Он оторвался от нее лишь на мгновение. На мгновение, чтобы перевести дух. На мгновение, прежде чем… теснота его брюк стала почти унизительной. Он прижался лбом к ее лбу. Шейра чуть не захныкала от потери его тепла. От давления на ее губы. Хватка Эймонда на ее бедре оставляла синяки. — Никто не вернется в замок в течение нескольких часов, — прохрипел он, жар обжигал его вены, сворачиваясь все туже и туже в животе. Шейра кивнула, прижимая руки к его торсу. Она сжала ноги вместе, между ними разгорался огонь желания. Эймонд взглянул в ее темные глаза – расплавленные, как магма в Драконьей горе, – а затем на Вхагар. Он наклонился и обхватил ладонями ее лицо, поймав зубами ее нижнюю губу и… прикусил ее, как это делала она. Странная дрожь охватила Шейру. Приятная. Она хотела. Она хотела. — Эймонд, — прошептала она, когда он отпустил ее губы, — пожалуйста… Его решение было принято. (Да будь он проклят за грех, в котором собирался утонуть). Эймонд отстранился – как бы трудно это ни было – и потянул Шейру за собой. — Вхагар! — позвал он великую драконицу. — Dohaerās! Вхагар медленно встряхнула головой, высоко подняв ее, пока перемещалась на берегу. Глаза Шейры расширились, и вдруг она оказалась лицом к лицу с веревочной сеткой, привязанной к шее Вхагар. — Забирайся, маленькая племянница, — шепотом приказал Эймонд ей на ухо. — Эймонд… — Забирайся. Он подтолкнул ее вперед, и Шейра, шатаясь, сделала то, что ей было велено. «Не смотри вниз, не смотри вниз, не смотри вниз», — повторяла она снова и снова, пока Вхагар медленными движениями покачивала сеть то в одну, то в другую сторону. Она взбиралась все выше и выше, не обращая внимания на усиливающуюся пустоту в животе и погасающее пламя, до тех пор, пока больше не могла карабкаться. Она забралась в седло, согнув колени и обхватив руками что попало, чтобы удержаться на месте. Чтобы не упасть. Эймонд хмыкнул – подниматься в седло с помощью одной руки оказалось гораздо труднее, чем он думал, – и подтянулся, а Шейра быстро помогла ему. — Эймонд, — беспокоилась она о его ране, — ты уверен, что сможешь управлять драконом только с помощью… Он расположился позади нее, прижимая ее спину вплотную к своей грудной клетке. — Полагаю, это благословение, что у меня есть еще одна рука, — прошептал он с явным напряжением в голосе. Он направил ее левую руку к крепким веревочным поводьям, в то время как сам воспользовался своей правой рукой. — Просто делай как я, маленькая племянница. — Эймонд, я сейчас упаду, — поклялась она, приняв глупое решение посмотреть вниз. Если сейчас все так плохо, то как она сможет пережить полет в воздухе? В ответ он обнял ее за талию, притягивая к себе так крепко, что ни один из них не понял, в какой момент их тела стали единым целым. Они чувствовали себя единым целым. — Я поклялся тебе, — прошептал он, целуя ее в плечо — он не был уверен, почему он это сделал, но просто знал, что должен был, — что с тобой ничего не случится. Неужели ты считаешь меня настолько малодушным, что я нарушу обещание, племянница? — Да. Да, именно так. Он знал, что в ней говорил страх, и, возможно, некая нотка сарказма. Но это не означало, что ситуация слегка не действовало ему на нервы. Он фыркнул, проводя пальцами по ее талии и проникая под черный корсет в поисках нежной плоти, которую она прятала под ним. — Глупая девчонка, — прошипел он. Эймонд поднял глаза и, несмотря на рвущиеся швы, стиснул зубы, устремляя взгляд на серые тучи, которые собирались на горизонте, обещая бурю. — Вхагар, sōvēs. Поистине буря.