ix
Вале было суждено проснуться не в своей кровати от резкой боли в висках. Да ещё и трезвонящий телефон не давал покоя уже минут двадцать. Муж. — К хуям! — очень громко произнесла Рита. Она, не открывая глаза, отключила не свой телефон и кинула его на пол. И как ни странно, но у Антоновой и мысли не было начать отчитывать собутыльницу. Голова раскалывалась, тело ломило, а события ночи лавиной начали прибывать в относительно протрезвевший мозг. Как они встретились в квартире Риты, как Антонова рыдала у неё на кухне, стараясь не раскрывать подробности новой личной жизни мужа. Не хотелось компрометировать его, хоть он и козёл, тварь, гнида последняя, но годы, проведённые вместе, перечеркнуть одной ночью… не хватило сил. Вспомнила, как они до жути пьяные, уже без слёз, сидели на полу кухни и распивали последнюю бутылку вина прямо из горла. Но самое красочное воспоминание окончательно добило Антонову — как Власова несла её до спальни, что-то приговаривая. »…ты вообще ешь? Лёгкая, как пёрышко», — отрезками фраз вспоминалось Вале. Сколько странных эмоций она пережила за эту ночь, ведь, лёжа в чужой кровати, уснуть сразу же — не удалось, в отличие от самой хозяйки. Рита молча легла рядом, уткнулась носом в Валино плечо и заснула. Как будто так и надо. Антонова лишь ухмыльнулась этому милому явлению и принялась рассматривать потолок. Почему она приехала именно к ней? Почему ей не отвратительно от всей этой сложившейся ситуации с мужем? Плохо, больно, но острой необходимости расходиться со скандалом не наблюдалось. После пьяни и вовсе — эмоции поутихли. «Ты баба — во», — Рита подняла большой палец вверх и продолжила: — «Да за тобой, что мужики, что бабы толпами ходить будут. Ты посмотри, ты замужняя женщина, а за тобой все эти годы Майский как по струнке ходит; вздыхает, дифирамбы поёт, какая ты хорошая-пригожая. Плюнь ты на своего пидараса, и пальца твоего не стоит, слышала?» Врывалось всё и врывалось в память Антоновой с утра. И как она сама улыбалась всем приятностям, которые ей говорила Власова. Как ненароком взяла её за руку, поцеловала её тыльную сторону. Как… в один момент их губы чуть ли не соприкоснулись. Но Рита — этого не допустила. Сама отстранилась, прокашлялась и достала новую бутылку вина. Ту самую — последнюю. — Антонова, ты всегда за ранние пробудки, или только в гостях? — пробурчала внезапно проснувшаяся хозяйка квартиры. Она не подняла и головы с подушки, смотрела на профиль Антоновой одним глазом и пыталась понять, как они дошли до такого состояния. Женщина лишь улыбнулась и повернула голову в сторону Риты. Что-то безумно тянуло к ней, говорило, что всё случившееся — план судьбы. Находясь в одной кровати, не было ни стеснения, ни страха сегодняшнего дня. Им нечего было возразить и сказать: «Ой, не знаю, как так вышло, я пошла». Антоновой было просто хорошо быть рядом, зная, что её никуда не прогонял; никто не станет требовать чего-то. — Я такая страшная с утра, что ты и слова молвить не можешь? — не выдержала Рита. Её немного смутил взгляд Антоновой. Привстав на локтях, она ответила на эту игру в смотрелки и тоже, с уже дурацкой улыбкой на лице, принялась прожигать взглядом. — Один-один. — Господи, страшная она. Придумаешь ещё. Просто… почему я не могу на тебя посмотреть? И вообще, это может быть взгляд порицания. Вот куда ты мой телефон дела? — перевела тему Валя, демонстрационно закатив глаза и сложив руки на груди. — Да на полу где-то валяется. По любому твой муж звонил. Хотел сделать вид, что он любящий и заботящийся. Козёл ё… — но закончить свою фразу Власовой было не суждено, Антонова заткнула её одной лишь фразой: «Рит, замолчи». И она замолчала. Подняла руки перед собой в знак — сдаюсь, делай, что хочешь — и встала с кровати. Она заснула в домашней одежде, в которой и встретила гостью. Потянулась, улыбнулась и собралась в ванную. — Ванная, завтрак и домой? — проговорила Рита, стоя в дверной проёме. — Именно в этом порядке, — откликнулась Валя, всё ещё лежа в постели. — Понял-принял, — с ухмылкой ответила Власова.xi
Проводила Антонову из своего дома и на душе вновь кошки начали водить коготочками по обоям. Рита скатилась вниз по стене, закрыла глаза и представила, что случилось бы, если бы сегодня они бы поцеловались. Какого масштаба катастрофа с ней могла случиться. Она могла окончательно и бесповоротно влюбиться с Антонову. И пиши пропало. Можно забыть о том, что по сути своей они должны были стать врагами. Да так, чтобы на всю жизнь. Всю жизнь гнала от себя всех, кто приглядывался. Хоть на мгновение. Любить — это всегда больно. Больно выносить раны в виде случайных поцелуев, которые через несколько дней могут оказаться ненужными, преданными. Её бросали — её заставляли биться об стену, — её доводили до состояния трясучки. Заставляли кричать от сердечных ран, да так, что голос пропадал на несколько дней. Сколько раз она находилась за гранью реального времени? Сколько раз лежала в ванне с холодной водой, чтобы привести себя в чувство; чтобы сердце вновь могло жить и поглощать всю эту черноту происходящего.Я не думаю, что любовь должна быть такой
Такой наглой, такой больной темой. Но иначе не выходило. Всегда одно и то же — одна и та же боль, за которой Рите не хочется гнаться. Отогнать, забыть, погрязнуть в работе ей хочется. Зарыться в делах и больше не выходить из них. Не видеть голубых глаз, не тащить её до своей кровати. Сил на то, чтобы послать открыто и быстро тоже нет. И не можется, и не хочется. Ведь несмотря на боли, она продолжает в голове стоить несбыточные планы. А вдруг стоит биться об искусство? «Я уже не смогу его простить. Никогда», — говорила ей ночью Антонова. А Рита в это время уже видела, как прижимает Валю к стене, шепчет милости. Готова защитить от всего мира, урыть в объятиях. Чтобы любимая не чувствовала себя преданной, только — до жути любимой. Только так. А началась ночь очень просто: «Чёрт возьми, мы должны об этом поговорить!». Поговорили. Да так, что теперь Рита не может ни о чём думать, кроме как об Антоновой и о том, как вмазать её мужу. — Опять вляпалась! Опять всё по новой! Сука! — прокричала Рита, кусая губы. А теперь нужно вновь собирать себя по кусочкам и проживать этот день наедине с самопожирательством или... όχι?