Не можешь иначе?

vi

      Майского отправили на вылазку. А дамы продолжали мило беседовать, стараясь не задевать друг друга колкими замечаниями. Выходило с трудом и Рита всё же выкидывает парочку фраз, но со стороны это не выглядели как «я хочу тебя задеть за живое», а напротив — «я отношусь к тебе, как к своей, и всё моё ехидство скорее для того, чтобы показать свою предрасположенность». И до Вали действительно доходил второй смысл — ей не было неприятно от власовской манеры общения.       Через полчаса Антонова вспомнила, что отпросилась пораньше, чтобы забрать детей из школы и отвезти к маме. Раскланявшись, она уже собралась покидать буфет, но её остановил голос Риты.       — А чёй-то мы с работы сбегаем? — легко и непринуждённо.       — Я не сбегаю, а спланированно покидаю свою обитель, чтобы забрать детей из школы и отвезти к маме на выходные, — ответ не заставил себя ждать, мгновенно ответила с ухмылкой и остановилась возле двери. — Ваше сиятельство довольно ответом?       — Просто сиятельство любит всё контролировать, — Власова ухмыльнулась и продолжала смотреть в спину. Ей хотелось вновь встретиться с любимыми голубыми глазами, будто гипнотизировала.       — Что ж, хороший приемник у Гали растёт, — повернулась боком, подмигнула и вышла, оставив Власову в лёгком недоумении.       Их общение стало напоминать игру «Кто первый опустится на колени?» — и всех это устраивало. Все две стороны были рады: первая — отвлекалась от своих личных, семейных проблем; а вторая — получало своё: внимание, какого-то рода ответ на чувства, удовлетворение от беседы. Власова и сама начала думать иначе, ведь тактика постоянно бесить оказалась провальной, а тактика быть такой же противной, но с небольшим уважением подействовала, как миленькая. И вот она уже сидит с Валюшей в буфете, распивает чаи и грезит о несбыточном коротком поцелуе.       Антонова оставила капитана наедине с мыслями, которые и без того одолевали Власову. Она любила подумать, поразмышлять, сжирать себя —       «я не должна хотеть тебя»       «чёрт, почему именно Антонова? замужняя! серьёзная барышня! но… какие у неё руки… которыми она может вскрыть меня за считанные минуты»       «а как на ней будет сидеть…»       «глупо всё это. нужно бежать от этих чувств куда подальше».       Но не выходило. Как бы она не старалась — всегда возвращалась к одной, невозможно возможной мысли: «А вдруг получится? Но… она же не отвергает моего общения. С мужем можно развестись. А любовь…» Хотя любовью назвать сложно то, что зародилось в самой Власовой. Сложно вообще обозначить чувство, с которым она пришла к Антоновой каяться. Если бы не угрозы Рогозиной, что она поставит их в разные смены, скорее всего, отчаянные нападения продолжались бы; были бы частыми гостями. Странная привязанность, граничащая с маниакальным желанием задеть.       Да все её влюбленности пережили странные нападки со стороны Риты. Как будто ей просто необходимо довести до белого каления каждого, кто приглянулся. Ей нравится, как люди злятся; как желают её ударить, но не могут. Ей безумно хочется, чтобы люди испытывали небольшую ненависть. Зачем? Почему? Сама без особого понятия, но иначе не получается. Поэтому увлеченности часто заканчивались там, где и начинались — на начальном этапе.       В этот раз пошло не по плану. И удар Антоновой это доказал; показал, что можно и не только на начальном этапе закончить. Не «τέρμα ἡ κωμωδία» , а «вот те на, ответочка пришла». И за два дня терзаний, каких-то личных переживаний, без которых бы не смог нормально произойти их диалог в буфете, Власова сделала выводы — идти, так до конца, помирать, как с музыкой.

vii

      А дорога недальняя. Распрощалась с мамой, сказала детям, что приедет за ними в воскресенье вечером, согласилась с трудом на соления, которых ещё дома одним местом жуй, и поехала домой. Антонову не отпускали мысли о происходящем в её жизни. В один момент навалилось всё, и проблемы с мужем стали поперёк горла. Если раньше всё можно было списать на его сидячую работу, на её безумный график, то теперь за пеленой работы открывается другое — ей не интересно с ним делить постель и, в целом, жизнь. Любовь простыла, осталось только удобство и обстоятельство в виде детей. Не больше — не меньше. Он — ненужная деталька. Не то, что она хотела бы видеть каждое утро.       Возвращается домой к восьми часам вечера. Но идти в дом не хочется, хочется надавить на газ и уехать, куда глаза глядят. В безоблачную даль, где будет ждать принц на бело-чёрном коне; где её будут любить до безумия, до опьянения. Минут двадцать Валя просто сидит в машине с закрытыми глаза, откинувшись на сидение. Не хочется встречаться взглядом; не хочется быть где-то рядом.       «Боже мой, как же я устала», — её сердце ноет, оно перестало ощущать себя в надёжных руках. Один страх за будущее, которое даже силуэтом не проявляется. Что делать — куда идти — почему всё падает и разбивается? И кто в силах собрать то, что разбилось вопреки.?       Никто, кроме неё самой. Никто не говорил, что будет легко в этой жизни. С самого начала ты борешься за жизнь, и так до конца: сравниваешь варианты, ставишь перед собой ориентиры, порой они теряются, растворяются, возвращаются или нет. Со всей этой околесицей сложно, но справиться можно нужно необходимо. У нас нет шанс пасть, когда наша жизнь переплетена с нашими детьми. В одиночку — проще бросить, броситься прочь. А ради них часто приходится смиряться.       Вставать не хочется, но надо. Хочется оказаться в постели, остаться там до самого утра в гордом одиночестве. Валя вышла из машины, ставит на сигнализацию и, тяжело вздыхая, поплелась в дом. И только туда зашла, почуяла неладное — что-то не так. В прихожей стоит пара обуви. Мужской. Не мужа однозначно, а из спальни доносятся странные вздохи-стоны. Собравшись с мыслями, Антонова пошла в сторону спальни, перебирая в голове, кто это может быть, но никто из друзей Степана давно к ним не приходил; к ней в гости никто не напрашивался. Всё странноватее и странноватее.       Женщина начала подниматься по винтовой лестнице, попыталась по вздохам понять, кто это может быть, но тщетно — даже короткие еле понятные фразы не помогли Вале в догадках. Она шла, считая мысленно каждую ступеньку. Кто? Что? Почему? Муж не предупреждал о гостях; он вообще ни о чём не предупреждает, но в этот раз всё похоже на то, что жена заявилась не вовремя.       Без стука Валя приоткрыла дверь спальни и бросила взгляд на комнату. Всё, как обычно, только почему-то Степан стоит прижатым к стене каким-то седовласым мужчиной, который в два раза больше его самого. На мгновение Антоновой показалось, что её сейчас стошнит, но мгновение пролетело быстро — так же быстро, как губы седовласового мужчины накрыли губы её мужа. Тут уже не тошнота, а сердечный приступ чуть не произошёл, — но почему-то вместо того, чтобы распахнуть дверь, начать обвинять мужа в измене, к тому же ещё и с мужчиной, она прикрыла дверь, накрыла рукой рот, чтобы невзначай не произнести чего-то грубого. И спустилась вниз.       «Твою мать», — это единственное, что пронеслось в голове Антоновой. Больше не слова.       Для неё оказалось шоком увиденное, но устроить истерику показалось глупым. Во-первых, они и так на грани развода, спят в одной кровати, но уже без пыла-жара, любви и страсти; во-вторых, скорее всего, эта их встреча уже не первая. Было только противно от осознания того, что их спальня служит ложем для утех… не супругов, а страстных любовников. Противно ложиться, зная, что ещё недавно тут пылала страсть.       По инерции Валя вышла из дома и вновь села в машину с кучей мыслей. И куда в таком случае ехать? В пустоту? Ехать к матери, обвинять мужа, биться в истерике? — но Антонова не была в отчаянии. Однозначно в шоке, но биться и разбиваться ради Степана — нет, извольте. Слишком много чести.       Она взяла телефон, набрала мужу сообщение: «Дорогой, я задержусь на работе» и поехала куда глаза глядят.

viii

      Маленькая девочка Валя нуждается в любви и заботе. Маленькая девочка Валя хочет спрятаться от всех на свете, остаться в тишине и покое, чтобы ни одна дурная мысль не занимала её головку. Ей не хочется разбираться в потоке событий.       Она поехала в пустоту, а в итоге приехала на любимую набережную. Включила радио, чтобы перекрыть всё происходящее незатейливой песенкой. Но в голову так и лезет. «Всё идёт не так», «Ты останешься одна», «Всё катится к чертям!» И боль не отпускает, только хуже и хуже. И одиночество накрывает с головой.       «Ты реально думаешь, что я смогу заменить Рогозину, Вальк? Ты останешься под моим руководством, а?», — пришло сообщение от Власовой на телефон Вали. И она улыбнулась, сама не заметив, как по щекам покатились слёзы.       «Галя вряд ли уйдёт в отставку ближайшие лет двадцать, так что разговор впустую», — хотя настоящий ответ состоял бы из одного слова «конечно».       «Так вопрос ребром: останешься с полковником Власовой?», — прямолинейная до жути.       «Иди ты в баню, Власова», — а сама смеётся.       «Сходила бы, но одной скучно. Проблемы порешала, которые у тебя там были?», — забота по-власовски.       «Кажется, их стало ещё больше. И они стали какими-то… необъятными. Скажем так, не думала никогда, что с таким столкнусь», — Валя сделала радио потише.       «Чё-то со здоровьем? Или в семье?», — без церемоний тут же пришёл ответ.       «Со здоровьем вроде бы всё хорошо. Да, в семье. Хотя то, что осталось от моей семьи… Забей», — и хочется открываться людям, и не можется.       «Гвоздь в крышку гроба Прокофьева. Ты это, полегче. С такими словами. Чё забить то, если спрашиваю, значит, мне не всё равно. Чё случилось? Муж обижает? По роже давно не получал? Или дело в тебе? Ты чёт натворила?», — грубовато ответила Рита спустя пять минут. Обдумывала ответ, старалась показаться более вежливой. А получилось как всегда, но с ноткой заботы.       Но Вале понравилось то, как ей ответила Власова. Странно, конечно, что в такой момент она поделилась проблемами не с лучшей подружкой, а с, казалось бы, сторонним человеком. Но какая-то сила так и тянуло рассказать о своих переживаниях. Возможно, потому что Рита была супер-закрытой личностью, она никогда ни с кем не делилась жизнью за пределами ФЭС, никогда не перемывала кости коллегам, была грубо и язвительна. И её заботливое поведение немного забавляло. Вале захотелось увидеть её настоящую. Пусть и таким образом.       «Я ничего не натворила. Точнее, в конфликтах виноваты обе стороны. Я тоже, скорее всего, где-то накосячила. В общем, у моего мужа есть кто-то помимо меня. Мы уже давно не живём как муж/жена. Страдаем оба. Чёрт, он сидя дома кого-то себе нашёл! Рита, это уму непостижимо!», — скрывать эмоции уже бессмысленно.       «Ты уверена в свои догадках?», — коротко, по делу.       «Я полчаса назад пришла домой, заглянула в спальню, а там… мой муж с кем-то целуется. Думаешь, это смахивает на догадку, или уже на полноценную измену?»       «Чё, сцену ревности устроила?», — Рита ответила мгновенно.       «Делать мне нечего. Ушла. Оставила их вдвоём. Вообще плевать»       «Знаешь, если ты об этом пишешь, значит, тебе не плевать. Либо ты его ещё любишь, либо ты тупо собственница и что-то навроде — не твоё, вот ты и бесишься», — почему-то, прочитав это сообщение, Вале захотелось только одного —       «А давай нажрёмся, как свиньи?» — отправлено. Прочитано.       «А давай. У меня завтра выходной»       «У меня тоже.»       «Подъезжай», — адрес, код от домофона, эмодзи в виде бокала с вином.